Сталинградская катастрофа и отступление немцев зимой 1942/43 г.

В то время как в Северной Африке союзники постепенно брали инициативу в свои руки, в России она была вырвана из рук немцев внезапно. Это произошло не столько потому, что русские солдаты воевали зимой лучше немцев, хотя, может быть, это было и так, а потому, что немцы, имея лучшую организацию и управление войсками, воевали слишком интенсивно в летних условиях. Поэтому как в 1942 г., так и в 1941 г. они настолько истощили свои силы летом, что с наступлением зимы военный потенциал русских оказался выше немецкого. Этот основной фактор, вызванный большой глубиной пространств России и проистекавшей отсюда трудностью заставить русских принять генеральное сражение, чрезвычайно усугублялся ошибочной стратегией и шаблонной тактикой немцев. Кроме того, оказывали влияние ещё два важных обстоятельства: во—первых, русские солдаты постепенно накапливали боевой опыт; во—вторых, русские заводы за Волгой и за Уралом уже приближались к работе на полную мощность.

Отказ от захвата Москвы после первой летней кампании немцев и от наступления на Саратов во время второй летней кампании, как мы видели, лишил эту кампанию ее стратегической основы. Вместе с тем Саратов, являвшийся центром сообщений, давал русским возможность сосредоточить силы против левого фланга сталинградского выступа. Саратов был связан: 1) железной дорогой с Москвой; 2) железной дорогой и рекой с промышленным районом Урала; 3) железной дорогой с Астраханью; 4) железной дорогой с Чкаловом (Оренбургом), вблизи которого проходил трубопровод от северокаспийских нефтяных источников. Поэтому в район Саратова можно было потоком перебрасывать войска, вооружение, горючее и грузы из Москвы, Архангельска, Сибири, Казахстана, Кавказа и из Ирана.[321]

Эта возможность делает еще более чудовищной глупость немцев, поставивших так много на Сталинград и ничего на Саратов.

Астрахань, расположенная южнее Сталинграда, играла подобную же, хотя и подчиненную роль. Через Саратов она была связана железной дорогой со всей неоккупированной частью России, а через Каспийское море — с Персией и оттуда с внешним миром. Персидский залив играл на юге такую же роль, как Белое море на севере.

Тактические ошибки немцев были почти так же велики, как и стратегические. Зимой 1941/42 г. их оборонительная система «ежей» оправдала себя с успехом, потому что подвижность русских была низкой главным образом из—за нехватки транспорта. Вследствие этого продвижение между «ежами» не могло идти быстро. Благодаря росту собственного производства, а также помощи американцев и англичан к осени 1942 г. положение в значительной мере изменилось. Русские оказались в состоянии не только осуществлять более стремительные и глубокие прорывы, но и использовать в гораздо большем количестве артиллерию против «ежей», что было не менее важно. В кампании 1941/42 г. немцы перешли к обороне и их подвижные войска могли свободно действовать в промежутках между «ежами», в то время как в кампании 1942/43 г. вследствие того, что в зимние месяцы значительные подвижные силы немцев участвовали в наступлении на Сталинград и на Кавказе, это стало уже невозможным в такой полной мере. Отсюда вся система «ежей» приняла форму как бы отдельных кусков линии Мажино.

Рассматривая «битву за Францию», надо помнить, как мы указывали, что в самой линии Мажино не было большой ошибки, ошибка была допущена вне линии Мажино, и состояла она в отсутствии мощных подвижных сил, которые могли бы действовать как меч при наличии щита. Из описываемых далее военных действий будет ясно видно, что ошибка немцев проистекала из подобного же недостатка подвижных сил. Они не могли задержать поток русских, когда он проносился мимо «ежей», и, следовательно, не могли использовать преимущества системы «ежей». Отсутствие подвижных войск превращало «ежи» в ловушки.

