Глава десятая. ПРАВО В СИСТЕМЕ СОЦИАЛЬНЫХ РЕГУЛЯТОРОВ 2 страница

Правоотношения традиционно занимают центральное место в теории права и я рассмотрю их подробно в специальной главе. Здесь же отмечу следующее.

В отечественной теории государства и права правовому регулятору, как правило, придавалось значение «социально-классового нормативного регулятора». Право определялось как система установленных или признанных государством обязательных правил поведения (норм), обусловленных социально-экономическим строем и обеспеченных возможностью принуждения, но прежде всего выражающих волю господствующего класса.

В некоторых работах уточнялось, что право – это не просто регулятор общественных отношений и даже не просто классовый или социально-классовый регулятор, а государственный регулятор общественных отношений. Обосновывалось это положение тем, что право, будучи нормативным выражением государственной воли, всегда регулирует общественные отношения в интересах класса, осуществляющего политическую власть в целях утверждения, охраны и развития соответствующего экономического строя. Кроме того, государство использует право для регулирования общественных отношений, их упорядочения, направления в желательное господствующему классу русло.

Как ныне относится к этим взглядам современная теория права? Прежде всего, удерживаются в современных воззрениях представления о регулятивном назначении права, но резко критикуется, не принимается сведение права к исключительно классовому «творчеству», к общей оценке права как выразителя только классовых интересов и т.п. При этом следует также учитывать и отход в конце XX века обществоведения от вульгаризации, абстрактных подходов к классовым структурам, тем определениям классов, которые широко использовались на предыдущем этапе.

Определение права как нормативного регулятора вытекает из действительно существующей в жизни группы социальных причинно-следственных связей, содержанием которых и является как раз зависимость социального поведения людей от наличия и действия определенных правил, предписаний, установлений, норм. В этой зависимости действует и механизм обратной связи, когда на изменение, развитие, уточнение этих правил, если они оказываются недостаточными, неэффективными, непригодными, влияет фактическое поведение адресатов, то, что получается реально в состоянии общества, его отдельных сфер.

Здесь решающую роль играет социальная практика. Нормативное понимание права отражает не только зависимость социального поведения в конечном счете от некоторых социальных реальностей (правил поведения),нои обратную зависимость этих реальностей от социального поведения, т.е. отражает взаимозависимость, взаимообусловленность причинно-следственных связей, при которых следствие корректирует причину, ее формы, ее действие. Таким образом, здесь действительно налицо всегда имеется та самая обратная связь, которая характерна именно для регулятора в любой системе – социальной, биологической, технической и иной. Эта связь и право позволяет определять именно как нормативный регулятор. Механизмом правового регулирования как одного из видов социальною регулирования становится при этом совокупность способов воздействия права на участников общественных отно-шений: дозволения, запреты, позитивное обязывание. Эти способы правового регулирования и формируют в конечном счете правовое состояние общества, поведение ею членов, их коллективных образований. Однако сводить нормативно-правовое регулирование исключительно к классовым интересам, к воле господствующею класса было бы принципиально неверным.

Понятие права как нормативного регулятора, которое охватывает указанную выше зависимость, является одной из самых узловых категорий юридической науки. Это, пользуясь терминологией Т. Куна, парадигма юридического научного мышления, т.е. господствующая основная концепция (но не в смысле наиболее распространимся а в смысле наиболее полно, глубоко и практически значимо раскрывающей суть явления). И как каждая парадигма, юридическая парадигма – понятие нормативно-правового регулятора – представляет собой определенный итог длительного изучения соответствующей группы причинно-следственных связей.

Таким образом, понятие нормативно-правового регулятора, с одной стороны, оказывается итогом исторически длительного изучения соответствующей группы социальных реальностей, а с другой – служит мощным импульсом научной и практической деятельности. Нормативно-регулятивное понимание права несет с собой весьма полезную теоретико-прикладную программу действия права.

Парадигма в сущности и ценна этим своим методологическим значением. И точно так же, как в истории происходила смена естественнонаучных парадигм, происходила и смена юридических парадигм. В истории право в той или иной последовательности в разных обществах связывалось с равенством, справедливостью, силой, божественной, государственной волей, естественными условиями жизнедеятельности человека, законодательством, классовой волей.

