Прикладной характер социологии и две взаимоисключающие задачи, которые она может решать

В обществе, в его культуре не приживаются виды деятельности, которые не работают на чьи-либо интересы, что с точки зрения носителей этих интересов является «пользой» вне зависимости от того, праведны эти интересы или порочны. Это утверждение касается как полезного эффекта, получаемого кем-то индивидуально, так и полезного эффекта получаемого корпоративно теми или иными социальными группами. При этом получатели полезного эффекта могут быть как членами этого общества, так и представителями внешних по отношению к нему социальных и иных этических систем.

Сказанное касается и всей научно-исследовательской деятельности, осуществляемой на профессиональной основе: если какая-либо отрасль науки существует в обществе, а тем более, если она — неотъемлемая составляющая его культуры, то значит, что «это кому-нибудь нужно».

То же касается и лженаук: если они процветают, то это тоже «кому-нибудь нужно». Точно так же и в подавлении каких-либо направлений научно-исследовательской деятельности объективно (т.е. вне зависимости от деклараций) выражается чья-то заинтересованность в остановке исследований на этих направлениях и в распространение в обществе знаний определённого характера, не совместимых с запрещёнными исследованиями и их реально достигнутыми или потенциальными результатами.

————————

Один из вариантов того, что на протяжении всей истории понимается многими индивидами под «полезным эффектом», — выразил Кот Матроскин в мультфильме цикла «Про Простоквашино», промурлыкав: «Совместный труд для моей пользы — он объединяет…»[36]. По существу это приводит к вопросам:

· В чём суть паразитизма?

· В праве ли какой-либо индивид или социальная группа паразитировать на труде и жизни других людей?

История и текущая политика всех цивилизованных обществ показывают, что многие люди несут в себе либо осознанную убеждённость в своём праве паразитировать на труде и жизни других, либо информационно-алгоритмическое содержимое бессознательных уровней их психики таково, что они паразитируют на труде и жизни других людей, не осознавая этого, либо готовы начать паразитировать, если к тому представится возможность и сложатся располагающие к этому обстоятельства.

Понятно, что те, кто преуспел в этом, бесстыдно и бессовестно заинтересованы в поддержании устойчивости такого режима организации жизни общества, при котором большинство «ишачит»[37] на господствующее над большинством меньшинство. В самом примитивном варианте такой режим жизни общества обеспечивается грубой силой, принуждающей «ишачить» на господ, и насаждением страха перед применением грубой силы. Однако «сила силу ломит», вследствие чего, как неоднократно показывала история обнажённо рабовладельческих обществ, господа-рабовла­дель­цы одной культуры, попав в плен, становились презренными рабами в культуре победителей; либо вспыхивали массовые восстания рабов, в ходе которых многие господа-рабо­вла­дельцы лишались и богатства, и жизни, а само рабовладельческое общество оказывалось на грани катастрофы культуры (восстание Спартака в древнем Риме, в последующие времена феодализма крестьянские войны: Жакерия — во Франции, на Руси — под водительством И.И. Болот­ни­кова, С.Т. Разина, Е.И. Пугачёва — тому примеры).

Поэтому паразитам, добившимся так или иначе господства над обществом, всегда хотелось более надёжных и безопасных средств осуществления паразитизма на труде оказавшегося подвластным ему большинства. В идеале для них было бы реализовать в отношении подвластного большинства принцип, выраженный в широко известной поговорке «дурака работа любит, и дурак работе рад»: в ней выразилась не только лень не желающих работать «умников», склонных к паразитизму, которым однако не досталось места у кормушки; но и саботаж тружениками подневольного труда на чужие интересы, способного удовлетворить их собственные интересы лишь по минимуму по остаточному принципу.

И соответственно социология может решать одну из двух задач.

Первая задача: Как в интересах того или иного паразитического меньшинства — в отношении остального общества — эффективно осуществить рабовладение — лучше всего с минимумом насилия на основе воплощения в жизнь принципа «дурака работа любит, и дурак работе рад»?

