Лекция 7. Величать ли подсудимого по имени-отчеству?
7.1. Есть ли проблема?
Прежде всего: де-юре проблемы нет, де-факто — есть.
Ни в одной процессуальной норме не указано, следует ли председательствующему судье обращаться к участникам процесса (в том числе и к подсудимому) так или иначе (например, называть или не называть подсудимого по имени-отчеству). Однако психологическая наука полагает, что то или иное обращение к человеку, в том числе и в системе профессиональных отношений, а значит, и в ходе судебного заседания (обращение по имени-отчеству или только по процессуальному положению, например «подсудимый», «свидетель» и т. п.), может оказывать существенное влияние на эффективность взаимодействия в ту или иную сторону.
Поставленный в названии лекции вопрос проявляет две ниже представленные формы обращения судьи к подсудимому:
1. «...Подсудимый, встаньте. Вам предоставляется возможность изложить...
...Подсудимый, прошу говорить только по существу рассматриваемого дела, а не о Ваших личных...»
2. «...Подсудимый, встаньте. Петр Николаевич, Вам предоставляется возможность изложить...
...Петр Николаевич, прошу говорить только по существу рассматриваемого дела, а не о Ваших личных... »
Наиболее наглядно подобное разделение судейского сообщества на две части (и сразу скажу — неравные) Демонстрируется двумя судебными «сериалами» на Центральных каналах: на первом в передаче «Феде-" Ральный судья», и на втором в передаче «Суд идет», не один судья— С. Пашин — демонстрирует склонность к широкому использованию имя-отчества при обращении к: процессуальным лицам (в том числе, разумеется, и при обращении к подсудимому), а второй —Б. Тарасов — исповедует прямо противоположный принцип обращения ко всем участникам заседания.
— Ну, так это же игра, уважаемый профессор!
— Не буду спорить, важно другое: когда Ваш покорный слуга обсуждал на лекциях с Вашими коллегами — другими судьями — вопрос, называть ли подсудимого по имени-отчеству или только по его процессуальному положению, в самом начале подавляющее большинство слушателей-судей четко придерживались определенной позиции, той, которую демонстрирует в сериале Б. Тарасов.
— Ну и что же в этом особенного?
— Вот и Ваши коллеги поначалу недоумевали по поводу постановки самой проблемы: называть ли участников процесса по имени-отчеству, как это демонстрирует судья С. Пашин. А потом... Но лучше все по порядку.
7.2. О психологическом приеме «Имя собственное»
Представьте такую ситуацию. В коридоре некоего учреждения встретились и поздоровались два сотрудника этого учреждения. При этом один из них (А) сказал: «Доброе утро, Петр Захарович», а другой (П) — «Доброе утро». Вопрос: кто из них, вероятнее всего, начальник — А или П? Слушатели нашей Академии' (крупные министерские начальники) довольно легко решают эту задачу — конечно, говорят, П, т. е. Петр Захарович. Легко решили, исходя из собственного жизненного опыта. А он — этот опыт — свидетельствует: когда встречаются начальник и подчиненный и здороваются, то подчиненные к словам «доброе утро» или «здравствуйте», как правило, добавляют имя-отчество своего начальника; а начальники, хотя и знают, как зовут подчиненного, как правило, этого не делают. Безусловно, из любого правила есть исключения. Но исключение потому и исключение, что встречается редко. Чаще бывает «как прави-
' Российской правовой академии.
Вот почему наши слушатели легко решили эту я дачу: чаще они были свидетелями именно такого предложения: «Доброе утро, Петр Захарович!» — «Доброе утро!» Ну, так уж у нас принято.
Спрашиваю слушателей: а почему у нас так принято? И разворачивается (каждый раз одна и та же — стереотипная) дискуссия:
— А потому что люди по-разному воспитаны: одни — вежливы, другие нет.
— Допустим на минуточку, что Вы правы: обращение по имени-отчеству показатель воспитанности. Но тогда вроде бы получается (помните, мы говори -ди: «как правило»), что большинство начальников менее воспитанны, чем большинство подчиненных?
— А почему бы и нет! (Весьма любопытная и примечательная ответная реакция, примечательная тем, что вскрывает неосознаваемую установку этого слушателя на всех «власть имущих».)
— Допустим. Хорошо. Однако как тогда объяснить, что тот же Петр Захарович, когда поднялся на третий этаж и встретил там своего начальника, сказал: «Доброе утро, Василий Иванович!»? И вроде поступил как тот его подчиненный, которого мы — по Вашей классификации — записали в «вежливые». Но если человек вежлив, воспитан, он, как Вы сами понимаете, и в Африке тоже будет вежливым. Вероятно, Вы (обращаюсь я к этому слушателю) были в цейтноте, отвечая на мой вопрос, и поэтому сработал обычный стереотип. Это с нами бывает, когда нет времени для обдумывания'. Нет, все-таки, вероятнее всего, дело не в невоспитанности и не в вежливости.
Использован прием, о котором мы не говорили и, наверное, не будем говорить (всего не объять), — прием «спасения яйца» (собеседника). Он понял, что провалился, и сейчас у "его должна сработать психологическая защита, сейчас он "Росится защищаться (ему надо сохранить свое лицо). Но из той моей фразы следует, что я не только не собираюсь его добивать», но и оправдываю его.
