Габриэль Стонор

Мужчина, вошедший в комнату, являл собой поразительную личность. Очень высокий, атлетического сложения, с бронзовыми от загара лицом и шеей, он высился над всеми собравшимися. Даже Жиро казался ничтожным в его присутствии. Позднее я узнал, что Габриэль Стонор был совершенно необычным человеком. Англичанин по происхождению, он объехал почти весь свет. Охотился на диких зверей в Африке, занимался фермерством в Калифорнии, торговал на островах Южных морей. Был секретарем у одного железнодорожного магната в Нью‑Йорке и кочевал целый год по пустыне с каким‑то арабским племенем.

Его взгляд безошибочно остановился на Оте.

— Вы — следователь, который ведет дело? Рад познакомиться. Какое ужасное происшествие. Как себя чувствует мадам Рено? Это для нее страшный удар.

— Ужасно, ужасно, — ответил Оте. — Разрешите мне представить вам месье Бекса — нашего комиссара полиции. Это месье Жиро из Сюрте. А этот джентльмен — месье Эркюль Пуаро. Месье Рено послал за ним, но он приехал слишком поздно, чтобы предотвратить трагедию. Друг месье Пуаро — капитан Гастингс.

Стонор посмотрел на Пуаро с интересом.

— Он за вами послал?

— Так вы не знали, что месье Рено собирался пригласить детектива? — вмешался Бекс.

— Нет, не знал. Но это меня нисколько не удивляет.

— Почему же?

— Потому что старик перепугался. Я не знаю, в чем там было дело. Он не посвящал меня в свои секреты. У нас были другие отношения. Но испуган он был очень сильно.

— М‑да, — протянул Ore. — И у вас нет никакой догадки по поводу причины страха?

— Именно так, сэр.

— Извините меня, месье Стонор, но мы должны начать с небольших формальностей. Как вас зовут?

— Габриэль Стонор.

— Как давно вы стали секретарем месье Рено?

— Около двух лет назад, когда он впервые приехал в Южную Америку. Нас свел один общий знакомый, и Рено предложил мне этот пост. Кстати, он был очень хорошим хозяином.

— Рассказывал ли он вам о своей жизни в Южной Америке?

— Да, довольно много.

— Не знаете ли вы, бывал ли он когда‑нибудь в Сантьяго?

— Я полагаю, несколько раз.

— Не упоминал ли он о каком‑либо особом происшествии в тех краях, которое могло послужить поводом для мести ему?

— Никогда.

— Не говорил ли он о какой‑нибудь тайне, которую узнал, пребывая там?

— Нет.

— Говорил ли он вообще когда‑нибудь о тайне?

— Насколько я помню, нет. Но, несмотря на все это что‑то таинственное в нем было. Я никогда не слышал, например, чтобы он рассказывал о своем детстве или о каком‑либо эпизоде из жизни до его прибытия в Южную Америку. Он был французом канадского происхождения, так я думаю, но я никогда не слыхал, чтобы он говорил о своей жизни в Канаде. Он был очень скрытным.

— Итак, по вашим словам, у него не было врагов и вы не можете помочь нам в разгадке тайны, из‑за которой его могли убить?

— Так оно и есть.

— Месье Стонор, слышали ли вы когда‑нибудь фамилию Дювин? Если да, то в каких отношениях он был с месье Рено?

— Дювин, Дювин… — Стонор повторил эту фамилию несколько раз задумчиво. — По всей вероятности, не слышал. И все‑таки она мне кажется знакомой.

— Знаете ли вы даму, знакомую месье Рено, по имени Белла?

Стонор снова отрицательно покачал головой.

— Бэлла Дювин? Это ее полное имя? Странно? Я уверен, что слышал его. Но в настоящий момент не могу припомнить, в какой связи.

Следователь кашлянул.

— Вы понимаете, месье Стонор, дело серьезное. Здесь нельзя ничего утаивать. Вы, возможно, стараетесь щадить чувства мадам Рено, к которой, как я понимаю, испытываете глубокое уважение и сострадание. Но вы можете таким образом оказать ей медвежью услугу… — Тут Оте стушевался и, приложив руку к груди, продолжил:

— Ну, короче, здесь не должно быть никакой скрытности.

Стонор уставился на него, постепенно уясняя, что от него хотят.

— Я не совсем понимаю вас, — начал он мягко. — При чем тут мадам Рено? У меня действительно огромное уважение и симпатии к ней. Это во всех отношениях порядочная женщина. Но я не вполне понимаю, каким образом моя скрытность может отразиться на ней.

— Ну, например, если окажется, что эта Белла Дювин была для ее мужа не просто другом, а чем‑то большим…

— Ах! — воскликнул Стонор. — Теперь я вас понимаю. Но я готов поставить свой последний доллар на то, что вы ошибаетесь. Старик никогда и взгляда не кинул на какую‑нибудь юбку. Он просто обожал свою собственную жену. Они были самой любящей парой, какую я когда‑либо знал.

Оте слегка покачал головой.

— Месье Стонор, у нас имеется неоспоримое подтверждение — любовное письмо Беллы к месье Рено, обвиняющее его в том, что он охладел к ней. Более того, у нас есть еще одно доказательство того, что у месье Рено была любовная связь с француженкой — некой мадам Добрейль, снимающей соседнюю виллу. И это человек, который, согласно вашему заявлению, никогда на юбки не глядел!

Глаза секретаря сузились.

— Подождите, месье следователь, вы находитесь на ложном пути. Я прекрасно знал Поля Рено. То, что вы сейчас говорите, абсолютно невозможно. Здесь должно быть какое‑то другое объяснение.

Следователь пожал плечами.

— Какое другое объяснение здесь может быть?

— Что заставляет вас думать, что это была любовная история?

