ШИЗОТИМИЧЕСКИЕ ТЕМПЕРАМЕНТЫ ХУДОЖНИКОВ

Шиллер в своих статьях по эстетике в диференцировке “наивного” и “сентиментального” поэтического творчества, “влечения к содержанию” и “влечения к форме” интуитивно создал точные понятия, установил множество черт, которые отделяют друг от друга циклотимические и шизотимические темпераменты. В общем биологическое исследование дает блестящее подтверждение его эстетических анализов, которые в известных отдельных пунктах, например, при группировке комического (где у Шиллера как шизотимика, отсутствует полное чувствование), нуждаются в исправлении. Помимо того мы не так охотно берем особенно выдающихся людей в качестве примеров, так как крупные гении, как, например, Гете, Шекспир или Руссо, биологически являясь очень сложными наслоениями и синтезами, по своей конституциональной чистоте уступают многим небольшим талантам.

Чтобы характеризовать основную группу шизотимических поэтических темпераментов, мы назовем следующие имена: Шиллер, Кернер, Уланд, Тассо, Хольдерлин, Новалис, Платен.

Это главным образом группы патетиков, романтиков, художников формы и стиля с общей тенденцией к идеалистическому по форме и содержанию.

Строение тела названных художников ясно обнаруживает их шизотимическую природу. Все они стройны, тонки и худы. Красивые угловые профили можно видеть у Уланда, Тассо, Новалиса и Платена(6). Кернер на не идеализированных

----------------

(6) Очень распространенные портреты Платена совершенно стилизованы и мало пригодны. Вообще надо сравнивать все существующие портреты различных возрастов и написанные различными художниками, в противном случае можно сделать ложные заключения. Не всегда портреты, написанные зна-

[183]

портретах обнаруживает совершенно астенический habitus с длинным носом и гипопластическим узким подбородком. Высокая, худая фигура Шиллера с чрезмерно длинными конечностями, нежной кожей, овальным лицом, с очень высокой средней частый лица и подбородка, с длинным острым носом — всем известна.

Хольдерлин и вероятно Тассо страдали шизофреническими психозами. Платен имел извращенные влечения и был шизоидным психопатом. Шиллер и Новалис умерли от туберкулеза, о конституциональных взаимоотношениях которого с шизофреническим кругом мы уже раньше говорили.

Патетики представляют собой активные фигуры с сильным темпераментом и влечениями, между тем как романтики объединяют среди шизотимиков нежных, женственных, далеко стоящих от мира людей. Трагический пафос — это борьба аутистической души против реальной действительности. Подробно об этом мы говорили в главах о шизоидных личностях. Пафос и нежная мечтательность, внешние совершенно противоположные, тесно связаны между собой в индивидуально-психологическом отношении. Героическое и идиллическое являются шизотимическими настроениями, дополняющими друг друга. Средние тона, спокойное наслаждение жизнью и предоставление пользоваться ею другим отсутствуют у гиперэстетичных шизотимиков. Героическое, а также идиллическое являются крайними, эксцентричными настроениями, где аффект переходит в свою противоположность. Шизотимическая психика, истощенная пафосом, героической борьбой, неожиданно впадает в потребность абсолютного контраста, в слезливую нежность и в мечтательно-идиллическое спокойствие. В темпераменте Шиллера, который отличается стойкостью, громадной энергией, храбростью, сквозь героические черты проскальзывает нежность. Нет крупных драматических государственных актов без нескольких мечтательных сцен любви, которые никогда не носят характера наивной чувственности, как у циклотимиков, но постоянно отличаются сентиментальной эксцентричностью. В этих героических интермиссиях имеется также типичная окраска настроения, независимо от того, под каким заголовком они написаны. Или же, например, в лирике Шиллера, где мы изображаемого в идеалистических апофеозах Геракла встречаем к нашему удивлению, как пастуха из Руссо, стерегущим овец и плетущим у источника венки из цветов.

У Руссо патетические и идиллические элементы настроения находятся в равновесии. Но и там, где идиллическое, романтически-нежное стремление к уединению преобладает, как у Хольдерлина, мы слышим сдержанный пафос; мало того — звучит даже бурная трагическая страсть героического юноши Гипериона.