— Ну ладно/не в вежливости. Просто так принято
— Верно, конечно, так принято, полностью с Вами согласен! (Надо подкрепить: он отступил, и д не «добиваю». А зачем?) Вот поэтому я и спрашиваю: а почему так принято? (Как ни в чем не бывало вернулись в исходную точку.)
— Ну, наверно, таким образом человека располагают к себе. (Это реплика уже другого слушателя.)
— Ну, что ж, и эту гипотезу подвергнем испытанию, прежде чем отбросить ее или принять.
Впрочем, у Вас (обращаюсь к этому, другому слушателю) есть серьезная опора для такого утверждения в лице весьма авторитетного в нашей стране на рубеже 80—90-х годов прошлого века Дейла Карнеги. По мнению этого автора нескольких популярных в свое время в нашей стране книг, звучание собственного имени для слуха человека — это самая приятная мелодия. Но это мнение Д. Карнеги, его, так сказать, тезис. А, как известно, чтобы тезис был принят, необходима аргументация в его обоснование. Впрочем, вполне возможно, что для" кого-то Карнеги настолько высокий авторитет, что любые его тезисы' принимаются априори. Но есть и другая вероятность — вероятность того, что не каждый читающий его книги с описанием красивых (правда, красивых!) примеров готов принять излагаемые в них рекомендации априори, без доказательств.
Итак, действительно ли звучание собственного имени является для человека тем сигналом, который отвечает двум требованиям для формирования аттракции, т. е. расположения человека к себе: а) не фиксироваться в сознании собеседника и б) вызывать чувство приятного (пусть и не всегда осознаваемого настолько, чтобы об этом думать)?
Посмотрим. А для этого давайте проиграем следующую ситуацию.
Предположим, Вам необходимо какого-либо человека уговорить, чтобы он для Вас сделал что-то такое, что он делать не обязан. Ну, допустим, вот секретарь. которую Вы хорошо знаете, и она Вас тоже хорошо знает- Но она не Ваша секретарь и не обязана да Вас работать, а Вам позарез необходимо перепечатать одну страничку документа. Вот примерно что и как в таких случаях говорят: «Верочка, пожалуйста, я Вас очень прошу — всего-то одну страничку... Нет, gepa, я знаю, что Вы не обязаны для меня это делать... Но пожалуйста, по старой памяти, Верочка, а? Ведь для Вас, такой профессиональной «пулеметчицы», это же буквально три минуты. А, Верочка?» Нормальная ситуация, нормальные фразы (во всяком случае, наши слушатели с этим согласны), все, как бывает в жизни.
И вот вопрос: когда Вы ее вот так уговаривали, когда Вы ей все это говорили, слышала ли она при этом свое имя? Да, конечно, слышала (в том смысле, что рецепторы слуха реагировали и на это слово — «Верочка»). Тогда следующий вопрос: слыша таким образом свое имя, думала ли она при этом примерно так:
«Ах, меня называют по имени, ах, как это приятно!»? Определенно нет (ибо Вы всегда ее так называли — ничего нового, а значит — и нечему удивляться). А думала она скорее всего о том, печатать или не печатать («Вечно у них все быстрее, стакана чая выпить не дают» — ворчливо, но не злобно, вы же старые знакомые. Или: «Все они спешат, все у них срочно, что за люди!»). Вот что скорее всего было у нее в мыслях, в сознании — скажем мы. Но для нас важно следующее:
в ее сознании факт произнесения ее имени не фиксировался; она слышала и... не обращала внимания.
(Вот если бы так: Вы всегда ее называете Верочкой, а тут вдруг подходите и говорите: «Вера Васильевна, не смогли бы Вы...», и тогда бы в ее сознании: «А что это он вдруг меня Верой Васильевной? Ага, наверное, ему надо что-то, ишь как заговорил— «Вера Васильевна» — точно что-то надо».-се! Дошло до сознания, ,а значит, это уже не тот гнал, который мог бы вызвать необъяснимое (для самого человека) притяжение, т. е. аттракцию, расположить эту Верочку к себе. Нам-то ведь нужно чтобы у нашего собеседника появилось позитивное чувство к нам на иррациональном4 уровне.)
Ну а в приведенном нами ранее примере Верочка слышала свое имя, но не фиксировала его в своем сознании. Это примерно так же, как если Ваш коллега о чем-то Вас просит, называя Вас обычным образом, Вы же фиксируете свое внимание на содержании его просьбы, а не на своем имени. Так и с этой Верочкой.
Следовательно, когда мы, разговаривая с собеседником, произносим при этом вслух (обычным образом) его имя, то этот сигнал сознанием собеседника обычно не фиксируется. Значит — делаем мы вывод — этот сигнал («собственное имя») отвечает первому требованию к сигналам для расположения лю-'дей к себе — не фиксироваться в сознании.
А отвечает ли он второму требованию (не менее, если не более, важному) быть «приятным», т. е. вызывать чувство приятного?
— А Вы знаете, я никогда не замечал, что мне
приятно, когда коллеги произносят мое имя, обращаясь ко мне за чем-либо.
Замечу: подобная реплика тоже весьма типична для начинающих овладевать этими приемами. Вот уже и Карнеги не принимается априори (а он утверждает, что звучание собственного имени — это приятная мелодия практически для любого человека). Тогда: есть ли аргументы, доказывающие, что звучание собственного имени вызывает приятные чувства?
