Завершение Ефесского собора 431 г. миром 433 г.

Разогнанный вселенский собор не мог дать достойного покоя церкви. Но покой может достигаться и не формальным собором, а, так сказать, будничным соборованием, совещаниями, сговорами, приватными встречами, но только не тем полузатушенным и чадившим пожарищем, который получился в Ефесе.

Епископат не нашел путей к скорому изживанию этого вселенского соблазна. Императорская власть, не сумевшая организовать собор, чувствовала, однако, свою особую вину и решила использовать свой канонический авторитет, чтобы побудить, мобилизовать богословские партии на новый сговор. Дело было почти безнадежное. Инстинкт подсказал императорской власти пустить в ход силу внешнего давления. Β данном случае, надо признать, такой метод оказался уместным, своевременным и привел к желанному результату. Внешние давления, как физические наказания детей, в принципе нежелательные, иногда бывают спасительными.

Сначала двор попытался исчерпать все методы “главноуговаривания.” И в Антиохию к митрополиту Иоанну, и в Александрию к Кириллу были посланы императорские письма, приглашающие их приехать в Никомидию. Христополь и Никомидия считались предместьями столицы с дворцами для императорских резиденций наподобие наших Гатчины и Царского Села. Но приглашаемые отказались. Тогда двор переменил план, уточнил условия примирения. Пусть “восточные” осудят своего Нестория, a Кирилл — свои анафематизмы. И условие это предложено было не на бумаге, a через живые уговоры императорского посланца. На трибуна и нотария Аристолая была возложена миссия поехать и лично “нажать” на обе ссорящиеся стороны. Миссия, казалось, безнадежная. Прошло уже больше года после Ефеса. Неугомонный борец Кирилл хорошо был осведомлен, что императорский двор не успокаивался на позиции незалеченной раны церковного раскола, что предстоит еще какая-тο ревизия его ефесской соборной “победы.” Поэтому Кирилл, по методу своего дяди Феофила, не переставал подкупающими дарами обогащать столицу и истощать александрийскую казну. Сохранилось письмо Кириллова архидиакона Епифания к Максимиану Константинопольскому с приложением списка даров и издержек александрийской церкви, которая была положительно ими истощена, что вызвало ропот и жалобы клириков на эту изнурительную войну. Епифаний умоляет Максимиана немножко помочь им из его Константинопольской казны, чтобы утолить безмерные аппетиты жадных сановников. Он приводит в пример комита Аммония, который кроме уже посланного ему ждал еще ни много ни мало полторы тысячи фунтов — сумма миллионная!

Получили “приличные подарки” и многие другие, вплоть до камердинеров. Особенно нужно было ублажать друга “восточных” препозита Хрисорита, “чтобы не мешал,” и фрейлин Пульхерии, не относящейся к поклонницам Кирилла, Маркеллу и Дрозерию. Кроме денег это были целые транспорты предметов комфорта и роскоши — ковры, коврики, занавески, скатерти, покрывала, подушки, кресла, скамейки и столики слоновой кости, вплоть до живых страусов...

Но императорская миссия Аристолая, по одному свидетельству, имела в резерве и ультиматум в случае упорства сторон — смещение с кафедр и Кирилла и Иоанна и ссылку их в Никомидию “под надзор” двора, с перспективой, конечно, на их сдачу .[23] Двор не ошибся. Это давление увенчалось успехом.

B Антиохии Аристолаю объяснили: все дело в анафематизмах Кирилла. Они — антиохийцы — на примирение с готовностью идут, если Кирилл уберет свои 12 анафематизмов. Старый, уже 110-летний Акакий взял на себя поручение написать Кириллу. Антиохийцы соглашались держаться минимума обязательных догматических формул: только Никейского вероизложения с толкованием его Афанасием Александрийским (в письме к Епиктету). Все другие формулы и толкования не считать обязательными, чтобы как Несториево богословствование отбрасывается, так отброшено было бы и Кириллово.

Кирилл ответил без задора. Он объяснял свои 12 анафематизмов, не заостряя их догматического смысла. Конечно, защищал себя от всякого сродства с арианством и аполлинаризмом. Но на чем неумолимо настаивал — это на полном отвержении Нестория.

Ответ Кирилла Акакию и объяснения насчет 12 анафематизмов произвели в Антиохии благоприятное впечатление. Акакий и Иоанн готовы были начать переговоры с ним. Но, конечно, осталось немало и непримиримых. Среднюю позицию заняли блаж. Феодорит Киррский и Андрей Самосатский. Они соглашались признать самую мысль Кирилла православной, но приданную ей словесную оболочку отвергали как невозможную. Правительство только этого и добивалось. Максимиан Константинопольский тоже продолжал заявлять, что раз Несторий осуждается, то зачем еще навязывать 12 анафематизмов?

Иоанн Антиохийский поручил обследовать весь этот богословский вопрос блаж. Феодориту, a сам послал к Кириллу с очень примирительными письмами дипломатичного Павла Эмесского. к этому моменту, после всех усилий, опытов и тщательной разведки, Кирилл решил пойти на уступки, встретил Павла Эмесского дружественно и решил не навязывать всем своих 12 анафематизмов. Более того — он подписал нижеследующее антиохийское вероизложение, в основных чертах то самое, которое антиохийцы привезли в Ефес и которое тогда “сорвал” Кирилл. Обычно думают, что текст его написан Феодоритом. Но Болотов доказал (в рецензии на исследование Глубоковского), что скорее всего в этой редакции оно может быть приписано Павлу Эмесскому. B основе это же исповедание антиохийцы привозили и в Ефес, но неистовый Кирилл сорвал самую возможность его прочтения. A теперь он подписал и чуждые ему выражения: “две природы,” человечество во Христе — “храм” Божества. Все это вскоре в Халкидоне было очищено, поправлено и стало более уточненным вероопределением IV Вселенского собора.