Этносоциальный потрет донского казачества в исторической ретроспективе 16 – 20 веков.

Серьёзный вклад в изучение этнической и социо-культурной истории казачества 16 – 20в. внесли современные исследователи этой интереснишей проблематики: А.И. Агафонов, Г.Н.Астапенко, Н.А.Миненков, В.Н.Королёв, М.А.Кузнецов, Б.Н.Проценко, В.Н.Сидоров, А.П.Скорик С.В.Черницын, С.В.Римский, Т.С.Рудиченко, М.А.Рыблова и другие. Для изучения и сравнения предлагаем наиболее интересные суждения и выводы, сделанные авторами этих исследований.

Весьма интересные и глубокие, хотя иногда спорные наблюдения и выводы, сделаны известным донским историком и краеведом В.Н.Королёвым в его самостоятельном исследовании: «Иноэтничные элементы в донском казачестве»( см. Казачий сборник . Вып.№ 3,ДЮИ, Ростов н/Д, 2002г.с.399-420) которое к сожалению, до настоящего времени знакомо только узкому кругу специалистов. Считаем необходимым привести его практически в полном объёме.

«Согласно славянской (автохтонной в своей основе) теории, происхождения донских казаков, ко­торой придерживался В.Н. Королёв, первоначальным ядром донского казачества, по его мнению, были донские славяне.

« В XVI - XVII в.в., судя по большинству сохранившихся тогдашних донцов и их борьбе с внешним миром, основу казачьего сообщества составляли славянские и православные элементы. Но из-з­а потерь в перманентной войне казаки постоянно нуждались в по­полнении, и Войско Донское охотно принимало в свои ряды и затем всячески защищало своих новых сочленов – славян и неславян, рус­ских и нерусских, христиан и нехристиан. Сами казаки, излагая зна­менитый принцип «с Дона выдачи нет», говорили в XVII в., что «из давних лет повелось: которые русские люди и тотаровя, и всякие иноземцы из Азова или откуды-нибудь прибегут к ним на Дон от какова – нибудь воровства (противодействия существовавшим порядкам. - В.К.), и тех людей назад не отдают».

Таких охотников находилось немало и Войско Донское, имевшее тогда открытый характер, служило центром притяжения для вольнолюбивых представителей соседних и даже далеко не соседних этносов, а сильная и красивая «казачья идея» заставляла многих добровольно отказываться от своей этнической принадлежности, родного языка, собственной культуры, усвоенного с детства быта. Эта идея была столь же, если не более, привлекательна для людей из Восточной Европы и Азии, как в другое время «американская идея» для людей других стран и регионов.

По замечанию В.Д. Сухорукова, «привольная, разгульная, поэтическая, как юношеский возраст, жизнь (казаков.)… манила… людей, преизбыточествовавших силою, отвагою». Последних казачеству действительно требовалось немало, потому что-то казачья свобода и республиканско -демократическое устройство Войска окупались дорогой военной ценой крови, мучений и страданий. Далеко не все, стремившиеся к воле, выдерживали ее суровые своеобразные донские условия. Не один русский пришелец по возвращении из первого же казачьего морского похода, даже если потерь было немного, только из-за непреодолимого ужаса перед невиданным, огромным, волнующимся морем, давал зарок «вперед на море не ходить». Он возвращался к покинутому барину, падал ему в ноги и, получив батогов за побег, продолжал вести прежнюю полурабскую, но спокойную жизнь. К счастью для Войска Донского, было много и других людей.

По раннему периоду истории казачества сохранилось не одно свидетельство, касающееся его многоэтничного состава. Эти сведения носят общий характер и, разумеется, не дают опорных цифр, но весьма впечатляющи. Голландец И. Масса, побывавший на Руси в 1600-х г.г., писал, что в казачестве представлены люди «различных племён - из Московии, Татарии, Турции, Польшы, Литвы, Карелии, Неметчины, по большей части московиты».

Поскольку автор говорил не только о донских и волжских казаках, но и о днепровских, под «московитами», очевидно, следует понимать восточных славян, или же он оказался неточен в определении доли московитов. В 1628 г. российские послы в Крыму заявляли, что на Дону живет больше татар, литвы и черкас, нежели русских, и, если даже это было дипломатическим преувеличением, то далеко не беспочвенным.

Через 15 лет другой московский посол, И.Д. Милославский, говорил турецкому великому визирю, что «на Дону и на запольных речках живут в казачьих юртах многих государств люди – татаровя крымские и нагайские, и азовские, и Казыева улусу, и калмыки, и темрюцкие, и горские, и запороские черкасы, а все те воры ... называютца донскими козаками. В грамоте царя Алексея Михайловича крым­скому хану 1647 г. отмечалось, что с казаками «вместе живут ... ли­товцы, немцы». В 1659 г. Войско Донское упоминало в своих рядах турок, татар, греков и «иных розных земель людей». Известный государственный деятель и публицист Г.К. Котошихин писал в 1660-х г.г., что донские казаки «породою москвичи и иных городов и новокрещеные татаровя, и запорож­ские казаки, и поляки, и ляхи».

«Хотя корень населенности Донской страны, - считал историк В.Д. Сухо­руков, основываясь на известных ему преданиях и документах, - составляют великороссияне и малороссияне, но жребий войны, которую старинные казаки вели почти в продолжение двух веков с окружавшими их азиатцами, и разные обстоятельства, сроднили здесь волею и неволею множество и других людей обоего пола, как-то: татар, турок, греков, калмыков, черкесов, персиян, грузинов, поляков и даже гер­манцев».

Помимо названных, на Дону были выходцы из южнославянских народов, белорусов, итальянцев и др. Попадали в состав казачества и отдельные евреи. По преданию, первые из них, ремесленники, появились в Войске в XVII в. вместе с переселенцами с Украины. Предполагается, что среди переходивших на Дон сечевиков находилось какое-то число оказачившихся евреев.

Вопреки мнению Е. Мовшовича о том, что последние в XVIII в. «скорее всего» на Дону не жили, именно в источниках этого столетия встречаются конкретные факты о вступлении в казачество некоторых «выкрещенных» иудеев. В журналах решенных дел по Войску Донскому за 1796 - 1797 г.г., например, упоминается о приеме в казаки евреев Я. Нестерова, И. Перехрестова, И. Добровольского.

