ТИПЫ УЧЕНЫХ

Ученые, как и люди практических действий, в меньшей степени, чем поэты, оставили после себя объективный материал, ценный в индивидуально-психологическом отношении. Поэтому мы их коснемся бегло, тем более, что у них повторяются известные уже нам черты. Затем у этих групп, не касаясь нескольких великих людей, отсутствуют доступные портреты и прежде всего тщательно разработанные с точки зрения индивидуальной психологии биографии. Существующие биографии либо перечисляют внешние факты жизни, либо представляют собою популярно составленные занимательные панегирики.

Интересно, как в последнее десятилетие переместился телесный тип ученых. В старое время, особенно среди теологов, философов, юристов, доминировали больше лептозомные — длинные, узкие, резко очерченные лица, фигуры, как Эразм, Меланхтон, Спиноза и Кант. С XIX же столетия среди естествоиспытателей стали преобладать пикнические фигуры. Очень грубым методом может служить сравнение больших коллекций портретов. Я, например, сопоставил коллекции портретов 1802 г. — теологов, философов, юристов — и среди 60 портретов нашел приблизительно 35 типов строения тела, родственных шизоидной группе (Schizaffin), 15 — сильно смешанных и 9 — пикнических. В иллюстрированном врачебном календаре я насчитал среди известных медиков XIX столетия: пикников — 68, неясно выраженных — 39, шизотимиков — 11.

Каковы бы ни были ошибки в таком суммарном методе, все-таки различия в пользу родственных шизоидной группе форм строения тела у представителей абстрактной и метафизической науки прошлых столетий и в пользу — пикников — у наглядно описывающих естествоиспытателей столь значительны, что мы их не можем игнорировать.

[189]

Нелегко выбрать отдельные примеры для циклотимических темпераментов у исследователей, так как великие люди имеют различные конституциональные наслоения, а биографии менее значительных исследователей недостаточно разработаны. Современная эмпирическая медицина открывается тремя преимущественно пикническими фигурами: Бергаве, Свитен и Альбрехт Галлер. Типичным же пикником является Гмелин, известный как ботаник и географ, как исследователь Сибири, как предшественник А. Гумбольдта. Среди известных естествоиспытателей и врачей многие обнаруживают пикнический habitus или ясные пикнические компоненты. Мы назовем, например, Галля, Дарвина, Роберта Майера (циркулярные психозы), Вернера Сименса (энергичный практик), Бунзена (солнечно-юмористичный, практический темперамент), Пастера, Роберта Коха.

Приблизительное представление о циклотимических исследователях можно получить, если назвать имена Альбрехта Галлера, Гете и Александра Гумбольдта, причем мы должны каждый раз игнорировать более слабые шизотимические налеты конституции. В биологическом смысле надо предпослать, что Галлер страдал значительным ожирением и перенес приступ депрессии, что Гете был сыном типичной циклотимической матери, сам страдал легкими периодическими колебаниями настроения и временами был склонен к тучности, что А. Гумбольдт в пожилом возрасте имел типичное лицо пикника и обнаруживал преимущественно циклотимную психику с подвижностью, добросердечностью и юмором.

Следующие черты являются общими для этих исследователей: 1. Громадный экстенсивный характер работы, увлечение различными областями науки, многосторонность и душевная подвижность, которая охватывает все отрасли человеческого знания, и наряду с этим сильные художественные тенденции. 2. Наглядно эмпирическое направление в работе, склонность собирать, накоплять и описывать конкретный научный материал, наивная любовь к чувственному, к непосредственному созерцанию и “ощупыванию” самих предметов. “Он слишком много ощупывает”. — говорит Шиллер о Гете, — изречение, которое является одинаково характерным для обоих. Науки, которые они предпочитают, являются наглядно-описательными: ботаника, анатомия, физиология, геология, этнология. 3. В негативном смысле, по крайней мере у Гете(11) и у Гумбольдта, инстинктивная и подчеркиваемая антипатия ко всему систематизирующему, теоретически конструктивному и метафизическому, ко всем философским и теологическим притязаниям, которые не имеют прочного фундамента и не основаны на чувственном опыте. “Верь своим чувствам, они не обманут тебя”, — таков научный девиз Гете, между тем все остальное для него является “неисследованным”, таким, что можно признавать только с осторожностью. Гумбольдт в старости говорил со своим юмористическим равнодушием, что “он не желает заниматься пустяками потустороннего мира”. Гете, несмотря на все старания Шиллера, только поверхностно познакомился с философией Канта, а Гумбольдт отвергал достигнувшего тогда своего кульминационного пункта философа Гегеля.