Вторая задача, которую может решить социология, но качественно иная по своей нравственной мотивации и во многом по содержанию, состоит в том: Как ликвидировать системно организованный паразитизм тех или иных меньшинств на труде и жизни большинства, чтобы в преемственности поколений все люди жили свободно, и склонность к паразитизму даже единолично-эпизодическому (а не то, что к системно организованному) не воспроизводилась в новых поколениях?

В советском прошлом эту «заточенность» социологического знания под решение одной из двух названных задач именовали «партийностью в науке» и «классовым характером науки», что подразумевало обслуживание социологической наукой классовых интересов трудящихся классов либо интересов классов эксплуататорских, паразитирующих на классах трудящихся: либо — либо.

Попытки построить некую якобы «объективную социологию», которая должна быть якобы безразличной к фактическому объективному различию двух названных задач, реально вписываются, как минимум по умолчанию, в построение одной из разновидностей социологии порабощения; а как максимум — являются цинизмом и вероломством, проводящими в жизнь социологию порабощения.

В действительности же объективность социологии выражается не в замалчивании двух названных взаимоисключающих задач в попытке ухода от нравственно-этического выбора работы на одну из них, а в прямом указании на обе эти задачи и на средства решения каждой из них, которые наличествуют в культуре общества или могут появиться в его политической практике и стать потόм достоянием его культуры. А вот что касается выбора и верности одной из двух взаимоисключающих друг друга задач социологии как смыслу жизни — это дело каждого, кому становится о них известно…

————————

В любом из двух вариантов ориентации социологии она оказывается прикладной по своей сути наукой, из которой проистекает:

· либо политика порабощения общества тем или иным меньшинством,

· либо политика освобождения людей из-под целенаправленно организованной власти того или иного паразитического мень­шинства и недопущения порабощения впредь (о чём не следует забывать).

Так же и отзывчивость людей к знанию социологического характера обусловлена их реальной нравственной мотивацией:

· Тем, кто осознанно или бессознательно хотел бы подняться вверх по ступеням иерархии паразитизма или желает сохранить свой статус, — тем социология освобождения неприятна и враждебна, поскольку работает на ликвидацию той социальной организации, в которой они желают жить, комфортно устроившись. Однако и социология порабощения может оказаться для их интеллекта «неподъёмной» вследствие того, что их к этому времени уже успели так или иначе «оболванить» в процессе воплощения в жизнь принципа «дурака работа любит, и дурак работе рад».

· Тем, кто желает быть свободным и жить в обществе свободных людей, — у тех социология порабощения вызывает неприятие: как минимум интуитивно-эмоциональное в форме скуки и игнорирования, а как максимум — в форме опровержения и разоблачения её положений и её теорий в целом.

В любом случае индивид, не обладающий социологическим знанием, — более или менее «учёный раб», т.е. придаток к своему рабочему месту и функциональному статусу в обществе. Но если он не удовлетворён своим таким положением, то какую социологию ему выбрать для освоения и развития, — зависит от него самого, от его нравственной мотивации обрести социологическое знание, ориентированное на решение одной из двух названных выше взаимоисключающих задач.

Взаимосвязи: психология личности и общество, религиозность и атеизм в жизни общества, теория и практика познания, принцип «практика — критерий истины», достаточно общая теория управления, декларации и практика самоуправления общества и организация управления коллективами

Психика личности в своём существе это — информация и алгоритмика[38], определяющие своеобразие личности. Биомасса организма, включающая в себя вещественное тело и биополе (у трупа нет биополя), — материальный носитель этого информационно-алгоритмического личностного своеобразия. Если в психике индивида нет информации и алгоритмики, то по существу нет и личности человека.

Тому примером жизнь от рождения слепо-глухонемых и потерявших слух и зрение в младенческом возрасте: вследствие заблокированности двух основных каналов восприятия информации (зрения, дающего до 95 % информации, и слуха) до того времени, пока в 1920‑е — 1930‑е гг. не были выработаны методики обучения и социализации таких детей, они на протяжении всей своей относительно непродолжительной жизни по характеру своих взаимоотношений с Миром представляли собой человекообразные растения, но с физиологией обмена веществ, свойственной животным.[39]

В событийном потоке, представляющем собой жизнь общества, выражается психическая деятельность индивидов, это общество составляющих. Это касается большей частью психической деятельности достаточно взрослых, чья психика в основном уже сформировалась, и кто уже вступил в деятельность в тех или иных сферах жизни общества.