Как отмечал историк Н.А. Мининков, в XVII в. на Дону гораздо меньше русских, запорожцев и азиатов заметны выходцы из европейских стран, хотя два таких пришельца получили широкую известность: герой Смутного времени атаман А. Корела, лифляндский уроженец финского происхождения, и руководитель подкопных работ при взятии казаками Азова в 1637 г. И. Арадов, бывший родом «из немецкие земли». К этому следует добавить, что число выходцев из народов Западной и Восточной Европы в рядах казачества становится всё больше.

Значительно более заметным во второй половине XVII - XVIII в. становится наличие в Войске донцов греческого и польского происхождения. Грек Н. Юрьев, ставший казаком, в 1655 г. уча­ствовaл в морском набеге на Крым. Поляки фигурируют среди разинских казаков. По утверждению неко­торых западных историков, успешные морские сражения донцов способствовали тому, что к ним толпами стекались «всевозможные авантюристы всяких национальностей, особенно греки и итальянцы, чтобы в их службе приобрести себе как славу, так и, в особенности, богатую добычу»

Довольно значительный приток европейцев в Войско замечается во время «европейских» войн России в XVIII в., в частности, в годы Северной войны, преимущественно за счет натурализовавшихся пленников. В 1704 г. с возвращавшимся из Финляндии атаманом Е. П. Петровым шли 12 пленных финнов. При отряде атамана М. Ф. Кумшацкого находились до 30 человек «свейского полону чухны» (эстонцев). В 1705 г. 260 донцов, возвращавшихся из Польши, вели с собой 300 человек местных «хлопцев».

В Войске нередко случались удивительные сочетания «кровей». Когда в 1717 г. казак Федор Аксёнов, крестник известного старшины А. Фролова, получал разрешение вывезти из России на Дон для женитьбы «девку Палагею Иванову дочь», выяснилось, что сам Аксенов «был напред сего армянин», «торговой человек персицкой стороны» Асподур Асканов, а Пелагея Ивановна – новокрещенная «полонная шведка». Замечание «Словаря географического Российского государства» о том, что вряд ли «сыщется какой народ (в числе находившихся «на слуху»), из которого бы не было его уроженца» у запорожцев, полно­стью относится и к донским казакам. Л.М. Щетинин, исходя из данных антропонимики, утверждает, что среди донцов присутствовали представители не менее 30 национальностей.

Не все пришельцы-нехристиане, по крайней мере, сразу принимали христианство, и Войско в отношениях с Москвой даже спекулировало на этом, отказываясь приносить присягу под тем предлогом, что многие донские казаки не могут целовать крест из-за своего иноземного происхождения и иной религиозной принадлежности. В 1632 г. донцы заявляли московским дворянам, что «креста целовати ... не уметь, потому что на Дону многих земель люди, а когда русские люди, и те живут с бусурманками, а иные прижиты от бусурманок».

Большинство в составе донского казачества, за исключением старинного ядра, все же оказалось за русским элементом. На втором месте по численности, видимо, находились украинцы и запорожцы. Похожие во многих отношениях Войско Донское и Войско 3апорожское являлись боевыми союзниками в борьбе с Османской империей и Крымским ханством и не препятствовали пополнению своих рядов соответственно запорожцами и донцами, переходившими из одного казачьего сообщества в другое, в том числе и на постоянное жительство. В Войске Донском всегда было много запорожцев, а в XVII - XVIII в. в. отмечался массовый наплыв украинцев на Дон. Даже в последнем из названных столетий, когда доступ в состав донского казачества был затруднен, для ук­раинцев он оказывался гораздо более легким, чем для великороссиян. Третье место следует отдать восточным – азиатским и кавказским - элементам.

Со временем свободное и массовое поступление в казачество различных иноэтничных представителей, среди которых были и русские, резко ограничивается. Но и в XIX - ХХ в.в. это поступление не прекращается полностью, только теперь речь идет об индивидуальном приёме в казаки отдельных лиц или семей, которые принесли или могли принести какую-либо пользу Войску и конкретной станице, уже находились в какой-то связи с казаками и т.п. (как и прежде, казачками независимо от происхождения становились после бракосочетания казачьи невесты). К примеру, в 1815 г. Войсковая канцелярия рас­сматривала дела о приеме в казачество крестьян Курской губернии, мещанина Киевской губернии, казака Полтавской губернии, уроженца Виленской губернии, уроженца Варшавского герцогства, 30 татарских семей, выходца из турок, австрийского подданного, уроженцев Пруссии и др.

Нас вообще интересует предбуржуазный период казачьей истории, но хотелось бы привести данные первой всеобщей переписи населения 1897 г., хотя и выходящие за рамки указанного периода, но свидетельствующие об этническом содержании такого приема в казачество и, в принципе, характерные для предшествующего времени. Этническое происхождение казаков перепись не учитывала, но отме­чала их родной язык, который, если не был русским, безусловно, свидетельствовал о недавнем вступлении в казачество.

Таким образом, русский язык являлся родным для подавляющего большинства донских казаков (приблизительно 97°/о), прочие языки - для меньшинства, составлявшего примерно 3%. Оговоримся, что в таблице представлена только рядовая казачья масса, поскольку перепись вычленила из нее считавшихся в иных, удобных для царской власти случаях, единым сословием донских казаков-дворян, но отдельно их не фиксировала, а объединила со всеми другими, недонскими дворянами, которые жили и служили тогда на Дону.