Поскольку мы можем судить, принимая во внимание трудность исследования материала, эти экстенсивные, наглядно-эмпирические живые, близкие к жизни описательные науки, по-видимому, ближе всего подходят у циклотимическим темпераментам. Во всяком случае, они вполне соответствуют типу темперамента,

-----------------

(11) У Гете соответственно его сильным шизотимическим налетам сильно менялись вкусы. Временами он был склонен к мистически-метафизическому. Можно ясно видеть, как боролись между собой в нем два направления чувствований.

[190]

как это мы видели у циклотимических людей вообще, и особенно ясно при эпически широком реализме циклотимических художников.

Наряду с таким стремлением к научному исследованию у практически работающих ученых циклотимиков обнаруживается еще склонность к популяризации в доступных народу произведениях, статьях и лекциях; у Александра Гумбольдта она, например, очень ясна и вероятно стоит в связи с подвижностью, наглядностью, красноречием и суетливостью, с качествами, свойственными гипоманиакальному темпераменту. Она одновременно заключает в себе положительные и отрицательные стороны, подобно тому как циклотимические свойства наглядного эмпиризма таят в себе известный недостаток в концентрации, системе и в углубленной работе мысли. Отсутствует то, что для шизотимика Шиллера является высшим принципом работы — умение из мельчайших крупинок накоплять наивысшую силу.

Если мы в естественных науках от наглядно описательных перейдем к более nочному теоретическому крылу — к физике и математике, то, нам кажется, возрастает число исследователей, личности которых следует отнести к шизотимической группе, как в отношении строения тела, так и индивидуальной психологии. Не подлежит сомнению, что среди математиков встречается много типичных шизотимиков; среди известных математиков прошлых столетий обнаруживают резкие шизоидные стигматы в строении тела — Коперник, Кеплер, Лейбниц, Ньютон, Фарадей. Красивые пикники очень редко попадаются среди них. Мебиус на основании своих тщательных исследований(12) говорит, что большинство математиков принадлежит к нервозным, что среди них часто встречаются своеобразные характеры, оригиналы и чудаки. У Ампера по-видимому был приступ шизофренического расстройства, а неясный психоз Ньютона скорее всего можно толковать как легкую позднюю шизофрению. Психозы Кардана и Паскаля Мебиус считает “истерическими”. Старший Болиан был шизоидным психопатом. Мебиус подчеркивает редкость соединения способностей к медицине и математике у одних и тех же лиц, что совпадает с нашими конституциональными исследованиями. Напротив, способности к математике и философии довольно часто встречаются одновременно.

Среди философов, строгих систематиков и метафизиков встречается очень много шизотимиков. Это соответствует преобладанию “влечения к формам” над “влечением к содержанию”, любви к строгому построению, к чисто формальному, склонности к сверхчувственному и ирреальному, подобно тому как мы это видели у шизотимических поэтов. Мы можем здесь различать две часто переходящие друг в друга группы: 1. Людей точной, ясной логики и системы типа Канта, которые соответствуют в поэтическом творчестве художникам формы со строгим стилем и драматургам. 2. Романтических метафизиков типа Шеллинга, которые имеют связь с поэтами-романтиками. У менее значительных теософов это шизотимическое направление мышления благодаря кататимическим механизмам может достигнуть необычайных степеней логической расплывчатости и то порывистой, то схематически конструктивной произвольности.

Тот и другой склад мышления, несмотря на внешние различия, тесно связаны между собою в биологическом отношении. У точных представителей критики познания типа Канта мы находим наряду с этим сильную потребность в метафизике, желание смотреть “на звездное небо, стоящее надо мной”, искание априорных, сверхчувственных, религиозно-нравственных постулатов. Между тем романтики

------------

(12) P.J. Mobius, Uber die Anlage zur Mathematik.

[191]

мысли, особенно незначительные, расплывчатые, обнаруживают ясную склонность к конструктивно-абстрактному описанию своих идеи. Поэтому приходится постоянно удивляться, когда мы находим у самых точных мыслителей известный “мистический уголок”, который мы напрасно будем искать у эксквизитно-наглядных эмпириков типа Александра Гумбольдта.

