ЧЕТВЕРТЫЙ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД

К концу XII в. ни у кого уже из политических людей не оставалось сомнения, что крестовые походы в Палестину есть праздное дело, не могущее закрепить за христианами Иерусалима. После громадных жертв, принесенных в удовлетворение религиозного чувства, после трех больших походов, в которых принимали участие императоры германские, французский и английский короли, — Иеру­салим все же оставался в руках неверных. Сирия и Палес­тина и горные ущелья Малой Азии поглотили уже до мил­лиона крестоносцев. Мусульмане издевались над христиа­нами, и последним уже приходила мысль, что Бог не благословляет дело европейского христианства. Но боль­шинство военных и политических деятелей того времени было того мнения, что неудача крестовых походов лежит в систематическом противодействии европейцам со сторо­ны византийского императора: он, говорили, подстрекает мусульман и устраивает засады крестоносцам, он заключа­ет союзы с неверными и всеми мерами вредит успеху и развитию христианских княжеств на Востоке.

Душой и возбудителем четвертого похода был папа Иннокентий III, один из величайших умов, какие только руководили церковной политикой. С первых же дней вступления на престол (9 янв.1198 г.) Иннокентий начал ряд мер, чтобы расшевелить католический мир идеей крестового похода, который, по его мысли, следовало на­править не в Палестину, а в Египет, ибо оттуда мусульман­ство черпало силы для борьбы с христианами. Не доволь­ствуясь обыкновенными и испытанными уже средства­ми — буллами и письмами к королям и духовным и свет­ским князьям, назначением специальных проповедников по селам и деревням и т. п., — Иннокентий сам подал при­мер воодушевления крестоносной идеей: он снарядил на собственный счет корабль, снабдил его экипажем и при­пасами, пожертвовал десятую часть доходов Римского престола на крестовый поход и потребовал отчисления на тот же предмет 1/40 части всех доходов католической Церкви. Но положение тогдашних европейских госу­дарств не было благоприятно для организации дела на широких основаниях. Самая отзывчивая страна и всего больше заинтересованная в судьбе палестинских христи­ан — Франция — не могла на этот раз выставить много охотников, так как борьба Филиппа II Августа с англий­ским королем Ричардом была в полном разгаре и привлекала к себе внимание военных людей. В Германии также голос папы не мог встретить большого сочувствия, так как и здесь шла внутренняя борьба между двумя короля­ми — гвельфским и гибеллинским — и их партиями. Вот почему идея крестового похода находила себе весьма ма­ло приверженцев. В конце 1199 г. первых поборников она нашла все же во Франции. Это были Тибо, граф Шам­пани, Людовик Блуа и Балдуин, граф Фландрии и Геннегау. Первые два графа как родственники королевского до­ма своим согласием участвовать в походе в значительной степени обеспечивали успех дальнейшего движения, и действительно к ним скоро присоединились их вассалы и подвассалы. Что касается фландрскою графа, его учас­тие объясняется еще фамильными преданиями, ибо фландрские графы со времени первого крестового похо­да были самыми живыми выразителями крестоносной идеи. Весной и осенью 1200 г. означенные князья неод­нократно собирались для обсуждения предварительных мероприятий и для выработки плана похода. Так как прежде всего необходимо было обеспечить себе средства переправы в мусульманские земли, то князья пришли к решению законтрактовать у Венеции как первой тогдаш­ней морской державы достаточное число судов для пере­возки крестоносцев в Александрию. С этой целью выбра­но было по два уполномоченных от каждого князя для переговоров с Венецианской республикой. Между упол­номоченными шампанского графа был маршал Вилль-гардуэн, которому мы обязаны главнейше и известиями об этом походе. Французские уполномоченные явились в Венецию в феврале 1201 г. и предложили на усмотрение дожа и его тайного совета желание князей о предоставле­нии им определенного числа военных и транспортных судов для крестового похода. В марте и апреле велись пе­реговоры, в конце апреля состоялся проект соглашения, который послан был на утверждение папе. Венеция обя­зывалась в годичный срок доставить такое число кораб­лей, которое бы в состоянии было поднять и перевезти в Египет 4500 рыцарей, 9000 оруженосцев и 20 000 пехоты по цене 2 марки серебра с пассажира и 4 марки за ло­шадь[51]. Платеж суммы в 85 тыс. марок раскладывался на три срока, последний срок истекал в июне 1202 г.