Для казачества была характерна поразительная сила ассимиляции, претворявшая этническую пестроту в однородное, единое, солидарное и организованное целое. Очень высокая ассимиляционная способность казачества способствовала превращению Донской земли, как говорили здесь, в своеобразный котел, куда попадали русские, украинцы, татары, турки, кавказцы, поляки, но откуда, переварившись, выходили уже не русские, украинцы и прочие, а донские казаки. Переварившаяся же масса легко принимала в себя вновь поступавшие неказачьи, иноэтничные элементы и растворяла их, «как капли вина растворяются в большом сосуде с чистой водой». Современные этнологи называют подобный процесс интеграцией и консолидацией различных этнических элементов на основе важных интегрирующих факторов - общности экономических отношений, военной службы, быта, системы управления и образования. Упомянутая интеграция осуществлялась на Дону быстрыми темпами и в рамках донского диалекта русского языка и казачьей культуры. Авторы в ХIХ в. выражaли сожаление, что уже невозможно в точности проследить «физиологический процесс переработки племенных особенностей» в общий тип донского казака, вскрыть и обозначить все группы, сплотившиеся в одну массу, и указывали на единственную возможность «иногда распознать следы происхождения того или другого казачьего рода» по прозвищам и фамилиям казаков. Последнее замечание не совсем верно, поскольку определенный материал дают еще и семейные предания, и некоторые письменные источники (правда, преимущественно позднего времени). И.М. Сулин в своём «Кратком описании станиц Области Войска Донского» подбирал характерные для отдельных станиц старинные казачьи фа­милии, которые встречались ему в документах XVIII - начала XIX столетия. Приведем выборку из этих сведений, относящуюся к 1740 - 1790-м г.г. и касающуюся нерусского происхождения (последнее либо прямо указывается в источнике, либо определенно или предположительно вытекает из фамилии).

Возможно, среди фамилий И.М. Сулина фигурируют также прозвания казаков, вышедших из греков, чеченцев и др., но сведения на этот счет неопределенны. В целом, в таблице представлены выходцы из тюркских, северо-кавказских, финно-угорских и калмыцкого народов современной России, народов Закавказья и зарубежной Азии, Восточной, Южной и Западной Европы.

Списки чинов нескольких донских полков 1799 г. показывают есаула В.В. Васильева из молдавских бояр, капитана И.П. Волошеневского - из дворян Ахтырской округи Харьковской губернии (по всей вероятности, украинца), прапорщика Ф.И. Минервина - «из греческой породы», сотника А.М.Фефилова - русского, «Пермского наместничества горного корпуса из унтер-шихмейстерских детей», квартирмистра П.У. Ульянова - тоже русского, а из дьяконов г. Казани, поповского сына, полкового писаря И.П. Косоротова - сына польского квартирмистра. Во многих общих и послужных списках казачьих офицеров XIX в. отмечено, что П.П. Апостолов, А.Е. Егоров, М.М Мануйлов, А. Е. Мержанов были по происхождению греками, С. И. Семенченков – украинцем, Н. М. Евсеев – русским, Л. И. Иванов, О. П. Карчевский и Я. И. Лисевский – поляками и т.д.

Происхождение можно выяснить только применительно к основателям отдельных казачьих родов, да и то позднего времени. Что же касается детей подобных лиц, то в списках уже не будет фиryриро­вать иноэтничное происхождение и, к примеру, сын есаула Васильева из молдавских бояр будет значиться следующим образом: «Войска Донского из обер-офицерских детей». И если не сохранись документы - фамилии Волошеневского, Карчевского, Лисевекого, Семенченкова, в известной степени Минервина, Апостолова, Мержанова еще дают возможность заподозрить у них нерусских предков, то фамилии Васильева, Иванова, Косоротова, Егорова выведут на неверную дорогу.

Имеются еще донские фамилии такого рода: внешне, по форме, выглядят вполне русскими, но при изучении оказываются с «иноземным» корнем. Например, фамилия XVIII - ХХ в.в. Вихлянцевы (Вифлянцевы) происходит не от глагола «вихлять», как можно было бы предположить, а от «Лифляндии», ибо в документах первой четверти XIX в. встречаются другие написания этой фамилии: Вифляндцев, Лифлянцев, Лефлянцев и, наконец, Лифляндцев. Для отдельных фамилий можно предложить замысловатые, но, кажется, вполне вероятные русские или восточные корни, а оказывается, что происхождение надо искать совсем в другой стороне. Так, Х.И. Попов, заинтересовавшийся казачьей фамилией Лаверженцевы, пришел к выводу, что она ведет свое начало не от какого-либо русского, вос­точного или венгерского слова (в станице ее основателя звали «вен­герцем»), а от конкретного француза Лаверже.

Сколько на Дону «скрытных» фамилий, неизвестно, и подсчитать пофамилиям или как-то иначе, с привлечением других источников ‑
процент казаков, имеющих иноэтничных предков, разумеется, невозможно. Доля донцов, не считавших русский язык родным в момент переписи 1897 г., ни о чем не говорит из-за непрерывного процесса полного «оказачивания» детей тех иноэтничных элементов, которые вливались в казачество в предшествующее время. Можно попытаться сделать грубую, сугубо приблизительную «прикидку» процента иноземных предков у части донского дворянства. И.И. Краснов и, позже, Л.М. Савелов, опираясь главным образом на семейные и местные предания, указали происхождение или отсутствие сведений о происхож­дении 24 известных казачьих родов. Родословным преданиям, как источнику, конечно, не следует доверять безоговорочно (например, сомнительно происхождение Кутейниковых от Кутеско). Однако, в отличие от преданий русских дворян, многие из которых выдумывали себе знатных иностранных предков, донские предания кажутся более реалистичными - предки в них часто имеют простое происхождение. И.И. Краснов и Л.М. Савелов упомянули далеко не все казачьи дворянские роды, хотя учтенные, действительно, занимали видное положение в обществе (достаточно сказать, что семьи Грековых, Денисовых, Ефремовых, Иловайских, Краснощековых, Кутейниковых, Машлыкиных, Платовых, Сулиных, Фроловых и Яновых дали Войску Донскому войсковых и наказных атаманов). Надо ещё иметь в виду, что у названных авторов во многих случаях речь идёт о родах, возникших на Дону сравнительно поздно, не ранее конца XVII в.

Тем не менее, по представленной таблице получается, что из 24 родов 8 - 9 имели русское происхождение, 6 - 8 - неизвестное и 7 - 10 – нерусское. Если даже посчитать неизвестное происхождение не за старинное автохтонное или нерусское, а за русское, то на 14 - 17 русских предков придутся 7 - 10 нерусских, то есть окажется, что в пред­ставленных родах весьма солидная часть донского дворянства, 40-70%, была нерусского происхождения. К сожалению, неизвестны полные списки донских казаков за какой-либо период XVII в., но, по сохранившимся реестрам Войска Запорожского, перечислявшим в 1649 г. только заслуженных запорожцев, Ф.П. Шевченко подсчитал, что едва ли не каждый десятый из них (более 6%) являлся иноземцем. Это, однако, выводы, сделанные на основе антропонимов, часть которых, будучи украинскими по форме, скрывала пришельцев иного происхождения.