• ...Вы едете в автобусе, не очень переполненном. Кто-то сзади слегка коснулся Вашего плеча. Вы оборачиваетесь. Незнакомый человек говорит Вам:
«Гражданин, Вы не подскажете, где мне выйти, чтобы?..» Это к Вам обратились со словом «гражда
' Обоснованию чего посвящена целая глава в книге: Панасюк А. Ю. Как убеждать в своей правоте: Современные психотехнологии убеждающего воздействия. 3-е изд. М.: Дел01 2004. ,
дин». Значит, это Ваше имя, как и многих миллионов других людей в нашей стране. Откликаемся ли )дь1 на это имя? Да, как правило, откликаемся. Вот и они откликнулись — объяснили этому человеку, где ему надо выйти (или извинились, что не знаете). Но вот вопрос: вызвало ли у Вас это имя чувство приятного? Даже если Вы начнете очень тщательно анализировать свои чувства, навряд ли обнаружите в таком обращении что-либо приятное.
. — Так ведь это же не мое имя! Точнее, у меня есть свое собственное, а это — «общественное»!
— А Ваша фамилия — тоже собственная, как имя? Ведь в нашей стране определенно есть еще тысячи людей с такой же фамилией (как и множество людей, у которых имя — «гражданин») и десятки тысяч людей с таким же именем, как Ваше. Впрочем, извините, мы чуть отклонились от темы: «есть ли чувство приятного от этого имени?»
— Конечно нет, даже, может быть, совсем наоборот.
— Хорошо. Значит, это никаких приятных чувств у людей не вызывает? Согласен. Тогда еще одна ситуация, почти такая же.
...Вы едете в автобусе... Кто-то сзади слегка коснулся Вашего плеча. Вы оборачиваетесь: незнакомый Вам человек говорит (с той же вежливой интонацией, как и в первом примере): «Извините. — Пауза. А затем называет Вас вдруг по имени-отчествy. — Николай Николаевич, Вы не подскажете, где мне выйти, чтобы?..» Понятна ситуация? Хорошо. Тогда комментарий. Паузу после слова «извините» он сделал потому, что был в небольшом замешательстве, неожиданно встретив Вас — знакомого человека — здесь. Это — раз. Вас удивило такое обращение к Вам незнакомого Вам человека? Вероятно, да, ибо он! не Александр Малинин (представьте его в автобусе) и не Анатолий Чубайс (даже и представить невозможно), а посему к такому вниманию не привычку. Вот если бы это был молодой человек, а Вы профессор в институте, где тот учится, тогда понятно:
это, вероятно, один из Ваших студентов, которые всех в лицо, конечно, не запомнить. Но Вы не профессор, а незнакомец совсем не студенческого возраста. Посему это и удивило Вас. Это — два. А теперь — главное: скажите, — обращаюсь я к своим слушателям, — это Ваше удивление было бы скорее с каким знаком: с «плюсом» или с «минусом»?
— Конечно, когда к тебе обращаются по имени, а не просто «гражданин», это все-таки приятнее. Тем более когда слышишь это от незнакомого человека, когда тебя вот так узнают на улице, словно ты известная личность. С «плюсом» конечно, с «плюсом». Но зато от своих — я что-то не замечал, чтобы у меня возникало такое ощущение приятного, когда они
меня называют по имени.
— Говорите: «не замечал» — значит, не осознавали. И это естественно (физиологи говорят, что это из-за адаптации психики к постоянному сигналу — психика «привыкает»). А замечаем только тогда, когда этот сигнал возникает в нетипичной для его появления ситуации (в автобусе незнакомый — и вдруг по имени-отчеству) либо тогда, когда этого сигнала нет в той ситуации, в которой он должен быть.
— Скажите, — продолжаю я диалог, — может человек ошибиться, например, в названии улицы в незнакомом городе, допустим, перепутал и вместо Васильевской сказал Владимирская?
— Да, конечно.
— Есть ли в этом какой-либо «криминал», т. е. будете ли Вы осуждать человека за это?
— Определенно нет.
— Вызывает ли у Вас это чувство неприятного?
— Вы знаете, я ведь и сам в незнакомом городе могу ошибиться в названии улицы. Так почему w6 это должно вызывать у меня неприятное чувство, если человек оговорился, ошибся в названии?
(Так примерно разворачиваются диалоги с моими слушателями.)
— А теперь вспомните, как некий человек, вместо того чтобы назвать Вас Вашим именем (допустим, gac зовут Виктором Николаевичем), назвал Вас Владимиром Николаевичем. Каково Вам при этом там —' в душе: приятно, совершенно безразлично или немножко неприятно?
— Ну, в общем-то не очень приятно.
И понятно почему, хотя человек просто оговорился (как оговорился, назвав улицу Владимирской вместо Васильевской). Мы, конечно, понимаем, что человек оговорился (Виктор и Владимир — имена в чем-то созвучные: и там и там на «В», и там и там есть «р»), а все равно как-то неприятно (хотя, разумеется, мы и виду не подадим). Это, знаете, примерно так же, как в переполненном автобусе: одно дело, когда Вас толкнули, задев плечо, а другое — когда задели по лицу. И в том и в другом случае — непреднамеренно, но... лицо не рядовая часть тела, ибо «лицо» и «личность» не просто одного корня. Так и слово, обозначающее имя: перепутал название (имя) улицы (хотя я только что ему назвал) — одно, а перепутал мое название (имя), хотя я тоже только что ему его назвал — совсем другое — не очень приятно.
