Круг замкнулся

26 декабря 1989 года. Я сидела в крошечной квартирке своей матери и смотрела на нее, пока он что-то рассказывала мне. Она казалась такой хрупкой, когда мы обсуждали известие, которое ей сообщили по телефону вчера вечером. У ее единственной оставшейся в живых сестры Розеллы случился инфаркт и ожидалось, что она не доживет до утра.

Всю неделю в Канзасе стоял двадцатисемиградусный мороз, и я пыталась уговорить маму не ездить не похороны. У нее был сильны артрит и простуда, но мама решила поехать во что бы то ни стало. Моя сестра Мэри Сью, ее муж Уэйн в двенадцатилетний сын Джош предложили отвести ее в своем новом микроавтобусе. Я сказала ей, что полечу в Уичито самолетом и присоединюсь к ним в Мэрионе на похоронах. Однако, когда она сказала, что мне не обязательно присутствовать, я почувствовала облегчение.

Я была измучена, у меня не было никакой зимней одежды, и уж тем более такой, которая была бы уместна на похоронах. Я прилетела в Феникс, захватив с собой лишь одежду для отдыха при теплой погоде в в 20-25 градусов. На следующий день рано утром мне предстояло отправиться на автомобиле во Флоренс. Я получила специальное разрешение провести дополнительную работу с выпускниками СОТП и планировала за несколько оставшихся до возвращения в Калифорнию дней увидеться с некоторыми из бывших заключенных, освобожденных условно, и с их женами.

В тот солнечный вторник я на несколько часов заглянула к матери. Как только было решено, что она отправляется в Канзас без меня, мы стали обсуждать, как замечательно прошли выходные (до того, как мы узнали о тете Розелле). Вся семья отправилась на рождественское богослужение, мы вместе провели Сочельник и Рождество, наслаждаясь общением с Джошем, Биджеем, Дженелл и шалостями двухлетней непоседы Эшли, дочери Мисси. Даже Тодд присоединился к нам. Мама была рада, что Тодд и я смогли остаться друзьями и что он восстановил свои отношения с Джинджер и Мисси. Семья была усладой ее жизни. Она выглядела спокойной и радовалась тому, что в данный момент ей не приходится «переживать» из-за каких-либо серьезных кризисов в нашем семействе.

Мать принесла мне чашку горячего чая, и мы говорили о новой галерее, которую Джинджер, Брэдд и я открыли в прошлом году в Скодсдейле, и о ностальгии, которую мы испытываем, наблюдая, как Биджей и Дженнел помогают нам во время художественных выставок. Маме было приятно услышать, что мне разрешено работать психологом-ассистентом и что я могу возобновить свою клиническую практику. Она поддерживала мое намерение закончить аспирантуру и недавнее решение перебраться в район Сан-Диего. Мы допили чай, и, попросил маму осторожнее ступать по обледенелых улицам, я обняла ее на прощание.

Через три дня, в пятницу вечером, войдя в дом к Джинджер и Брэдду, я застала их у дверей. Они с тревогой ждали моего прибытия. Джинджер была вся в слезах. Им только что позвонили из Канзаса Мэри Сью и Уэйн.

По просьбе мамы они отвезли ее попрощаться с тетей Розеллой сразу, как только они прибыли в Мэрион после полудня. Вместе с Мэри Сью, Уэйном и Джошем мама подошла к гробу своей сестры, с которой они справляли день рождения в один и тот же день: Розелле исполнилось 82, а маме 75 . едва приблизившись, чтобы коснуться руки своей сестры, она внезапно притронулась к своему виску со словами: «Как ужасно болит голова. У меня еще никогда такого не было». Ее ноги подкосились. Уэйн кинулась вызывать «скорую».

«скорая» мчалась в больницу, Мэри Сью сидела возле матери. Меньше, чем через пятнадцать минут с момента приступа, мама перестала дышать. Фельдшеры «скорой» вернули ее к жизни, но врачи оставили Мэри Сью и Вэйну мало надежды – ее организм, и в частности мозг, серьезно пострадали. Она перенесла обширный инсульт. Единственным шансом для нее была операция, которую могли сделать только специалисты в Уичито, в шести милях от Мэриона. Было решено отправить ее туда немедленно.

Перелет занял всю ночь, и я прибыла в аэропорт в половине девятого субботним утром. Все мои прежние чувства и реакции подняли во мне, едва я увидела надпись на дверях аэровокзала: «Добро пожаловать в Уичито».

Уэйн сочувственно обнял меня мы забрались в его микроавтобус и поехали в больницу. Было холодно и туманно. Оцепеневшая, я читала мелькавшие названия улиц – «Келлог», «Дуглас» - столь хорошо знакомые моему восьмилетнему ребенку.