Из материалов первой Всероссийской переписи 1897г. видно заметное число казаков, говоривших по-калмыцки. Донские калмыки являлись одной из двух этнических групп казачества, не ассимилированных основной его массой и её культурой, не перешедших на русский язык и сохранивших свои религии. Калмыцкая орда, прикочевавшая из Азии, в 1647 - 1648 г.г. переправилась из Заволжья на правый берег Волги и вошла в со­прикосновение с Войском Донским (первый договор о6 их союзе заключен в 1648 г.), после чего начались «перебежки» отдельных калмыков к казакам. Уже во время Разинского восстания одним из виднейших казачьих атаманов был калмык по происхождению Ф.И. Шелудяк. Первый массовый переход калмыков произошел в 1670 г., когда улус Бока в результате феодальных распрей в орде перекочевал к Азову и остался в Войске на постоянное жительство. Между 1675 и 1682 г. на Дон перешли два новых улуса, в 1686 г. - 200 семей, в 1690 г. - два улуса. В 1694 г. на донских калмыков был официально распространен статус казаков.

В 1733 г. казаков-калмыков насчитывалось 800 человек мужского пола, в 1822 г. - 13,6 тыс. обоего пола, в 1834 г. - 16,5 тыс. и в 1861 г. 21,4 тыс. обоего пола. Кочевники по роду хозяйственной жизни и буддисты по вероисповеданию, они в XIX в. были сосредоточены в Сальских степях, где впоследствии образовался Сальский округ, в значительной степени калмыцкий в этническом отношении. Численность прочих казаков в округе к концу XIX в. несколько превышала численность казаков-калмыков, но у последних имелось семь станиц, а у первых две. Донские калмыки, до самой ликвидация Войска Донского, верно служили казачеству.

Второй из упомянутых этнических групп были казаки-татары, мусульмане по вероисповеданию. Время их появления в Войске Донском согласуется с татарской гипотезой происхождения казачества. Во всяком случае, прав Н.А. Мининков, отметивший, что на Дону русский и тюркский элементы «нашли в казачестве свое соединение». В источниках донские казаки-татары впервые фиксируются не в 1630-х г.г., как считают некоторые авторы, а ещё в XVI в.

Эти татары говорили на языке, о котором Х.И. Попов писал, что он «смешанный … Близко подходит к языку нагайских и крымских татар и значительно отличается от языка татар казанских». С конца XVII в. известна станица Татарская, как часть г. Черкасска (впоследствии переселилась к Новочеркасску на Тузлов). В первой половине XIX в., помимо данного, у донских татар было еще одно небольшое поселение - улус Дарьевский, между реками Манычем и Куго-Еей. В 1733 г. численность казаков-татар составила 126 человек мужского пола, в 1820 г. - 1117 человек обоего пола и затем уменьшалась, хотя в Татарскую станицу записывали и часть поступавших в Войско различных выходцев из мусульманских народов. В 1859 г. насчитывалось 490 татар обоего пола и 190 причисленных к Войску кавказских горцев также обоего пола.

Выполняя в течение столетий важнейшие войсковые поручения, в том числе в борьбе против своих «собратий» - враждебных казакам татар, донские татары в первой половине XIX в. стали испытывать значительные демографические затруднения из-за ограничений, которые накладывали Коран и обычаи при женитьбе и замужестве (соответственно только на мусульманках и за мусульман). Мирный Дон уже не был окружен исламским миром, пополнение татарской казачьей общины оказывалось недостаточным, а ее численность мала. Пытаясь выйти из этой невольной изоляции, казаки-татары в числе 480 человек обоего пола в 1861 г., с согласия правительства и Войска Донского, переселились из Войска Донского в Турцию, причем Войско в благодарность за прежнюю верную службу оказало переселенцам финансовую помощь.

Довольно долго пополнение «женским полом» поступало к казакам больше с юга и востока, чем с севера. В Войске широко бытовали термины «тума» и «болдырь», обычно означавшие происхождение казака от «восточной» матери. Было как-то на Нижнем Дону, что янычарский ага Азова Алходжа Селимага в 1713 г., на переговорах с представителями Войска Донского, среди ­которых находился и будущий войсковой атаман А.И. Лопатин, склоння их к выступлению против Москвы, считал возможным гово­рить.. «… свои вы ... казаки ... и ежели вы оное зделаете, и мы ... вас не такими чекменями наградим, какие ныне на вас, а на некрасовцов… вы не смотрите, что ... они голы ходят, для того что ... они мужики, а вы ... наши природные тумы...». Думается, понятно без особых пояснений, что долголетние браки ранних казаков с ино­земками наложили заметный отпечаток на этническую природу донского казачества.

Историк Н.А. Миненков, говоря о периоде XVI - XVII в.в., отметил, что у основной массы донских казаков, русских по происхождению, не было враждебного отношения к собственному меньшинству - казакам нерусского происхождения, даже к выходцам из тех народов, с которыми Войско Донское постоянно воевало, и что взаимная терпимость, являющаяся существенной историко-культурной особенностью донского ка­зачества, выделяла его на фоне средневековых обществ, где этниче­ская рознь играла весьма заметную роль. В самом деле, это было удивительно в условиях обычного тогдашнего недоброжелательства и необъективности в межэтнических отношениях. «Отсутствие объективности, когда это касается других наций, - утвер­ждал известный психолог и социолог Э. Фромм, - является вопиющим... В сущности ... рассмотрев ... отношения между народами ... можно прийти к выводу, что объективность - это исключение, а иска­жение, обусловленное самолюбованием, в большей или меньшей степени является правилом». Выходит, что казачество было таким исключением, причем пронесло соответствующие особенности своего сознания через века.