Лицо, до сих пор стоявшее во главе движения, — глав­нокомандующий крестовым походом граф Тибо умер в мае 1201г. Здесь мы имеем первую роковую случайность, кото­рых увидим слишком много в изложении последующих событий. Смерть его коренным образом изменяет дело. До сих пор все сосредоточивалось во Франции, но уже летом того же года выступает довольно неожиданная кандидату­ра на предводительство в походе не французского, но ита­льянского князя, Бонифация, маркграфа монферратского, которому и принадлежит с тех пор руководящая роль в по­ходе. Как только в августе согласился он принять крест и предводительство, некоторые немецкие духовные и свет­ские князья, до сих пор безучастные к движению, начали готовиться в поход. Согласно заключенному с Венецией договору, из Германии и Франции стали постепенно под­ходить к Венеции различные отряды с конца мая 1202 г., причем подписавшие договор князья французские прибы­ли позже других, в июне. Но в Венеции ожидал их целый ряд сюрпризов и тяжких испытаний. Прежде всего встре­тились затруднения по вопросу о размещении крестонос­цев в Венеции. Дабы избежать беспорядков и столкнове­ний, правительство нашло нужным препровождать все прибывающие отряды на остров Лидо, в получасовом рас­стоянии от Венеции; это было незаселенное место и пред­ставляло много удобств для лагерной стоянки, за исключе­нием одного — обилия съестных припасов и удобства до­ставать их. Но так как венецианское правительство приняло на себя заботу о продовольствии и сначала ис­полняло ее добросовестно, то крестоносцы на первых по­рах чувствовали себя хорошо. Скоро, однако, в лагере ока­зался недостаток в необходимых предметах, и не случай­ный недостаток, а хронический, продолжавшийся изо дня в день и угрожавший весьма дурными последствиями; на­чались натянутые отношения между вождями и правитель­ством Венеции. Внешним поводом к неудовольствиям по­служил финансовый вопрос. Предстоял срок взноса услов­ленной суммы. Крестоносцы до сих пор сделали только первую часть взноса (25 тыс. марок), оставалось за ними еще 60 тыс. (1 млн 200 тыс.). Когда им предложено было исполнить эту часть договора, они оказались не в состоя­нии реализовать требуемую сумму, а внесли только поло­вину. Венецианское правительство с своей стороны при­остановило подвоз припасов на Лидо и отказало в достав­лении судов для перевоза в Египет. Можно понять, в какое уныние пришли крестоносцы, находясь без продовольст­вия под жарким солнцем летних месяцев. В лагере начался голод, появились болезни, дисциплина была расстроена, многие бежали, другие предались грабежу и разбоям. Дож Венеции не внимал просьбам и увещаниям, грозил вымо­рить голодом весь лагерь, если не будет поддерживаться порядок и не будет произведена окончательная расплата. При таких обстоятельствах в половине августа прибыл в Венецию глава крестоносного ополчения Бонифаций Монферратский. Он прежде всего заставил крестоносцев присягнуть ему на верность и затем принял фактическое направление дальнейших дел. С этих пор французские князья теряют значение в событиях, заправляющая роль всецело принадлежит маркграфу Бонифацию и дожу Ген­риху Дандоло. Как сейчас увидим, Бонифаций вносит в крестовый поход новый план, чуждый задачам и целям других крестоносных вождей, и заставляет их бессозна­тельно совершить единственную в своем роде авантюру.

Чтобы разъяснить тонкую политическую интригу, в ко­торой крестоносцы должны были играть роль молота, а Византия — наковальни, у нас есть одно средство, стоит только проследить деятельность Бонифация после избра­ния его в вожди. Целый год он был в больших хлопотах и исполнял важные миссии. Осень и часть зимы он провел в Германии, при дворе короля гибеллинской партии Филип­па Швабского, в начале 1202 г. отправился в Рим к папе Иннокентию III. Он был, таким образом, посредником между папой и королем, но не по делам церковным. Не говоря о прочем, в высшей степени любопытно, что вождь кресто­носного ополчения компрометирует себя в глазах истин­ных сынов католической Церкви, каковы были принявшие крест, сношениями с королем, отлученным от Церкви и не признанным папой. Нужно думать, что был особенный мо­тив в этих сношениях, который не был противен и папе. Во всяком случае, тот энергичный папа, который сначала был душой крестового похода, с этого времени совершенно выпускает из рук управление делом и сквозь пальцы смот­рит на жалкое положение крестоносцев на Лидо, хотя его уполномоченный находился в Венеции и хотя одного его слова было достаточно, чтобы неуплаченная часть взноса была переведена на счет казначейства Римского престола. Да и недоимка была не так велика, чтобы князья не нашли средств уплатить ее. Нередко такую сумму вносили в каче­стве выкупа из плена и не очень богатые князья.

Четвертый крестовый поход потому и приобретает ши­рокий исторический интерес, что является результатом политических отношений того времени: с одной стороны, между империями, Восточной и Западной, с другой — между Венецией и Византией.

Политика Гогенштауфенов, начиная с Конрада III и продолжая Фридрихом I и Генрихом VI, должна быть оце­ниваема с двух точек зрения. В качестве германских импе­раторов и представителей гибеллинской партии они — беспощадные и неумолимые враги римского папства и с этой точки зрения естественные союзники византийского императора. В качестве наследников норманнского коро­левства в Южной Италии и Сицилии Гогенштауфены, буду­чи врагами папской власти, вместе с тем были соперника­ми Византии, искони считавшей Южную Италию своей провинцией. Весьма часто обсуждались между империями способы дружелюбного раздела Италии, но всякий раз, как соглашение близко было к осуществлению, папы пускали в ход крайние средства и примирялись то с западным, то с восточным императором. Византийские императоры из дома Комнинов тесно сдружились с Гогенштауфенами, на­деясь при их помощи стеснить папу и прочно утвердиться в Италии. Дух критики и отрицания устоев, на котором по­коилось папство, Гогенштауфены заимствовали из Визан­тии, где, как известно, Церковь не имела притязаний воз­выситься над светской властью. Фридрих I и II прямо ста­вили папе в пример Восточную Церковь и находили в византийских теориях враждебное папству сильное ору­жие для борьбы с ним.

Эти добрые отношения двух империй нарушались с то­го времени, когда в Византии династию Комнинов смени­ли Ангелы в 1185 г. Сын Фридриха Генрих VI в качестве ко­роля сицилийского не мог уже поддерживать видов Визан­тии на Южную Италию и Далмацию, но фамильные предания Гогенштауфенов были, однако, так сильны, что современный четвертому походу король Филипп был же­нат на дочери царя Исаака Ангела. С одной стороны, ис­полняя исторические задачи сицилийских королей, Гоген­штауфены стремятся захватить приморские владения Ви­зантии, нападают на Драч и Фессалонику; с другой, боясь союза Византии с папством, они все усилия направляют к тому, чтобы помешать сближению между своими соперни­ками. Принятое Генрихом VI угрожающее положение от­носительно Византии произвело между Восточной и За­падной империей довольно сильное охлаждение, так что дошедшее до Востока известие о смерти Генриха встрече­но было с радостью и надеждами на восстановление доб­рых отношений. Кандидатура на императорский титул Филиппа, брата Генриха, казалось, ручалась за то, что обе империи признают взаимные интересы, ибо восточный император и король Филипп связаны были родственными узами посредством брака.

