Гештальт для социальных работников

Едва появившись на терапевтическом пейзаже, Гештальт сразу же пробуждает определенный интерес у социальных работников: воспитателей, сотрудников служб социальной помощи, директоров учреждений для трудных детей и подростков, семейных консультантов и т.д.

Как объяснить столь значительный успех? Что особенного или нового дает им Гештальт по сравнению с традиционными подходами психоаналитического, психосоциального или бихевиористского толка? Ведь, скорее всего, их привлекает не новизна этого метода, а его особая адекватность их профессиональным потребностям.

В самом деле, во-первых, это гибкий и поливалентный метод:

· который соответствует выразительным возможностям самых разных клиентов благодаря использованию простых и одновременно разнообразных языков: вербального, телесного, метафорического (игра, креативность, рисунок...), что позволяет применять его в работе с детьми, подростками или взрослыми, принадлежащими к самым разным культурным слоям;

· с которым можно работать в самых разных ситуациях и условиях: в режиме поддержки или индивидуальной терапии (режиме консультирования или ходе терапии), малой группе (семейная терапия), группе (учреждениях или центрах социальных служб), обычном социальном окружении (так называемой «открытой» среде или рамках повседневной профессиональной деятельности);

· который одновременно учитывает интрапсихическое функционирование личности и ее интерпсихическое функционирование в окружающей ее среде, и даже функционирование самой этой среды (социо-Гештальт).

Во-вторых, Гештальт, по-видимому, соответствует не только объекту интереса социального работника (его клиенту), но, кроме того, чрезвычайно подходит самому субъекту (социальному работнику).

По сравнению с психоанализом, еще достаточно распространенным среди работников этой сферы, Гештальт снабжает их теорией и методологией, которые они могут напрямую использовать в своей повседневной работе. Он поощряет, в частности, развитие одновременно активного и недирективного поведения в отношении клиента: его внимательное сопровождение в проявляемых им потребностях и поиске им его собственных решений, в необходимом прояснении незавершенных или не до конца исследованных ситуаций.

Социальный работник редко может оставаться благожелательно нейтральным или находиться просто в состоянии позитивной эмпатии. Он часто оказывается вовлеченным, ему приходится выражать свое мнение, даже если при этом он бдительно следит за тем, чтобы не навязывать его другому. Как мы уже говорили, Гештальт называет подобное отношение контролируемым участием и поощряет его как помогающее стимулировать выработку собственной точки зрения самим клиентом-партнером.

Социальный работник концентрируется на доступном для наблюдения настоящем, а не на прошлом своего клиента; он ведет свою работу, чаще всего исходя из существующих отношений и конкретной повседневной социальной реальности, а не из фантазий. Он, как правило, скорее стремится помочь клиенту обнаружить и исследовать свои скрытые ресурсы, свой потенциал неиспользованных богатств, чем анализировать причины своих трудностей, проблем или неудач. Его больше заботят ростки надежды на будущее, чем тягостные следы прошлого. Такое отношение — одна из основных составляющих гештальтистской философии и практики.

Гештальт-метод, кроме того, побуждает социального работника к терпеливому и уважительному отношению к защитной системе клиента. Проявляя интерес к симптомам страдания, идущего изнутри личности или из общества, социальный работник вместе с тем постоянно внимательно выделяет возможные вторичные выгоды поведения клиента.

В социальных службах обычно рассчитывают на результаты работы средней продолжительности (от нескольких месяцев до нескольких лет): никто не надеется на мгновенное чудесное излечение, однако работники этих служб стараются не вязнуть в отношениях, закрепляющих ситуацию поддержки и даже взаимной зависимости.

Итак, Гештальт может помочь социальному работнику в самых разных планах:

· лично ему самому, ибо именно на нем отзываются те проблемы, с которыми он оказывается рядом (страдания, болезни, психические расстройства, социальные трудности, безработица, смерть...), находясь в пространстве конфликтов и противоречий, в центре индивидуальных и коллективных проблем;

· в его работе, ибо основные принципы Гештальта соответствуют рамкам его деятельности;

· его клиентам, так как предлагаемые достаточно гибкие техники соответствуют потребностям и возможностям клиентов, находящихся в самых разных ситуациях.

Значит ли это, что социальный работник, сам того не ведая, является Гештальт-терапевтом? Лично я не стал бы так говорить, однако несколько конкретных примеров применения Гештальта в повседневном контексте общественно-воспитательной работы четко указывают на совместимость этих двух подходов.

Я выбрал несколько примеров тех простых и спонтанных терапевтических интервенций, которые в большинстве своем разворачиваются на обычном рабочем месте вне всякой особой подготовки или специфической обстановки. Ведь для некоторых социальных работников, обучающихся Гештальту, речь идет не о смене профессии (например, стать психотерапевтом), а о приобретении дополнительных знаний с целью лучшего выполнения своей работы.