Это взаимоотношение между систематической точностью и мистической реальностью мышления принадлежит к такого рода явлениям, которые никогда нельзя a priori предположить и которые мы, так сказать, против воли устанавливаем на основании опыта. Еще более ясно, чем у здоровых шизотимиков, выступает это взаимоотношение в мышлении душевнобольных шизофреников, где господствующее иррациональное содержание, например, мистически религиозного характера, выливается в чистую схему понятий, цифр, номеров и геометрических фигур.

Что же касается биологической основы, то среди части видных философов, там, где у нас имеются в распоряжении хорошие портреты и достаточное количество биографических заметок, мы установили ряд эксквизитных шизотимиков в отношении строения тела и психики. Напротив, пикников среди них очень мало. Среди 27 обследованных до сих пор философов-классиков мы не нашли ни одного с пикническим строением тела, а пикнические налеты здесь встречаются в очень умеренном количестве(13). Тяжелыми астениками являются Кант, Спиноза, Якоби и Мендельсон; Спиноза кроме того страдал туберкулезом. Красивые шизотимические лица, кроме названных, мы встречаем у Локка, Вольтера, Лотце, Шиллера, Гегеля (высокая средняя часть лица), Д.Ф. Штрауса, Гамана, Гердера, В. Гумбольдта, Фенелона, Гемстериуса, Кьеркегора. Резко выраженные стигматы строения тела шизотимического характера обнаруживает Фихте (громадный нос) и Шлейермахер в юношеских портретах (склонность к угловому профилю, к укороченной форме яйцеобразного лица, астенический habitus); у того и другого в позднем возрасте присоединились пикнические компоненты, что имеет свою параллель и в их индивидуальной психологии.

Из старых гуманистов особенно Эразм и Меланхтон отличались типичным шизотимическим строением тела и характером. Шеллинг, по описанию и по портретам, не всегда согласующимся, по-видимому, отличался смешанным строением тела; в психическом отношении он был выраженным шизотимиком: “неугомонного характера”, недоступен и раздражителен в общении с людьми, совершенно лишен юмора и веселости, в беседе большей частью в “состоянии какого-то напряжения, которое с трудом исчезает”, резко альтернативен и склонен к комплексной, параноидной установке. В молодые годы можно было обнаружить в его характере контрастирующие черты — склонность понимать природу в смысле Гете и склонность к критически-антиромантичному, “эпикурейскому” мировоззрению. Возможно, что все эти циклотимические черты идут параллельно с пикническими компонентами строения тела. Кант в своей частной жизни представляет шизотимический тип “отчужденного от мира идеалиста” в его самой чистой и высшей форме — со спартанской умеренностью в потребностях, с детской наивностью и крайне идеалистической нравственностью(14). Лейбниц со своим оптимистически-полипрагматическим характером составляет в телесном и психическом отношении

---------------

(13) Пикнические стигматы в лице мы до сих пор встречали главным образом у Руссо, Шеллинга и Шопенгауера.

(14) Контрастирует с частичной склонностью к общительности и удовольствиям.

[192]

переходный тип между шизотимической и циклотимической группой ученых, но все-таки он является преимущественно астеником.

В частном образе жизни шизотимиков мы находим у некоторых групп непрактичность и кабинетную ученость (тип Канта, Ньютона), у других — героически-фанатические черты шизотимического характера (тип Фихте, Шеллинга) в противоположность уступчивости, живости, подвижности, умению жить полной жизнью у циклотимиков типа Гумбольдта и Гете.

Полученные до сих пор результаты относительно природных склонностей ученых, при указанных трудностях собирания обширного материала, должны быть еще проверены и требуют к себе осторожного отношения. Они касаются главным образом только хорошо выраженных оригинальных талантов. Между тем у ученых среднего типа экзогенные случайности — случайности господствующей в науке моды, полученного образования и всей окружающей среды — играют гораздо большую роль в избрании направления, как и вообще при выборе профессий, чем конституциональные моменты. Только немногие люди (это конечно касается и других групп) отличаются такой односторонней шизотимической или циклотимической конституцией, чтобы они при добром желании и хороших способностях не могли проникнуться противоположным способом мышления и чувствований, если только этого требуют внешние обстоятельства. И только немногие специальные отрасли науки так односторонне направлены только на наглядное или только на систематическое, что не могут привлекать к себе противоположный тип.