Отношение казаков к входившим в их среду иноэтническим элементам в литературе обычно определяется, как терпимость. Однако, на наш взгляд, это понятие, как бы подчеркивающее некоторую вынуждённость и снисходительность отношения, необходимость терпеть и потакать, отражает не все нюансы межэтнической ситуации внутри Войска. Здесь уместно более понятие «толерантность», но не в старом его понимании, которое идентично терпимости, а в новейшем, расширительном толковании (в духе Декларации принципа толерантности ЮНЕСКО 1995 г.): взаимность, добрососедство, доброжелательность, право каждого сохранять свою индивидуальность, но, разумеется, что касается казачества, в рамках общих правил, принятых в Войске Донском, и при обязательном соблюдении базовых казачьих ценностей.

Одна из основ казачьей толерантности является исторической и вытекает из особенностей самого происхождения казачества. «Обыкновенно, - писал на этот счёт П.В. Голубовский, - борьба (подобная казачьей.) производит ненависть ко всему, что не составляет «нашей, моей» нации; она имеет следствие, консерватизм в нравах и обычаях, не допускающий никаких уступок… Но (у казаков) мы этого не видим. Эта национальная терпимость, оказываемая запо­рожцами и донцами, есть традиция глубокой древности. Никто из них не сказал бы, почему он так смотрит на других людей не одной с ним нации, потому что эта оригинальная черта срослась с ним и, нам ка­жется, ведет свое начало с того времени, когда действовали предшественники запорожцев и донцов, их отцы по духу, первые организаторы казачества, бродники и берладники, в общину которых вошли и тюркские, и, вероятно, всякие другие элементы».

Казачья толерантность, как мы полагаем, в первую очередь объяс­нялась демократическим устройством Войска Донского и предшест­вовавших ему форм организации вольных людей, тем, что казачья идея свободы, равенства и товарищества оказалась для этих людей, сплотившихся в уникальное сообщество, выше всех прочих идей, в том числе идей народности, сословности, церковности и т.д. Именно эти обстоятельства были первичными, а открытость, рационализм, способность к культурному общению — вторичными, проистекавшими из первых. Например, связь между этнической пестротой и демо­кратическим устройством у казаков проводит Н.А. Миненков, кото­рый видит её в том, что этнически пестрая общность, по-видимому, формировала такие необходимые для демократического устройства стороны общественного сознания, как терпимость, умение уважать интересы соседа, принадлежащего к другому этносу и иной культуре, и уживаться с ним в рамках единой социальной общности»

Заметим еще, что рассматриваемая толерантность была присущая не одним только донским казакам, но и всем остальным, имевшим весьма сходное общественное устройство, и это подчеркивается по­стоянным присутствием в других казачьих сообществах многих каза­ков неславянского и нерусского происхождения, даже в большом от­носительно числе, чем на Дону. В начале ХХ в. соотношение русских по происхождению и «обрусевших» казаков, с одной стороны, и каза­ков с нерусским родным языком, с другой, выглядело приблизительно так: в Войске Донском — 50 к 1, в Уральском, Сибирском и Семире­ченском войсках — 16 к 1, в Оренбургском войске — 13 к 1, в забай­кальском войске — 12 к 1. Тогда же в Кубанском войске соотношение русских и украинских по происхождению казаков составляло пример­но 4 к 5. Кубань, навсегда соединившая представителей двух казачьих сообществ, дала прекрасный пример братских отношений донцов и запорожцев. «При резких противоречи­ях, существовавших между различными сословными группами на Ку­бани, — отмечают этнографы, — ... не замечалось национального антагонизма между русскими и украинцами (потомками донских и запорожских казаков )»

Сказанное не означает, что в Войске Донском на бытовой почве не случались определенные «нестыковки» в отношениях казаков разноэтничного происхождения_, скажем, «обычных» казаков и казаков-калмыков из-за кражи лошадей и скота. Но эти моменты не следует драматизировать и преувеличивать. Иначе получится, как в мемуарах выполнявшего «классовый заказ» красного героя гражданской войны О. И. Городовикова где, после живописания плохого отношения к нему, казаку-калмыку, «обычных» казаков, сослуживцев по взводу, и упоминания об отсутствии «правового равенства с остальными казаками», читатель вдруг с удивлением узнаёт, что автор становиться взводным урядником, а затем и командиром взвода (правда, другого), в котором его подчиненными оказываются «остальные» казаки.

Поскольку казачество, как заметил И. В. Быкадоров, в принципе являлось «равноправным братским сожительством разных народов (национальностей), его составляющих», получалось, что «идеология, психология, формы гражданственности, духовное сродство, взаимное тяготение» были «более едины и тождественны у… донца - христианина и у донца - буддиста, чем между первым и… великоруссом». Характерны наблюдения профессора В.В. Богачева, сделанные во время «странствий по задонским степям» и нашедшие отражения в его географии Донской земли: при негативном отношении к русским «иногородним», донские калмыки имели «добродушное расположение» к «остальным» казакам. Оно было заслуженным, поскольку казачество в целом уважало «казачий выбор» донских калмыков, их культурно-бытовые и религиозные особенности. Донская «противоламайская» миссия - это порождение позднего времени и к тому же, весьма слабое результатами.

Еще атаман С.П. Кочет в 1705 г. подчеркивал, что между казаками «никакого посмеханья друг другом нет». К случавшимся все же в повседневной жизни оскорблениям, связанным с происхождением того или иного донца, Войсковые и местные власти относились однозначно отрицательно и при выявлении подобных случаев решительно наказывали виновных. В обществе насаждалось мнение: человек, ставший казаком хотя бы вчера, сегодня - казак со всеми вытекающими отсюда последствиями и без всяких изъятий. Ни новые казаки, попадавшие в общий «котел» ассимиляции, ни казаки из отдельных этнических групп не ограничивались в правах и обязанностях. Больше того, Войсковые власти старались поощрять верную и усердную службу этих донцов, в частности, почетным определением их в состав станиц, выезжавших в Москву, а также при распределении государева жалованья и наград. Отказы Войска Донского присягать царю из-за невозможности для многих казаков-нехристиан целовать крест можно рассматривать не только как уловку войсковых властей, но, в определенной степени, как проявление уважительного отношения к своим нехристианам.