Что касается взрослеющих индивидов, пребывающих на разных стадиях развития, то жизнь общества по сути программирует их психику до того момента, пока они сами не приступают к ревизии содержания своей психики, по результатам которой переходят к самовоспитанию и самообразованию. Хотя в исторически реальных обществах до стадии ревизии воспринятого из культуры содержимого психики и последующего самовоспитания и самообразования подавляющее большинство не доходит, но именно переосмысление исторически унаследованной культуры, целенаправленное самовоспитание и самообразование людей является главным творческим процессом в обществе, программирующим характер общественного развития и жизнь будущих поколений.

Один из аспектов неадекватности марксистской социологии связан с пониманием причинно-следственных взаимосвязей в системе «личность в жизни (от предыстории зачатия родителями до смерти) — общество».

Ставшая почти общеизвестной марксистская фраза «общественное бытиё определяет общественное сознание» формирует неадекватные представления о процессах в названной системе: общественное бытиё не определяет общественного сознания, поскольку сознание — свойство индивида, а коллективы и общество в целом включают в себя множество индивидуальных сознаний, которые не порождают никакого «общественного сознания» как некой совокупности сознаний индивидов, хотя индивиды и порождают некую «коллективную психику», носителем которой является их коллективное биополе, а также — памятники культуры. Иными словами, «общественное сознание» как жизненное явление не существует, хотя как не определённый по смыслу набор слов этот «термин» прижился и в марксистской социологии, и в журналистике и обрёл в них неуместно широкое употребление.

Общественное бытиё формирует множество индивидуальных психик, компонентами которых является сознание индивидов. Роль общественного бытия определяющая, но только до того момента, пока индивид не займётся самопознанием, переосмыслением себя и жизни общества и не приступит к целенаправленному саморазвитию на этой основе. После этого он станет способен оказывать осознанно целесообразное воздействие на общественное бытиё, и как следствие — на то, как изменяющееся общественное бытиё станет в дальнейшем формировать психику в целом и сознание индивидов — как взрослых, так и вступающих в жизнь новых поколений. Если же индивид не достигает в личностном развитии той стадии, когда начинает переосмыслять содержимое своей психики и жизнь общества, то он тоже оказывает некоторое воздействие на общественное бытиё, но бессознательно. И хотя такое воздействие может быть благотворным, но всё же оно не вполне человеческое по своему характеру.

Однако и осознанно целесообразное воздействие может быть неблаготворным по своему характеру как вследствие ошибок, совершаемых в искренней благонамеренности, так и вследствие порочности индивида и его злого умысла в целеполагании (выделенное курсивом представляет собой так называемую «системную ошибку»[40]).

Ошибки психической деятельности индивидов и коллективов достаточно часто влекут за собой ущерб как самим ошибающимся, так и окружающим и потомкам. При этом тяжкий опыт разного рода ошибок и катастроф на протяжении всей истории ставил людей перед вопросом о том, как достичь если не безупречной психической деятельности, то хотя бы успеха и безопасности в своих делах при совершении некритических ошибок. Поиски ответа на этот вопрос приводили к осознанию необходимости познать и быть в ладу с тем, что находится за пределами осознанного восприятия чувств большинства людей в обычном состоянии их бытия.

Целенаправленный поиск ответа на этот вопрос и простое наблюдение за течением событий в жизни приводили и приводят многих людей к мысли о существовании Бога[41], сотворившего Мир и людей и осуществляющего иерархически наивысшее всеобъемлющее управление всем происходящим, или же к идее о существовании множества богов, которые также сотворили Мир и людей и осуществляют иерархически высшее управление Миром и жизнью людей.

При этом для многих людей их религиозная убеждённость — не предмет слепой веры либо воспринятых ими некогда «религиозных предрассудков», и не следствие интеллектуально-рас­су­­доч­ных доказательств «на заданную тему», а достоверное знание, подтверждаемое каждодневно их собственной религиозно-мисти­чес­кой практикой и жизнью: в их мировосприятии события в жизни текут в соответствии с их молитвенным диалогом с Богом (или богами) по интересующим их вопросам судеб как их собственных, так и их общества и человечества в целом.