Не все ученые-юристы соглашаются с нормативной природой права. В так называемом «широком понимании» права, которое они отстаивают, разводятся право и закон. Оспаривается фундаментальное положение нормативистской концепции права: закон, законодательство – это всего лишь формы выражения права (отдельных правил поведения или их совокупностей). За законом, т.е. правилом поведения, установленным или санкционированным государством, нормативно-регулятивная природа признается. Но вот под правом понимается некое социально-ценностное явление. Одни ученые ставят знак равенства между правом и справедливостью. Тем самым сводят право по существу к морали. Другие под правом понимают меру свободы, формального равенства и т.п. сущности.

Вместе с тем нормативное содержание права возникает исторически объективно, оно несет с собой большую гуманистическую нагрузку, отражая закономерности формирования целой системы нормативного регулирования. Разумеется, право при этом сохраняет и специфику, присущую только ему. Подчеркну также, что исторически нормативное содержание права формировалось и развивалось таким образом, что все теснее увязывались в единую норму различные структурные элементы: гипотеза (условие действия правила поведения), диспозиция (собственно правило поведения), санкция (мера ответственности за нарушение правила поведения).

В этом единстве заключается большой нравственный и гуманистический потенциал нормативно-правового регулятора, т.к., например, противоположное требование исполнять те или иные правила поведения безотносительно к объективным условиям, без учета наличия или отсутствия возможностей для этого, игнорирования логической структуры «если-то-иначе», которая характерна для адресата нормы, превращает этого адресата в слепого, бездушного исполнителя, объект для применения всевозможных, в том числе произвольных, несоразмерных мер принуждения. Это обстоятельство недостаточно учитывают те, кто выводит в своих концепциях гипотезу и санкцию за рамки нормы права, кто «размывает» нормативное содержание права «широким» пониманием права и т.п.

Новые подходы к правовому регулированию раскрывают и его информационную природу.

Так, с формальным компонентом права связана в наибольшей степени его информационная природа: объективирование в той или иной форме единого масштаба (в законах, постановлениях и других нормативных актах) нужно для того, чтобы информация о возможном и должном поведении, о последствиях нарушения этого масштаба поступала к адресатам права.

Информационная природа прежде всего заключается в том, что правовая норма – это «неперсонифицированный сигнал», сигнал типа «тем, к кому это относится», и, следовательно, очень важным является анализ перевода правовой информации в действия тех, к кому эта информация относится. А здесь уже важен анализ общеинформационных законов применительно к праву, таких, которые определяют, как информация сначала принимается, затем понимается, потом оценивается и, наконец, используется. Информационная природа права, естественно, и требует применения для ее изучения специфических методов, разрабатываемых в рамках такой новой науки, как информатика (информология). На этой методологической базе, возможно, окажется целесообразным разработать дополнительно к волевой теории права, т.е. к той, которая делает акцент на содержательных характеристиках права, и информационную теорию права. Эта теория должна описывать информационную природу права^*.

*См. об этом подробно: Венгеров А.Б. Право и информация в условиях автоматизации управления. М., 1978. С. 50-52.

В следующих главах, где подробно будут рассмотрены содержание и форма права, т.е. понимание и определение права, эти вопросы также будут рассмотрены более подробно.

Кроме информационного подхода, в настоящее время формируется в отечественной теории права еще один – культурологический или аксиологический подход. Разумеется не приходится отрицать, что те или иные нормативные акты (законы, постановления) защищают имущественные и иные интересы определенных социальных групп, классов. Не случайно в связи с этим даже в дореволюционной юридической литературе, в работах Н.М. Коркунова, Р. Иеринга и других право определялось как распределение и обеспечение социальных интересен. Вместе с тем исторически право не только инструмент классовою господства – оно входит в культуру, в само существование общества. И ценность права, его различных структурных подразделений, складывающихся исторически (обычное право, прецедент-ное право, торговое право, городское право, муниципальное и иное право), заключается в общесоциальном значении. Право является одним из важнейших институтов, обеспечивающих само существование и воспроизводство человечества.

Переходя к анализу других социальных регуляторов, составляющих нормативную систему, подчеркнем, что они нас интересуют не столько сами по себе (это, как отмечалось, предмет самостоятельных областей общественного знания), сколько в плане их взаимодействия с правовым регулятором в рамках нормативной системы. Поэтому здесь мы дадим лишь самые общие их определения и рассмотрим лишь некоторые их характеристики.

Начнем с морали. Как известно, под моралью понимается один из способов регулирования поведения человека в обществе с помощью норм, которые получают обоснование в виде идеалов добра и зла, долга, справедливости и т.п. В отличие от правового регулятора нормы морали имеют менее формализованный характер. Это касается и самого правила поведения, и тем более санкций. Они обеспечиваются, как известно, не государственным принуждением, а общественным мнением, оценками со стороны окружающих и т.д.

