Застывшее и подвижное

В этой главе речь пойдет о соотношении моды и социального рас­слоения, о взаимном влиянии моды и социальных групп. Ведь и про­изводители, и распространители, и потребители в моде — это соци­альные роли, исполняемые различными, в высшей степени разнородными социальными группами.

В истории социальной мысли и культуры, в современных исследо­ваниях можно найти самые разнообразные суждения о том, какие имен­но группы участвуют в моде и какова их соотносительная роль. Тем не менее наиболее фанатичные участники моды, как правило, описыва-

лись в выражениях весьма нелестных. Еще французский писатель Л. С. Мерсье (1740-1814) утверждал: «Жрецами моды являются глуп­цы; они чтут ее и на все ее забавы смотрят как на непреложный за­кон» '. Согласно одному американскому автору 1930-х гг., фанатики моды делятся на две группы. Во-первых, это молодые люди из состоя­тельных семей, следующие моде вследствие неопытности, слабой се­мейной дисциплины и избыточной энергии. Во-вторых, это жертвы взрослого инфантилизма, неврастеники, слабоумные и просто никчем­ные люди, участвующие в моде по причине неспособности к другой, более серьезной деятельности².

Но было бы, разумеется, глубоко ошибочным считать большинство участников моды ее фанатиками и видеть в них столь отталкивающие черты; в противном случае у слишком многих людей пришлось бы при­знать черты психической или социальной патологии. Мода — «нормаль-нос» социальное явление, стало быть, и поведение основной массы ее уча­стников «нормально». Поэтому в ней участвуют не какие-то особые катего­рии людей, а самые разнообразные социальные группы, классы и слои.

Положение о том, что участие в моде служит одним из выражений принадлежности человека к опреде­ленному классу или социальному слою, т. е. его социального статуса, стало едва ли не социологическим трюизмом. Мода способствует ин­теграции внутри «высших» классов, слоев и групп и в то же время их отделению от «низших». Таким образом, мода является не только выра­жением, но и фактором социальной дифференциации. Еще немецкий социолог Г. Зиммелъ (1858-1918), один из наиболее тонких аналитиков моды, утверждал, что «всякая мода есть всегда классовая мода...»^:!

¹ Мерсье Л. С. Картины Парижа. - М.; Л., 1935. - Т. 1. - С. 405.

² Pitkin W. The Consumer. His Nature and his Changing Habits. — N. Y.; L.,1932.-P. 68-69.

³ Зиммелъ Г. Психология моды: Социологический этюд // Научное обозре­ние, 1901. — № 5. — С. 46. Впрочем, некоторые западные социологи отверга­ют этот тезис. Согласно Р. Кёнигу, например, «мода, в сущности, чужда клас­совой системе» (Konig R. Sociologiedelamode. Paris, 1969 — P. 117). При этом,правда, выясняется, что для Р. Кёнига «класс — это разновидность касты»(Konig R. Sociologiedelamode. — P. 138) — утверждение довольно странноес точки зрения современной социологии.

Но положение о связи моды с социальным статусом, групповой и клас­совой структурой нуждается в конкретизации, и специфику этой связи еще предстоит выяснить. В самом деле, ведь социальная дифференци­ация проявляется, разумеется, не только в моде, но и в таких «антимод­ных» регуляторах, как обычай или право. Не будем забывать, что имен­но они, а не мода, фиксировали главным образом социально-статусные различия посредством одежды, украшений, домашней обстановки и дру­гих элементов бытовой культуры во многих обществах, в частности в европейском, вплоть до XIX в. Обычай и право более жестко, чем мода, закрепляют определенные культурные образцы за теми или иными со­циальными группами, благодаря чему принадлежность людей к этим группам легко узнается даже по чисто внешним признакам.

В этнографии и истории культуры известно бесчисленное множе­ство фактов, подтверждающих последнее положение, причем встреча­ются они в самые различные эпохи и в самых различных районах зем­ного шара. Еще Г. Спенсер, опираясь на большой этнографический материал, отмечал, что во многих первобытных и древних обществах лишение одежды, отсутствие ее становится отличительным признаком пленника, обращаемого затем в раба; напротив, наличие одежды, и, по возможности, большее, — признак завоевателей, знати. «Где низшие лица одеты, там высшие отличаются тем, что носят больше одежды, чем первые. Кук рассказывает о жителях Сандвичевых островов, что большое количество одежды служит у них признаком высшего поло­жения; то же говорит он и о тонганах; о таитянах же он рассказывает, что высшие классы обозначают свой ранг тем, что носят массу одежды к своему великому неудобству. Подобный же случай встречается и в Аф­рике» '. Одновременно возникают различия в форме одежды, материа­ле, цвете². У сингалов, основного населения Шри Ланки, длина одежды традиционно символизирует социальный статус, и человек высокого ранга никогда не наденет шорты³. Во многих африканских обществах прическа формируется не под влиянием моды, а под воздействием обычая, и обозначает, помимо прочего, социальную или этническую принадлежность человека⁴. В античную эпоху «вещь отмечала соци-

¹ Спенсер Г. Начала социологии (обрядовые учреждения). — Киев, 1880. —С. 286.