Но также есть множество людей, которые не испытывают в своей жизни потребности в общении с Богом, убеждены в Его несуществовании и соответственно — в самоуправляемости извечной и бесконечной Природы. Они обосновывают свой атеизм (безбожие) тем, что явления религиозно-мистического характера, о которых свидетельствуют другие люди, им самим не удаётся повторить или же их не удаётся воспроизвести в «корректно» поставленных в лабораториях «научных экспериментах». И потому все свидетельства о разного рода «сверхъестественных явлениях» по их мнению представляют собой либо выдумки заведомых лжецов, либо галлюцинации нервно-психически не вполне здоровых людей, рассказам которых верят такие же психопатичные или невежественные люди, которые просто не знают законов бытия Природы и отсутствие знаний замещают выдумками, которые наука в своём развитии впоследствии опровергает[42]. При этом оспаривающие религиозно-мистический опыт других людей однако допускают, что некоторые «мистические» явления в действительности имели место, но представляют собой результат причинно-следственно не взаимосвязанных совпадений: с одной стороны, — молитв, магических действий и, с другой стороны, — действительных событий в жизни, которые произошли «сами собой» без какого-либо соучастия в них сверхъестественных сил, отозвавшихся на молитвы и заклинания. Иными словами, по их мнению чудеса — просто курьёзы Природы, в которых выразились исчезающе малые вероятности самореализации вполне естественных событий.

Некоторая религиозность вместе с мистицизмом[43] и атеизм с его житейским прагматизмом существуют и развиваются параллельно друг с другом по крайней мере с того времени, как в культуре человечества произошло разделение догматически устойчивых вероучений и науки, которая непрестанно обновляется и чьи догмы хотя и существуют, но в них допустимо сомневаться, вследствие чего научные догмы живут гораздо менее продолжительные сроки, нежели догмы вероучений, которые требуют неусомнительного признания в качестве вечных истин на все времена.

Термину «религиозность» в данном случае придан эпитет «некоторая» потому, что в обществе религии по своему характеру могут быть разнородными (эта проблематика будет обстоятельно освещена в разделах 5.7 и 10.4). Пока же этот вопрос поясним кратко.

Дело в том, что атеизм может существовать в двух разновидностях:

· «Атеизм материалистический» прямо заявляет: «Бога нет. Все россказни о Нём и Его бытии либо о бытии множества богов — вымыслы людей:

Ø либо не познавших Природу и взаимосвязи природных явлений и заместивших недостающее достоверное знание своими вымыслами;

Ø либо желающих вседозволенно властвовать над невежественными обществами от имени Бога, которого реально нет, либо от имени придуманного ими сообщества богов».

· «Атеизм идеалистический» прямо заявляет: «Бог есть. Приходите к нам — мы научим вас истинной вере, и вы на её основе будете жить в ладу с Богом и тем самым спасёте свою вечную душу от грехов и воздаяния за них — посмертных мук».

Однако вероучения идеалистического атеизма содержат в себе столько вымыслов и клеветы, возводимой на Бога, который есть, что, чем более стоек в принятой им вере последователь вероучения идеалистического атеизма, — тем больше у него проблем во взаимоотношениях с Богом. Существуют и многобожные варианты идеалистического атеизма, также ведущие своих приверженцев к разладу в их взаимоотношениях с Богом, который есть.

В жизни обществ люди порождают множество предпосылок к тому, чтобы на их основе сложились субкультуры обеих разновидностей атеизма, враждующих как друг с другом, так и с людьми, живущими на основе истинной религиозности, т.е. в осмысленном общении с Богом по Жизни.

При этом ряд явлений, которые редки, плохо воспроизводимы либо вообще невоспроизводимы в эксперименте, и которые не укладываются в «научную картину мира», — обособившаяся от религии наука предпочитает не замечать, будто они вообще не существуют. Те же, кто сам соприкасался с такого рода явлениями, далеко не всегда признаю́т, что им привиделось нечто, чего реально не было, в силу чего отказывают исторически сложившейся науке в дееспособности в ряде областей деятельности.