Отличие между правовым и моральным регуляторами заключается не только в различных формальных характеристиках, например, в большей формальной определенности права по сравнению с моралью. Различается также и само содержание норм, их логическая структура. Для правовых норм характерны запреты и разрешения («можно» – «нельзя»), а также позитивные обязывания («вправе» – «должен»). Нормы морали свое регулятивное воздействие оказывают оценочными измерителями типа «добро» – «зло», «справедливо» – «несправедливо», «долг», «стыд», «совесть» и т.п.^*

*Анализ отличия правовых норм от моральных восходит еще к Аристотелю. Одно из наиболее примечательных, хотя и дискуссионных, определений принадлежит, например, основоположнику психологической теории права – Л.И. Петражицкому. Согласно этому определению, моральные переживания – это чувство обязанности, и только чувство; правовое переживание – это то, которое дополнительно сопровождается приписыванием кому-то правомочия. Этим же вопросом занимаются и многие современные правоведы и психологи.

Право и мораль теснейшим образом связаны между собой, дополняют друг друга, хотя и между ними могут быть существенные рассогласования. Но в целом нравственные нормы подкрепляют правовые (возникает так называемое моральное право), и наоборот, нарушение правовых норм влечет за собой, как правило, и моральное осуждение нарушителя.

Во многих правовых актах закрепляется действие морального регулятора, процедура его реализации.

Важную роль играет и моральная ответственность. Осуждение нарушителя силой общественного мнения (порицание, выговор и т.п.) – это весьма действенное регулятивное средство, получившее широкое распространение.

Нормы морали регламентируют широкий круг отношений, но вряд ли смогут заменить право в сфере общественного производства, где требуются четкая регламентация, однозначные решения, исключающие различные толкования и т.д.

Однако моральный фактор играет и будет играть большую роль и в повышении эффективности производства. И системой норм, и положениями, формулируемыми в нравственно-этической области научного знания, и через нравственное сознание, социально-психологические механизмы он помогает четко оценить то или иное поведение участников общественных отношений, вырабатывая, так сказать, дополнительные критерии, позволяющие судить о том, что хорошо, а что плохо в деятельности работников, трудовых коллективов, администрации.

Моральный регулятор в сфере общественного производства, быта проявляется в самых разных формах. Знает он светские и религиозные нормы.

Нормы морали имеют не только общеколлективное значение. Они могут содержать и специфические требования к тем или иным профессиональным группам. В этой связи еще раз уместно привлечь внимание к таким регулятивным специфическим механизмам, как, например, научная этика или этика хозяйственника, предпринимателя, включающая в себя деловитость, предприимчивость и другие нравственные качества, помогающие выполнять важные социальные функции организаторов общественного производства.

Таким образом, моральный регулятор во всем своем многообразии, сложностях, противоречиях, взаимодействиях занимает в нормативной системе общества одно из важнейших и определяющих мест, и его изучение дает понимание реальных процессов воздействия нормативной системы на общественные отношения.

Весьма действенным в обществе является и групповой регулятор (нормы различных организаций и объединений). Нормы этого регулятора отличаются от иных тем, что их адресатами выступают члены соответствующих организаций или же корпораций. По существу, данные нормы создаются членами этих организаций и ими же поддерживаются: например, нормы профсоюзных организаций, уставные нормы партии и т.д. Действие группового регулятора также обеспечивается соответствующими санкциями, содержание которых варьируется от оценок общественного мнения до различных мер принудительного, в том числе материального характера.

Весьма важными и своеобразными в рамках нормативной системы являются юридико-технический и нормативно-технический регуляторы. И в этой связи следует указать на коренное отличие социальных норм от технических. Социальные нормы регулируют отношения людей и их коллективных образований между собой, технические нормы определяют отношение человека к технике (например, это могут быть инструкции о том, как задействовать ту или иную «технику», как пользоваться этой «техникой»).

Юридико-технический регулятор характеризуется наличием нормативных актов, в которых в разных сочетаниях находятся правовые и технические нормы, либо содержатся так называемые юридико-технические нормы. Это многочисленные инструкции, указания, методические материалы, ГОСТы и другие регулятивные документы.