² Там же. — С. 287.

³ Краснодембская М. Г. У сингалов: открытие повседневности // Советскаяэтнография, 1981. — № 5. — С. 135.

⁴ Корочанцев В. Загадки африканской прически // Азия и Африка сегодня. —1982. -№ 2.

альный статус, была его символом» '. Например, чем выше был соци­альный статус свободного римлянина, тем больше был размер носи­мой им тоги; рабы, чужеземцы и ссыльные вообще не имели права ее носить².

Особенно жесткую связь культурных образцов с социальным ста­тусом обычай и закон устанавливают в сословных и кастовых обще­ствах. В условиях господства сословного строя, например, в средневе­ковой Франции, неравенство считалось естественным и закономерным, а идея равенства казалась кощунственной. «Дворянство, отличавшее­ся от народа своим рангом, представлялось принадлежавшим к другой породе: требовалось основательно поразмышлять, чтобы обнаружить, что дворянин — такой же человек, как остальные. Об этом едва догада­лись к XVIII в., и осмелится сказать это было скандалом, проявлени­ем распущенности»³.

В Западной Европе в средние века по­требление самых разнообразных благ, от одежды и мебели до продовольствен­ных продуктов, строго регламентиро­валось в соответствии с местом в со­словной иерархии. «Костюм — один из важнейших признаков социального ста­туса на протяжении всего средневеко­вья, — пишет А. Л. Ястребицкая. — Он определял принадлежность человека не только к классу или сословию, но и к со­циальной группе. Свои особенности в одежде имели университетские и цехо­вые корпорации, городской патрициат, представители свободных профессий (врачи, например, носили замшевые перчатки и береты)»⁴. Предста­вителям низших сословий было запрещено носить одежду ярких цве­тов; они были обязаны ограничиваться серым, черным, коричневым, тогда как знать одевалась в зеленое, синее, красное ⁵.

¹ Буровик К. А. Родословная вещей. — М., 1985. — С. 45.

² Там же. — С. 45-46.

³ Goblot Е. La Barriere et le niveau. Etude sociologique sur la bourgeoisie fran-?aise moderne. Nouv. ed. — Paris, 1967. — P. 4.

¹ Ястребицкая А. Л. Западная Европа XI—XIII веков. Эпоха, быт, костюм. — М., 1978. - С. 86-87. ⁵ Там же. - С. 80.

Возможности потребления разбогатевших простолюдинов ограни­чивали многочисленные «законы против роскоши», нарушение кото­рых наказывалось зачастую весьма строго. Французский король Фи­липп Красивый (1285-1314) запретил горожанам носить горностай, белку и некоторые другие виды меха, украшать одежду золотом и дра­гоценными камнями, пользоваться восковыми свечами и даже устано­вил максимальное количество блюд, которое горожане могли подавать у себя дома¹.

Разным сословиям в средние века предписывалось спать на разных видах кроватей². Согласно королевскому указу, во Франции дрессуар (подобие буфета) с двумя полками разрешалось иметь барону, с тре­мя — графу, с четырьмя — герцогу³.

Столь же четко выраженный сословный характер носила одежда в добуржуазной России⁴. В частности, обувь «довольно точно позво­ляла судить о социальном положении человека»⁵.

Известный русский ученый П. Г. Богатырев зафиксировал сослов­ную функцию традиционного (т. е. внемодного) костюма в Моравской Словакии⁶.

Итак, обычай и закон в сословном обществе регулируют множество тех явлений, которые в обществе бессословном в значительной мере регулируются модой. Ликвидация сословий и переход к классовому бессословному обществу в результате буржуазных революций озна­чали появление принципиальной и формально юридически признан­ной возможности перехода, во-первых, людей из одного класса в дру­гой, во-вторых, культурных образцов от одного класса к другому. Во втором случае отсутствие традиционных и правовых барьеров создает возможность индивидам, даже не изменяя своего социального поло­жения, сохраняя принадлежность к той же самой социальной группе, заимствовать некоторые культурные образцы, принадлежащие (или принадлежавшие ранее) другим социальным группам. При отсутствии

¹ Ястребицкая А. Л. Западная Европа XI—XIII веков. Эпоха, быт, костюм. —М., 1978.-С. 86.

