Quot;ЕВРОПЕЙСКИЕ РЕВОЛЮЦИИ И ХАРАКТЕР НАЦИЙ" ("Die Europischen Revolutionen und der Charakter der Nationen". Jena, 1931) — книга Розенштока-Хюсси.

"ЕВРОПЕЙСКИЕ РЕВОЛЮЦИИ И ХАРАКТЕР НАЦИЙ"("Die Europischen Revolutionen und der Charakter der Nationen". Jena, 1931) — книга Розенштока-Хюсси. Состоит из двух частей — "Теория револю­ций" и "Движение революций по Европе". В первой ча-

сти анализируется смысл таких понятий, как ' револю­ция", "нация", "власть", прослеживается процесс пре­вращения "Запада" в "Европу", выявляется момент вы­зревания тех условий, которые сделали возможными не только появление революционных настроений, но и осу­ществимость планов революционного преобразования действительности. Для Розенштока-Хюсси революция, как и всякое человеческое действие, с одной стороны, обусловлена факторами культуры, а с другой — являет­ся проявлением человеческих сил и способностей, вы­ступая тем самым в качестве процесса, в ходе которого культура творится. Следовательно, согласно Розенштоку-Хюсси, революция — это, несмотря на сопряженные с ней бедствия и разрушения, все же творческая сила, она всякий раз создает особый человеческий тип и соот­ветствующую ему культурную среду. История револю­ций рассматривается Розенштоком-Хюсси как история смены "пространств власти", стремящихся к расшире­нию до размеров пространства мира в целом, и тем са­мым как процесс, вносящий свой вклад в формирование единого человеческого рода. Каждая революция допол­няет предыдущие, сохраняя следы приспособления и в то же время вводя в историю новые человеческие каче­ства и элементы культуры в виде архетипов. Поэтому революции — это не отдельные события, они образуют цепочку, в которой каждое звено зависит от предшеству­ющего ему во времени. Но, по мысли Розенштока-Хюс­си, именно христианство делает возможным процесс со­здания "всемирной истории" из множества локальных ("языческих") историй и единого культурного простран­ства из множества локальных ("языческих") прост­ранств, тем самым обусловливая процесс "синхрониза­ции" и "координации". Поэтому, согласно автору, по своему происхождению феномен революции принадле­жит исключительно к христианской культуре, создав­шей "единый мир" в ходе долгого и сложного развития. В результате, как полагал Розеншток-Хюсси, — незави­симо от этических оценок — революции выступают в качестве упорядочивающего и организующего орудия всемирной истории, вводящего в нее новый принцип жизни и, стало быть, радикально преобразующего об­щечеловеческую культуру. Именно в ходе революций возникают и "национальные государства" и "нацио­нальные характеры". В контексте авторской концепции, соответствующей исторической "прелюдией" может по­лагаться борьба римских пап против императорской власти — так называемая "папская революция". В каче­стве предварительного условия становящегося единства христианского мира выступает учреждение в 998 абба­том Одилоном из Клюнийского монастыря особого пра­здника — Дня поминовения всех усопших, ретроспек­тивно распространившего линейное время христиан­ской культуры от Христа в глубь веков до самого Адама и превратившего его в единую общечеловеческую исто­рию. В результате, по мнению Розенштока-Хюсси, цер­ковь святых заменяется церковью всех людей, т.е. церко-