Но в 1195 г. в Византии произошел переворот: царь Исаак Ангел был свергнут с престола своим братом Алексе­ем, который под именем Алексея III и занимал трон во вре­мя четвертого крестового похода; беспощадно ослепив Исаака, новый царь держал его в заключении вместе с сы­ном его царевичем Алексеем. Константинопольские события не могли остаться безразличными для Филиппа, в осо­бенности для супруги его, дочери Исаака Ангела.

Мы можем проследить с некоторыми деталями сноше­ния между Византией и Германией за это время. Слепой Исаак возлагал теперь все упования на дочь свою и имел средства вступить с ней в переписку. Жившие в Константи­нополе западные купцы и банкиры были посредниками в этих сношениях. Исаак, лишенный власти и содержавший­ся в заключении, мог все ставить на карту, он просил дочь об одном, чтоб она отомстила дяде за обиду, причиненную отцу, и явно намекал, что царская власть по праву принад­лежит ей и мужу. Новое направление эти переговоры полу­чили вследствие бегства из Константинополя царевича Алексея, сына Исаака. Пользуясь доброхотством итальян­ских купцов, а может быть, и средствами, предоставленны­ми из Германии, царевич Алексей имел случай ускользнуть от бдительности византийской полиции и явился в Европу в 1201 г., когда уже там организовалось движение в пользу крестового похода. Поздней осенью 1201 г., представив­шись папе, царевич Алексей был в Германии, в это же вре­мя мы находим там и Бонифация, занятого переговорами с Филиппом Швабским. Итак, в связь изучаемых событий приходит новый элемент. Но ни король Филипп, ни царе­вич Алексей целый год не заявляют открыто и публично своих планов. Они имеют ловкого и умного агента в лице Бонифация Монферратского. Посмотрим теперь, почему выбор их остановился на этом лице в таком важном и де­ликатном деле. Маркграфы монферратские выросли во время борьбы гвельфов и гибеллинов. Их вывел в люди и обогатил поместьями Фридрих I, найдя в отце Бонифация Вильгельме преданного себе слугу в Северной Италии. Но еще важней роль этого дома на Востоке. Два брата Бони­фация, Конрад и Райнер, были на службе Византийской империи, второй из них дослужился там до титула кесаря, оба женаты были на принцессах царского дома. Итак, вы­бор Бонифация в поверенные по такому важному и дели­катному фамильному делу как нельзя более удачен. Мог он быть несимпатичен лишь людям церковной партии — гвельфам, так как Бонифаций был завзятый гибеллин, но если папа согласился принять его посредничество, то кому же было протестовать?

Когда в августе 1202 г. Бонифаций прибыл в Венецию, направление похода в Египет уже было оставлено руково­дящими движением лицами, но настоящий план держался в строгом секрете, о нем едва ли кто знал, кроме Бонифация и дожа Дапдоло. Венецианский дож, которому нельзя было не сообщить о плане, отнесся к нему с коммерческой точки зрения, именно со стороны интересов Венеции. Для Г. Дандоло решающими моментами в деле были следующие соображения,- 1) крестоносцы не внесли 34 тыс. марок, — нужно было обеспечить себя насчет этой суммы какой-ни­будь равносильной гарантией; 2) входя в интересы Бони­фация насчет направления крестоносцев против Констан­тинополя, нужно было взвесить выгоды этого проекта для торговых интересов республики. После зрелого обсужде­ния дела Г. Дандоло нашел, что можно соединить интересы немецкого короля с видами республики, если Бонифаций предоставит ему на некоторое время свободу действий. 15 августа Дандоло вносит в Совет десяти предложение: не стеснять более крестоносцев вымогательством недопла­ченной ими суммы, благо-де они могут расплатиться с Ве­нецией натурой. Мы, продолжал дож, лучше направим их против Зары, города, нам враждебного, предавшегося под власть венгерскому королю и нуждающегося в хорошем уроке. Через десять дней в церкви св. Марка проект похода на Зару объявлен был венецианскому сенату и Большому совету. Дож сам изъявил намерение принять на себя коман­дование флотом в этой экспедиции. На некоторое время крестоносцы становятся наемниками республики, Бони­фаций стушевывается, и вся инициатива переходит в руки Г. Дандоло, который навязал крестоносцам экспедицию против Зары исключительно в интересах республики.

Но нужно было сохранить приличие, по крайней мере по внешности. Если главные князья, участвовавшие в похо­де, могли дать свое согласие на венецианский проект, то масса крестоносцев, вассалы князей и простой народ, и до сих пор верила, что поход готовится в Египет. Чтобы дер­жать народ в заблуждении, дож употребил следующее средство. Посадив крестоносцев на суда к октябрю 1202 г., он не прямо пошел на Зару, а целый месяц приказал крей­сировать в водах Адриатики и в конце октября объявить по флоту, что за поздним временем года и за наступившими бурями опасно пускаться в дальнее морское путешествие. Ввиду этого флот направился к далматинским берегам и 10 ноября подступил к Заре. На адмиральском корабле не было ни Дандоло, ни Бонифация, ни даже папского легата, так что в крайнем случае за последовавшее ответствен­ность можно было возложить на подчиненных лиц. Зара была хорошо защищена венгерским гарнизоном и оказала крестоносцам значительное сопротивление. Но 24 ноября была взята приступом и подверглась страшному опусто­шению, причем с жителями христианского города обра­щались крестоносцы как с неверными: брали в плен, про­давали в рабство, убивали; церкви разрушены и сокровища расхищены. Поступок с Зарой был в высшей степени ком­прометирующим крестовый поход эпизодом: не говоря уже о другом, крестоносцы совершили насилие над хрис­тианским городом, подчиненным королю, который сам принял крест для похода и владения которого по сущест­вующим тогда законам находились под покровительством Церкви. Заняв Зару, оказавшую, однако, сильное сопротив­ление, и исполнив таким образом обязательство пред Ве­нецией, крестоносцы остановились здесь до весны 1203 г. Во время стоянки в Заре выяснились все тайные мотивы, руководившие событиями, и выразились главные основа­ния дальнейших мероприятий в формальных актах. Преж­де всего следует отметить, что духовенство, участвовавшее в деле под Зарой, скоро почувствовало угрызение совести и искало способов, как бы оправдать недостойный посту­пок. Мы видели уже, что легат папы не участвовал в этом деле, а отправился в Рим. Следовательно, папа Иннокентий III своевременно получил донесение о движении на Зару. Вот в каких выражениях он высказался по поводу совер­шившегося факта в письме к крестоносцам: «Увещеваем вас и просим не разорять больше Зары. В противном слу­чае вы подлежите отлучению от Церкви и не воспользуе­тесь правом индульгенции». Но и этот, в сущности, очень мягкий и уклончивый выговор папа смягчает следующим скоро за ним присланным разъяснением: «Слышал я, что вы поражены угрозой отлучения от Церкви, но я дал при­каз находящимся в лагере епископам освободить вас от анафемы, если искренно покаетесь». Нечего и говорить, что папа имел авторитет и мог бы наложить интердикт на все предприятие, если бы он уже не связал себя ранее со­гласием смотреть сквозь пальцы на подготовившуюся авантюру.