Серьезность этих ошибок увеличивалась моральными факторами. В России партизаны, число которых все время возрастало, вселяли ужас в сердца немецких солдат, разбросанных вдоль бесконечной линии сообщений. На огромных пространствах, через которые проходили коммуникации, партизанские отряды играли такую же роль, как и стаи подводных лодок в Атлантическом океане. «Днем они были русскими рабочими, работающими на немцев, а по ночам становились вражескими солдатами».[322]За пределами России также происходили изменения: Испания превращалась из невоюющего государства в нейтральное; Турция все более и более выражала просоюзнические настроения; Италия, находясь под прямой угрозой вторжения союзников в Северную Африку, заняла полностью пораженческую позицию; фактическое исчезновение правительства Виши объединяло Францию. Обстановка внутри Германии быстро ухудшалась. «Полиция была вынуждена прибегать к суровым мерам, чтобы помешать открыто критиковать правительство».[323]Начали наполняться людьми концентрационные лагери, а когда они переполнились, жестокости стали ужасными. Население Германии снова было прочесано для набора рекрутов, а в оккупированных странах брали людей на принудительные работы. На этой почве росло пока неосязаемое, но вполне реальное возмущение; нужен был только сильный толчок, чтобы оно со всей силой сказалось на ходе войны. Обратимся теперь к самой катастрофе.

В начале ноября генерал фон Паулюс сменил генерала фон Гота на посту командующего 6–й германской армией. Армия состояла из 22 дивизий общей численностью около 300 тыс. человек. Главная масса армии с аэродромами и базами снабжения была сосредоточена в сравнительно небольшом районе западнее Сталинграда. К северо—западу от нее на Дону оборону на протяжении 350 миль держали румынские и итальянские войска, а южнее 6–й армии возвышенность Ергени занимали румынские соединения. Еще одним слабым местом был правый фланг румын на Ергенях; он висел в воздухе, ибо единственным связующим звеном между румынами и немецкой армией на Кавказе был одинокий немецкий пост в Элисте, в 175 милях к югу от Сталинграда и примерно на таком же расстоянии от Моздока. На Кавказе немцы фактически действовали в длинном и чрезвычайно узком выступе Ростов, Моздок, Новороссийск, безопасность которого целиком зависела от прочного удержания выступа под Сталинградом.

Такая группировка германских войск автоматически предопределяла план действий русских. Он состоял из двух операций: отвлекающего наступления на фронте 'Великие Луки, Ржев с целью сковать германские резервы и из прорыва с обеих сторон сталинградского клина немцев с целью освободитьСталинград. Полагали, что это наступление в случае успеха заставит фон Паулюса снять осаду и отступить. Это, в свою очередь, лишило бы немцев возможности удерживать позиции на Кавказе. После прорыва выступа с обеих сторон объектами русского наступления должны были стать железные дороги Сталинград—Сталино и Сталинград—Новороссийск, являвшиеся линиями снабжения фон Паулюса. Войска фронта, которым командовал генерал Рокоссовский, должны были пересечь Дон у Серафимовича, где русские удерживали небольшой плацдарм, наступать на Калач и перерезать железную дорогу Сталинград — Сталине. Войска фронта генерала Ватутина должны были на своем правом фланге форсировать Дон далее к западу и нацелить свое наступление на железную дорогу Сталинград—Сталино в район станции Лихая. Войска генерала Еременко должны были прорвать румынские позиции на Ергенях и занять станцию Абганерово на железной дороге Сталинград—Новороссийск. Мысль о том, что, несмотря на эти три удара по его коммуникациям, фон Паулюс будет продолжать осаду Сталинграда, естественно, никогда не возникала у маршала Жукова, который с генералом Василевским организовал эту громадную операцию. Наступление с целью прорыва сталинградского выступа началось 19 ноября, в момент, когда положение германских войск в Северной Африке стало критическим.

На севере румыны и итальянцы обратились в бегство; танковые части Рокоссовского форсировали Дон у Калача и прорвались к железной дороге Сталинград — Сталине. Одновременно Ватутин также успешно продвигался в направлении станции Лихая. Тем временем на юге Еременко прорвал позиции румын на Ергенях, захватил Абганерово и пробивался к Ляпичево, 20 миль южнее Калача.

В связи с успешным наступлением русских положение 6–й немецкой армии было угрожающим. Фон Паулюс предпринял ряд сильных контратак. Однако их цель состояла не в том, чтобы прикрыть отход немцев, а чтобы отбросить русских назад!

