Либеральная позиция

Либеральная позиция сводится к оправданию, обоснованию, пропаганде трансплантации как нового направления в медицине. В качестве характерного примера либерального обоснования донорства может быть приведена концепция «физиологического коллективизма», разработанная в 20-е годы А. Богдановым, организатором первого в мире Института переливания крови283. Согласно этой концепции, донорство — это не только новая этическая, но и социальная норма, а переливание крови — один из способов «братания людей» (буквального) и создания из отдельных индивидуумов общества как (опять же буквального) «единого социального организма».

Современные трансплантологи не создают утопических концепций, но стремятся выйти на уровень этических правил и норм своей деятельности. Различные формы рекомендаций и правил, которые принимают специалисты-трансплантологи в границах либеральной позиции, имеют своим фундаментальным основанием два принципа антропоцентризма. Первый касается натуралистическо-прагматического понимания человека, второй — конечности жизни (отрицания бессмертия души).

Расширение практики трансплантации либеральные идеологи связывают с преодолением «мифического отношения к сердцу, как вместилищу души» и символу человеческой идентичности, с преодолением отношения к смерти как «переходному состоянию». Они видят прямую связь между прогрессирующим развитием трансплантации и преодолением общественного психологического барьера в виде традиционно-религиозной культуры с ее системой ритуалов и отношением к смерти. Они полагают, что успех трансплантологии возможен только в условиях «развито го и подготовленного общественного мнения, признающего безусловность гуманистических ценностей по всему кругу вопросов практики трансплантации органов» 284. Среди безусловных гуманистических ценностей особо выделяются следующие три: «добровольность, альтруизм, независимость» 285.

Особое место в либеральной биоэтике занимает понятие «анатомические дары». Подчеркивая «дарственность», т. е. безвозмездность «анатомических даров», либеральная биоэтика пытается преодолеть и исключить возможные экономические мотивы данного поступка. Включение любой формы экономического расчета означает потерю ценностно-значимого, нравственного статуса «дарения». Тем не менее, либеральная биоэтика представлена и попытками объединения «экономической выгоды» и «гуманности». Широко известен аргумент, что высокая цена органов, которую в состоянии заплатить предприниматели, обеспечит донорам стран «третьего мира» нормальный уровень жизни и спасет многих людей от голода. В ряду подобных аргументов оказывается и следующее суждение: «Не должна запрещаться оплата разумных расходов за медицинские услуги, связанные с предоставлением донорского органа (но не за орган)»286 .

«Разумность расходов» и гуманность целей трансплантации могут не вызывать сомнений. Но средства ее реализации, предполагающие экономические отношения по типу «купли-продажи», включая и их превращенные формы («дарение»), с неизбежностью умаляют ее этический смысл. Кантовский критерий этичности — рассмотрение человека как «цели», а не как «средства» — несоразмерен с подобной экономической разумностью и целесообразностью. Именно кантовский критерий этичности положен в основание статьи 1 Закона РФ «О трансплантации», где четко оговорено: «Органы и (или) ткани человека не могут быть предметом купли-продажи».

В Предисловии «Руководству по трансплантологии» академик В. И. Шумаков ставит задачу организации «научно обоснованной пропаганды донорства» 287. Такая постановка задачи, в контексте либерализма, чревата возможностью иметь своим следствием какой-нибудь новый вариант богдановского «физиологического коллективизма». Стремление науки научными средствами обосновать донорство не вполне корректно. Обоснование донорств а — не задача науки, будь то физиология, биология, химия, генетика и т. п. Обоснование донорства — это задача этики, в том числе этики религиозной. Об этом свидетельствует все то же понятие «дарение органов», которое по сути дела представляет собой попытку трансформации традиционно-религиозной идеи жертвы. Консервативная позиция Консервативная позиция менее всего склонна содействовать тому, чтобы современная российская наука вновь вставала на исхоженный советским атеизмом вдоль и поперек тупиковый путь противопоставления науки и веры. Сегодня естествознание получило возможность понять, что действительное различие между наукой и верой является условием их самоценности, и осознать, насколько произвольно и упрощенно их «воинственное» взаимоисключение. В православном Символе Веры утверждается вера в Воскресение мертвых. Вопрос, включает ли «оживление костей» воссозданию целостности тела, которое стало жертвой трансплантологической практики, является предметом веры. И какую бы научную форму не принимал атеизм, он также обречен всего лишь на веру, правда атеистическую, в невозможность Воскресения мертвых, так как никакими научными доказательства ми атеизм не располагает, и располагать не может. Путь противопоставления одной веры другой — бесперспективен для сторонников и идеологов «научно обоснованного донорства». Реальные же возможности обоснования донорства заключены не в науке, а в самой религии.

Все мировые религии сохраняют почтительное отношение к телу покойного. К сожалению, понимание смерти в натуралистическо-материалистическом мировоззрении порождает весьма типичное к ней отношение. Оно проявляется, например, в следующей рекомендации врачам и сестрам, которые находятся в состоянии «эмоционального раздвоения» в своем восприятии человека с диагнозом смерти мозга как определен ной личности: «В таких случаях надо четко осознавать: при смерти мозга пациент перестает быть человеческой индивидуальностью» 288.