В январе 1203 г. в Зару явились официально послы от короля германского и от византийского царевича Алексея. Здесь получили формальное утверждение два акта: 1) союз между германским королем и царевичем Алексеем; 2) до­говор между Венецией и крестоносцами о завоевании Константинополя. Все то, что в течение 1201 и 1202 гг. со­ставляло секрет для рыцарей и простых воинов и что обду­мано было Филиппом, Иннокентием III, Бонифацием и Ге­нрихом, — все это всплыло теперь наружу. Филипп делал следующее предложение крестоносцам:

«Синьоры! я посылаю к вам брата моей жены и вручаю его в руки Божий и ваши. Вы идете защищать права и вос-становлятъ справедливость, вам предстоит возвра­тить константинопольский трон тому, у кого он от­нят с нарушением правды. В награду за это дело царевич заключит с вами такую конвенцию, какой никогда и ни с кем империя не заключала, и, кроме того, окажет самое могущественное содействие к завоеванию Св. Земли. Если Бог поможет вам посадить его на престол, он подчинит католической Церкви Греческую империю. Он вознагра­дит вас за убытки и поправит ваши оскудевшие средст­ва, выдав вам единовременно 200 тыс. марок серебра, и обеспечит продовольствие для всей армии. Наконец, вме­сте с вами он пойдет на Восток или предоставит в ваше распоряжение корпус в 10 тыс. человек, который будет содержать на счет империи в течение одного года. Сверх того даст обязательство всю жизнь содержать на Вос­токе отряд в 500 воинов».

Это предложение подкреплено было актом согласия царевича Алексея на означенные условия.

Совершенно справедливо, что такой конвенции не за­ключала еще империя: предлагаемые условия были лестны для папы, ибо подчиняли Греческую Церковь католичес­кой, весьма выгодны для вождей, ибо обеспечивали им хо­рошую сумму, наконец, соответствовали целям крестового похода, ибо обязывали византийского императора к похо­ду в Св. Землю с 10-т[ысячным] корпусом. В предложениях есть один невыясненный элемент — это интересы Вене­ции, она как будто совершенно забыта. В официальном ак­те, прочитанном в собрании всех крестоносцев, особое вознаграждение Венеции, пожалуй, было неуместно; об нем было сказано в секретном письме, врученном дожу. Венеции обещалась единовременная выплата в 10-тыс. ма­рок и, кроме того, вознаграждение всех убытков, понесен­ных венецианскими купцами за последние 30 лет. К чести рыцарей и баронов нужно сказать, что многим из них ка­залось бесчестным подписаться под этой конвенцией. Но тогда Бонифаций подводит к столу, на котором была раз­ложена конвенция, нескольких князей, согласием которых заручился ранее, и они дают свою подпись. Говорят, что всего получилось 12 подписей. Но так как простой народ и второстепенные рыцари волновались и протестовали, то их успокоили объявлением по лагерю, что Египет состав­ляет ближайшую цель дальнейших предприятий.

Приведенным секретным соглашением между герман­ским королем и Венецией последней гарантировалось воз­мещение убытков за последние 30 лет. По этому поводу нужно сделать несколько объяснений. В XII в. Венеция иг­рала роль первой морской державы в Средиземном море, торговые интересы связывали ее тесными узами с Византи­ей, где она имела рынки для сбыта своих товаров. Все уси­лия венецианских государственных деятелей направля­лись к тому, чтобы извлечь больше выгод из империи и уст­ранить всякого рода конкуренцию в портах Средиземного и Черного морей. Но должно сказать, что и империя со сво­ей стороны находила интерес поддерживать Венецию, ибо последняя владела таким флотом, какого у империи не бы­ло, и имела много случаев как оказывать Византии услуги, так и наносить большой вред. Сознавая свою морскую силу, Венеция выхлопотала себе от византийского правительст­ва такие привилегии, при которых ей легко было завладеть экономическими средствами страны и стянуть в свои руки производительность и торговлю. Пользуясь правом селить­ся в Константинополе, заводить фактории и конторы в портах и беспошлинно торговать в империи, Венеция мог­ла хозяйничать в Византии по своему усмотрению, свобод­ная от полицейского и таможенного надзора и от всякой конкуренции. Если венецианцы зазнавались и становились очень строптивы, Византия грозила им отменой привиле­гий и открытием своих рынков исконным соперникам Ве­неции — генуэзцам и пизанцам. Так, за 30 лет до занимаю­щих нас событий (в 1172 г.), желая дать урок венецианцам, царь Мануил наложил арест на имущество венецианской колонии, проживавшей в Константинополе, причем до 20 тысяч венецианцев потеряли свои товары и недвижи­мую собственность. Хотя правительство скоро затем и обя­залось вознаградить республику за убытки, но фактически оно не в состоянии было исполнить это обязательство. Че­рез десять лет (1182) снова повторилось разграбление ве­нецианской колонии, причем константинопольская чернь дошла до чрезвычайного варварства: грабила и расхищала имущество пришельцев, многие из венецианцев были уби­ты или проданы в рабство. С того времени Венеция имела непримиримую вражду к грекам и выжидала лишь удобно­го случая свести с ними счеты. В 1187 г., заключая с Визан­тией оборонительный и наступательный союз, Венеция вставила в договор и статью о возмещении убытков, кото­рые возросли теперь до громадных цифр. Уплата по этому старому счету с Византией и гарантирована была упомяну­тым секретным соглашением между королем и дожем.