Причиной этого явились политические соображения. Ведь отступление Паулюса — этот новый кризис после поражения Роммеля под Эль—Аламейном и вторжения союзников в Северную Африку — могли использовать недовольные Гитлером немецкие генералы, чтобы подорвать доверие к Гитлеру и совершить военный переворот. Поэтому Паулюсу приказали держаться под Сталинградом, пока не будут собраны силы для оказания ему помощи. Таким образом получилось, что уже 28 ноября он был вынужден переложить всю тяжесть снабжения на авиацию, и это как раз в тот момент, когда воздушный транспорт был очень нужен в Тунисе. 30 ноября русские сбили не менее 50 немецких транспортных самолетов, а в период между 19 ноября и 10 января немцы потеряли 600 самолетов.

Откуда же должны были прийти силы на помощь? К этому времени немцы почти израсходовали общие резервы в России, а русское наступление 25 января на фронте Великие Луки, Ржев связало те резервы, которые еще оставались на севере. Несмотря на это, с истинно немецкой быстротой в районе Ростова собрали войска под командованием фон Манштейна. 11–ю танковую дивизию перебросили из Воронежа, 17–ю — из Орла, 6–ю — из Франции, а 24–ю танковую и одну легкую дивизии — с Кавказа.

Сформировав армию численностью около 150 тыс. человек, Манштейн продвинулся к железной дороге Сальск — Сталинград и 12 декабря прорвал фронт русских между Цимлянским и Котельниково. После ожесточенного боя он овладел городом Котельниково. Но едва успел он это сделать, как 16 декабря Ватутин нанес удар в районе Боковска, севернее левого фланга Манштейна, а войска фронта генерала Голикова, которые появились теперь правее Ватутина, взяли на Дону Богучар и смяли 8–ю итальянскую армию. Так как эта катастрофа обнажила левый фланг Манштейна и его тыл с севера, предназначенные ему резервы были брошены на север, чтобы задержать продвижение Ватутина и Голикова на Миллерово — станцию на весьма важной железной дороге Воронеж — Ростов. По крайней мере частично это отвлечение резервов привело к разгрому 27 декабря правого крыла Манштейна танковыми частями генерала Малиновского, и Котельниково было потеряно. Это означало, что группа Манштейна потерпела неудачу. Между тем Рокоссовский упорно тес—; пил 6–ю немецкую армию назад к Сталинграду. Поражение ускорило отход армии фон Клейста с Кавказа. 2 января J943 г, немцы оставили. Моздок. Фон Клейст отошел на Таманский полуостров, господствующий над Керченским проливом, и на укрепленные позиции в районе восточнее Ростова. Хотя этот район был впоследствии оставлен, однако полуостров Тамань удерживался весь остаток зимы и весны.

Между тем положение 6–й немецкой армии, оказавшейся между гарнизоном Сталинграда и войсками Рокоссовского, становилось все более и более критическим. Войска не имели зимней одежды, ощущали недостаток продовольствия и военных запасов. Болезни косили людей. По словам Фредборга,[324]в начале января фон Паулюс летал в ставку Гитлера и предлагал прорваться сквозь кольцо русских, несмотря на риск потерять половину своих сил. Это предложение было отклонено, и к 8 января положение 6–й армии стало таким безнадежным, что Рокоссовский обратился к фон Паулюсу с предложением капитулировать. Паулюс отказался сдаться, и уничтожение немцев продолжалось. 31 января фон Паулюс, ставший к этому времени фельдмаршалом, был взят в плен. Через два дня сдались последние остатки 6–й армии — 22 500 офицеров и солдат.

Согласно утверждениям русских, в период с 10 января до 2 февраля ими захвачено в плен 91 тыс. немцев, 100 тыс. было убито или умерло от болезней. Как ни катастрофически тяжелы были эти потери живой силы для немцев, потери материальной части были еще чувствительнее. Сообщают, что в период с 19 ноября и до того, как немцы были выбиты из города, русские уничтожили или захватили 60 тыс. грузовых машин, а если включить все потери, то эта цифра возрастает до 120 тыс. машин. Кроме того, было потеряно 7 тыс. танков и 5 тыс. самолетов.[325]Если эти цифры справедливы, то они ясно говорят о провале обороны по системе «ежей».