Героическое и идиллическое в психэстетической шкале темпераментов так же тесно переплетены между собой, как реалистическое и юмористическое в диатетических пропорциях.

----------------

менитыми художниками, являются лучшими. Так, например, в приятных штрихах Дюрера шизотимики имеют слишком закругленные формы; наоборот, в грубых политипажных рисунках из периода реформации находится много характерного в анатомическом отношении. Портретами немецкого классически романтического периода надо пользоваться с большой осторожностью и сравнивать по возможности с словесными описаниями.

Тенденция к идеализации за счет характерного в анатомическом отношении была в это время очень велика.

Фотографические снимки являются более достоверными, чем живопись, но и здесь освещение и сдвиг в перспективе могут иногда вводить в заблуждение.

Но при сравнении большого количества изображений знаменитых людей можно придти к научно пригодным результатам, тем более, что многие из резко выраженных темпераментов столь четки по своему лицу и строению тела, что самые худшие портреты их не могут затушевать. В основе этой главы лежат подробные сравнения портретов сотен знаменитых людей разных европейских народов.

[184]

Как у циклотимиков преобладает широкая объективность в прозаическом рассказе, так у шизотимиков решительно преобладает лирическое и драматическое. Это — необычайно важная черта, которая характеризует произведения обеих групп поэтов с объективностью документа или естественно-научного эксперимента. У циклотимиков — объективность, растворение в мире объектов. Сам поэт в своих автобиографиях изображается как предмет среди предметов, спокойно улыбающимся с той же объективностью, с теми же видоизменениями в пространстве, как и остальное. У шизотимика аутистический контраст: здесь — “я”, там — внешний мир. “Я” — или как лирически мечтающее, занятое самим собой или анализом своих собственных чувствований, или — в антитезе, как трагический герой в конфликте с окружающим миром, жалким, искаженным, враждебным и дурным: или победа или гибель. Среднего в выборе у шизотимика нет. Рассказы шизотимика никогда не бывают объективными — они пропитаны лиризмом, как Гиперион и Генрих из Офтердингена; богаты чувствами и описаниями природы, но бедны людьми и действиями. Или они антитетичны, трагичны, загадочны, патетически бичующи, как у Стриндберга, Толстого, ярко натуралистичны, — или с намеками на экспрессионизм.

Трагические драматурги без шизотимических компонентов личности немыслимы. Значительные немецкие драматурги наряду с Шиллером — Грильпарцер, Геббель, Клейст, Отто Людвиг, Граббе — имеют в своей личности эти шизотимические черты как преобладающие факторы; у Грильпарцера, Геббеля, Людвига и Граббе — также строение тела совершенно определенное и своеобразно дифференцированное; почти гипопластическое, детское лицо Клейста дает указания в этом же смысле. У Геббеля и у Клейста, и особенно ясно у Шиллера (кроме пожалуй Валленштейна), мы находим никогда не исчезающее вполне стремление использовать слабые юмористически-конституциональные компоненты писателя для художественного усиления драматически-патетического действия. В записках и письмах Шиллера по поводу Валленштейна эта проблема психологически ясно выявляется в осознанном характере этого писателя. Между тем Шиллер в своих позднейших произведениях также сознательно был склонен к греческо-французским тенденциям чисто шизотимической стилизованной трагедии при строгом выключении реалистически-юмористического.

Эта глубоко биологически обусловленная дилемма не получила до сих пор вполне удовлетворительного разрешения. Лишь только циклотимический, реалистично-юмористический элемент, как у Шекспира, становится сильным самостоятельным фактом, — он угрожает превратить строгое построение трагедии в нечто бесформенное; напротив, при полном его исключении по типу великих французских трагедий драма начинает застывать в своего рода математике чувствовании с твердыми формулами, типами и диалектическими антитезами. Трудные вопросы эстетики становятся ясными, если можно к ним приложить биологический критерий. Юмористическое и патетическое являются чуждыми друг другу конституциональными элементами, которые с трудом сочетаются между собою. Этим объясняется и тот факт, что в драматических произведениях всех культурных народов лучше процветает трагедия, чем комедия высокого стиля, что комедия эмпирически всегда является скромным дополнением драматического, несмотря на то, что она теоретиками уже издавна считалась высшим совершенством поэтического ис-

--------------

(7) Шиллер, как известно, боролся с крайними тенденциями французской драмы. Все же он близок к этой форме стиля. Он борется против тех моментов, которые слишком сильно были заложены в нем самом.

