За восемьдесят семь дней

НАШЕ ТРОЙНОЕ С ПОЛОВИНОЙ СВИДАНИЕ началось довольно успешно. Я был в комнате Аляски — ради того, чтобы помочь мне завести девушку, она согласилась погладить мне зеленую рубашку. И вдруг объявился Джейк. У него оказались светлые волосы до плеч, темная щетина на щеках и маска плохого мальчика, имея которую очень легко заделаться моделью. В общем, Джейк был хорош собой, что и ожидалось от парня Аляски. Она прыгнула на него и обхватила ногами («Не дай бог кто-то будет запрыгивать так же на меня, — подумал я. — Я же упаду»). Раньше Аляска говорила про поцелуи, но видеть я этого еще не видел: он обнял ее за талию, она подалась вперед, ее пухлые губки приоткрылись, голова слегка склонилась набок, и она с такой страстью впилась в его рот, что я даже задумался, не следует ли мне отвернуться, но не смог этого сделать. Через довольно продолжительное время она отлепилась от него и представила меня Джейку.

— Это Толстячок, — сказала она. Мы пожали друг другу руки.

— Она про тебя много говорит. — У него был легкий южный акцент, который я слышал только в Макдональдсе. — Надеюсь, твое свидание сегодня пройдет успешно, мне бы не хотелось, чтобы ты у меня Аляску увел.

— Боже, какой ты клевый, — не дала мне ответить Аляска, снова поцеловав Джейка. — Прости, — рассмеялась она. — Я его целую, целую, а мне все мало.

Я надел идеально выглаженную зеленую рубашку, мы встретились с Полковником, Сарой, Ларой и Такуми и пошли в спортзал — смотреть на борьбу Калвер-Крикских Никаких с Академией Хардсена, частным пансионом из Маунтин Брука, пригорода Бирмингема, где жили самые богатые богачи. Полковник пылал ненавистью к Хардсену с силой тысячи солнц.

— Сильнее, чем богачей, — говорил он мне, — я ненавижу только идиотов. А в Хардсене учатся только дети богачей, у которых не хватает мозгов на то, чтобы поступить в Крик.

Поскольку по плану у нас все же было свидание, я решил, что надо сесть рядом с Ларой, но когда я пробирался к ней мимо Аляски, она бросила на меня многозначительный взгляд и похлопала по свободному месту рядом с собой.

— Я вроде как с Ларой, мне нельзя сесть с ней? — удивился я.

— Толстячок, один из нас с самого рожденья девушка. А у кого-то с ними еще вообще ничего особого не было. Я бы на твоем месте села, сделала бы лицо посимпатичней, и была бы самим собой — милым и отчужденным.

— Ладно. Как скажешь.

— Вот и я так же делаю — все, чтобы порадовать Аляску, — сказал Джейк.

— О-о-о, — протянула она, — как мило. Толстячок, я тебе уже говорила, что Джейк и его группа собираются записать альбом? Они хороши. Как если «Радиохед» скрестить с «Флейминг Липс». Ты в курсе, что это я им название придумала? «Зона Хикмана». — А потом, хоть она и понимала, что прозвучит это глупо, Аляска добавила: — Я тебе говорила, что Джейк у меня настоящий жеребец? Он такой прекрасный и чувственный любовник!

— Господи боже. — Джейк улыбнулся. — Не при детях.

Мне, конечно, хотелось его возненавидеть, но я смотрел на них, как они улыбаются, ласкают друг друга, и не мог ненавидеть. Я бы точно хотел оказаться на его месте, но я старался не забывать, что я, вроде как, на свидании с другой девчонкой.

Звездой команды Харсдена был Голиаф ростом метр восемьдесят пять по имени Тревис Истман, которого все — думаю, даже его собственная мать — звали «Чудовищем». Когда он впервые пошел выполнять штрафной, Полковник не смог сдержать своей язвительности:

— Ты всем папаше обязан, тупой жлоб.

Чудовище повернулось, свирепо сверкнув глазами, и Полковника чуть тут же не выгнали, но он мило улыбнулся судье и извинился.