вью грешников, и возникает идея христианского мира, к которому принадлежат все люди. Значительно более сложным, с точки зрения мыслителя, был процесс конституирования единого пространства, который и осуще­ствляется цепью революций. Исходным пунктом высту­пает превращение католической церковью всех помест­ных церквей, за исключение Римской, в точки лишенно­го святости пространства, "мира" (т.е. "светского" про­странства). Тем самым Рим становился координирую­щим центром "единого мира", а все расположенное за пределами Рима начинает рассматриваться в качестве объектов, находящихся в "мире" и в этом смысле "свет­ских". Несколько неожиданным результатом "папской революции" стало возникновение первого национально­го государства на территории нынешней Европы — Ита­лии. Но главное, что она создала, по убеждению Розенштока-Хюсси, была совокупность предпосылок для всех последующих революций, расширяющих "прост­ранство власти". В качестве следующего этапа револю­ционного процесса, согласно данной концепции, высту­пила немецкая Реформация. В системе немецких земель сложилась ситуация несовпадения сфер влияния цер­ковных и светских властей. Поэтому князьям немецких земель были нужны не столько епископы, сколько свои юристы для создания того, чем уже обладали итальян­ские города-государства, — единой организации. Сред­ством борьбы князей против Папы и епископов стало, по схеме Розенштока-Хюсси, основание университетов. Здесь Папа и епископы, в отличие от Италии, проигра­ли, и университеты вытесняют влияние римско-католи­ческой церкви. В университетах акцент делался на изу­чении Библии и церковной догматики, а их профессора и выпускники должны были образовать силу, противо­стоящую именно Папе и епископам. Поэтому светская власть оказывается связанной не с Папой и клиром, а с тем, что преподается в университетах. Именно на этом обстоятельстве, согласно Розенштоку-Хюсси, и основа­на сохраняющаяся до сих пор репутация немцев как на­ции ученых и философов. Иначе протекала революция в Англии. Ее прелюдией стала Реформация, до которой английские короли подчинялись Папе. Генрих VIII, объ­явив себя главой церкви, во-первых, разрушил организа­цию социальных связей на региональном уровне, опи­равшуюся на традицию, обычай, привычку (обычное право), а во-вторых, разорвал связь Англии с единым миром, созданным "папской революцией". Это делало решения короля произвольными, а потому нелегитим­ными, и сознательной целью Английской революции стало восстановление старого права. Именно мелкопо­местное дворянство (джентри) стало той силой, которая стремилась возвратить старину, традиции, обычаи, власть прецедента. Джентри в качестве "общин" претен­довали на то, чтобы стать силой, уничтожающей этот произвол из палаты общин парламента ("снизу"). По­этому Английская революция, по идее Розенштока-Хюсси, может быть названа "парламентской", и король,

таким образом, выступает в качестве неотъемлемой час­ти парламента. В иных условиях проходила революция во Франции. Для нее главным результатом Реформации стало появление гугенотов, которые, правда, были жес­токо уничтожены, что существенно замедлило модерни­зацию французской культуры. Новый дух появляется у представителей "третьего сословия", "буржуа", зани­мавших промежуточное положение между аристократи­ей и народом. Поэтому разум буржуа считался его "ин­дивидуальным духом", данным ему от природы, а сам он выступал в качестве идеального образца "естествен­ного человека". В результате индивиду, вопреки много­вековой традиции, приписывается дух в качестве спо­собности творить самостоятельно. Отсюда — характер­ный для французской культуры индивидуализм и культ творческого гения. Отсюда же — рационализм, метри­ческая система мер и весов, геометрическое разделение Франции на департаменты. Строгость изложения не­сколько нарушается анализом революции немецких дер­жав — Пруссии и Австрии, так как в данном случае нельзя говорить о включенности соответствующих про­цессов в цепочку великих революций. Все великие рево­люции, подчеркивает Розеншток-Хюсси, действуют за­ражающим образом. Локальная революция немецких держав во многих отношениях вызревала именно таким образом, однако именно благодаря ей, несмотря на идеи 1789 и завоевания Наполеона, существует немецкая на­ция. Говоря о Пруссии и Австрии, Розеншток-Хюсси подчеркивает, что первоначально это были не государст­ва в современном смысле, а скорее "силы", политически осуществившие то, что было идеологически и теологи­чески достигнуто в ходе Реформации применительно к нации. При этом чрезвычайно важным оказывается дух романтизма. В контексте анализа романтического дви­жения прослеживается генезис взглядов и влияние на последующее развитие таких великих немцев, как Гёте, Гегель, Шлегель. Особое внимание уделяется также не­мецкому музыкальному гению. Розеншток-Хюсси счи­тает, что характерные для немецкой культуры абстракт­ные и жесткие правила парализуют волю, которая нахо­дит выход в одухотворении, вызываемом музыкой. Тот, кто привык выражать сильнейшее одухотворение в пе­нии (преимущественно хоровом), не давая этому духов­ному подъему выхода в практику, становится вернопод­данным. Однако в Пруссии музыка не только формиро­вала народный характер, но и выполняла функцию укра­шения военизированного государства. В многонацио­нальной Австрии музыка играла несколько иную роль: она стала универсальным средством общения пестрого конгломерата народов и вавилонского смешения языков. В результате склонность к самоуглублению и музыкаль­ность стали характернейшими чертами немецкого наци­онального характера. Русская революция, осуществ­ленная большевиками, испытала чрезвычайно силь­ное влияние Французской революции, но она не явля­ется ее прямым следствием. С другой стороны, "пап-

