За сорок семь дней

В СРЕДУ УТРОМ я проснулся с заложенным носом и увидел Алабаму совсем другой — свежей и холодной. Когда я шел к Аляске, под ногами у меня похрустывала замерзшая трава. Во Флориде мороза почти не бывает, так что я принялся скакать по траве, как по пленке с пузырьками. А она трещала и трещала. Кайф.

Аляска держала перевернутую горящую зеленую свечу, капая воском на самодельный вулкан, немного похожий на сопку из специального набора для школьников.

— Не обожгись смотри, — предупредил я, увидев, что пламя подобралось совсем близко к ее коже.

— Ночь наступает быстро, день остается в прошлом, — не глядя на меня ответила Аляска.

— Погоди, я это уже читал. Откуда эта цитата? — спросил я.

Аляска свободной рукой взяла книгу и бросила мне. Она упала к моим ногам.

— Из стиха, — ответила она. — Эдна Сент-Винсент Миллей. Знаешь? Я просто потрясена.

— А, я биографию ее читал! Но предсмертных слов там не было. Я малость разочаровался. Помню, что она трахалась много.

— Я знаю. Она — мой кумир, — сказала Аляска без какого-либо намека на иронию. Когда я засмеялся, она даже не заметила. — А тебе не кажется странным, что ты биографиями великих писателей интересуешься больше, чем их трудами?

— Нет! — воскликнул я. — Я не хочу слушать их бредни на ночь только из-за того, что они были интересными людьми.

— Дурак, все дело же в депрессии.

— А-а-а-а, да? Бог мой, тогда, конечно, это просто гениально, — ответил я.

Аляска вздохнула.

— Ладно. Даже если пойдет снег, зиму своей тревоги я провожу с человеком язвительным. Садись давай.

Я сел рядом, скрестив ноги — мы касались друг друга коленками. Она достала из-под кровати коробку с десятком свечей. Посмотрев на них пару секунд, Аляска дала мне белую и зажигалку.

И все утро мы жгли свечи — иногда прикуривая от них сигареты — засунув, конечно же, полотенце под дверь. За два часа ее разноцветный вулкан-свеча вырос на тридцать сантиметров.

— Гора Святой Елены на кислоте, — объявила Аляска.

В 12:30, через два часа после того, как я начал ее умолять съездить в Макдональдс, Аляска решила, что пора пообедать. Когда мы вышли к студенческой стоянке, я заметил какую-то странную тачку. Маленькую и зелененькую. Хэтчбек. «Я ее уже где-то видел, — подумал я. — Где же?» И тут из нее выскочил Полковник и бросился к нам.

Вместо того чтобы сказать «привет», или, я не знаю, что-нибудь там еще, он сообщил:

— Мне велели пригласить вас на ужин к Чизу Мартину.

Аляска наклонилась к моему уху, я рассмеялся и ответил:

— Мне велели принять твое предложение. — Мы двинулись к дому Орла — сообщить ему, что едем вкушать индейку на стоянке для жилых автоприцепов, и умчали на хэтчбеке.

Полковник все нам объяснил за время двухчасовой поездки на юг. Мне пришлось жаться на заднем сиденье, потому что Аляска первая запрыгнула на переднее. Обычно машину водила она, но когда за рулем был кто-то другой, она соглашалась ездить только спереди, как королева. Когда мама Полковника узнала, что мы остались в кампусе, она заявила, что не может оставить нас в День благодарения одних, без семьи. Полковника эта перспектива, похоже, не порадовала: «Мне придется ночевать в палатке», — сказал он, а я рассмеялся.

Только вот оказалось, что ему действительно пришлось спать в палатке. Красивой, четырехместной, зеленой, похожей на половинку яйца — но все же палатке. Мама Полковника жила в прицепе, какие часто цепляют к пикапам. Но этот был старым и еле держался. Стоял он не на колесах, а на шлакоблоках, его, наверное, и не прицепишь уже ни к чему — развалится. Он даже размерами приличными не отличался. Я едва не задевал головой потолок. Понятно стало, почему Полковник такой низенький — расти он себе просто позволить не мог. Весь интерьер состоял из всего лишь одной продолговатой комнаты, ближе к двери стояла полноразмерная кровать, дальше шла кухонька, а потом «гостиная» с телевизором и маленькая ванная — то есть, настолько маленькая, что принять душ можно было только сидя на унитазе.

— У нас тут просто, — сказала Полковникова мама («я Долорес, не надо звать меня мисс Мартин»). — Но индейка у вас будет размером с кухню. — Она расхохоталась. — Полковник сразу после короткой экскурсии выгнал нас на улицу, и мы пошли гулять по небольшому райончику — рядам прицепов и фургонов, стоящих прямо на земле.

— Ну, теперь вы понимаете, почему я богачей ненавижу. — Я понял. Я вообще представить не мог, как он рос в таком крохотном жилище. Весь его прицеп был меньше нашей с ним комнаты в общаге. Но я не знал, что сказать, чтобы ему не было так неловко.

— Извините меня, если вам у меня совсем фигово, — сказал Полковник. — Я понимаю, вам такое, может, и незнакомо.

— Мне знакомо, — сказала вдруг Аляска.

— Ты же не в прицепе живешь, — ответил Полковник.

— Нищета везде нищета.

— Наверное, да, — согласился он.

Аляска решила пойти помочь Долорес с ужином. Она сказала, что заставлять женщин готовить — это сексизм, но лучше уж хорошая сексистская пища, чем приготовленная пацанами гадость. Так что мы с Полковником сели на раздвижной диван в гостиной и принялись играть в приставку и болтать о школе.

— Я дописал курсовую по религиоведению. Но мне придется ее перепечатать на твоем компьютере, когда вернемся. Я, наверное, и к экзаменам готов, что хорошо, учитывая, что нам надо еще тавориналпс тсем.

— Твоя мама торобоан не понимает? — ухмыльнулся я.

— Если говорить побыстрее, то нет. И потише ты.

Ужин — жареная окра, кукурузные початки, приготовленные на пару и тушеное мясо, настолько нежное, что оно сваливалось с пластиковых вилок — убедил меня в том, что Долорес готовит даже лучше, чем Морин. В Калвер-Крике окру не так щедро поливали жиром, она получалась более хрустящая. К тому же, я такой прикольной мамы, как у Полковника, еще не встречал. Когда Аляска спросила, кем она работает, Долорес ответила:

— Я кулинарный инженер. То есть, готовлю всякий фаст-фуд в Вафля-хаусе.

— Это лучший Вафля-хаус во всей Алабаме. — Полковник улыбнулся, а потом я понял, что мамы своей он совсем не стесняется. Он боялся, что это мы поведем себя как крутые, но снисходительные снобы из пансиона. Я всегда считал, что Полковник несколько перебирает с демонстрацией своего презрения к богачам, пока не увидел его с мамой. Это был тот же самый Полковник, но в совершенно другом контексте. Я даже начал надеяться, что когда-нибудь познакомлюсь и с Аляскиными родственниками.

Долорес настояла на том, чтобы мы с Аляской спали вместе, а сама легла на раздвижном диване. Полковник, как и говорилось, в палатке. Я, конечно, беспокоился, что он там замерзнет, но отказываться спать с Аляской из-за этого не собирался. Нам с ней дали разные одеяла, и нас всё время разделяло не менее трех слоев ткани, но я, окрыленный такой переменой, все равно не спал полночи.