Как и правовой регулятор, юридико-технический определяет отношения участников общественного производства, устанавливая их взаимные права и обязанности, т.е. регулирует отношения между людьми. Однако в отличие от собственно правового, он включает технические нормы (в совокупности и в сочетании с правовыми) и обеспечивает их соблюдение с помощью правового механизма. В свою очередь, в отличие от юридико-технического, нормативно-технический регулятор устанавливает различные технические и технологические нормы, определяет непосредственное отношение работников к технике, предмету труда, его параметрам и т.д. Иными словами, по своему содержанию, в отличие от других регуляторов, характеризуемых отношениями типа «субъект-субъект», нормативно-технический регулятор можно охарактеризовать отношениями типа «субъект-объект».

В литературе отмечается, что усиление роли юридико-технического регулятора на современном этапе связано с проблемами научно-технической революции, когда часто возникает необходимость решать одновременно социальные и технические вопросы в комплексе, что лучше всего и делать в одном нормативном акте (решении). По-видимому, роль юридико-технического регулятора будет возрастать еще и в связи с тем, что на современном этапе общество нуждается в тесной связи между экономическими, техническими и социальными решениями.

Деловой обычай, деловое обыкновение – это та складывающаяся и повторяющаяся хозяйственная, управленческая, бытовая и иная практика, которая в силу привычки, повторяемости приобретает постепенно регулятивное значение. Деловой обычай, придающий регулятивное значение повторяющимся фактическим отношениям, играет значительную роль не только в хозяйственных процессах, протекающих внутри страны, но также и в межгосударственных отношениях, например, во внешней торговле.

Деловой обычай следует отличать от правового обычая (обычного права), хотя грань эта иногда весьма условна. Например, когда деловой обычай приобретает правовую защиту (на него ссылаются в суде, на нем суд основывает свое решение и т.д.), он становится правовым обычаем. Но я хочу подчеркнуть, что и в своем «внеправовом» бытии деловой обычай и сейчас в нормативной системе общества занимает весьма существенное место и вовсе не отмирает, как полагают некоторые ученые-юристы.

Деловые обычаи тоже подвержены воздействию других регуляторов, формируются под их влиянием.

При противоречивом действии некоторых регуляторов в разных областях общественного производства, при образующемся в других областях «регулятивном вакууме» возникают деловые обычаи, соблюдение которых обеспечивается силой общественного мнения, пониманием эффективности их последствий и т.п.

В данном случае участники общественного производства не могут обратиться за правовой, в том числе судебной, защитой, чтобы обеспечить выполнение сложившегося привычного, удобного и разумного правила поведения, обычной нормы, так как это не правовые обычаи. Но обычай имеет иные механизмы обеспечения. Кроме того, деловые обыкновения могут возникать и соблюдаться в широких рамках исполнения некоторых других правил поведения, когда само их исполнение нормативно предполагает большой выбор различных вариантов поведения у субъектов общественных отношений.

Несколько замечаний о таком регуляторе, как социальный институт предсказаний.

Этот регулятор – предсказания и пророчества – формировался одновременно со становлением человеческой цивилизации, обеспечивая благополучие тех или иных кланов, общин, групп в первобытном обществе, а затем в раннеклассовых обществах приобрел исключительно важное значение^*.

* См.: ВенгеровА.Б. Предсказания и пророчества: за и против. М., 1991. Гл. V.

Уже в раннеклассовых письменных обществах все заслуживающее внимания записывалось, постепенно записи группировались в сборники. Делались записи о странном поведении животных, необычных небесных явлениях и т.д.

В Месопотамии в древности каждая запись в этих сборниках состояла из протасиса, где излагалось происшествие (точно так же, как в любом разделе юридического кодекса), и аподосиса, где содержалось предсказание. Иными словами, предсказания также стали строиться по логической схеме «если – то». Точно так же, как строится логически структура правовой и моральной нормы. Там ведь тоже так «если-то-иначе». «Если» – это условие действия регулятора. «То» – предписание, что надо делать, иными словами предусмотренное, установленное поведение. «Иначе» – неблагоприятные последствия, которые могут наступить при отклонении от этого поведения.

И то же самое в предсказаниях. В сборниках отражались периоды процветания, благополучия и периоды голода, бедствий; периоды семейного благополучия и успехов в делах и периоды болезней, несчастий и смертей отдельных людей.