² Буровик К. А. Родословная вещей. — М., 1985. — С. 151.

³ Там же. — С. 156.

¹ Семенова Л. Н. Очерки истории быта и культурной жизни России. Первая половина XVIII в. - Л., 1982. - С. 137.

⁵ Там же. - С. 127.

⁶ Богатырев П. Г. Вопросы теории народного искусства. — М., 1971. —С. 318-323.

сословий социальные группы могут заимствовать эти образцы друг у друга, обмениваться ими, завоевывать или «красть» их и т. д.

Следует подчеркнуть, что речь идет о заимствовании не всех, а лишь некоторых культурных образцов, причем не главных для данной со­циальной группы. В противном случае она лишается своей идентич­ности, своего группового сознания, иначе говоря, перестает оставать­ся сама собой.

Таким образом, мода в масштабах всего общества возникает только там и тогда, где и когда существует возможность изменения социаль­ного статуса и подражания одних социальных классов и групп другим посредством заимствования определенных культурных образцов. Это заимствование иногда служило одним из средств самоутверждения восходящих классов: таким способом они выражали свое равенство с господствующими высшими классами или даже превосходство над ними. Подобные процессы характерны, в частности, для восходящей к вершинам социальной иерархии буржуазии. С одной стороны, бур­жуа любой ценой присваивают себе высокие сословные звания', с дру­гой, даже сохраняя свою сословную принадлежность, они нередко при­сваивают присущие знати культурные образцы: подражая дворянству, буржуазия тем самым соперничает с ним, доказывает, что ее место в со­циальной иерархии не ниже.

За 10 лет до Великой французской революции один маркиз с него­дованием отмечал, что «все весьма переменилось и... новые буржуаз­ные моды как мужские, так и женские, воспроизводят моды, принятые у людей благородного происхождения»².

В условиях, когда культурные образцы, обозначающие классовую и групповую принадлежность, становятся подвижными, текучими, они уже не столь явственно выражают социально-групповые характери­стики их носителей и различия между ними. Дело, стало быть, не про­сто в том, что мода, как это часто говорится, выражает социально-ста­тусные различия (гораздо более четко они фиксируются такими видами социальной регуляции, как обычай и закон), а в том, что она выражает их подвижными, меняющимися средствами. Такими средствами яв-

¹ «Люди без зазрения совести присваивают себе дворянское звание, — по­добный род воровства, по-видимому, вошел в обычай», — жалуется геройМольера («Мещанин во дворянстве», III, 12).

² Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV-XVIII вв. — Т. 1. Структуры повседневности: возможное и невозможное. —М., 1986. - С. 347.

ляются время от времени сменяемые культурные образцы, выступа­ющие в качестве модных стандартов, «мод».

Как же происходят в моде фиксация, обозначение социально-ста­тусных различий? На этот вопрос отвечает концепция «эффекта проса­чивания вниз», или просто «эффекта просачивания», уходящая своими корнями в работы Г. Спенсера и особенно Г. Зиммеля'. Зиммелевская трактовка «эффекта просачивания» впоследствии неоднократно вос­производилась и в теоретических, и в эмпирических исследованиях; с ее помощью пытались объяснить либо функционирование моды в це­лом, либо отдельные проявления моды². Согласно этой концепции, в капиталистическом обществе господствующий класс, и прежде всего социальная элита, после «просачивания» культурных образцов («мод»), обозначающих их социальный статус, вниз, к другим классам и слоям, сразу же устремляются в погоню за новыми культурными образцами, вводят новые «моды» с целью обозначить и сохранить свою групповую идентичность, сплоченность и в то же время отличие от остальной массы. Последняя же постоянно стремится овладеть «мо­дами» высших слоев, подражать им, во-первых, вследствие престижа, которым элита обладает в ее глазах, во-вторых, вследствие своего стремления к более высокому статусу. Как только масса овладеет и но­выми «модами» — знаками высокого социального статуса, — господ­ствующие слои вынуждены вновь менять знаковые средства своего высокого социального положения, модный цикл возобновляется, и все начинается сначала. При этом общая картина социальной иерархии, естественно, не изменяется: высшие остаются вверху, а низшие — внизу.