И получается, что мы не осознаем чувства приятного, когда в обычной ситуации произносят обычным образом наше имя, но тотчас же осознаем чувство неприятного, когда наше имя искажают (когда мы не получаем то, к чему привыкли). Значит, понятно, почему не замечаем чувства приятного от звучания собственного имени из уст наших близких — привыкли к этому «сладкому» и уже не ощущаем (точнее — ощущаем, но не осознаем) этот «вкус».
— Простите, как Вас величать? — спрашиваю на эанятиях одного из слушателей. При этом выбираю яаиболее стеничного, т. е. достаточно эмоционально Устойчивого.
— Вениамин Михайлович, а что? ~~ Да нет, я хотел узнать... Хотя, надо же, какое ^впадение! Только перед этой лекцией у меня был очень неприятный разговор с одним человеком, и звали его тоже Вениамин Михайлович. А разговор был неприятным, потому что этот человек опять кляузничал, опять кого-то подозревает, вечно у него кругом враги, прямо какой-то психопат... •
Надо было видеть лицо этого слушателя (Вениамина Михайловича) в этот момент: оно постепенно вытягивалось, напрягалось, улыбка, которая была в самом начале нашего диалога, исчезла... Слушатель начинал испытывать явно отрицательные эмоции*. И тоже понятно: хотя это и простое совпадение (слушатель разумом знает, что среди его «полных» тезок могут быть и плохие люди), но почему-то ему это слышать было неприятно. Ясно почему — для него словосочетание «Вениамин Михайлович» ассоциируется только с положительными эмоциями.
И снова, как это следует из последнего примера, получается, что звучание собственного имени действительно вызывает чувства приятные, хотя люди этого и не замечают (замечают, когда теряют). А следовательно, этот сигнал отвечает и второму (а не только первому) требованию к сигналам, формирующим аттракцию: он является для человека желательным, вызывает приятные ассоциации, приятные чувства.
А значит, прав был тот слушатель, который на вопрос «почему так принято» (помните пример встречи начальника — Петра Захаровича — и его подчиненного?) выдвинул гипотезу: «наверное, таким образом располагает к себе своего начальника».
1 Потом я не только сказал, что это был «учебный пример», но и с помощью специальных приемов инактивировал (нейтрализовал) эти его эмоции (благо слушатель — а не слушательница! — был достаточно эмоционально стабильным человеком (стеничным), мог легко включить свое рацио, т. е. понять, что это надо было профессору «для науки» (для учебы), так почему бы не пожертвовать несколькими секундами отрицательных эмоций?! Ибо понимает, что не только искусство, но и наука требует жертв). Поэтому расставание У нас было тогда самое сердечное.
И значит, действительно, если при общении с человеком произносить (время от времени, но не переборщить) его имя или имя-отчество, то в подсознании человека определенно будет формироваться положительное отношение к источнику этой «приятной мелодии». Вот на этом принципе и построен психологический прием расположения людей к себе, прием, получивший название «Имя собственное»'.
7.3. Зачем людей располагают к себе?
И добавим: зачем психологи учат специалистов использовать приемы расположения к себе, приемы формирования аттракции?
Прежде всего этому учат специалистов системы «человек—человек», т. е. тех, кто работает с людьми и для кого воздействие на людей— производственная необходимость (воздействовать, разумеется, не физически, а словом).
Обращаюсь к таким специалистам (слушателям нашей Академии) со следующим вопросом:
— Всегда ли люди делают так, как Вы им говорите (речь идет о служебных отношениях)^
— Нет, не всегда.
— Понятно. А Вы хотели бы, чтобы они делали так, как Вы им (по службе) говорите? Ну, например, Вы говорите посетителю, чтобы он принес на следующий прием такие-то документы; когда Вы ему такое говорите, Вы хотели бы, чтобы он так и сделал?
— Конечно.
— А, наверное, не всегда так делают?
— Не всегда и не из-за памяти; иногда начинают спорить, обзывать «бюрократами» и т. п.
— То есть понимают, но не принимают Ваши слова, так?
— Ну, в общем-то, так.
— Более подробно о нем см.: Панасюк А. Ю. Как убеждать в своей правоте: Современные психотехнологии убеждающего воздействия С. 170—207.
— Понятно. И если бы принимали, т. е. внутренне с Вами соглашались, то тогда делали бы так, как Вы им говорите; и это касается не только посетите лей, но и Ваших подчиненных, и других людей, которые должны делать то, что Вы им говорите, так?
— Да, конечно.
— Ситуация понятна и... разрешима. Есть, оказывается, средство, как сделать, чтобы люди чаще принимали, чем не принимали бы Ваши слова.
Представьте: перед Вами два человека: один из них (А) относится к Вам очень хорошо, чуть ли не влюблен в Вас, а другой (Б) относится к Вам резко отрицательно. Так вот, при прочих равных условиях, какого из них Вам легче уговорить что-либо сделать, какой из них легче примет (а не только поймет) Ваши слова, легче согласится с ними?
— Ну ясно, кто — А, который хорошо относится.
— Прекрасно. Ваш жизненный опыт, на основе которого Вы правильно решили эту задачу, полностью совпадает с психологической наукой, которая обосновала следующий закон принятия.
При прочих равных условиях люди легче принимают позицию того человека, к которому относятся эмоционально положительно (от простого уважения через симпатию до влюбленности);
и наоборот, труднее принимают (даже отрицают) позицию того человека, к которому относятся эмоционально отрицательно.