[185]

кусства и всюду была предметом поисков и желаний. Циклотимику свойственен юмор, но он не понимает драматизма; у шизотимика есть драматический пафос и чувство формы, но зато нет юмора.

Наряду с патетическим мы назвали романтическое как важнейший тип художественного стиля шизотимиков. Романтическое имеет для нас совершенно точный смысл, который отличается от расплывчатого традиционного значения этого слова или включает в себя лишь главную часть его. Патетик — это аутист, ведущий борьбу. Романтик в нашем смысле — это аутист, который без борьбы уходит в мир фантазии. Различные вещи, которые в литературном отношении отличаются друг от друга, психологически почти равноценны. Хольдерлин уходит в благородную чистоту стиля древней Греции; Тассо и Новалис — в мистический, благоговейный мрак христианского средневековья; Руссо — в буколистическую тишину мнимой природы и мнимого первобытного человека; другие предаются сказочной фантазии. Одних называют классиками, других — романтиками в обычном смысле, третьих — буколиками и идилликами(8). Если мы подойдем к соответственным художественным личностям с точки зрения индивидуальной психологии, то они окажутся по своим шизотимическим качествам совершенно сходными друг с другом. Это — особенно нежные гиперэстетики с незначительными астеническими качествами и с незначительной импульсивной силой. Мы подробно анализировали в прежних главах их психологический механизм: постоянная уязвимость, отчужденность от действительности и внешнего мира, мечтательное бегство в среду, которая не причиняет боли, и расцвет, подобно тепличному растению, чуждого действительности внутреннего мира грез и желаний. В характерологическом отношении интересно видеть, как резко выраженные шизотимические романтики Новалис и Хольдерлин мечтательно чтут шизотимика Шиллера с совершенно иным складом, между тем как личности со многими конституциональными сочетаниями группы Тика — Шлегеля отдают предпочтение сложным художественным натурам Гете и Шекспира.

Обычно слово “романтика” имеет еще и то значение, которое мы не хотим игнорировать. Оно означает понимание истинно народного, народных песен, самобытного и исторически завершенного. Здесь от романтического идут широкие переходы к циклотимической стороне, к чувственно конкретному, эмпирическому и юмористическому. Уже у преимущественно шизотимических романтиков, как у Уланда и Эйхендорфа, эта сторона ясно выступает. Но своеобразно благоприятное сочетание фантастически нежного и народно-юмористического мы находим у родственных темпераментов Мерике и Морица Швинда (а также у Кернера). У всех трех проглядывает и в строении тела пикнический компонент. Эти диатетически психэстетические наслоения в склонности к сказкам Швинда и Мерике выступают гармоничнее, чем соединение юмора с пафосом, которое, не касаясь немногих счастливых исключений, всегда является ломким.

Это можно сказать о содержании; что же касается художественных форм шизотимиков, то шизотимический стиль вращается, как мы раньше видели, между двумя полярными противоположностями: между изящным, сдержанным чувством стиля и рифмованным формализмом, с одной стороны, и небрежностью, неряшли-

----------------

(8) От идиллического шизотимического характера существуют широкие переходы к циклотимически окрашенной идиллической поэзии, которую можно характеризовать именами Гесснера, Морике. Шгифтера. Гесснер в физическом отношении был ярким пикником, а оба других имели резко выступающие пикнические компоненты. При этом типе идилликов реалистическая живопись (Штифтер), или, как у Гесснера, веселость и довольство свидетельствуют о родственной связи с циклотимическим темпераментом.

[186]

востью, даже грубой неэстетичностью, циничным пренебрежением и совершенным игнорированием всякого чувства формы и приличия — с другой. Или же он неожиданно переходит от напыщенной торжественности к пошлой банальности. Если у циклотимика всегда отмечается недостаток в форме, то шизотимик — или виртуоз формы или впадает в грубую бесформенность. То же самое и частной жизни, где циклотимик любит приятное и уютное, между тем как чистый шизотимик имеет только выбор между джентльменом и бродягой.