— У мадам Добрейль была привычка посещать его здесь вечерами. Кроме того, с тех пор, как месье Рено приехал на виллу «Женевьева», мадам Добрейль внесла в банк наличными четыре тысячи английских фунтов.

— Я думаю, что так могло быть, — сказал Стонор спокойно. — Я перевел месье Рено эти деньги по его просьбе. Но они были не для любовных интриг.

— Э! Боже мой! А для чего же тогда?

— Шантаж, — резко сказал Стонор, ударяя рукой по столу. — Вот для чего.

— Ах, вот так идея! — вскричал следователь, потрясенный услышанным.

— Шантаж, — повторил Стонор. — Старику пустили кровь и довольно лихо. Четыре тысячи за пару месяцев. Вот это да! Я говорил вам, что Рено окружала тайна. Очевидно, эта мадам Добрейль знала о ней достаточно, чтобы завернуть гайки.

— Это возможно! — воскликнул следователь взволнованно. — Определенно это возможно.

— Возможно? — загремел Стонор. — Это — точно! Скажите мне, спрашивали ли вы мадам Рено об этой вашей выдумке с любовной историей?

— Нет, месье. Нам не хотелось причинять ей беспокойство.

— Беспокойство? Да вы что? Она бы рассмеялась вам в лицо. Уверяю вас, они были самой дружной супружеской парой, какие только я знал.

— Это напомнило мне другой момент, — сказал Оте. — Посвящал ли вас месье Рено в свои планы в отношении завещания?

— Я знаю о завещании все, так как возил его адвокату после того, как Рено его написал. Я могу назвать нам его юристов, если вы хотите посмотреть завещание. Оно находится у них. Оно совсем простое. Половина — жене пожизненно, другая половина — его сыну. Мне помнится, что он оставил и мне тысячу. Затем указал несколько лиц, которым ничего не завещается.

— Когда было составлено это завещание?

— О, приблизительно полтора года назад.

— Очень ли вас удивит, месье Стонор, если мы вам скажем, что месье Рено написал новое завещание менее чем две недели назад?

Стонор был явно удивлен.

— Я не имею об этом ни малейшего представления. Каково же оно.

— Все это огромное состояние оставлено безоговорочно жене. Сын даже не упоминается.

Стонор протяжно свистнул.

— Я бы сказал, что это довольно жестоко по отношению к парнишке. Конечно, мать обожает его, но для окружающего мира это выглядит как недостаток доверия со стороны отца и будет ударом по гордости. Однако это еще раз подтверждает, что Рено и его жена были в самых лучших отношениях.

— Вполне возможно, — сказал Оте. Нам придется пересмотреть некоторые свои догадки. Мы, конечно, телеграфировали в Сантьяго и ждем ответа с минуты на минуту. По всей вероятности, это внесет ясность. С другой стороны, если ваше предположение о шантаже окажется правильным, мадам Добрейль должна будет дать нам ценную информацию.

Пуаро, молчавший до сих пор, спросил:

— Месье Стонор, шофер Мастере давно служит у месье Рено?

— Больше года.

— Не знаете ли вы, был он когда‑либо в Южной Америке?

— Я совершенно уверен, что не был. До того, как стать шофером у месье Рено, он много лет служил в Глочестершире у людей, которых я хорошо знаю.

— Значит, вы можете поручиться за него как за человека вне всяких подозрений?

— Совершенно верно.

Пуаро казался несколько расстроенным. Между тем следователь вызвал Маршо.

— Передайте мое почтение мадам Рено и скажите, что я хотел бы побеседовать с ней несколько минут. Попросите ее не беспокоиться. Я поговорю с ней наверху.

Маршо козырнул и исчез.

Мы ждали несколько минут, а затем, к нашему удивлению, дверь отворилась, и мадам Рено, смертельно бледная, вошла в комнату.

Следователь Оте пододвинул ей стул, бормоча извинения, за что она поблагодарила его улыбкой. Стонор взял ее руку и долго держал, выражая этим свое сочувствие. Говорить он не мог. Мадам Рено повернулась к Оте.

— Вы хотели о чем‑то спросить меня, господин следователь?

— С вашего позволения, мадам. Известно, что ваш муж был французским канадцем по происхождению. Можете ли вы рассказать что‑нибудь о его юности или семье?

Она покачала головой.

— Мой муж всегда был очень скрытным в отношении своего прошлого, месье. Мне кажется, у него было тяжелое детство, так как он не любил говорить о тех временах. Наша жизнь протекала исключительно в настоящем и будущем.

— Не было ли в его прошлом какой‑нибудь тайны? Мадам Рено чуть улыбнулась и покачала головой.

— Ничего такого романтичного не было, уверяю вас, месье следователь.

Оте тоже улыбнулся.

— Право, мы не должны впадать в мелодраматический тон. Но есть еще кое‑что… — он заколебался.

Стонор прервал его поспешно.

— У них в голове возникла сверхъестественная идея, мадам Рено. Они не больше и не меньше вообразили, что месье Рено завел роман с мадам Добрейль, которая, кажется, живет по соседству.

Щеки мадам Рено залились алой краской. Она вскинула голову, потом закусила губу, лицо ее дрожало. Стонор смотрел на нее, пораженный, но комиссар Бекс наклонился вперед и осторожно спросил:

— Мы не хотели бы причинять вам боль, мадам, но были ли у вас основания думать, что мадам Добрейль была любовницей вашего мужа?

С мучительным рыданием мадам Рено закрыла лицо руками. Ее плечи судорожно вздрагивали. Наконец, она подняла голову и произнесла разбитым голосом:

— Она могла ею быть.

Никогда за всю жизнь я не видел такого неописуемого удивления, какое выражало лицо Стонора. Он был абсолютно ошеломлен.