Перевод как прикладная лингвистическая дисциплина 145

в лексике способу членения мира на означенные фрагменты [Wierzbicka 1996, р. 15]. Практическое решение проблемы несовпадения отдельных слов по объему значения в разных языках и связанных с этим различий в сочетаемости должны взять на себя двуязычные словари. В настоящее время ведутся работы по составлению компьютерных словарей, фикси­рующих все подобные случаи[4]

1.3.1.2. Семантика: грамматические различия. Среди межъязыковых раз­личий, обусловленных несовпадениями в организации языковой струк­туры, в первую очередь значимыми для теории перевода могут оказаться грамматические различия. Наиболее известный пример в этой области принадлежит Р.О.Якобсону [Якобсон 1985в]. Ссылаясь на Боаса, Якоб­сон подчеркивает, что грамматическая структура (в отличие от структуры лексикона) определяет те значения, которые обязательно выражаются в данном языке. В качестве примера он приводит английское предложе­ние / hired a worker, которое не может быть точно переведено на русский язык без дополнительной информации. Поскольку в русском языке ка­тегории глагольного вида и грамматического рода имен существительных не могут остаться невыраженными, при переводе этого предложения мы вынуждены сделать выбор между нанял и нанимал, с одной стороны, и между работника и работницу — с другой. При обратном переводе соответствующей русской фразы (безотносительно к тому, какой из воз­можных вариантов Я нанял/нанимал работника/работницу был выбран) нам опять потребовалась бы дополнительная информация, так как «рус­ский перевод этой фразы не дает ответа, нанят ли этот работник до сих пор или нет (перфектное и простое время), был ли этот работник (ра­ботница) какой-то определенный или неизвестный (определенный или неопределенный артикль). Поскольку информация, которой требуют ан­глийская и русская грамматические структуры, неодинакова, мы имеем два совершено разных набора ситуаций с возможностью того или иного выбора; поэтому цепочка переводов одного и того же изолированного предложения с английского языка на русский и обратно может привести к полному искажению исходного смысла» [Якобсон 1985 в, с. 365]. Ср. ме­тафору С. О. Карцевского, уподоблявшего ситуацию обратного перевода многократному обмену валюты по невыгодному курсу.

В самом общем виде проблему передачи грамматических категорий можно представить следующем образом: в языке L₁ есть некая граммати­ческая категория, а в языке L₂ нет, и наоборот. Например, в английском языке есть категория определенности-неопределенности, выражаемая ар­тиклями, а в русском нет. Означает ли это, что этой категории всегда должен быть найден некоторый, не обязательно грамматический, аналог при переводе с английского на русский? Это разумно делать только в том

случае, если значение грамматической категории оказывается коммуни­кативно значимым. Например, словосочетание on the table в зависимости от ситуации может переводиться и как на столе, и как на этом столе.

В обратном случае, например, при переводе с безартиклевого язы­ка на языки, использующие артикли, при отсутствии коммуникативной значимости постановка артиклей регулируется стандартными граммати­ческими правилами, которые могут отличаться от языка к языку. Напри­мер, русское предложение Он студент переводится на немецкий язык как Er ist Student (без артикля вообще), а на английский Не is a student (с неопределенным артиклем).

1.3.1.3. Семантика: грамматические различия как фактор метафоризации. Чи­сто грамматические категории могут «лексикализироваться», т. е. осмы­сляться как содержательно значимые, ср. указание Якобсона на то, что Репина в свое время удивил тот факт, что немецкие художники изо­бражают грех в виде женщины (die Sünde). Русская смерть — старуха с косой, немецкая смерть — der Sensenmann, поскольку русское слово смерть — существительное женского рода, в то время как немецкое der Tod «смерть» — мужского рода [Якобсон 1985 в, с. 366].

Наиболее очевидна потенциальная значимость подобных различий в переводе художественных текстов, на что указывает Л. В. Щерба в сво­ем анализе лермонтовского перевода «Сосны» Генриха Гейне: «(...) со­вершенно очевидно (...), что мужской род (Fichtenbaum, а не Fichte) не случаен и что в своем противопоставлении женскому роду Palme он создает образ мужской неудовлетворенной любви к далекой, а потому недоступной женщине. Лермонтов женским родом сосны отнял у образа всю его любовную устремленность и превратил сильную мужскую любовь в прекраснодушные мечты» [Щерба 1957, с. 98-99][5].

Естественно, значимость персонификаций подобного рода варьи­рует в зависимости от авторской интенции. Ср. следующий отрывок из эссе Ортеги-и-Гассета «Блеск и нищета перевода» (1) и его перевод на немецкий язык (2), выполненный К. Райе:

(1) исп. (...) у si yo digo que рог Oriente', lo que mis palabras (...) propiamente
dicen es que un ente de sexo varonil y capaz de actos espontâneos — lo llamado 'soi' —
ejacuta la accion de 'salir'.

[Ortega y Gasset 1956, p. 64]

(2) нем. (...) wenn ich sage: 'die Sonne geht im Osten auf, dann besagen meine
Worte eigentlich, daß ein Wesen weiblichen Geschlechts und spontaner Handlungen
fähig, — das, was wir 'Sonne' nennen — die Handlung des 'Aufgehens' vollzieht.

(Пер. на нем. [Reiß 1995, S. 53])