Единственной, выгодой, которую извлекла германская армия из этой самой катастрофической кампании, было исчезновение Гитлера из сферы руководства войной примерно до середины марта. Верховное командование немецкими армиями в России принял фельдмаршал фон Манштейн, которому помогал генерал Гальдер. Но прежде чём рассказывать о том, что последовало далее, необходимо рассмотреть, что происходило на других фронтах.

Встречая незначительное сопротивление, войска Ватутина к 19 января продвинулись в район между Валуйками и Лихой; 10 февраля, заняв рубеж реки Донец, Ватутин продолжил наступление в направлении Чугуева. Через четыре дня Ворошиловград и Ростов были взяты войсками Еременко. Между тем 22 января войска Голикова разгромили 2–ю германско—венгерскую армию в районе Воронежа, а еще через четыре дня уничтожили ее под Касторной. 7 февраля «еж» у Курска был захвачен русскими. Через два дня пал Белгород. Это наступление вместе с наступлением Ватутина привело русских прямо к харьковскому «сверхъежу», и, хотя немцы прилагали все усилия, чтобы удержать его, 16 февраля Харьков был ими потерян.

Тем временем фон Манштейну стало ясно, что для создания ударной группы абсолютно необходимо укоротить фронт. Поэтому в начале февраля он приказал эвакуировать выступ Ржев, Гжатск, Вязьма. Отход был завершен к 11 февраля. Примерно в это же время немцы потеряли Шлиссельбург, и открылась дорога на Ленинград. Манштейн являлся слишком способным генералом, чтобы не понять, что для немцев цель состояла уже не в том, чтобы удерживать территорию, на чем настаивал Гитлер, а в том, чтобы продать ее противнику ценой его истощения. В середине февраля он решил, что эта цель достигнута. Наступательный порыв русских ослабевал, что было следствием не только их быстрого продвижения вперед: сказалось распыление их сил, а также распутица, которая наступила на месяц раньше, чем обычно. Кроме того, русские в своем продвижении образовали значительный выступ южнее Харькова, а это давало Манштейну возможность, которую он ожидал, а именно одержать настолько важную победу, чтобы поколебать уверенность русского командования на всех фронтах.

Сосредоточив в районе Днепропетровска армию из 25 дивизий, из которых 12 были танковыми (крупнейшая группировка танков из всех когда—либо применявшихся в сражений), Манштейн 21 февраля нанес первый из трех координированных ударов. Сначала он ударил по восточной стороне русского клина и после пятидневных боев выбил русских из Краматорска и Красноармейска. Затем, приостановив движение на этом направлении, он повел наступление на Павлоград и, заняв его, устремился на Лозовую. Наконец, он двинулся от Полтавы на восток.

Эти три удара, нанесенные в быстрой последовательности, так сильно потрясли русских, что они сразу откатились на линию Змиев, Лисичанск, а так как давление Манштейна увеличивалось, они отошли на восток, за Донец. Вместо того чтобы пытаться форсировать Донец, Манштейн усилил самую западную из своих трех ударных групп и 8 марта приказал этой группе наступать на Харьков. 12 марта немцы подошли к самому городу, а через три дня Харьков снова попал в руки немцев. От Харькова Манштейн двинулся к Чугуеву, расширив фронт своего наступления до Волчанска севернее Харькова и до Изюма южнее его. Теперь оттепель установилась окончательно, и зимняя кампания закончилась на этом замечательном ответном ударе.

С точки зрения действий танковых сил, которые, подобно кавалерийским, должны быть подвижными, эта последняя операция зимней кампании 1942/43 г. в сопоставлении с кампанией 1940 г. во Франции и различными кампаниями в Ливии и Египте является высокопоучительной. Она показала следующее:

1. Позиционная оборона в форме непрерывного фронта или же в виде прерывистого фронта, состоящего из боксов или «ежей», не имеет никакой цены, если нет в руках мощных подвижных сил (танковых и моторизованных). чтобы маневрировать впереди позиций, вокруг них или в промежутках между ними. Оборона зиждется не на фортификационных сооружениях, а на подвижных силах. Оборонительные районы должны действовать как волнорезы, которые разбивают атакующие силы на части и этим делают их более уязвимыми для контратак, а не как плотина, которая не должна пропустить наступающих.