В первой половине апреля крестоносцы посажены бы­ли снова на суда и направились к острову Корфу, где состоялось формальное представление вождям греческого ца­ревича Алексея. Он легкомысленно уверял вождей, что предпринятое ими дело не встретит никаких препятствий, что в портах константинопольских его ждет флот в 600 ко­раблей и что население империи ожидает его с распрос­тертыми объятиями. Царевич старался пустить пыль в гла­за роскошью и щедрыми подачками. Но так как казны с со­бой было у него мало, то он давал расписки и подписывал денежные обязательства. Мы знаем, что к нему предъявле­но было потом разных обязательств на сумму в 450 тыс. марок (до 9 млн. руб.), и можно смело сказать, что эти обя­зательства были сделаны в Корфу на подкуп отдельных ры­царей. К 25 мая улажены были частные затруднения, крес­тоносцы пошли на Константинополь.

В конце июня крестоносный флот с царевичем Алексе­ем был у Константинополя. Главные вожди могли уже те­перь убедиться, что задача их возвратить царский трон ца­ревичу Алексею не так легка, что царевич сильно преувели­чивал и расположение к нему греков и готовность константинопольской армии и флота стать на его сторону по первому же приглашению крестоносцев. Напротив, ока­залось, что греки враждебно относились к царевичу, остро­витяне не хотели давать ему присяги, а в Константинополе принимали в шутку его притязания. Крестоносцам пред­стояло начать с враждебной демонстрации, а этого им хо­телось избежать ввиду сравнительной слабости их сил.

Что касается оборонительных мер, принятых царем Алексеем III, то в этом отношении вся надежда возлагалась на крепкие стены и недоступность столицы с моря. Само собой разумеется, никому в голову не приходило, чтобы ка­кая-нибудь горсть латинян в 30 с небольшим тысяч могла серьезно угрожать защищенному крепкими стенами горо­ду, считавшему до миллиона населения. Самая слабая сто­рона защиты была в отсутствии флота. Со времени оборо­нительного и наступательного союза с Венецией в 1187 г., возложив обязанность морской службы на венецианцев, Византия довела свой военный флот до минимума. Хотя деньги на устройство флота собирались, но они шли по карманам чинов адмиралтейства, тогдашний адмирал фло­та Стрифна крайне злоупотреблял своим положением, и в доках византийских оказалось всего 20 кораблей, да и то не годных к делу. Гарнизон константинопольский не был до­веден до такой численности, чтобы быть в состоянии защи­щать все городские укрепления. Ввиду такого положения дел царь Алексей III ограничился выжидательными мерами. Крестоносцы пристали к азиатскому берегу, запаслись там продовольствием, пограбив окрестности, и решились 8 июля понудить византийцев к принятию на царство ца­ревича Алексея. Главные усилия крестоносцев направлены были на Галатскую башню и на цепь, запирающую вход в Золотой Рог. Этот знаменитый залив, врезывающийся в го­род и разделяющий его на две части, представлял собой са­мое слабое место защиты по случаю непригодности фло­та. Призвав на службу охотников и собрав свою гвардию и часть войск из ближайших окрестностей, Алексей распо­лагал 70 тысячами войска. Но, как видно, этому войску не­доставало организации, потому что оно не могло отстоять натиска крестоносцев, высадившихся с кораблей и дейст­вовавших уже на конях. Башня Галата была взята и в то же время прорвана цепь, заграждавшая вход в Золотой Рог. Этим, в сущности, обеспечивалось командование городом, потому что крестоносцы могли теперь сделать высадку где угодно. И они действительно расположились лагерем у Влахернского дворца. Население Константинополя было крайне встревожено нерешительностью царя. Духовенст­во в своих проповедях и уличные ораторы прямо обвиня­ли правительство в измене и возбуждали народ постоять за веру, которой угрожали латиняне. Под влиянием общего недовольства Алексей III решился сделать вылазку на 17 июля; сначала осаждающие были отбиты со стороны Галаты и Влахернского дворца, но греки не воспользовались победой и по приказанию царя возвратились под защиту стен, не нанеся существенного вреда неприятелю. Когда вылазка окончилась неудачно, тогда Алексей III решился на постыдное бегство из Константинополя, где он оставил жену и детей.

Бегство Алексея развязывало крестоносцам руки, ибо они, по-видимому, только того и добивались, чтобы поса­дить на престол своего царевича Алексея. Но утром 19 ию­ля в городе начались волнения. На место бежавшего Алек­сея III толпа провозглашает царем слепого Исаака и при­водит его из тюрьмы во дворец. Это уже было совершенно вопреки ожиданиям крестоносцев и усложняло для них дело, ибо вследствие возведения на престол Исаака стано­вилась излишней осада города и дальнейшие вымогатель­ства. Греки сейчас же оповестили латинян о происшедшем и приглашали царевича Алексея разделить власть с отцом. Но выступал на очередь вопрос о денежных обязательст­вах: кто же будет платить? Крестоносцы задержали у себя царевича и отправили четырех депутатов к Исааку спро­сить его, намерен ли он вознаградить их за услугу, оказан­ную в пользу его сына. Исаак спросил о сумме и ответил: «Конечно, вы оказали такую большую услугу, что за нее можно бы отдать и всю империю, но я не знаю, из чего вам уплатить». С июля по конец автуста шли переговоры по разъяснению трудного вопроса о денежных обязательст­вах. Крестоносцы принуждены были выпустить Алексея Исааковича в Константинополь, надеясь при его помощи побудить царя ратифицировать договор. Старик Исаак долго колебался, наконец дал свою подпись. 1 августа ца­ревич Алексей объявлен был императором, и с этого вре­мени начинаются для него ужасные затруднения по вы­полнению договора.