ская революция" никак не коснулась России по той про­стой причине, что Россия не принадлежит к католичес­кому миру. Слабость церкви всегда держала русскую культуру на грани "беспорядка", и поэтому лозунгом Русской революции становится не столько свобода, сколько порядок — социальный и экономический. По­этому же ее главной ценностью оказывается не инди­вид, а народ, понимаемый, впрочем, абстрактно-количе­ственно. Западнические умонастроения русской интел­лигенции, знакомой с идеями французского социализма и марксизма, привели к соединению социальных вопро­сов с политическими, несмотря на то, что в России фак­тически не было ни рабочего класса, ни капитализма в смысле Маркса. Этим же объясняется и то, что из всего богатого ассортимента революционных идеологий, предлагаемого западной культурой после Французской революции (либерализм, капитализм, национализм, де­мократия и др.), был избран именно марксизм. Только марксизм мог обеспечить национальное единство и впи­сать отсталую страну во всемирную историю, не при­нуждая ее копировать ни один западный образец: ведь в нем приводились наукообразные аргументы, доказыва­ющие неизбежную гибель буржуазных социальных форм и капитализма как такового... В результате Русской революции оказывается некому передавать эстафету, по­скольку она — самая "левая". Тем самым эпоха великих революций заканчивается и все последующие револю­ции лишь копируют уже осуществившиеся образцы. За­вершение цепи революций является созданием предпо­сылок для планетарного единства человечества. Поэто­му заключительные страницы книги посвящены "все­мирной мобилизации", т.е. тем интегративным процес­сам, которые ведут к общечеловеческому единству. В контексте этих рассуждений устанавливается связь по­следовательности революций с обеими мировыми вой­нами. Наиболее тесно с этими войнами связана Русская революция, которая именно поэтому приобретает пла­нетарное значение. Как бы ни относились ученые и об­щественное мнение к двум мировым войнам, они, счи­тает Розеншток-Хюсси, также являются интегративными процессами, сделавшими прозрачными границы между народами. В этом отношении обе мировые войны решают ту же задачу, что и революции. Но формирова­ние единого человеческого рода имеет и духовный ас­пект. Христианская традиция впервые выявила, а эпоха революций реализовала основной закон духа, согласно которому всякое обновление мира предполагает пора­жение в качестве пути к победе. Не дух как таковой об­новляет мир, а конкретные носители духа, которые, бу­дучи лишь моментами целостности, в своих попытках ее обновления всегда сперва терпят поражение. Плата

за новшества — это всегда духовное одиночество, обус­ловленное выпадением из традиции и отрывом от кор­ней. Человек, не повинующийся никакому надындиви­дуальному духу, может использовать мир, но не в состо­янии его изменить, будучи крепкими материальными узами связан с существующим порядком вещей. Поэто­му тот, кто доверяется духу, пренебрегает внешним ус­пехом, зная, что может достичь цели изменения мира только в качестве функционера царства духа, а для это­го жизнь должна быть прожита как служение некоторо­му целому. Розеншток-Хюсси считает, что удивитель­ным в истории является не то, что катастрофические события потрясают и ужасают нас, а то, что они нас преобразуют и обновляют. Все повседневное возникает из необычного и катастрофического. В каждый момент времени люди либо являются воспроизведением творе­ния, либо служат его продолжению. Необходимое слу­чается, но люди в состоянии облегчить его приход, по­гребая одни времена и начиная новые. Там, где господ­ствует приверженность к возвращению жизни, т.е. к ее возобновлению, история превращает свои катаст­рофы — революции — в преобразованную повседнев­ность. Именно в этом заключается величие трагической эпохи революций. В ужасе и крови социальных потря­сений она продемонстрировала сохраняющуюся прича­стность человека к божественному процессу творения и подтвердила продолжение диалога человека с Богом вопреки всем провозвестникам нигилизма. В 1938 кни­га была радикально переработана и выпущена в США на английском языке под названием "Из революции вы­ходящий: Автобиография западного человека" ("Out of Revolution: Autobiography of Western Man"; есть переиз­дания). Этот вариант значительно больше известен сре­ди историков и философов и даже пользуется некото­рой популярностью у неспециалистов. Главных отли­чий от немецкого издания три. Общая перегруппировка материала привела к изменению последовательности рассмотрения революций, которое теперь начинается с характеристики русской революции и следует далее в порядке, обратном по отношению к немецкому тексту. Во-вторых, добавлена глава "Американцы", в которой описываются особенности Американской революции. В-третьих, появилось много вставок и дополнений об­щеметодологического и философского характера, кото­рые, по признанию автора, высказанному в переписке с коллегой, он сознательно не включал в немецкий вари­ант вследствие перегруженности академического со­знания в Германии концепциями философии истории, тогда как англосаксонский академический мир явно не­дооценивает эту сторону исследования революций.

А. И. Пигалев

Ж