2. В маневренной войне, когда подвижных войск недостаточно, чтобы придать устойчивость непрерывному или прерывистому фронту обороны (если такие фронты возможны), следует поступать так: когда порыв наступающего выдохнется, а обороняющийся будет в состоянии контратаковать, наступающий должен немедленно начать отступление и увлекать за собой противника. Отходить надо до тех пор, пока не станет ясно, что натиск противника ослаб, тогда следует повернуться и самому контратаковать.

Во вторую зимнюю кампанию, как только стало очевидно, а это должно было стать ясным к середине октября 1942 г., что наступательный порыв немцев ослабевает и что поэтому инициатива, то есть свобода наносить удары и контрудары, переходит к русским, германскому военному руководству следовало думать только об одном маневре: отступать как можно быстрее, увлекая русских за собой до тех пор, пока наступление русских не начнет выдыхаться. Только тогда немцам следовало повернуться и нанести по русскому фронту ряд сокрушительных ударов в заранее подготовленных местах.

Если бы немцы поступили так в кампании 1941/42 г. и затем в кампании 1942/43 г., они, несомненно, так сильно измотали бы своего противника, что появилась бы возможность нанести окончательный, смертельный удар. Однако, к счастью для русских, Гитлер, который разрешил проблему линии Мажино, не сумел решить проблему приверженности принципам линии Мажино. Вследствие этого, несмотря на запоздалый контрудар фон Манштейна, инициатива окончательно перешла от немцев к русским, как спустя три месяца она перешла в руки англичан и американцев в битве за Тунис; ведь капитуляция армии фон Арнима на полуострове мыса Бон явилась Сталинградом Северной Африки.

Итак, мы приблизились к великому перелому в войне. Как же великие державы собирались использовать инициативу, которая перешла теперь в их руки? Для них должно было быть ясным, что Германия уже не может выиграть войну. Поэтому перед великими державами стоял следующий вопрос: какого мира следует добиваться? Общий ответ был дан всему миру в Атлантической хартии. Теперь, когда Италия стояла на грани краха, а моральное состояние немцев падало, психологический фактор занял такое место, что с учетом его следовало выработать на основе положений хартии условия мира, выгодного для союзных держав.[326]

Едва ли Гитлер согласился бы на них, потому что 6–я статья Атлантической хартии требовала «окончательного уничтожения нацистской тирании», но германский народ, весьма вероятно, в глубине души горячо желал этого. А поступив таким образом, он своей верой в статьи хартии оказал бы огромную помощь могущественной военной клике, которая целиком была несогласна с военной политикой Гитлера. Эта поддержка была бы так велика, что генеральский бунт в июле 1944 г. почти наверное случился бы на год раньше и привел бы к успеху, ибо когда он в действительности произошёл, успех был очень близок к реальности и без моральной поддержки союзников. Если бы это случилось, то национал—социализм был бы уничтожен по воле германского народа и заменён идеалами Атлантической хартии. Поэтому теперь, когда и на Востоке и на Западе заколебалась сама база держав оси, наступил момент для психологического наступления на треснувшее здание, воздвигнутое на этом фундаменте.

Во время этого кризиса президент Рузвельт и премьер—министр Черчилль должны были задать себе вопрос: в чем заключается цель войны? И если, как это станет сейчас ясным, они не в состоянии были ответить на этот вопрос, по крайней мере, могли бы потребовать ответ от своего объединенного комитета начальников штабов. Сделав это, они, конечно, получили бы следующий ответ: изменить умонастроение противника.

Что сделали они вместо этого? На конференции в Касабланке в январе 1943 г. они опубликовали заявление о том, что целью войны союзных держав является «безоговорочная капитуляция» их противников. И вот эти два слова были ошибкой Америки и Англии.[327]

Что же влекли за собой эти два слова? Во—первых, ни одна великая держава не могла согласиться на безоговорочную капитуляцию, не уронив собственного достоинства и чести, достоинства своей истории, своего народа и своих потомков. Поэтому война должна была вестись до полного истребления.[328]

Война должна была принять религиозный характер, должны были вновь возродиться все ужасы религиозных войн. Для Германии она стала вопросом спасения или вечных мук… Во—вторых, в случае победы равновесие сил в Европе и между европейскими государствами должно было полностью нарушиться. Россия должна была стать самой сильной европейской военной державой и поэтому господствовать в Европе.