Существовала тесная связь сборников предсказаний с собственно юридическими сборниками. В сборниках предсказаний подчеркивалось преимущество мира и процветания и содержались сложно сформулированные благословения и проклятия, похожие на те, которые встречаются в некоторых месопотамских царских надписях и правовых документах. Чем древнее тексты знамений, тем они более детальные и конкретные, тем органичнее выполняют непосредственно регулятивную роль.

То же характеризует и первые законы, например, постановление Хаммурапи (II тыс. до н.э.). Во времена Хаммурапи, если кто-нибудь взял на три года пустующее поле для обработки, но по лености не возделал поле, то на четвертый год он должен был вскопать, взрыхлить мотыгой или вспахать поле и вернуть его хозяину поля, а также отмерить ему 10 кур* хлеба за каждые 10 гам. Весьма конкретный стимулирующий механизм!

*Кура – мера веса; гама – мера измерения площади в Древней Месопотамии.

А вот еще один пример. В сборнике законов Хаммурапи устанавливаются четкие конкретные нормы своеобразного гарантийного ремонта: «если судостроитель построил кому-нибудь судно и сделал свою работу непрочно, так что судно стало течь и испортилось в том же году, то судостроитель сломает это судно, сделает прочное за свой счет и отдаст прочное судно судохозяину». Интересно, приходилось ли шумерскому судохозяину так же маяться с гарантийным ремонтом, как, скажем, в нашей стране покупателю иного цветного телевизора или автомобиля?

Но как бы то ни было, не только логическая структура, но и первоначальная конкретика предсказаний и права оказалась также весьма схожей. И это еще одно свидетельство их первоначального переплетения. Так и видишь, как оракула, жреца конкретно спрашивают о чем-то и он весьма конкретно отвечает, что может быть, что надо делать. И при повторяемости, типизации ситуации его ответы становятся нормой поведения, переплавляются в закон, систематизируются в кодекс.

Такая нерасчлененность первичных регулятивных систем вообще является характерной. В обществах присваивающей экономики мы сталкиваемся с нерасчлененностью мифологического и традиционно-бытового регулятора, зачаточного права и морали.

Это явление этнограф и историк первобытности А. Першиц, как уже указывалось выше, определил как мононормативное регулирование. Первоначально, отмечает он, существовали мононормы (единые нормы), которые на следующих этапах общинного развития (и обществах производящей экономики, добавил бы я) преобразуются в нормы права, морали, эстетики. И в предсказательные нормы! Разумеется, в основе этого лежат глубокие социально-экономические, духовные потребности общества, конкретных цивилизаций, культур.

Царские посвятительные надписи, сделанные несколько тысяч лет назад в связи со знамениями, видениями, гаданиями это и первые юридические правила, чаконы. В них отражались намерения, пожелания царя и даже социальная критика. С посвящений божествам начинаются отдаленные от нас 4 тысячами лет первые законы Энтанему, Ур-Намму, Хаммураии и других царей (Древняя Месопотамия). В этих первых законах в прологах указывалась связь с божествами (по указанию какого божества – покровителя конкретного царя составлены законы), обосновывались, таким образом, их высшая юридическая сила и угодность божеству.

Возникновение писаного права в Древней Месопотамии, считает крупный специалист-историк В. Якобсон, должно быть объяснено его генетической связью с более древним жанром – посвятительными царскими надписями.

Предсказательно-правовой регулятор используется в древности весьма эффективно для управления. Например, в позднеассирийском периоде в царских архивах Ниневии найдена значительная группа текстов, содержащих адресованные богам вопросы по государственным делам. Ответ на каждый вопрос состоит просто из списка особенностей внутренностей животных, осмотренных предсказателем. Именно таким, весьма понятным для запрашиваемого образом он и дает по каждому пункту соответствующее предсказание, почерпнутое из сборников. Набор ответов и являет в сумме положительный или отрицательный прогноз.

Жрецы докладывали об этих прогнозах царю и в доказательство давали слепки печени (если гадание шло по ней – так называемая гепатоспиция), писали подробные отчеты. Потом, поскольку «бумаготворчество» и бюрократизм мучили управленцев (жрецов) и в древности, процедуру упростили – отчет стал состоять из вопросов о назначении чиновников, верности военачальников, действий неприятеля и ответов богов (как правило, утвердительное перечисление знамений). А, так сказать, доказательственный ряд – слепки печени, их подробное описание оказались опущенными.

Существовали и другие формы правового использования предсказаний. Так, ассирийские пророчицы богини Иштар из Арабела объявляли волю божества как эдикт (предписание) от третьего лица либо предсказывали от первого лица, отождествляя себя с говорившим через них божеством.

