Россия, Англия, Франция с 1840 по 1848 г. Восточный вопрос. Февральская революция в Париже

Россия. 1840–1848 гг.

Для понимания надвигающейся катастрофы, которая произвела резкий и решительный перелом в первой половине девятнадцатого столетия, необходимо бросить взгляд на положение дел в России, Англии и Франции в сороковых годах.

В России не было заметно никакого движения в сторону прогресса за это время. Император Николай, правивший громадный государством с 1825 года, не приступал ни к каким реформам, а то движение, которое, из Франции, проявлялось во всей Западной Европе и отозвалось в Польше, по-видимому, побуждало императора Николая I еще сдержаннее относиться к идеям Запада и, по возможности, препятствовать их проникновению в Россию. Сознавая свое могущество, император Николай стал более и более проявлять сочувствие к тем идеям Меттерниха и Священного союза, которые, как мы видели выше, в 40-х годах девятнадцатого века, в период обособления и развития национализма в среде европейских государств, давно отжили свой век. Твердый волей и строго последовательный в выполнении своей идеи, император Николай готов был всеми своими силами способствовать поддержанию порядка везде, в особенности в странах — ближайших соседях России, разумея под нарушением порядка всякую борьбу с законной, признанной властью, хотя бы даже и вполне оправдываемую местными условиями народной и государственной жизни. Это общее правило, как мы увидим далее, проводилось императором Николаем с замечательной последовательностью и такой настойчивостью, что в применении его он даже не делал никакого различия между ближайшими союзниками и прямыми врагами России.

Это же мировоззрение и побудило его к проведению той политики вмешательства, которая настроила против него Европу и привела, наконец, к борьбе, в значительной степени способствовавшей выходу России из застоя, на который она была обречена своим обособленным положением.

Николай I, император Всероссийский. Литография XIX века

Долгое время Россия оставалась в полном покое, который нарушался только борьбой с горными племенами Кавказа, тянувшейся непрерывно целые десятилетия. С 1839 года храбрым и энергичным вождем горных племен был чеченский глава племени Шамиль, и в это бедное событиями время кавказские военные действия доставляли не лишенную занимательности пищу русским газетам и невзыскательному кругу их почитателей. Здесь, как и везде, Англия тайно помогала восстанию, и это соперничество Англии с Россией, проявлявшееся в весьма отдаленных землях, Восточной Азии, Персии, Афганистане, хотя и не на поле сражения, — но в виде разных интриг и противоположного влияния на придворные круги в Исфагане, Кабуле, Герате, — давала материал для размышления и полета фантазии, как прозорливым государственным деятелям, так и досужим политиканам, переливающим из пустого в порожнее.

Шамиль. Рисунок Ф. Горшельта (Кавказский альбом)

Греческое королевство

Вопрос о том, через сколько десятков или сотен лет Россия столкнется с Англией в Восточной Азии, и как сумеет Англия отстоять свои ост-индские владения, был далеко не столь важен, как так называемый восточный вопрос, игравший в этом столетии роль, подобную польскому вопросу в XVIII веке. Под этим вопросом понимали в Западной Европе завоевательные планы России и возможность препятствования им. Греческий вопрос, составляющий лишь эпизод в ходе долго назревающего восточного вопроса, был благополучно разрешен: в феврале 1833 года король Оттон I, выбранный державами-покровительницами, сын испытанного друга греков, короля баварского, Людовика I, прибыл в Грецию, высадившись в Навилии. Положение Греции в это время было весьма печальное. Губернатор Иоанн Каподистрия пал жертвой кровавой мести майнотов (октябрь 1831 г.), а занявший его пост брат его, Августин Каподистрия, был не в силах подавить наступившую анархию. Когда же он покинул Грецию (1832 г.), остаток государственного порядка рушился среди озлобления партий и междоусобицы.

Дела несколько поправились с учреждением регентства, которое приняли на себя несколько высших баварских сановников, а с июля 1835 года вступил в управление сам юный король. Западная Европа относилась уже равнодушнее к судьбам классической земли. Раздоры между членами регентства, брак короля с принцессой из Ольденбургского дома, финансовые затруднения государства, ошибка в выборе столицы, не прибрежного города Пирея, а Афин, лежащих в глубине страны, и тому подобное, — все это не заслуживает подробного изложения в общем обзоре всемирных событий. Следует только заметить, что при всей неудовлетворительности своего положения, Греция могла утешаться одним: она не была уже под турецким владычеством.