С другой стороны, приверженцы исторически сложившихся вероучений не создали своей науки, методология производства знаний в которой давала бы ответы на те вопросы, которые игнорирует или перед которыми останавливается в недоумении атеистическая наука.

По существу это всё говорит о том, что и приверженцы традиционных конфессий, и приверженцы атеистической науки не владеют адекватной методологией познания Жизни, хотя и наука, и основоположники всех исторически известных вероучений в той или иной форме провозглашали принцип «практика — критерий истины» (конкретно это будет показано в последующих главах — раздел 5.5).

Иными словами принцип «практика — критерий истины» является общим и для науки, и для религии, т.е. не знающим исключений в своей применимости как в вопросах, относимых к компетенции науки, так и в вопросах, относимых к компетенции вероучителей. Проблема же, судя по всему, состоит в том, что пользоваться этим принципом адекватно жизни и представителям науки, и приверженцам традиционных вероучений — мешают их догмы и предубеждения, которые извращают и блокируют психическую деятельность людей в тех или иных аспектах.

Приведём один из примеров состоятельности принципа «практика — критерий истины» и его субъективного отрицания.

· Если в обществе существует социологическая наука и её отрасли, включая экономическую науку, и система профессионального образования на основе этой науки, и эта наука адекватна жизни, то общество не может на протяжении десятилетий жить в условиях экономической разрухи и общекультурного кризиса.

· Если же экономическая неблагоустроенность и общекультурный кризис — норма жизни на протяжении многих десятилетий, а то и столетий, то это означает, что социологическая наука в целом и её отрасли, включая экономику, неадекватны жизни, вследствие чего, когда рекомендации науки ложатся в основу управленческих решений в политике государства и в сфере предпринимательства, то воплощение в жизнь этих управленческих решений неизбежно оказывается в большей или меньшей мере вредоносным.

Это понятно всякому, кто признаёт принцип «практика — критерий истины» адекватным Жизни без каких-либо исключений. Но для того, чтобы этому принципу следовать на практике, представители социологической науки должны переступить через сложившуюся традицию, выйти за пределы действующего в их среде обязательного для всех «стандарта миропонимания». Т.е. они должны стать «дураками второго рода» в терминологии В.О. Ключевского, которые понимают то, чего в исторически сложившейся традиции не должен понимать никто. Однако это не всем по силам: для подавляющего большинства «светил общественных наук» комфортнее соблюдать мафиозно-корпоративную дисциплину «научного сообщества» и на основе обязательного для всех «стандарта миропонимания» оболванивать других людей[44].

Соответственно теория познания, построенная на принципе «практика — критерий истины», необходима обществу для того, чтобы люди могли на её основе вырабатывать и развивать свою личностную познавательно-творческую культуру и тем самым могли бы быть свободными от давления авторитетов от науки и политики.

· Сомнение в том, что является объективно истинным, не уничтожит истины и не обратит её в заблуждение, поскольку адекватная жизни теория познания и личностная культура познания подтвердит истинность истинного, возможно раскрыв новые грани истины.

· Но сомнения в достоверности того, что объективно является заблуждениями, позволит обществу, если в нём эффективная личностная культура познания достаточно широко распространена, — быстрее обрести истину и освободиться от власти над ним заблуждений. Это касается как проблематики, относимой к компетенции науки, так и проблематики, относимой к области религии и мистицизма.

И поскольку в жизни индивида и обществ все процессы могут быть интерпретированы как процессы управления или самоуправления, то достаточно общая (в смысле универсальности применения) теория управления — первый по значимости результат познавательной практики людей и теории познания.

Она, вместе с теорией познания, является необходимым инструментом для того, чтобы выявлять ошибки в организации управления коллективами во всех сферах деятельности и ошибки в процессах общественного самоуправления, а также позволяет обнажать жизненную несостоятельность деклараций, которыми достаточно часто в политике и бизнесе прикрывают по недомыслию или злому умыслу заведомо антиобщественную деятельность.

Глава 1 в редакции от 16.07.2011 г.
Уточнения и добавления:
17.11.2012 г., 04.03.2013 г., 30.04.2013 г.

Часть 1.
Введение
в психологические основы
практики познания
и творчества