— Я хочу продержаться больше половины, — пояснил он мне.

В начале второго тайма, когда разрыв в счете был минимальным (всего двадцать четыре очка) и Чудовище опять стояло в штрафной зоне, Полковник повернулся к Такуми и сказал:

— Пора. — Они встали, а по трибунам пронеслось:

— Тсссс…

— Не знаю, подходящее ли сейчас время для таких новостей, — закричал Полковник Чудовищу, — но Такуми перед матчем твою девчонку отымел.

Все заржали — кроме Чудовища — тот отвернулся от штрафной и спокойно направился в нашу сторону — с мячом в руках.

— По-моему, пора бежать, — сказал Такуми.

— Не, меня же еще не выгоняют, — возразил Полковник.

— Тогда увидимся, — ответил Такуми.

Я не знаю, то ли я в целом переволновался из-за того, что у меня свидание (хотя меня от моей предполагаемой девушки отделяли пять человек), или конкретно из-за того, что Чудовище смотрело в мою сторону, но я по какой-то причине сорвался с места вместе с Такуми. Когда мы завернули за трибуны, я уже подумал, что мы вне опасности, но тут вдруг краем глаза я заметил какой-то цилиндрический оранжевый предмет, который становился все больше и больше, как солнце, которое приближается к тебе с дикой скоростью.

Я подумал: «Кажется, сейчас оно меня ударит».

Я подумал: «Надо присесть».

Но между подуманной мыслью и сделанным делом проходит время, и в это самое время меня долбануло мечом по скуле. Я упал, ударившись затылком о пол. Я немедленно поднялся и вышел из зала, как будто и не падал.

С пола меня подняла гордость, но как только я вышел за дверь, я снова сел.

— У меня сотрясение, — объявил я, нисколько не сомневаясь в собственном диагнозе.

— Все с тобой в порядке, — сказал подлетевший ко мне Такуми. — Бежим, пока нас не убили.

— Извини, — сказал я, — но я не могу встать. Я только что получил сотрясение средней тяжести.

Выбежала Лара и села возле меня.

— Ты в порядке?

— У меня сотрясение, — ответил я.

Такуми тоже сел и посмотрел мне в глаза.

— Ты помнишь, что с тобой произошло?

— На меня напало Чудовище.

— Знаешь, где ты?

— На тройном с половиной свидании.

— Все с тобой в порядке, — констатировал он. — Идем.

Тут я подался вперед и сблевал Ларе на штаны. Я не знаю, почему я не наклонился в сторону или назад. Я подался вперед и нацелился на ее джинсы — красивые, прекрасно обтягивающие задницу джинсы, именно такие надевают девчонки, когда хотят хорошо выглядеть, производя при этом впечатление, будто они вовсе не старались хорошо выглядеть — и я их заблевал.

Там было в основном арахисовое масло, но еще и кукуруза.

— Ой! — воскликнула она удивленно и в некотором ужасе.

— Боже, — сказал я, — прости меня.

— Может быть, у тебя сотрясение, — заметил Такуми, словно ранее эта идея не выдвигалась.

— Я испытываю головокружение и тошноту, что свойственно людям, получившим сотрясение мозга средней тяжести, — продекламировал я. Такуми пошел за Орлом, Лара — переодеваться, а я остался лежать на бетонном тротуаре. Орел привел школьную медсестру, которая диагностировала — представьте себе, сотрясение — и Такуми повез меня в больницу, и Лара поехала с нами на переднем сиденье. Я, кажется, валялся сзади и бормотал без умолку Наиболее. Распространенные. Симптомы. Сотрясения. Мозга.

Так что мое свидание с Ларой и Такуми далее проходило в больнице. Доктор велел мне возвращаться домой и побольше спать, но чтобы кто-нибудь обязательно будил меня приблизительно каждые четыре часа.

