Правило правдивости в современной биоэтике

Между пациентом и доктором устанавливается особый харак­тер отношений, отношений, направ­ленных на то, чтобы сделать пациента партнером на пути к исцеле­нию, признавая в то же время неравенство, возникающее из-за уязвимости и чувства зависимости у больного. В модели врачебного патернализма правдивость всегда имеет ограничения, связанные с дозированной подачей информации пациенту, причем объем ее определяется только врачом, исходя из его представлений о пользе больного и возможном вреде. Но представления о пользе и вреде у врача и пациента не только могут не совпадать, но не совпадают как правило. Следовательно, врачу достаточно сложно в точности определить тот объем информации, который потребен.

Однако такие общие рассуждения нескоро убедили бы медицинское сообщество в необходимости правдивости, но в Западных странах на оценку таких ситуаций огромное влияние оказала философия либерализма, представления жителей Европы о своих гражданских правах, включая право самостоятельно распоряжаться тем, что человек имеет. Если тело – моя собственность, то, объективно говоря, кто и на каких основаниях может вместо меня решать, что с ним делать и определять его судьбу? При такой формулировке ответ очевиден.

Так называемая терапевтическая привилегия, когда законом признается возможность освобождения доктора от обязанности сообщать информацию, когда, по его мнению, это будет терапевтически противопоказано, при этом сохраняется. Но опять-таки, такое решение должно быть в первую очередь терапевтически обосновано и оценено с точки зрения альтернатив, поскольку предоставление неверной информации также может иметь далеко идущие терапевтические последствия.

Следует также сказать, что мы отнюдь не понимаем правдивость как вульгарное сообщение сухой медицинской информации. Правдивость - это гораздо больше, она выражается в стремлении установить с пациентом открытые и взаимно уважительные отношения. Можно не лгать человеку, но при этом и не быть правдивым, утаивая факты или создавая ложные впечатления. Все эти уловки чаще всего неэффективны, не скроют от пациента правды, но легко разрушают контакт. Мы же твердо знаем, чтобы избежать па­тернализма, взаимодействие между пациентом и доктором должно быть правдивым со стороны доктора и пациента, которому нельзя помочь, если он обманывает врача или им манипулирует.

Но возможны ли ситуации, когда сокрытие правды является предпочтительным моральным выбором? В некоторых клинических случаях состояние пациента бывает настолько тяжелым, что полное раскрытие всей известной информации может оказаться для него неподъемным грузом. Такие примеры поставляет нам медицина катастроф, когда человек, выживший один среди немногих, пребывающий в критическом состоянии, спрашивает о судьбе родных. В такого рода случаях медицина катастроф имеет негласное правило: находящемуся в критическом состоянии пациенту не говорят всей и убийственной правды – до выхода из критического состояния. Эти исключительные обстоятельства не могут быть правилом и не оправдывают политику утаивания от пациентов неблагоприятных прогнозов на том ложном основании, что открытие такой информации якобы всегда подрывает шансы пациентов на выздоровление.

Не менее психологически и этически сложными оказываются случаи, при которых сам пациент требует дать ему полную инфор­мацию о его психической болезни. Этически оправданным можно считать информирование пациента, но только в такой форме, кото­рая не приведет к ухудшению его психического состояния или суи­циду. Подводя итог, необходимо сказать, что быть правдивым не означает бездумное выкладывание фактов, но скорее готовность сказать правду всегда, уважая право пациента знать ее, при такой позиции врачу гораздо легче почувствовать состояние пациента, чтобы знать, в какое время и что говорить, а когда лучше молчать.