В дополнение к этой широко распространенной интерпретации фе­номена «просачивания», как борьбы за знаки высокого социального положения, воплощенные в «модах», была выдвинута гипотеза, соглас­но которой «эффект просачивания» представляет собой механизм под­держания мотивации стремления к успеху, а отсюда и к эффективно-

¹ Спенсер Г. Начала социологии (обрядовые учреждения). — Киев, 1880. —Гл. IX; Зиммель Г. Психология моды (социологический этюд) // Научноеобозрение, 1901. - № 5. - С. 46-48.

² GoblotE. La Barriere et le niveau. Etude sociologique sur la bourgeoisiefrancaise moderne. Nouv. ed. — Paris, 1967. — P. 49-50; Hurlock E. The Psy­chology of dress. An Analysis of fashion and its motive. — N. Y., 1929. — P. 45;Barber В., Lobel L. «Fashion» in women's clothes and the American social system //Social Forces, 1952. - Vol. 31. - № 2. - P. 124-131; Васин E. Я., Краснов В. M.«Гордиев узел» моды // Мода за и против. — М., 1973. — С. 59.

сти в исполнении профессиональных ролей в системе, где отчетливо видимый успех возможен только для немногих'. Индивид, потребля­ющий «просочившиеся» вниз статусно-символические блага, добива­ется тем самым не реального, а иллюзорного по отношению к своему слою повышения статуса. Но с точки зрения его собственной биогра­фии это стремление вполне реалистично и в определенной мере воз­награждается, так как он видит, что обладает вещами, которыми пять, десять или двадцать лет назад могли обладать только люди с более высоким статусом. «Следует, вероятно, сказать, что в той мере, в ка­кой статус определяется понятием потребления товаров и услуг, у ин­дивида не просто существует иллюзия мобильности, но все население продвинулось выше. С этой точки зрения статусно-символические товары и услуги не "просачиваются вниз", а остаются преимуществен­но в неподвижном положении; население же продвигается вверх через иерархию образцов статусно-символического потребления»².

Концепция «эффекта просачивания» отражает реальные, но далеко не все связи моды с процессами социальной дифференциации. Поэто­му у нас нет оснований рассматривать «просачивание» в только что описанном виде как универсальный процесс, объясняющий моду в целом. Хотя движение модных стандартов по социальной лестнице «сверху вниз» весьма распространено, тем не менее существует и об­ратная направленность этого движения, причем масштабы ее все рас­ширяются. Это обстоятельство обусловлено ростом значения «сред­них» и «низших» слоев в современную эпоху, развитием их классового самосознания, общей демократизацией социальной жизни.

Концепция «эффекта просачивания» базируется на представлении о безусловном и автоматически формирующемся престиже социаль­но-экономической и политической элиты и ее ценностей в глазах ши­роких слоев населения. Однако обладание богатством или властью еще не гарантирует этот престиж. Поэтому господствующий класс и его элита вынуждены нередко подражать более «низким» слоям, их от­дельным категориям, заимствуя у них те или иные культурные образ­цы, с тем чтобы не отстать от моды. Далеко не всегда представителей господствующего класса следует рассматривать как инициаторов и, тем более, авторов модных инноваций, как считали многие социологи. Ра­зумеется, благодаря высокому социальному положению и значитель-

¹ Fallen L. A Note on the «trickle effect» // Class, status and power. 2^nd ed. / Ed.by R. Bcndix and S. Lipset. - N. Y.; L„ 1966. - P. 403.

² Ibid.-P. 403.

ному доходу высшие слои могут усваивать модные стандарты в доро­гих разновидностях и на ранних стадиях модного цикла, могут актив­но влиять на содержание и распространение «мод», но и в этом случае зачастую происходит подключение и приспособление к уже сформи­ровавшимся ранее «модам». Уместно вспомнить в этой связи о том, что именно в низах родились и получили первоначальное распростра­нение многие наиболее значительные «моды» нашего столетия: в ра­бочей и крестьянской одежде, в негритянской и сельской фольклор­ной музыке и т. д. Ошибочно полагать, что последующие внедрение и распространение этих «мод», т. е. наделение их в массовом масштабе модными значениями, явились продуктом воли и желания элиты или господствующего класса: последние нередко лишь приспосабливались к реальным потребностям широких масс.

Можно согласиться с выводом известного американского социоло­га Г. Блумера относительно роли престижа элиты в функционирова­нии моды: «Не престиж элиты делает дизайн модным, но, наоборот, пригодность или потенциальная модность дизайна дает возможность престижу элиты присоединяться к нему. Дизайн должен соответство­вать направлению зарождающегося вкуса модной потребляющей пуб­лики. Престиж элиты воздействует на это направление, но не управ­ляет им»'.

Наиболее активное участие в потреблении модных стандартов при­нимают средние слои,что связано с относительной неустойчивостью и подвижностью их социального положения².