Отсюда становится понятным и бытующее в народе выражение «любовь слепа»: когда человек влюб-, лен (по-настоящему), он, в силу указанного психологического закона, принимает все, что бы ему ни говорил тот, в кого он по-настоящему влюблен, принимает, т. е. внутренне соглашается. Кстати, в
1 А ее так же правильно решают практически все слуша1®" ли, с которыми мы проигрывали эту ситуацию, будь то ру^0" водители, бизнесмены, учителя или даже студенты (правде' старших курсов, не первокурсники, вчерашние школьники).
силу этого же закона, и "ненависть тоже слепа: когда человек ненавидит, он все с порога отвергает, ничего не принимает.
Итак, чтобы человек легче принимал позицию другого, нужно, чтобы работала первая половина этого психологического закона, нужно просто расположить этого человека к себе: как минимум — вызывать к себе уважение, как максимум — влюбить его в себя (все зависит, насколько важно расположить, насколько важн0' чтобы он делал то, что Вы ему говорите).
Вот для этого и обучают психологи специалистов системы «человек—человек» приемам расположения людей к себе. И один из этих приемов — прием «Имя собственное», суть которого в том, чтобы при общении с собеседником время от времени произносить вслух его имя или имя-отчество. И тогда собеседник невольно будет испытывать к Вам положительные эмоции (на уровне подсознания), а значит, легче будет принимать то, что исходит от Вас, Ваши слова, указания, распоряжения, просьбы...
— Простите, но а нам-то, судьям, для чего все это? Что, располагать подсудимого к себе? Смешно ведь, а?
— Если Вы, Ваша честь, подумали, что я забыл о Вас, то, конечно же, нет. Я все время, рассуждая о необходимости располагать людей к себе, о приеме «Имя собственное», думал о Вас, ибо, как-никак, Ваша профессия тоже ведь входит в систему «человек—человек»...
— ...Только она имеет специфику, какой нет ни в одной другой профессии.
— Согласен. И именно поэтому специально будем говорить о судьях, и даже раздельно о «цивилистах» и о «криминалистах»'.
Кто вдруг не знает: так на судейском сленге называют людей, которые преимущественно рассматривают гражданке дела («цивилисты»), и судей, которые преимущественно Усматривают уголовные дела («криминалисты»).
7.4. Какие «процессуальные фигуры» можно называть по имени-отчеству?
Давайте предположим, Ваша честь, что Вы рассматриваете гражданское дело. Перед Вами на скамье — истец и ответчик. Вы начинаете: «Истец, назовите полностью свою фамилию...» Это не Ваши слова, эти слова требует от Вас произнести ГПК (точно так же, как и при рассмотрении уголовного дела:
«Подсудимый, назовите полностью свою фамилию...»). В судебном процессе есть фразы, которые судья должен произносить, что называется, один к одному, не отступая ни на йоту, не привнося ничего своего. И естественно, в подобного рода фразы включаются только официальные слова-обращения («истец», «ответчик», «подсудимый» и т. п.). Но вот Вы установили анкетные данные истца и ответчика, разъяснили им все, что положено разъяснить, и теперь переходите к диалогу с ними по существу дела. Так вот. Ваша честь, когда Вы переходите теперь к свободному диалогу с ними (свободному в рамках существа дела, разумеется), то допустимо ли в этих случаях — в равной мере как к той, так и к другой стороне — использовать прием «Имя собственное»?
— Вообще-то можно.
(Читатель, прошу поверить: сколько бы ни было таких дискуссий со слушателями-судьями, а их было, наверное, не одна сотня, в 99% случаев был такой ответ. Кстати, описание и последующих дискуссий приводится по наиболее частому сценарию.)
— Хорошо. А теперь уголовное дело. Перед Вами в суде сейчас будет давать показания свидетель. После того как Вы установили данные его личности, после того как Вы предупредили его, что «за отказ... за дачу ложных показаний» (все это не Ваши слова, и мы их не принимаем во внимание). Вы переходите к диалогу со свидетелем (к допросу — на Вашем языке). Так вот, в этом случае допустимо ли — в равной мере по отношению к свидетелю обвинения и к свидетелю защиты — использование этого приема?
— Ну если в равной мере, то да.
— Следовательно, делаем вывод: если не учитывать те фразы, которые жестко предписаны законом и о которых мы уже говорили, то, значит, этот прием можно использовать и при диалоге с истцом, и при диалоге с ответчиком, и при диалоге со свидетелем... Хорошо. А теперь, Ваша честь, поговорим и о подсудимом...
— ...Которого, сейчас скажете, мне нужно располагать к себе, величать по имени-отчеству, да?
— На этот раз — да, если Вы не хотите работать с нулевым к.п.д.
— Это как же понимать?
— А вот примерно так.
Давайте предположим, что Вы — не судья, а некий руководитель (пожалуйста. Ваша честь, только на минуточку снимите свою мантию; потом Вы ее снова наденете, я обещаю, и пойдем обязательно в зал судебного заседания. А пока представьте, что Вы — начальник, большой такой начальник, хорошо? Ну и ладно.)
Так вот, один Ваш подчиненный проштрафился (что-то там нарушил, серьезное что-то) и Вы его за это наказали, предположим, объявили ему строгий выговор, Вызвав у него тем самым весьма отрицательные эмоции. Так вот, вопрос: а принял ли этот подчиненный Ваше наказание, согласился ли он внутренне с ним?