«Положение 1835 г.», отражая Войсковое право, гарантировало Дон­ским калмыкам свободу вероисповедания и неприкосновенность всех относившихся к нему обрядов, равенство с другими казаками в отбы­вании службы и повинностей, в получении образования, внутреннее самоуправление на уровне сотен (будущих станиц) и ниже, право «первой степени расправы» (суда) и др. Войско даже предоставило кaлмыкам льготу в прохождении обычной казачьей службы, оформленную законом 1828 г., разрешив заменять пребывание в воинских частях (как правило, далеко за пре­делами Дона) исполнением обязанностей табунщиков при станичных и частных конских табунах. Калмыки, интегрированные в Войске Донском, являлись неотъемлемой частью Донского казачества, и поэтому встречающееся в литературе разгра­ничение донских калмыков и «действительных» казаков следует расценивать, как некорректное.

В XVIII - XIX в.в. иноэтничное происхождение и нехристианское вероисповедание казаков не служили препятствием для продвижения по службе, если, конечно, у них проявлялись не только способности к усвоению казачьего образа жизни, но и соответствующие таланты. Отнюдь не единичны случаи, когда такие казаки становились старши­нами, то есть, приобретали высшее в то время звание в Войске Дон­ском, дававшее возможность командовать казачьим полком. Напри­мер, в списке старшин на 1 января 1789 г. значатся несколько че­ловек, не бывших казаками при рождении:

Характерные примеры такого же рода дает деятельность войскового старшины И.А. Миллера, «родом немецкой нации», подполковника из донских татар Я.А. Асанова, гвардейского полковника азиатского или кавказского происхождения Т.Б. Эльмурзина, полковника И.М. Залещинского (польского происхождения, католика), генерал-майора Д.Г. Бегидова (кабардинца по происхождению, перешел в православие из ислама), генерал-майора И.К. Круликовского (поляка по происхождению, католика), генерал-лейтенанта А.М. Измайлова (турка по происхождению) и др.

Неказачье происхождение в былые времена не мешало особенно одаренным лицам делать очень большую карьеру, вплоть до занятия поста Войскового атамана Войска Донского. Редко в какой стране недавний чужеземец или даже его сын могли, будучи избранными, официально стать во главе еще недавно чужого народа. Даже в начале XXI в. конституции и избирательные законы наиболее демократических стран и их регионов содержат разного рода ограничения для занятия высших выборных должностей (по возрасту, сроку проживания, а то и обязательному рождению на соответствующей территории). Главами же всего донского казачества не раз становились неказаки по происхождению. Среди них были С.Л. Лаврентьев (сын калужского стрельца); И.С. Семенов («сшел с Руси»); Н.В. Шелудяк (родом из Нижнего Новгорода). Упомянем также О.П. Кaлуженина, вероятно, по происходившего из Калуги, И.М. Мартемьянова, имевшего братом крепостного крестьянина и, видимо, вышедшего из низов русского общества, Самаренина (вероятно, из Самары), Ф. Татара и М.И. Татаринова, возможно, имевших какое-то отношение к татарам, К.Я. Яковлева , носившего прозвище Черкес, отчего высказывалось предположение о его кавказском происхождении.

Знаменитый герой Смуты донец И.М. Заруцкий, не бывший, правда, формально войсковым атаманом, но имевший значительное влияние не только на донские, но и на российские дела, был родом из западноукраинского Тернополя, ребенком попал в плен к татарам, от которых, повзрослев, ушел на Дон. Когда во главе Войска стояли уже назначавшиеся лица, наказными атаманами были Д.М. и А.Д. Мартыновы, соответственно сын и внук старшины М.В. Васильева, скорее всего, латыша или эстонца, вывезенного мальчиком во время Северной войны из района между Ревелем и Ригой.

Нет сомнения в том, что донской этнический «котел», механизм, особенности и результаты его работы, конкретные службы людей, «переварившихся» в этом котле, представляют большой исторический интерес и заслуживают внимательного изучения.»

Исследователь этносоциальных и культурно-бытовых особенностей донского казачества XVI - начала XIX в.в., С.В.Черницын, характеризуя его этнический состав, типологию и трансформацию этнокультурных процессов, особо выделил наличие позитивного влияния на формирование его этнических признаков сословной, корпаративной принадлежности. Такого же подхода к оценке соотношения этничности и сословности в культуре донского казачества второй половины 18 - начала 20в.в. придерживаются в своих научных наблюдениях А.А.Озеров, А.П.Скорик и Р.Г.Тикиджьян, Трут В.П.

Этническая неоднородность донского казачества, особенно на раннем этапе его истории конца 16-17в.в., уже давно признается многими авторами. Однако основное внимание уделяется процессам этнической ассимиляции (т. е. постепенному «растворению», стиранию культурных различий) в рамках казачьих общин представителей иных, неславянских этносов, что значительно обедняет картину этнической истории Дона. Рассматривая этническое состояние служилого сословия Области Войска Донского (донского казачества), С.В.Черницын обоснованно выделяет в его составе три основных группы.

Первой и основной группой, является русская, восточнославянская, в которой этническим субстратом( базовым ядром) к XVII столетию являлись великороссы и малороссы. Именно она, в первую очередь, имеется в виду, когда речь идет о донском казачестве. Названная группа уже с XVII в. преобладает в политическом и культурном отношениях, определяя облик всего сообщества. Ее формирование связано со следующими процессами: внутриэтнической консолидации (великорусы, преимущественно из южнорусских уездов) и межэтнической консолидации (преимущественно украинцы, выходцы из Левобережной Слободской Украины, и также – из южнорусских районов, являвшихся русско-украинским пограничьем). А также ассимиляции, которая распространялась на ногайцев, крымских татар, турок, горцев, калмыков (с XVII в.). Сюда же можно отнести выходцев из Европы: греков, поляков, валахов, реже (и преимущественно с XVII в.) немцев, шведов и др.