Мы здесь не станем останавливаться подробнее на шизотимическом игнорировании формы. Оно проявляется эпизодически в небольших революциях (новейших) художников, как “буря”, “натиск”, как крикливо-патетическая, как натуралистическая и экспрессионистская ненависть к формам. Она может закончиться, как у Граббе, саморазрушением или, как у поэта Ленца, шизофреническим психозом, или же она, как у Шиллера, может остаться как стадия периода созревания, как переходная стадия к аристократическим художественным формам. Именно на развитии Шиллера можно видеть, как радикальная ненависть к формам и классическая художественность в формах, будучи биологически тесно связанными, развиваются одна из другой как фазы одной и той же личности. И развитие с его шизотимическими сторонами творчества обнаруживает аналогичные моменты развития от “бури и натиска” к торжественному, сдержанному тайному советнику и к великолепному стилисту-классику периода Ифигении и Тассо. Но у Гете период “бури и натиска” пропитан циклотимическими элементами в стиле Геца из Берлихингена.

Хорошим примером в современной литературе может служить Гергард Гауптман: сначала яркий натурализм, а затем, к общему удивлению, красивая форма, фантастическая романтика. Нередко у шизотимиков и обратное развитие: бесчувственный формализм в периоде полового созревания, заканчивающийся позже ненавистью к формам. Автобиографические статьи Толстого изображают это характерное превращение. В более сильных степенях оно вызывается главным образом психотическими толчками или эквивалентами психоза. Юношеский период типичных циклотимиков не обнаруживает аналогичных резких контрастов, и даже маниакально-депрессивная смена фаз вызывает в художественном стиле лишь слабые текучие изменения настроения, так как выраженная депрессивная фаза благодаря меланхолической задержке вскоре прекращает художественное творчество.

Поэты мировой скорби являются гиперэстетичными шизоидами, а не чистыми циклотимиками (Ленау).

Шизотимический художественный формализм обнаруживается в умении строго систематически построить все художественное произведение, особенно у драматургов; в создавании отдельных форм, в предпочтении звучных стихов, чистого ритма и изысканных выражений. Эта тенденция к формальному художественному языку проходит через все типы шиллеровского, хольдерлинского и платенского склада. Мы в качестве примера особенно выделили Платена, так как шизотимическую красоту форм он выявляет почти в чистой культуре. Гете так характеризует это отсутствие всякой циклотимической душевной теплоты, говоря о Платене: “У него отсутствует любовь; он так же мало любит читателей и других поэтов, как самого себя”.

Другим проявлением шизотимического искусства, который отличается от стиля Хольдерлина, выражающегося в чопорной торжественности, является стиль Уланда. Вращаясь между настроением романтизма и шиллеровского пафоса, он кроме того выработал художественную форму, вообще встречающуюся у шизоти-

[187]

миков, — лирику, которая передает насыщенное содержание настроения в коротких, несложных четверостишиях, звучащих так же просто, как наивная народная песня. Это свойство родственно пожалуй способности известных шизотимиков к эпиграммам и остротам, а также стремлению к науке и к сильной концентрации.

У шизотимических поэтов среднего типа отдельные художественные красоты выражаются в звучности, в музыкальности речи, которые здесь пышно расцветают; у циклотимиков же художественная сила таится в зрительном, в пластической образности(9) отдельного выражения и в сценичном изображении. Эту наивную оптическую предметность мы совершенно не находим у чистых шизотимиков. И их образные выражения могут быть очень богаты, но они выбираются с известной логической сознательностью, как у Шиллера, красочно, без стойкой сценической предметности, переплетаются между собой, отличаются туманным символизмом и звучат, как у Хольдерлина. Эти четкие различия стиля можно ощутить, если сравнить писателей Лютера, Готфрида Келлера, Фрица Рейтера с Шиллером, Хольдерлином, Платеном.

У менее одаренных в художественном отношении шизотимический формализм становится театральным актерством или педантической сухостью, или всюду проглядывающей логической рефлексией.