— А меня, знаете ли, это не очень-то и интересует. Главное: мое наказание справедливое и законное, а все остальное — лирика.
— Прекрасно, Ваша че... простите, я забылся, прекрасно, уважаемый руководитель. Тогда проиграем еще одну ситуацию.
Давайте предположим, что Вас вызывают в министерство и предъявляют Вам обвинение в том, что Вы не распорядились... не выполнили... и т. п. А Вы, между прочим, тут совсем ни при чем, они, видно, Перепутали то ли Вас с другим, то ли Вашу организацию... И Вы пытаетесь им сказать, мол, господа, я-то тут причем?! А они так и не пожелали Вас выслушать и объявили Вам, допустим, строгий выговор, т. е. наказали Вас. Так вот, в этом случае, когда Вы абсолютно не согласны с этим наказанием, когда Вы считаете его несправедливым, будет ли это наказание для Вас эффективным?
— Ну, разумеется, нет.
— То есть коэффициент полезного действия, к.п.д. такого наказания будет равен нулю, так?
— Простите, если можно, то поясните, а что такое к.п.д. наказания?
— В соответствии с данными психологической науки о негативных воздействиях на человека наказание будет эффективным, будет с высоким коэффициентом полезного действия, если человек после такого наказания будет сам стремиться избегать повторения подобных действий. (Это как маленький ребенок: дотронулся до горячего чайника, почувствовал боль, и уже старается теперь до горячего чайника не дотрагиваться, т. е. не повторять подобный поступок; а если вдруг забудет — маленький же еще, — то двух-трех таких ситуаций будет достаточно, чтобы запомнить на всю жизнь: «так делать не буду»),
А теперь вернемся к случаю с Вами. Вас наказали. Наказание будет эффективным, с высоким к.п.д., если после такого негативного воздействия у Вас будет стремление больше так не делать...
— Да не будет у меня такого «стремления», я же и так не делал того, в чем меня обвиняли.
— А раз не будет стремления не делать, не повторять, значит, к.п.д. такого наказания будет как минимум равен нулю.
— Да, конечно, я же не буду стремиться больше
так не делать, ибо я и ничего такого не делал, а буду поступать так, как делал и раньше. И ничего кроме неприятного осадка, неприятного отношения к этим людям у меня не будет. — Понятно.
И делаем вывод: если Вы или любой иной человек не согласен с наказанием, если Вы или любой иной человек не принял наказание, то к.п.д. такого наказания будет равен нулю, а то и с минусом. И здесь же: а если факт наказания принят, а не принята мера наказания («считаю, что строгий выговор мне за это — это чересчур»), то к.п.д. такого наказания будет если и не нулевой, то достаточно низкий.
А теперь вернемся к ситуации, когда не Вас, а Вы наказали своего подчиненного, а он не принял это Ваше наказание, т. е. не согласился с этим наказанием, считает, допустим, его несправедливым. Будет ли оно для этого человека эффективным?
— Ну... надо полагать... не будет.
— И к.п.д. такого наказания будет равен...
— Ну это понятно, уже проходили.
— А если этот Ваш подчиненный не принял выбранную Вами меру наказания, не согласен с суровостью Вашего «приговора», то...
— Ну понятно, эффект будет ниже.
— Понятно. Значит, делаем еще один вывод: если человек не принял Ваше наказание или выбранную Вами меру, то оно не будет для него эффективным, а к.п.д. подобного Вашего действия будет равен либо нулю, либо будет достаточно низким. Хорошо (т. е. хорошего в этом ничего нет). Но ведь Вы-то хотели так его наказать, чтобы оно было эффективным, верно?
— Конечно.
— Значит, надо стремиться к тому, чтобы человек принял Ваше наказание: и сам факт наказания его за эти действия, и выбранную меру наказания?
— Получается так.
Все верно. Когда человек что-либо «пропускает через себя», он на многие вещи начинает смотреть Уже по-другому. Ваш покорный слуга многократно проводил подобные дискуссии... нет, неверно, не ^Проводил дискуссии», а использовал прием аргументации «апелляция к личному интересу» при разговоре со своими слушателями. И среди них оказывалось немало тех, кто в ходе такой аргументации • впервые (!) приходил к мысли: к.п.д. их наказания, у него эффективность («больше никогда не буду делать так») зависит от психологического фактора — принятия или непринятия наказанным наказания. Но
продолжим дискуссию.
— Вы согласились, уважаемый руководитель, с тем, что надо, наказывая работника, стремиться к тому, чтобы он принял Ваше наказание. Вы сказали: «Получается так». Хорошо. А помните ли Вы, от чего зависит, легко или с трудом человек примет ту или иную Вашу позицию? Напомню закон психологии принятия: «при прочих равных условиях люди легче принимают позицию того человека, к которому у них эмоционально положительное отношение...» Следовательно, получается, что, наказывая человека, его надо располагать к себе. Тогда почему бы и при разговоре-наказании не использовать прием расположения к себе «Имя собственное»?
— Наверное... получается, что можно. Пусть через «наверное», пусть «можно» вместо «нужно» (а Вы что хотите, чтобы он сразу же сдался?! Нет, у людей есть чувство собственного достоинства, которое надо щадить, а посему оставим без комментария это его «наверное». Итак, прогресс налицо).
А мы сделаем вывод: ситуация наказания — именно та ситуация, когда использование приемов расположения к себе, и в частности приема «Имя собственное», более необходимо, чем в иных ситуациях.