Второй - может быть названа группа казаков-мусульман, существующая уже во 2-ой половине XVI в. (донские, юртовые, базовые татары). Даже в названиях они противопоставляются своим враждебным для казаков соплеменникам. В составе донского казачества казаки-мусульмане были отдельной группой, сохранявшей культурно-бытовую обособленность и жившей в ст. Татарской, преобразованной в 1860г., после эмиграции значительной части донских татар в Турцию, в одноименный хутор. Сведения о ней ограничены, но можно сказать, что понятие татары носит обобщающий характер. Это не особый татарский субэтнос, а смешанная локальная группа конфессионального(религиозного) характера в составе служилого сословия. Можно предположить, что её основной были ногайцы, также она пополнялась за счет этнических татар, а в XIX в. часты упоминания и о зачислении в её состав горцев, преимущественно адыгов. Данная группа складывается вследствие процессов межэтнической консолидации представителей тюркоязычных этносов и в меньшей степени - ассимиляции горцев. Ислам- как вероисповедание, принадлежность к казачьему сословию и, возможно, ногайский язык, стали факторами ее формирования.

Третья группа – донские (базовые, юртовые) калмыки, которая по численности уступала только русской (донским казакам). Постепенно формировалась с конца ХУ11 в., уже с начала XIX в. им была выделена отдельная территория на юго-востоке земель донского казачества (Калмыцкое войсковое кочевье, Калмыцкий, а затем – с 1884г. Сальский округ). Они сохраняли религиозную обособленность- исповедуя ламаизм(разновидность буддизма), вплоть до 2-ой половины XIX в. - кочевой тип хозяйства и бытовой уклад, пережитки которого наблюдались и позднее в ХХ веке.. Общность донских калмыков-бузаавов формировалась, в основном, благодаря процессам внутриэтнической консолидации, охватывающей калмыков, в разное время причислявшихся к Войску Донскому, и может быть обозначена, как локальная (либо даже - субэтническая)самостоятельная группа калмыцкого этноса.

Названные группы, различаясь по численности, культуре, политическому статусу, являлись основными этническими компонентами служилого сословия Области войска Донского. Подобная картина наблюдается и в большинстве других казачьих сообществ: доминирующее этническое ядро, являющееся русским субэтносом (либо локальной группой) и интегрированные в то или иное Войско (сообщество) неславянские образования. Поэтому целесообразно терминологически разграничивать в научных построениях сословный и этнический уровни. Например, термин «донское казачество» использовать для обозначения всего служилого населения (сословия), а «донские казаки» - только применительно к его восточнославянской, преобладающей части, являющейся субэтнической группой русских.

В современной литературе по истории и культуре казачества роль сословного фактора чаще всего оценивается отрицательно. Особенно это наблюдается в казачьей периодике, отражающей идеологию современного возрожденческого движения. Не отрицая и некоторых негативных последствий сословной принадлежности, хотелось бы акцентировать внимание и на позитивных, системообразующих аспектах сословно-карпаративного фактора развития.

Во-первых, сословные рамки казачьей корпорации ограничивали контакты с родственным населением, что предотвратило возможное растворение в нем казаков, способствуя укреплению их внутриэтнической консолидации. Это соответственно приводило к уплотнению культурно-бытовых связей внутри самой группы, т.е. сохраняло самоидентификацию, культурно-этническую особость от других иноэтничных и иносословных копарций.

Во-вторых, сословные признаки (обязательная военная служба, землепользование, военная форма) в итоге сами постепенно стали важнейшими составляющими элементами традиционной казачьей культуры и существенными стереотипами самосознания донских казаков конца XVIII-го - начала XX века.Эти выводы совпадают с результатами исследований истории и культуры донского казачества 19- начала 20в.в. проведённых А.П. Скориком, Р.Г. Тикиджьяном, М.А.Рыбловой.

Казачество – это сложное социокультурное русское сообщество. Именно такое определение казачеству на современном этапе дают А.И.Козлов и А.А.Козлов. В статье «Российское казачество: краткий анализ ближайшей истории и перспективы»[i] они констатируют факт, что к концу 80-х годов 20-го века казачество подошло разбитым и раздробленным. На их взгляд, возрожденческий процесс начался с весьма низкого теоретического уровня. Началу острой дискуссии в обществе послужили постулаты, сформулированные Союзом казаков (создан Учредительным Большим Кругом, состоявшимся в Москве 28-30-06-1990 г.). В числе первоочередных задач было провозглашено восстановление «казачества как этнической формации». В чём состоит ошибка в формулировке этой задачи? Казачий этнос складывался в течении нескольких столетий, но полностью сложиться не успел по ряду объективных причин. Дореволюционное казачество представляло собой сложное социальное явление, в котором переплелись и этнические, и сословные черты, причём вторые заметно преобладали. Официально казачество именовалось сословием, но тогдашние руководители России не учитывали в полной мере той особенности, что в процессе локальной вековой замкнутости вокруг казачества наслаивались свойства, присущие этносу.

Общепризнанной в науке считается точка зрения, что казачество пребывало в состоянии субэтноса. Современные казачьи лидеры этого не учитывают. Декларируя возрождение казачества как этноса, в действительности они добиваются восстановления казачьего сословия. Установка Союза казаков: казаками считать «потомков казачьих родов», а также уроженцев казачьих областей, желающих «возродить самобытность казачьего этноса», признающих его устав и уплачивающих «членские взносы».

По мнению А.И.Козлова в 3-м тысячелетии восстановление институтов феодализма невозможно и противоречит смыслу социально-экономических процессов. Рыночные отношения вызвали объективное расслоение в среде казачества. Сама по себе полемика вокруг вопроса, считать казачество сословием или этносом, весьма риторична, так как оба ответа в категорической форме неверны. Получается, что казачество и не сословие, и не этнос, а, скорее всего, социокультурное русское сообщество с некоторой долей этнической окраски.

Именно это обстоятельство создаёт предпосылки для вполне реального возрождения казачества, но этот процесс очень длительный. Согласно данным этнографии, этнос формируется на протяжении 10-15 поколений, то есть, приблизительно 250-350 лет. Но, если учесть, что казачество в прошлом уже пребывало в стадии становления субэтноса, то, очевидно, что вполне возможно возрождение его в этом качестве в относительно недалёком будущем.

Однако нужно иметь в виду то, что в обществе будут продолжаться ассимиляционные процессы, которые административно-приказными методами не определяются, так как объективны по сути своей. Приказы и постановления естественного хода событий изменить не могут. Откровенно грубое вмешательство извне в дела казаков способно вызвать тяжёлые последствия. Особенно в этнизации – явлении крайне хрупком, тонком, легко ранимом. Многие меры, предпринимаемые современными казачьими лидерами и под их давлением государственными органами, несут в себе негативный заряд.