Христианская позиция, которую ясно выразил профессор богословия В. И. Несмелов, исходит из того, что физическая смерть — не столько переход в новую жизнь, сколько «последний момент действительной жизни»289 . Понимание смерти как пусть последней, но «стадии жизни», как «личностно значимого события», отношение к которому — это область человеколюбия, область собственно нравственного отношения между человеком умершим и человеком живым, в частности, между умершим больным и врачом как субъектом нравственных отношений.

В христианстве мертвое тело остается пространством личности. Почтение к умершему непосредственно связано с уважением к живущему. Утрата почтения к умершему, в частности, нанесение повреждений телу, влечет за собой потерю уважения к живущему. Прагматическое использование трупов в медицине, как правило, влечет за собой усиление потребительского отношения к человеку. Это проявляется в устойчивой и, к сожалению, неизбежной тенденции коммерциализации медицины. Закон Российской Федерации «О трансплантации органов и тканей» запрещает куплю-продажу человеческих органов и тканей, что как нельзя более убедительно свидетельствует о реальности подобных сделок, создавая при этом новый набор «мотивов» и для так называемых преднамеренных убийств, и для легализации производства поздних абортов как единственного «источника» фетальных тканей. Фетальные ткани — это человеческие эмбрионы, извлеченные в результате прерывания беременности на поздних сроках (16-22 недели). Появление Постановления Правительства РФ 1996 года о введении расширенного перечня социальных показаний для искусственного прерывания беременности сроком до 22 недель было связано со стремительным развитием такого вида трансплантации, как фетальная, использующая зародышевые ткани человека. По данным директора Международного института биологической медицины проф. Г. Т. Сухих, в его институте «собран самый крупный в мире банк фетальных тканей» 290. Этот самый крупный в мире сбор — результат опережающего все мировые показатели количества абортов, в том числе и поздних сроков беременности, производимых в России. Новые «возможности» и методики новы, прежде всего, тем, что работают вне каких-либо границ, определяемых традиционной моралью и этикой.

Архиерейский Собор 2000 года подтвердил отрицательное отношение к фетальной терапии православной общественности и Церковно-общественного Совета по биомедицинской этике: «Безусловно недопустимым Церковь считает употребление методов так называемой фетальной терапии, в основе которой лежат изъятие и использование тканей и органов человеческих зародышей, абортированных на разных стадиях развития, для попыток лечения различных заболеваний и «омоложения» организма. Осуждая аборт как смертный грех, Церковь не может найти ему оправдания и в том случае, если от уничтожения зачатой человеческой жизни некто, возможно, будет получать пользу для здоровья. Неизбежно способствуя еще более широкому распространению и коммерциализации абортов, такая практика (даже если ее эффективность, в настоящее время гипотетическая, была бы научно доказана) являет пример вопиющей безнравственности и носит преступный характер» 291.

Перечисленные «явления» вопиют о том, что даже такая фундаментальная цель, как лечение и спасение человеческой жизни, требует обеспечения множества условий, среди которых — свобода и добровольность, т. е. ценности, которые неотделимы от самопожертвования. «...Посмертное донорство органов и тканей может стать проявлением любви, простирающейся и по ту сторону смерти. Такого рода дарение или завещание не может считаться обязанностью человека. Поэтому добровольное прижизненное согласие донора является условием правомерности и нравственной приемлемости эксплантации. В случае если волеизъявление потенциального донора неизвестно врачам, они должны выяснить волю умирающего или умершего человека, обратившись при необходимости к его родственникам. Так называемую презумпцию согласия потенциального донора на изъятие органов и тканей его тела, закрепленную в законодательстве ряда стран, Церковь считает недопустимым нарушением свободы человека.

Донорские органы и ткани усвояются воспринимающему их человеку (реципиенту), включаясь в сферу его личностного душевно-телесного единства. Поэтому ни при каких обстоятельствах не может быть нравственно оправдана такая трансплантация, которая способна повлечь за собой угрозу для идентичности реципиента, затрагивая его уникальность как личности и как представителя рода. Об этом условии особенно важно помнить при решении вопросов, связанных с пересадкой тканей и органов животного происхождения» 292.

В православной этической традиции никогда не шла речь о том, что нельзя жертвовать собою во имя спасения жизни человека. Напротив, «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13). Сама жертвенная смерть Спасителя является неоспоримым свидетельством этической ценности самопожертвования. Но самопожертвование как сознательное и добровольное действие человека исключает любое воздействие внушения и насилия. Определенным видом нравственного «насилия», с нашей точки зрения, может стать превращение человеческой способности к жертвенности в обязательную норму, или жесткое правило, или новый критерий гуманности. Практика трансплантации органов вышла сегодня из узко-экспериментальных рамок на уровень обычной медицинской отрасли. Найти, понять и принять меру сотворчества Бога и человека в спасении жизни — это действительно непростая задача разумного отношения к этическим проблемам трансплантации. Но путь разума, и особенно разума нравственного, не исключает, а, напротив, предполагает и запреты, и самоограничение. Для религиозной нравственной философии, очевидно, что все разумное имеет свои пределы, беспредельны только глупость и безумие.