Правительство оказалось в крайнем затруднении ввиду недовольства греков своеволием и дерзостью латинян и ввиду бесцеремонных вымогательств новых и новых взно­сов. С большим трудом, посредством конфискации иму-ществ приверженцев прежнего правительства, посредст­вом присвоения церковных ценностей и переплавки па­мятников искусства, удалось Исааку реализовать 100 000 марок. Эту сумму следовало разделить поровну между ве­нецианцами и французами, последним осталось из нее очень мало, ибо они должны были выплатить Венеции 34 000 марок за провоз. Первый взнос сделан в сентябре, но он не удовлетворил крестоносцев, которые требовали следующих взносов, а Исаак положительно не знал, откуда их взять. Прямым последствием этого было соглашение между Исааком и Г. Дандоло, по которому крестоносцы обязались продлить на год пребывание свое в Константи­нополе, дабы, как говорилось официально, утвердить на престоле Исаака, на самом же деле, чтобы получить всю сумму по обязательствам царевича.

Положение, однако, ухудшалось со дня в день. Хотя те­перь крестоносцы не были осаждающей армией, а скорее наемниками на службе империи, но квартал, где они распо­ложились, был местом, мимо которого ни один грек не мог проходить хладнокровно. Между греками и латинянами происходили частые свалки, все иностранцы, проживаю­щие в Константинополе, были заподозрены в вероломстве и подвергались дневным нападениям и грабежу. Сам царе­вич Алексей сделался предметом ненависти и отвращения; и в самом деле, появляясь в латинском платье и окружен­ный иностранцами, он слишком оскорблял национальные чувства и возбудил против себя общее неудовольствие.

Когда выяснилось, что Исаак не может исполнить обя­зательств, крестоносцы поняли, что им придется снова прибегнуть к оружию. Г. Дандоло старался всеми мерами ускорить развязку, указывая в лагере крестоносцев, что Исаак не внушает доверия и что положение его совсем не прочно. К концу 1203 г. правительство даже прекратило доставку съестных припасов латинянам, последние отпра­вили к царям б уполномоченных с известием, что если не желают удовлетворять их требования, то они будут добы­вать свои права по своему усмотрению. В нашей земле, го­ворили послы, есть обычай не прежде вступать с врагом в войну, как объявив ему об этом. Вы слышали наши слова, а теперь делайте, как заблагорассудится.

В январе 1204 г. в Константинополе подготовлена была революция. Во главе движения находился царедворец Алексей Дука по прозванию Мурзуфл, принадлежавший к партии тех государственных людей, которые желали по­рвать всякие сношения с крестоносцами. Организуя оборону города, он в то же время возбуждал народ и войско против царя Исаака. Старый и слепой Исаак, которого ни­чему не научило несчастие, больше дорожил расположе­нием латинян, чем популярностью.

В конце января монахи и рабочее население Констан­тинополя стали собираться на площадях и поднимали во­прос об избрании нового царя. Исаак допустил при этом ошибку, предложив крестоносцам вступить в город для во­дворения порядка. Переговоры по этому деликатному делу поручены были Алексею Мурзуфлу, а он выдал тайну паро­ду. Тогда начался открытый мятеж, за время анархии А. Ду­ка был избран царем, а Исаак не мог перенести горя и умер, сын же его был посажен в тюрьму и там убит.

Рассказанные события ставили для крестоносцев совер­шенно новые задачи и цели. За смертью царевича Алексея они теряли прямую цель похода на Константинополь, во­прос об уплате денежных обязательств теперь получал но­вое значение. Согласится ли Алексей Дука выполнить обя­зательства царей, на место которых он избран? По всем внешним признакам — нет, потому что новый царь старал­ся заслужить доверие населения и деятельно занимался ук­реплением стен, восстановлением разрушенных частей го­рода, на предложение же уплатить деньги по контракту и ратифицировать другие статьи договора отвечал отказом. В марте 1204 г. имел место весьма любопытный договор между Бонифацием и Дандоло, имеющий предметом план раздела империи. Если предыдущие действия крестонос­цев могут еще иметь для себя какое-нибудь оправдание, то с марта всякий вид легальности был уже оставлен. Акт, за­ключенный в это время, обращает на себя внимание имен­но тем, что он представляет зрело обдуманный план дейст­вий, от которого крестоносцы не отступали ни на йоту. Этим актом решено было: 1) взять Константинополь воору­женной рукой и установить в нем новое правительство из латинян; 2) город предать расхищению и всю добычу, сло­жив в одном месте, разделить полюбовно: три доли из до­бычи должны идти на погашение долга Венеции и удовле­творение обязательств царевича Алексея, четвертая доля — на удовлетворение частных претензий Бонифация и фран­цузских князей; 3) по завоевании города 12 избирателей, по 6 от Венеции и Франции, приступят к выбору императо­ра; 4) тот, кто будет избран в императоры, получает четвер­тую часть всей империи, остальные делятся поровну между венецианцами и французами; 5) та сторона, из которой не будет избран император, получает в свою власть церковь св. Софии и право на избрание патриарха из духовенства своей земли; 6) договаривающиеся обязываются год про­жить в Константинополе, чтобы утвердить новый порядок вещей; 7) из венецианцев и французов избрана будет ко­миссия из 12 лиц, на обязанности которых будет лежать распределение ленов и почетных должностей между всеми участниками в походе; 8) все вожди, имеющие получить ле­ны, дадут императору вассальную присягу, от которой ос­вобождается один дож Венеции. За подписанием этого до­говора последовал подробный план распределения частей империи. Можно заметить, что этот план составляли хоро­шо знающие империю люди: на долю Венеции выпал са­мый лакомый кусок: приморские области, важные в торго­вом, промышленном и военном отношении.