В свою очередь, положение это обусловливает формирование неус­тойчивого социально-психологического типа, для которого мода ста­новится важным средством самоутверждения, интеграции и самотож­дественности личности. Постоянное и активное участие в моде, помимо чисто экономических мотивов (у производителей и распространите­лей моды), призвано обозначать принадлежность к более высокому социальному слою и (или) отличие от более низкого. Особое усердие в поиске модных стандартов и следовании им вызывается уязвимо­стью в отношении социальных санкций моды людей, либо стремящихся

¹ BlumerH. Fashion: from class differentiation to collective selection // TheSociological Quarterly, 1969. - Vol. 10. - № 3. - P. 280.

² Этот момент отмечал и Зиммель (Научное обозрение, 1901. — № 5. — С. 51),не обращая внимания на возникающее отсюда расхождение с его собственнойконцепцией «просачивания», согласно которой именно «высшие» слои обра­зуют главные источники распространения новых «мод».

занять более высокое социальное положение, но пока не достигших его, либо уже не уверенных в прочности своего теперешнего положе­ния, либо, наконец, еще не уверенных в прочности недавно достигну­того более высокого положения'.

Напротив, высокое социальное положение элиты делает ее в значи­тельной мере неуязвимой по отношению к санкциям моды и лишает элиту некоторых из стимулов к активному участию в моде, имеющих­ся у средних слоев. «Принц Уэльский может позволить себе надеть соломенную шляпу вместо фетровой, которую обычно носит англича­нин в летнее время, он может восстать против жестко накрахмаленной сорочки в вечерней одежде или появиться на официальном приеме в одежде для отдыха, — писала Э. Херлок. — Все это он может сделать, не рискуя вызвать в свой адрес нелестные отзывы. Но пусть только мистер Никто попробует сделать то же самое, как он тут же превра­тится в мишень для насмешек всего своего окружения. Каждый будет относиться к нему с сожалением, но никто не последует его примеру»².

Таким образом, изображая движение модных стандартов как посто­янное однонаправленное перетекание «сверху вниз», концепция «эф­фекта просачивания» упрощает реальную картину. Кроме того, следу­ет подчеркнуть, что «эффект просачивания» в той мере, в которой он реально существует, не специфичен для моды, но характеризует и другие, внемодные аспекты взаимоотношений между социальными группами, а потому не может служить объясняющим принципом моды в собствен­ном смысле. Согласно Р. Перротту, «эффект просачивания» в целом присущ, например, образу жизни британской аристократии: она «ин­стинктивно» способна изменять некоторые свои культурные образцы в результате овладения ими другими классами, что усиливает ее спло­ченность и устойчивость³. Но это отнюдь не означает, что в данном случае непременно присутствует мода. Речь идет о более или менее закрытой, замкнутой культуре сословия, постоянно охраняющего свою замкнутость посредством замены некоторых своих образцов в случае «захвата» их «чужаками».

¹ «"Парвеню" часто одевается плохо, еще чаще — слишком хорошо» (Gob-lot Е. La Barriere et le niveau. Etude sociologique sur la bourgeoisie franaise mo-derne. Nouv. ed. - Paris, 1967. - P. 58).

² Hurlock E. The Psychology of dress. An Analysis of fashion and its motive. —N.Y., 1929.-P. 7-8.'

³ Perrott R. The Aristocrats: A Portrait of Britain's nobility and their way of lifetoday. - N. Y„ 1968. - P. 266-267.

Итак, «просачивание» —не однонаправленный («сверху вниз») про­цесс, а его «эффект» — это лишь один из эффектов модного изменения наряду с другими. «Эффект просачивания» существует не только в моде и не может рассматриваться как объяснение моды в целом. Но есть явление, которое он объясняет целиком. Это снобизм.

Снобизм может входить в систему модного поведения, а может и не входить. Сущность его как раз и состоит в том, что представители эли­ты (реальной, воображаемой или же в которую стремятся войти) со­храняют приверженность тем или иным образцам только до тех пор, пока они не стали достоянием массы. Стоит последней овладеть ими, как сноб отрекается от этих, ставших «вульгарными», образцов в пользу новых. Таким образом, поведение сноба, вопреки постоянно утверж­даемым оригинальности, автономии и превосходству, глубоко зависи­мо. Оно в сильной степени детерминировано, во-первых, тем, какие культурные образцы поставляются в его распоряжение, во-вторых (при отсутствии сословных и прочих межгрупповых барьеров), степенью распространенности этих образцов: чем выше эта степень, тем выше вероятность и скорость отказа от них у сноба.