Я смутно припоминаю, что Лара стояла в дверном проеме, в комнате было темно, снаружи тоже темно, все так приятно и удобно, но слегка кружилось, пульсировало, как от тяжелых басов, врубленных на полную. И еще я смутно припоминаю, как Лара улыбается, стоя в дверях, заманчивая неопределенность девичьей улыбки, которая вроде как обещает дать тебе ответ на твой вопрос, но все же не дает. На тот самый вопрос, которым мы все задаемся с тех времен, как девчонки перестали казаться нам ужасными созданиями, вопрос настолько простой, что он не может не быть сложным: я ей нравлюсь, или нравлюсь? А потом я заснул глубоко и беспробудно, и проспал до трех утра — меня разбудил Полковник.

— Она меня кинула, — сообщил он.

— А у меня сотрясение, — ответил я.

— Мне сказали. Потому и разбудил. Поиграем в приставку?

— Хорошо. Только без звука. Башка болит.

— Окей. Я слышал, ты на Лару блеванул. Очень галантно.

— Кинула? — переспросил я, поднимаясь.

— Ага. Сара сказала Джейку, что у меня стоит на Аляску. Именно такими словами. И именно в таком порядке. Ну а я такой: «Прямо сейчас у меня ни на что не стоит. Можешь проверить, если хочешь». — Сара, видимо, решила, что я как-то разошелся, и говорит, что она на сто процентов знает, что я мутил с Аляской. Что, в общем-то, смешно. Я. Не. Изменяю.

Игра наконец загрузилась, и я слушал вполуха, нарезая круги по безлюдному треку. От езды по кругу слегка подташнивало, но я не сдавался.

— Аляска взбесилась. — Полковник принялся изображать Аляску, но у него голос получился более визгливый, аж голова разболелась, с самой Аляской так не происходило. — «Женщина ни в коем случае не должна клеветать на другую женщину! Ты нарушила священную женскую договоренность! Если женщины будут друг другу ножи в спину втыкать, как это поможет нам низвергнуть гнет патриархата?» И так далее в том же духе. Потом Джейк принялся ее защищать, уверяя, что она его любит, и не стала бы ему изменять, ну и я такой тоже: «Ты из-за Сары не переживай, она просто любит наезжать». А Сара спрашивает, почему я никогда не встаю на ее сторону, ну и я как-то слово за слово назвал ее звезданутой стервой, что она восприняла не особо хорошо. Потом официантка попросила нас покинуть заведение, ну и вот, мы выходим на стоянку, а она говорит: «С меня хватит», я уставился на нее, а она добавила: «Конец нашим отношениям».

Тут он замолчал.

— Конец нашим отношениям? — переспросил я. Я как-то так загрузился, что решил просто повторять последнюю фразу Полковника, чтобы он мог говорить дальше.

— Ага. Так что все. И знаешь, что фигово, Толстячок? Она мне реально небезразлична. Ну, то есть, у нас все было плохо. Мы друг другу не подходили. Но все же. Блин, я же говорил ей, что люблю ее. Я с ней девственность потерял.

— Ты с ней девственность потерял?

— Да. Ага. Я тебе не говорил, что ли? Я кроме нее ни с кем не спал. Не знаю. Хотя мы и ругались по времени процента девяноста четыре, я все равно очень расстроен.

— Очень расстроен?

— Ну, больше, чем я мог себе представить. То есть, я осознавал, что это неизбежно. У нас за весь этот год ни одного момента хорошего не было. С тех пор, как я приехал, мы, блин, грызлись как кошка с собакой. Я должен был быть помягче. Не знаю. Грустно это.

— Грустно, — повторил я.

— Глупо, конечно, скучать по человеку, с которым ты нифига не ладишь. Но, не знаю, все же хорошо, когда у тебя есть кто-то, с кем в любой момент можно поругаться.

— Поругаться, — сказал я, а потом смутился настолько, что чуть не потерял управление машиной, и добавил, — хорошо.

— Ага. Что теперь делать — и не знаю. Ну, то есть, мне было хорошо, когда у меня была она. Толстячок, я ненормальный. Что мне делать?

— Можешь со мной ругаться, — предложил я. Я отложил пульт, откинулся на спинку нашего обшарпанного дивана и отрубился. Прежде, чем я отключился, до меня долетели его слова:

— На тебя я даже злиться не могу, ты безвредный костлявый подонок.