— Это что же значит, — это снова слушатель-судья, — я должен, вынося приговор, т. е. наказывая подсудимого, называть его еще и по имени-отчеству?! Не согласен! Я обязан в ходе заседания, от самого начала до самого его конца называть подсудимого «подсудимый», и никак иначе.
— Ваша честь, прежде всего Вы не должны называть подсудимого по имени-отчеству. Ни в Уголовно-процессуальный кодекс, ни в Гражданский процессуальный кодекс законодатель не заложил такую норму: располагать к себе подсудимого. (Почему — другой разговор, вероятно, он — законодатель — также об этом думает, как и до этой дискуссии руководитель, который после дискуссии все-таки изменил свою точку зрения на этот вопрос. Но нет же возможности проводить подобные дискуссии с законодателями. А надо бы. Но это так, в скобках.)
Хорошо, Ваша честь, поговорим теперь в том числе и о к.п.д.
7.5. Каков к.п.д.. Ваша честь?
...Завершается заседание. Вы провозглашаете приговор: «...к пяти годам строгого режима...». И после этого Вы задаете вопрос: «Вам понятен приговор?» Чего же тут не понять, в подавляющем большинстве случаев ответ следует утвердительный: «Понятен».
Итак, осужденный Вами человек понял Ваш приговор...
— Простите, профессор, ошибочка: понял не мой приговор, а приговор суда.
— Простите, Ваша честь, за ошибку де-юре, но не де-факто. А фактически в сознании этого осужденного человека этот приговор — Ваш приговор, ибо приговор всегда персонифицируется с судьей; и даже когда были народные заседатели, все равно приговор персонифицировался с судьей, ибо все знали роль народных заседателей.
Итак, осужденный Вами человек понял Ваш приговор. А принял ли он его, согласился ли внутренне с ним?
— А меня это не должно интересовать, главное, чтобы все было по закону.
— Так-то оно так...
Тогда, Ваша честь, представьте себе такую ситуацию. Наказанный Вами человек (осужденный) полностью принял и сам факт Вашего наказания, и выданную Вами меру. Такое ведь возможно?
— Возможно.
— А принял, это в нашей терминологии означает «согласен». А это, в свою очередь, означает, что он согласен с осуждением этого своего поступка. А это, в свою очередь, означает, что он согласен с Вами, что сделал неправильно. А раз согласен, что так делать нельзя, то и не будет делать...
— Где это Вы таких видели?
— Да у Вас, Ваша честь, в зале судебного заседания. Вы же только что со мной согласились, что такое возможно.
Так вот, в том случае, когда осужденный полностью согласен с Вашим наказанием, рецидива не будет, ибо нормальные люди не делают (добровольно) то, с чем они сами не согласны (только шизофреники, которые, конечно, попадают на скамью подсудимых, но все-таки редко).
Ваша честь. Вас устраивает ситуация, когда осужденный Вами человек больше не будет совершать подобные правонарушения?
— Ну что за вопрос.
— Понятно, устраивает подобный коэффициент полезного действия Вашего наказания. (Кто же такого не хочет, ибо так называемые исправительные учреждения вовсе не исправляют, исправляет судья в зале судебного заседания — через достижение принятия осужденным приговора.) И, наверное, есть смысл стремиться к подобному исходу — принятию осужденным приговора судьи.
— Возможно, и есть.
— Прекрасно, что есть смысл добиваться принятия осужденным Вашего наказания, т. е. внутреннего согласия либо с самим фактом наказания, либо с выбранной Вами мерой наказания. Хорошо. Зафиксировали это положение, с которым Вы, Ваша честь,
согласились.
И тогда остается только вспомнить условия, от которых зависит, будет ли человек принимать позицию других: «Люди легче принимают позицию того человека, к которому эмоционально положительное отношение...».
— Вам легко это говорить, а как это делать — никто не знает.
— Ну почему же. Ваша честь? Вы прекрасно знаете уже один прием (и весьма действенный) расположения людей к себе. Этот прием так и называется:
«Имя собственное». Другое дело, что сложившийся в советском правосудии стереотип (его прекрасно имитирует и даже карикатурно утрирует в сериале «Суд идет» Б. Тарасов) препятствует тому положению, с которым Вы, Ваша честь, согласились: «есть смысл стремиться к принятию осужденным приговора судьи», а значит, есть смысл использовать подобные приемы (как это интуитивно демонстрирует судья С. Пашин), в том числе и прием «Имя собственное». Если, конечно, есть стремление, чтобы у осужденного еще в зале судебного заседания от контакта с Вами появилось желание больше никогда не совершать подобных деяний; если, конечно, у Вас есть желание работать с таким коэффициентом полезного действия, не уповая на так называемые исправительные учреждения; если, конечно, у Вас есть желание получать удовольствие от сделанной работы.
Лекция 8. Кому передать на воспитание ребенка? (Об одном стереотипе судебных решений)
Практика свидетельствует, что бракоразводный процесс нередко сопровождается дилеммой: кому отдать ребенка на воспитание — матери или отцу? Впрочем, для судей такой дилеммы, как правило, Нет — по их собственному суждению в 90—95% случаев она решается в пользу матери. Такова практика. Но чем объясняется такой стереотип судебных Решений, имеет ли он реальное основание?