Так написана была история ближайших судеб империи.

Между тем с той и другой стороны шли деятельные приготовления к окончательной развязке. В военном сове­те у латинян решено было сделать штурм со стороны Золо­того Рога, у Влахернского дворца. Выгода византийского положения заключалась в высоких стенах и рвах. Долго крестоносцы напрягали крайние усилия, чтобы засыпать рвы и подойти к стенам с лестницами, но сверху осыпали их градом стрел и камней. К вечеру 9 апреля взята была башня, и крестоносцы ворвались в город, но не посмели воспользоваться занятым положением и на ночь оставили позицию. В городе произошел третий начиная со времени осады пожар, истребивший две трети города. Второй штурм имел место 12 апреля, и это был день взятия Кон­стантинополя. Алексей Дука, отчаявшись в благоприятном исходе, бежал; в городе началась паника, народ разбежал­ся по отдаленным кварталам и организовал отчаянную защиту в тесных улицах, устраивая заграждения латинянам. Утром 13 апреля вступил в город Бонифаций, греки проси­ли у него пощады, но он обещал войску трехдневный гра­беж и не отменил своего слова.

Эти три дня грабежа при зареве пожара превосходят всякое описание. По истечении многих лет, когда все уже пришло в обычный порядок, греки не могли без ужаса вспоминать о пережитых сценах. Отряды крестоносцев бросились по всем направлениям собирать добычу. Мага­зины, частные дома, церкви и императорские дворцы тща­тельно обысканы и разграблены, безоружные жители под­вергались избиению. Счастливыми почитали себя те, кто успел в общей суматохе пробраться к стенам и бежать из города; так спаслись патриарх И [оанн ] Каматир и сенатор Н. Акоминат, который впоследствии картинно описал ужасные дни грабежа. В особенности нужно отметить вар­варское отношение латинян к памятникам искусства, к библиотекам и святыням византийским. Врываясь в хра­мы, крестоносцы бросались на церковную утварь и укра­шения, взламывали раки с мощами святых, похищали цер­ковные сосуды, ломали и били драгоценные памятники, жгли рукописи. Многие частные лица составили себе бо­гатства в это время, и потомство их в течение целых столе­тий гордилось похищенными в Константинополе древно­стями. Епископы и аббаты монастырей впоследствии по­дробно описали в назидание потомству, какие святыни и как приобрели они в Константинополе. Хотя они описы­вали историю хищений, но называли это святым хищени­ем. Некто Мартин, аббат монастыря в Париже, вошел в эти дни в греческий храм, куда греки снесли из окрестных до­мов свои сокровища и святыни в надежде, что носители креста пощадят церкви Божий. Аббат, предоставив солда­там расправляться с толпой, искавшей защиты в церкви, сам стал обыскивать на хорах и в ризнице, не попадется ли чего поценней. Тут он наткнулся на старого священника и потребовал от него под угрозой смерти показать, где скры­ты мощи святых и сокровища. Священник, видя, что имеет дело с духовным лицом, указал ему на окованный железом сундук, в который аббат запустил руки и выбрал то, что ему казалось более важным. Так аббату удалось похитить ков­чежец с кровью Спасителя, кусочек дерева крестного, кость И[оанна] Крестителя, часть руки св. Иакова.

Такими святынями украшались церкви и монастыри за­падные.

А вот другой ряд наблюдений, о деяниях других отрядов:

«Заутра же солнцу восходящу внидоша во св. Софию и одраша двери и разсекоша эмбол, окованный серебром, и столпы серебряные 12, и 4 иконостаса, и тябло изсекоша, и 12 престолов, и преграды алтарныя, а то все было из серебра, и со св. трапезы отодраша дорогие камни и жемчуг. Захватили 40 кубков, и паникадила, и светиль­ники серебряные, им же несть числа. С безценными сосу­дами похитили Евангелие и кресты, и иконы, последния снимали с мест и отдирали с них ризы. А под трапезой нашли 40 кадей чистаго золота, а на хорах и в ризнице и не сочтешь, сколько взяли драгоценностей. Так обобрали св. Софию, Св. Богородиц Влахернскую, идеже Св. Дух схождаше во вся пятнице, и ту одраша, а о других церк­вах и сказать нельзя, яко без числа. Черниц и чернецов и попов облупиша, а некоторых избииш».

Свирепостью и неумолимостью отличался более всех Бонифаций и сопутствовавший ему отряд немецких крес­тоносцев; один из немецких графов, по фамилии Катценелленбогеп, по преимуществу запятнал себя поджогами.

Когда насыщена была жадность победителей, присту­пили к исполнению статьи договора о разделе добычи. Нельзя, конечно, думать, что все крестоносцы честно вы­полнили обязательство и показали все награбленное. Тем не менее, по оценке и той части, которая была показана, добыча французов простиралась на 400 тыс. марок (8 млн). По удовлетворении обязательств царевича Алексея и по выплате перевозной платы Венеции остаток был разде­лен между крестоносцами: досталось каждому пехотинцу по 5 марок, кавалеристу по 10, рыцарю по 20 (в дележе уча­ствовало всего до 15 тыс. человек). Если принять во внима­ние еще долю Венеции да долю главных вождей, то общая сумма добычи будет простираться до 20 млн рублей. Луч­ше всего о громадных богатствах, найденных в Константи­нополе, может свидетельствовать предложение венециан­ских банкиров взять на откуп всю добычу и выплатить по 100 марок каждому пехотинцу, по 200 кавалеристу и по 400 рыцарю. Но это предложение не было принято, ибо сочтено невыгодным. Что касается памятников искусства, в которых крестоносцы не понимали толку, то в этом от­ношении никакие цифры не могут изобразить сумму вре­да и порчи. Латиняне придавали некоторое значение толь­ко металлу, который переливали в слитки, а мрамор, дере­во, кость — шли нипочем. Только Дандоло оценил 4 бронзовых с позолотой коней на ипподроме, которые и доныне украшают портик св. Марка в Венеции.