Ведя машину, Уэйн сообщил мне: как показала томография, повреждения столь обширны, что операция не поможет. Ей осталось жить несколько часов.

Слезы брызнули у меня из глаз. Я тотчас же их вытерла. Каждый раз, когда Вы приезжаете сюда, я вижу Вашу искреннюю любовь и внимание к нам, сборищу закоренелых преступников. На прощание Вы обняли меня. Вы, жертва, обняли меня, насильника. Теперь я чувствую, что я – человек. Свободный человек, я не надеялся, что когда-либо заслужу что-то подобное.

Вы помогали нам изменить свою жизнь. Вы верили в нас и доказали на деле, что любите нас. Мы бесконечно Вам благодарны.

Не небезопасно чувствовать: не здесь, не сейчас. Я прекрасно сознавала, что с момента, когда Джинджер и Брэд встретили меня у порога прошлым вечером, мой Контролирующий ребенок взялся за дело и теперь пытался овладеть мной. «Механизм эмоционального шока», о котором я столько писала и рассказывала, работал на полную мощность.

Стоя возле маминой кровати и глядя на ее почти безжизненные черты, я ощущала себя разделенной на части – как если бы одна часть оставалась в стороне безучастной, в то время как другая часть беспомощно держала за руку мою мать. Я сознавала, что мысленно задаю себе вопросы и отвечаю на них, независимо от своих чувств. Я просто делала все то, что требовалось от меня в такой ситуации. По мере того, как я стала понимать, какую необходимую роль играет мой Контролирующий ребенок на пике интенсивной травматической ситуации, во мне росла благодарность за то, как уместно он проявил свою силу – по крайней мере, в данный момент.

Спустя несколько часов поступили результаты анализов, врач сообщил, что кровь перестала питать мамин мозг и она больше не функционирует как живой человек. Он спросил, хотим ли мы, чтобы она была отключена от системы жизнеобеспечения. Мы согласились, зная, что таковым было бы и ее собственное желание. Мэри Сью, Уэйн, Джош и я поддерживали друг друга. Готовясь попрощаться с матерью, я чувствовала, как меня колотит. Воспоминания о самопроизвольных регрессиях, связанных со смертью отца, лезли мне в голову. Мэри Сью и Вейн тоже помнили о них и волновались за меня.

Страх и ощущение оставленности переполняли меня и раздирали изнутри, грозя поглотить меня вновь. Я вовсе не была уверена, что мой Контролирующий ребенок сможет с этим справиться.

Я молилась, силясь не дать моему Плачущему ребенку ввергнуть меня в прежнюю боль. Пожалуйста, Господи, помоги мне справиться с горем как Чувствующему взрослому. позволь мне пережить боль – но только боль сегодняшнего дня. Я шептала эти слова, и слезы ручьями лились у меня по лицу. Прошу, пожалуйста, не дай этому смертельно перепуганному ребенку внутри меня овладеть мной.

В тот момент, когда я ощутила наибольшее одиночество и страх, Бог сделал для меня нечто очень важное. Едва Мэри Сью, Вейн, Джош и я собрались покинуть нашу маленькую комнату ожидания и направиться по коридору в реанимационное отделение, дверь отворилась. Мы с удивлением увидели пастора из нашей церкви в Мэрионе. Днем раньше он «совершенно случайно» оказался на панихиде, где мою мать хватил удар; он также произносил речь на похоронах тети Розеллы в Марионе, Теперь же, в субботу, в одиннадцать часов вечера, они приехал, чтобы забрать после химиотерапии свою жену, которая проходила лечение костного рака в самой большой больнице в Уичито.

Этот сильный, но мягкий и заботливый человек присел и помолился вместе с нами, а затем проводил меня к моей матери. Я попросила его подождать за занавесом, пока я буду с ней прощаться.

Я опустила глаза на мамины руки, искривленные и шишковатые от мучившего ее много раз артрита, руки, за который я, девочкой лет восьми, держалась в те ночи, когда мои кошмары становились невыносимыми, и просила: «Пожалуйста, мама, держи меня за руку, не давай мне заснуть, чтобы мне не видеть этот сон».

В этот вечер я прильнула к ее кровати, плача: «Мамочка, прости, что я причинила тебе столько боли. Я так тебя люблю».

Поцеловав ее, я прошептала: «До свиданья, мама. Я скоро тебя увижу».

Я дала волю своим слезам, но это были слезы взрослого, а не ребенка. Для меня это было самым большим испытанием: моя мать умерла в больнице Уэсли в Уичито, штат Канзас, на Хилсайд-авеню, всего в трех кварталах т большого белого дома, где мы жили, когда на меня было совершено нападение.

Шел снег.

54 года…. Чувствующий взрослый, которому еще предстоит расти.