Взять хотя бы провозглашённое Союзом казаков «установление особого режима землепользования на традиционной основе». Соседи казаков хорошо помнят эту «традиционную основу», из-за которой в 1918-м году началось кровопролитие. На Юге России, где проживало 70% казаков от их общего числа и где в общей массе населения они нигде не приближались и к его половине, им принадлежало свыше 80% всех земель. Коренные народы задыхались от безземелья, а казаки втридорога сдавали им в аренду свои земельные паи, для обработки которых у них не хватало собственных сил. Всем понятно, что «установление особого режима землепользования на традиционной основе» невозможно без нового передела земли, но совершенно ясно, что первый шаг в этом направлении обернётся взрывом гражданской войны.

Не меньшую опасность таят в себе требования о воссоздании казачьих войск в пределах былых территориальных рамок. Эти амбиции нашли своё воплощение и в названии Донского войска. Теперь его аттестуют как Всевеликое Войско Донское, хотя до 1918-го года так оно никогда не именовалось. Такое название придумал генерал П.Н.Краснов. Он собирался утвердить суверенитет Донской республики на международной арене, но в начале 1919-го года эти замыслы рухнули, а сам П.Н.Краснов открыто перешёл на сторону Германии, где стал под гитлеровские знамёна и в 1942-м году призвал казаков вступить в войну на стороне фашистской Германии против собственного Отечества.

А.И.Козлов и А.А.Козлов критично оценивают характеристику исключительности казачества, в основе которой изображение казачества авангардом России в прошлом, настоящем и будущем. Заносчивость, легкомысленное верхоглядство вызывает негативную реакцию у окружающих народов, порождает изоляцию казаков от остальных россиян. Это бьёт бумерангом по всему казачеству, занимающемуся повседневным трудом. Объективный и беспристрастный суд истории показывает, что не казаки создали Россию, а именно Россия породила казаков, отводя им на каждом этапе своего развития определённое место.

Историк В.А.Матвеев рассматривая феномен казачества, в т.ч. донского, с с позиций теории «российскости», делает вывод, что изначально казачество формировалось как явление социальное, а не этническое, а в XIX-м веке в рамках Российской империи стало обретать ярко выраженные черты сословности. Тем самым процесс был взят под официальный контроль и поставлен в зависимость от государственной инициативы. На протяжении нескольких веков казачество обрело этнокультурное своеобразие, но не превратилось в новый этнос. Оно оставалось частью восточнославянского этноса, но впитало в себя множество компонентов восточных культур и поэтому должно рассматриваться и как явление сугубо евразийское. В то же время этнический и национальный контакты казачества с Россией никогда не прерывались, а, наоборот, даже усиливались из-за массового притока населения из её пределов в места его расселения, которое большей частью попадало в войсковое сословие. Не случайно казаки принимали активное участие в событиях внутри России, в гражданских конфликтах и в отражениях внешних агрессий. В казачестве сословность как бы срослась в одно целое с этнокультурной самобытностью. Российское казачество – это не реликтовый феномен, а достаточно устойчивая специфическая общность, неотъемлемая часть русского народа, имеющая свою этнокультурную самобытность. Эта особенность не исчезла ни при естественном, ни при насильственном расказачивании.

Незыблемость рубежей в противовес враждебности сопредельного мира обеспечивалась казачеством и в последующем. На Северном Кавказе именно за счёт казачьих поселений создавались разделительные линии. Как показал опыт: безопасность в контактных зонах могло обеспечить только казачество как наиболее мобильная в военном отношении и психологически подготовленная к экстремальным ситуациям часть населения. Таким образом, сравнивая оценки казачества, данные А.И.Козловым и А.А.Козловым, В.А.Матвеевым, можно сделать вывод, что феномен казачества, включая донское сообщество, нельзя воспринимать однозначно, в каком-то одном измерении. Он достаточно многослоен и по-разному проявляет себя на всех уровнях этнонациональной идентификации: на этническом – как специфическая часть восточнославянского этноса (или субэтнос), на национальном – как неотъемлемая часть русского народа, на государственно-политическом - как составная часть российского полиэтнонационального гражданского сообщества.

Таким образом на основе последних историко-культурных исследований возможно дать примерную обобщённую характеристику этапов становления и социокультурной трансформации донского казачества.

Итак на современном этапе изучения данной проблемы учёными и исследователями: историками и социологами, этнографами, политологами и правоведами выделяются 4-е основных этапа:

1. 16 – начало 18 века становление донского казачества как полиэтничной(тюркские, славянские, кавказские и др. элементы) социокультурной группы, субэтноса обладающего сознанием этнической и социальной самоидентификации в рамках мужских военизированных сообществ в квазигосударственной атаманско-круговой модели.

2.Первая четверть 18 - начало 20 в.в. трансформация донских казаков в этносословное сообщество (сбэтнос и квазисословие), под воздействием внешних и внутренних факторов в ходе включения в состав Российской империи. Воспроизводство коренных, родовых , т.е. рождённых на Дону казаков в рамках развивавшейся системы семейно-брачных отношений. В течении 150 лет породило очередной феномен - сочетания, переплетения в казачьем культурном архетипе и менталитете устойчивых элементов этничности и сословности, отражавшихся в культурно-бытовых формах общежития и трансформировавшихся традициях. Этничность и сословность проявлялись через культурную самоидентификацию, их уже сложно было бы разделить , как «две стороны одной медали» состоящей из единого сплава.

3.Революция и гражданская война и Советский период истории 1917 – 1991-93гг. Привели к кризису этносословной идентичности в условиях государственной политики расказачивания и социалистической модернизации. Произошла резкая утеря признаков сословности и сословной самоидентификации в 20-30г.г. и дальнейшее угасание этничности через отмирание культурных традиций в 50-80гг.ХХ в.

4.С 1988-1990г. по настоящее время.

Возрожденческое движение на Дону и в России породило феномен оформления «неоказачества» как новой социокультурной корпорации на основе уходящих поколений последних носителей остатков политкультуры казачьего самоуправления и «архаичной» этничности.