Затем приступлено к осуществлению второй статьи плана — об организации власти. Всех более на титул импе­ратора имел, конечно, права главнокомандующий похо­дом Бонифаций. Но когда наступила пора выборов, то шесть избирателей от Венеции и шесть от Франции дале­ко не расположены были подать голос за итальянского князя. Бонифаций хотел было повлиять на избирателей тем, что заявил желание жениться на вдове Исаака, импе­ратрице Маргарите, но и это не помогло. Так как шесть ве­нецианских избирателей, естественно, склонялись подать голос за своего дожа, но результат голосования непремен­но должен был решиться французскими избирателями, со­ставленными наполовину из духовенства Шампани и при-рейнских областей Германии. Но избиратели от Франции могли дать перевес только такому лицу, которое будет под­держано и венецианцами. Г. Дандоло не желал титула им­ператора, притом Венеция хорошо обеспечивала свои права другими статьями конвенции, вследствие этого окончательное решение в выборе переходило к венециан­ским избирателям. Для Венеции не было политического расчета усиливать маркграфа монферратского, т. с. севе-ро-итальянского князя, который в будущем мог стеснять Венецию. Так выступила кандидатура князя Балдуина Фландрского, который как более отдаленный владетель- ный князь представлялся менее опасным Венеции. При го­лосовании Балдуин получил 9 голосов (6 от Венеции и 3 от духовенства прирейнского), Бонифаций только три. Про­возглашение Балдуина последовало 9 мая.

Новое правительство с латинским императором во гла­ве должно было осуществить теперь третью статью дого­вора — о выделе ленов и о разделе империи. Когда в.сентя-бре подошли к этому вопросу, то нашли, что осуществить проект раздела в высшей степени нелегко. Действующая армия крестоносцев простиралась лишь до 15 тыс., а меж­ду тем ей предстояло иметь дело с империей, в которой па­рализована была голова, но все другие члены обнаружива­ли еще признаки жизни. Провинции империи не призна­ли совершившихся фактов: кроме двух императоров, Алексея III и IV, бежавших во время осады, — в ночь перед вступлением латинян в Константинополь избран был еще новый император, Федор Ласкарис, который также бежал из города. Итак, нужно было считаться с тремя императо­рами, которые держались в провинциях.

Осенью 1204 г. латинское правительство предпринима­ет задачу подчинения империи, т. е. походы в провинции с целью завоевания их. Нужно было удовлетворить ожида­ния всей массы крестоносцев по отношению к ленным владениям. Желающих получить лены было много, а разда­вать пока было неоткуда. Между тем воины Христовы дав­но уже томились надеждой устроиться в областях импе­рии как у себя дома, получить населенные земли во владе­ние и отдохнуть от понесенных трудов. Правительство щедро раздавало титулы и звания, рыцари тщательно изу­чали карту империи и выбирали себе места по вкусу. По­явились герцоги никейские, филиппопольские, лакедемонские, графы менее значительных городов, герцогства и графства проигрывались и выигрывались в кости. Выше сказано, что более удачно обставлены были интересы Ве­неции, она заранее обеспечила себе владение промыш­ленными и торговыми центрами. Далматинское побере­жье, часть островов, приморские пункты в Сирии — все это была часть Венеции. Но не меньше было желания обеспечить себя и у других князей. Бонифаций, обманувшись в расчетах на титул императора, скоро понял, что и достав­шаяся ему при дележе часть далеко не выгодна. По проекту на его долю выпадали восточные области. Но теперь, когда избран был в императоры Балдуин, он нашел, что было бы лучше получить что-нибудь более верное на западе. Фа­мильные воспоминания тянули его к Македонии, именно к Солуни, где брат его, служивший в империи, имел земель­ные пожалованья. Когда он заявил Балдуину, что охотно откажется от Востока в обмен на Солунский округ, то Бал­дуин выразил по этому поводу неудовольствие. В самом де­ле, ему могли внушать серьезные опасения намерения Бо­нифация утвердиться в Солуни, ибо отсюда он мог доми­нировать в Греции, где имели лены французские рыцари, кроме же того, Бонифаций, как муж экс-императрицы Маргариты, дочери венгерского короля, мог угрожать в со­юзе с венграми и самому Константинополю.

Таким образом, Балдуин решительно высказался про­тив предложения Бонифация, что породило охлаждение между вождями и угрожало усобицей. Но в то время как Балдуин, предприняв экспедицию в Македонию, старался фактически распространить здесь свою власть, заставляя население присягать себе, Бонифаций перехитрил его дипломатическими переговорами с Г. Дандоло. 12 августа 1204 г. состоялся акт запродажи Бонифацием в пользу Ве­неции всех его прав и притязаний на области империи и на обязательства, данные царевичем Алексеем, за что Ве­неция выплатила ему единовременно 1000 марок серебра и обязалась дать ему лен на западе, доходы с которого рав­нялись бы 30 тыс. рублей. Впоследствии оказалось, что не названный в формальном контракте лен был именно Со­лунский округ. Этим актом Бонифаций выиграл очень много: 1) он получил европейскую область, расположен­ную у моря; 2) получал ее как лен императора, которому, следовательно, не давал присяги на верность и с которым мог смело вступить даже в борьбу.

Итак, Латинская империя в Константинополе с осени 1204 г. может считаться совершившимся фактом.

Глава V