Конечно, когда отец — алкоголик и дебошир, а мать вполне добропорядочная женщина, нет вопросов, ребенок отдается законопослушному и добропорядочному родителю. Но ведь таких ситуаций не 90 и не 95%. «Почему же во всех остальных случаях Вы все равно решаете в пользу матери?» — спрашиваю у судей, слушателей наших курсов повышения квалификации. «А потому, что мать все-таки больше любит своего ребенка, чем отец, потому, что по своей природе женщина ближе к ребенку, чем мужчина» — таково наиболее распространенное объяснение большинства опрошенных судей, решающих в таких процессах, может быть, всю дальнейшую судьбу человека.
Всем знакомое чувство любви не только «движет солнце и светила» (Данте), но, как оказывается, влияет и на принятие профессиональных решений.
Что же такое «любовь»?
«Я люблю на это смотреть... я люблю об этом читать... я люблю макароны с сыром... я люблю запах ее волос... я люблю его милые, нежные ручонки...» —
что все это означает?
Во-первых, любить можно, как оказывается, не
только конкретного человека (мужчину, женщину, ребенка), но и «Сикстинскую мадонну», а также... макароны с сыром. Во-вторых, «любить» — значит испытывать чувство удовлетворения каких-либо своих потребностей. «Я люблю это» — значит мне хорошо с этим, будь то томик стихов Пушкина или молодая особа. А если обладание неким предметом вызывает положительные эмоции, то и естественно, что человек стремится обладать им. Получается, что любовь — это психологическое состояние «притяжения» к предмету, обладание которым вызывает удовлетворение определенных потребностей.
Поскольку в отличие от животных у человека кроме биологических потребностей есть и потребности духовные, социальные, то, следовательно, и любовь у животных может быть только биологической, основанной на инстинктах, а у человека, кроме того, и духовной, социальной. Только человеку свойственны оба вида любви — биологическая любовь и любовь духовная (что и отражает двойственную природу человека — как индивида и как личности).
Ну а судьи, когда базируют свои решения на «материнской любви», что имеют в виду — любовь индивида или любовь личности, любовь биологическую или любовь духовную? Ведь если «материнская любовь» — биологическое чувство, тогда объяснимо различие в этом между полами (у матери биологическое чувство к своему ребенку выражено в большей мере, чем у отца), а если это любовь духовная — то кто сказал, что мужчины духовно беднее, чем женщины? Иначе говоря, что же есть материнская любовь?
...У меня на приеме мама 13-летней девочки (пришла на консультацию). После небольшого вступительного диалога задаю «бестактный» вопрос: «Вы любите свою дочь?» — «Ну конечно же, люблю. Как может быть иначе?» Психоаналитик, услышав вторую половину ответа, тотчас же усомнился бы в правдивости первой. Но это — психоаналитик, для большинства которых подсознание человека — это 80% его психики. Для уточнения через некоторое время спрашиваю: «Скажите, а бывает такое, чтобы Вы со своей дочерью присели где-нибудь в уголке на Диванчике и поговорили бы как подружки?» — «Ну что Вы! Какая же она мне подружка! Скажете тоже! Она же дочь мне». Вот теперь не нужно быть и психоаналитиком, чтобы тоже усомниться в фразе «Ну конечно же, люблю». Ведь «подруги» — это люди, близкие по духу, испытывающие друг к другу духовное притяжение, духовную близость. Значит, получается, что эта мать не любит свою дочь?
Из дальнейшей беседы выясняю, что примерно полгода назад ее дочь перенесла тяжелейшую пневманию, три дня температура была под 40 градусов. Все эти дни мать не отходила от ее постели, ухаживала и Бога молила, чтобы все разрешилось благополучно. Да у кого после этого повернется язык сказать, что она не любит свою дочь?! Любит, ибо готова была на любые жертвы, лишь бы дочь выздоровела.
Безусловно, мать любит дочь, как каждая нормальная мать, как каждая родительница. Любит, как и положено по природе. Любит той биологической любовью, которая у матерей сильнее, чем у отцов, — так велит природа. Но духовно-то они чужие («...какая же она мне подруга?»). И не будем ее судить за это, ибо, как известно, чувство это (духовную любовь) нельзя принудительно ни вызвать, ни — если она есть — преодолеть. Если она есть — так есть, а если нет, — никакими декретами ее не вызвать.
И получается: если есть биологическая любовь — вовсе не значит, что при этом есть и духовная. Если судья в подобной ситуации принимает решение в пользу матери, основываясь на понятии «материнской любви», то учитывает только одну ее сторону — биологическую, но отнюдь не духовную.
Но ведь при отсутствии соглашения между родителями статья Семейного кодекса РФ предписывает учитывать не только отношение родителей к детям, но и интересы самого ребенка: именно это законодатель поставил на первое место в части 3 статьи 65. Конечно, ребенку нужна любовь, как говорится, любая. Но зададимся вопросом: какая все же любовь необходима детям после 10 лет в большей мере — биологическая или духовная? Ответ вполне очевиден — для детей этого возраста пища биологическая < (биологическая любовь) отступает перед пищей духовной. Если же на руках у разводящихся родителей семимесячный ребенок, .безусловно, ему в большей мере необходима биологическая любовь и забота, ибо большую потребность испытывает он в пище материальной. И решение вопроса в пользу матери, а не отца — вполне правомерное решение (а иное может быть, только если мать алкоголичка и т. п.).
1 Подруга, друг — близкий по духу (а не по крови) человек.
Дата добавления: 2016-03-22; просмотров: 627;