Греки в древности с помощью оракула решали и вопросы наказаниятехили иных провинившихся лиц.

Предсказания, право и мораль имели, таким образом, общую логическую структуру – «если-то-иначе». Но постепенно у правовой нормы были выделены структуры ее реализации – гипотеза, диспозиция, санкция, у предсказательной – протасис, аподосис. Нахождение логико-структурных элементов различных правовых норм – большое завоевание научной мысли. Разумеется, исторически не сразу, но в конечном счете условие, поведение, его обеспечение слились воедино, в норму.

Ибо сколь часто в истории случалось, да и сейчас случается, когда требуют «то» при отсутствии «если» под угрозой «иначе». Условий выполнить не имеется, но требование остается. И наказание тоже.

Конечно, у права по содержанию все эти элементы логической структуры «если», «то», «иначе» другие, чем у морали, другие, чем у предсказаний. И сила воздействия, и определенность у права иная, чем у других регуляторов, да и обеспечивается право по-другому: возможностью государственного принуждения, а мораль – главным образом общественным мнением или внутренними оценками – совестью, чувством долга и т.п. Иные обеспечивающие механизмы у предсказаний – все больше вера, импульсы бессознательного. Но логически структура все же одна и та же, универсальная структура социального регулятора: «если-то-иначе».

Кроме того, существует второй пласт логической структуры социального регулятора. У всех социальных регуляторов лежит в основе набор из двух-четырех своеобразных «кирпичиков», «модулей», различные комбинации которых и дают собственно тот регулятивный эффект, ради которого они и используются в человеческом бытии. У права это модули – обязательно, разрешено, запрещено, безразлично или, если проще: должно, можно, нельзя. Этот пласт логической структуры мы обнаруживаем и любой правовой норме: она либо какое-то поведение объявляет обязательным, либо что-то запрещает, либо что-то разрешает, либо что-то для нее безразлично.

То же и мораль – добро, зло, справедливо, стыдно, совестно или, если проще, модули: «хорошо-плохо», «полезно-вредно».

Предсказание – счастье, несчастье, бедствие, процветание, голод, эпидемии, войны и т.д. или, если проще, модули: «благоприятно-неблагоприятно».

В воздействии этих модулей и их комбинаций на человека, на его психику и через нее на поведение и заключено, в сущности, регулятивное значение.

Модули позволенного (разрешенного), запрещенного, обязательного могут характеризовать и целые правовые области, например, создание хозяйственных организаций, фирм, предприятий.

В системе «разрешено все, что не запрещено», создание таких организаций становится делом инициативы предпринимателя с последующим уведомлением регистрирующих органов. Комбинация «разрешено все, что не запрещено» может распространяться и на жилищные отношения, обеспечивать права человека на выбор места жительства, на переезды, являться преградой для «разрешительного» характера прописки, превращая ее просто в регистрационное действие. В системе «запрещено все, что не разрешено» ситуация становится обратной: инициатива должна быть одобренной (и часто, как шутили, становилась «наказуемой») соответствующим разрешающим органом. Первая ситуация – рыночная, вторая – плановая, распределительная.

Словом, и исторически, и логически существует много общего между такими социальными регуляторами, как предсказания и право – их переплетение, затем обособленное развитие. Социальный институт предсказаний был и в известной степени остается также социальным регулятором.

Если подвести некоторые итоги и в целом охарактеризовать нормативную систему, действующую к обществе, то следует отметить, что регуляторы – социальные нормы, входящие в нее, имеют общее содержание. Это их нормативность, их воздействие на общественные отношения единым масштабом, мерой, правилами поведения. Именно эта их общность и объединяет все нормативные регуляторы и систему, позволяет (и объективно требует) осуществлять их комплексное изучение и усовершенствование.

Вместе с тем каждый вид социального нормативного регулятора обладает большой спецификой. Эти регуляторы различны по своей структуре, формам действия, способам обеспечения, сферам применения, приоритетности. Эти регуляторы не только взаимодействуют между собой, но и подвергаются определенному воздействию со стороны социальных ненормативных регуляторов, что также порождает большую специфику в их воздействиинаобщественное бытие.

Нормативная система в обществе – это действительно целостная система, так как, кроме определенных элементов, составляющих ее, она еще имеет четкие связи между своими элементами, а эти связи, в свою очередь, имеют соответствующие характеристики. Характер этих связей проявляется как раз с наибольшей полнотой в действии нормативной системы.