Письмо от отчима

Пятнадцатилетний Лоран недавно получил очень жесткое письмо от своего отчима, отставного военного. Отчим заканчивает свое письмо так: «Я узнал, что ты снова впутался в кражу!.. Впредь чтоб ноги твоей больше не было в моем доме! А если ты когда-нибудь вернешься, то я прижму твои грязные воровские пальцы в двери, как я уже однажды это делал... но на этот раз я пойду до конца, чтобы ты больше никогда не смог ими пользоваться...»

Лоран растянулся на кровати, лицом вниз, сжав кулаки. Он рыдает и кричит:

— Сволочь, я ему покажу!.. Ведь это не его дом! Какого черта он туда притащился, нечего ему портить жизнь моей матери... Это мой дом! И я вернусь к себе!

Лоран, во власти нервного приступа, плачет и кричит все громче и громче. Воспитатель пытается его успокоить:

— Да ну, брось! Твой отчим написал это в приступе гнева... Ничего у него не получится. Ничего он не сделает.

— Да что тебе известно! — говорит Лоран и начинает вопить еще сильнее. — Ты не знаешь моего папашу: это грязная скотина! Старый садист! Он только ждет случая: когда-нибудь он меня убьет!..

Чем больше воспитатель пытается успокоить его, тем больше Лоран нервничает, чувствуя себя одиноким и непонятым. К нему подходит воспитательница, работающая в Гештальте, и предлагает ему вести себя противоположным образом:

— Плачь сколько ты хочешь, Лоран! Ты имеешь полное право быть грустным и раздраженным. А если у тебя есть гнев, то кричи... ты даже можешь ударить!

Теперь Лоран начинает вопить во всю мочь, и как попало колотить свою подушку.

— Он сильнее меня, этот мерзавец! Но я убью его!.. Я вернусь к себе и буду защищать мою мать!.. Сволочь! Вот тебе! На, получай по роже!...

Воспитательница побуждает его кричать, проявлять свои чувства всем телом и голосом. Через несколько минут он успокаивается, глубоко вздыхает, а затем долго рассказывает о матери, отчиме, бурном прошлом и личных планах по скорейшему обретению автономии.

В этом примере была использована обычная техника усиления ощущений, что ведет к проявлению эмоции. Эта техника позволяет избежать преждевременного обрыва цикла и сопровождать подростка в приступе гнева, исследуя это чувство, а не подавляя его.

Два лица клоуна

«Давиду одиннадцать лет. С двух лет он живет у приемных родителей и продолжает вытворять глупости: он бьет кафельные плитки, прокалывает шины, ворует кур, поджигает колосья в полях и т.д. И он полностью отрицает все свои проступки. Его приводят на консультацию. Он сидит не разжимая рта, с насмешливой улыбкой на губах... И я в тишине рассматриваю его лицо, а затем вслух говорю о его диссимметрии. Левая сторона очень отличается от правой: большая ноздря, на губе какая-то точка... Давид улыбается:

— Да я это знаю... а еще у меня родинка на щеке! Тогда я ему предлагаю нарисовать себя. Он рисует всего себя, воспроизводя на рисунке диссимметрию своего лица, сам удивляясь, заметив, что он перенес ее на все свое тело. Он заявляет:

— А левая сторона не двигается, она некрасивая, она не может ни ходить, ни шевелить рукой... Правая сторона намного живее, она может двигаться, выходить на улицу, играть...

И на самом деле, Давид начинает «жить», только выходя за стены дома. У своих приемных родителей он не смеет пошевелиться — так же, как его левая половинка. Я ему советую снова составить при помощи ножниц, клея, цветных карандашей более гармоничное тело, в котором было бы больше единства... На своем автопортрете он изобразил себя с высунутым языком.

— Он — клоун,— объясняет Давид,— и он показывает мне язык.

И в самом деле, настоящий Давид словно скрыт за маской клоуна, он как будто отрицает реальность, отказываясь признаться в своих глупостях. На последующих сеансах мы будем работать с этим клоуном, а потом с совсем противоположным ему персонажем («грустной старой дамой»), а затем с персонажем, представляющим «не клоуна и не грустного человека». Он нарисует каждую из этих разных своих частей, заставит их говорить, играть, а затем прокомментирует свое собственное повседневное поведение(Van-Damme P. Gestait et psychotherapie de groupe d'enfant. Paris EPG juin 1985).

Этот отрывок иллюстрирует работу по интеграции противоположных или взаимодополняющих полярностей, которая велась с использованием креативных средств и драматического проигрывания.