Турция. Мехмед-Али, 1833 г.

Турция была сильно ослаблена долговременной войной, поражением, нанесенным ей Россией, и последствиями Адрианопольского мира. Это хорошо понимал египетский сатрап Мехмед-Али, воспользовавшийся еще в 1831 году своим спором с сирийским пашой Абдаллой для того, чтобы отправить в Сирию своего пасынка Ибрагима с 20 000 войска, а египетский флот к Акке. Заверяя султана в своей покорности, Мехмед-Али требовал от него в то же время двух сирийских пашалыков:^[25] Дамаска и Акки. Султан приготовился к войне, предав Мехмед-Али проклятию, как изменника пред Магометом и его избранником (1832 г.). Однако правительственные войска под командованием Гуссейн-паши были разбиты Ибрагим-пашой (июнь) при Гоме в Целесирии, и Ибрагим вторгся в Киликию через прославленные Александром Великим ущелья. Население встречало его в Малой Азии и в Сирии как освободителя. Султан собрал новое войско, которое повел против своего бывшего боевого сподвижника Реджид-Мехмед-паши. Но и эта армия в декабре была уничтожена Ибрагимом при Конии (древний Икониум).

Оказавшись в столь бедственном положении, Порта была вынуждена принять помощь от России, которую сам султан недавно еще называл исконным врагом Турции. Дела складывались выгодно для России, которая не могла не опасаться успеха Мехмеда-Али, питавшего честолюбивый замысел утвердить свою династию на месте увядавшего дома Османов и тем обновить и расширить мусульманское владычество, а это должно было неизбежным образом затормозить надолго или хотя бы на некоторое время русские планы, и потому император Николай предложил султану Махмуду свою помощь охотно и вполне бескорыстно. Султан принял ее, находясь в отчаянном положении, в такую минуту, когда Мехмед-Али с притворной преданностью испрашивал у него, своего сюзерена, позволения расположить свою главную квартиру у Бруссы, следовательно, у самого порога турецкой столицы.

Русский флот появился в Босфоре с десантом в 5000, потом 13 000 человек. Но это тотчас же заставило Англию и Францию тоже принять участие в деле. Султану надо было прежде всего отделаться от союзника; поэтому он постарался отнять у Мехмеда-Али предлог к дальнейшему наступлению: согласно Кутахийскому миру (май 1833 г.), Мехмед-Али получил требуемые им три пашалыка, а пасынку его, Ибрагиму, был предоставлен пост главного сборщика податей в Киликии. Египтяне и русские возвратились к себе, однако при выгодных для России условиях: по Ункиар-Искеллисийскому договору она вступала с Турцией в оборонительный и наступательный союз, по тайной статье которого Порта, вместо материальной помощи России, обязывалась закрыть Дарданеллы для иностранных военных судов, следовательно, полностью обеспечить безопасность России с этой стороны в случае ее войны с Англией или Францией. Хорошо направленная русская политика провела здесь мастерски свое дело. Турция была вконец ослаблена не только возложенным на нее военным вознаграждением, но и новым могуществом египетско-сирийских сатрапов. Столкновение с ними должно было неизбежно возобновиться.

Абдул-Меджид, 1839 г.

Прусские инструкторы привели снова в порядок турецкую армию, и Махмуд, видя надежду на успех, отправил ее в поход. Объявление войны последовало в июне 1839 года. Турецкий сераскер,^[26] Гафиз-паша, был разбит Ибрагимом при Низибе, на Евфрате, но султан не успел получить этого печального известия: еще полный сил, он умер через шесть дней после этой битвы. Преемнику его, шестнадцатилетнему Абдул-Меджиду, готовился второй удар: великий адмирал Ахмет-Февзи, посланный против Мехмеда-Али, перешел со своим флотом на сторону египтян. Это служило для Турции доказательством, может быть, худшего из зол, а именно того, что высшие турецкие чины начинали фаталистически верить в волю самого Аллаха передать власть египтянину, отняв ее у дома Османов. Мехмед-Али требовал теперь утверждения за ним наследственных прав на Египет, Сирию и Киликию (Адана).

Восточный вопрос становился теперь в полном смысле слова европейским: Англия, Австрия и Пруссия, — для этой последней дело имело, впрочем, в то время лишь второстепенный интерес, — должны были позаботиться о недопущении Турции под еще большую зависимость от России, нежели то было сделано уже Ункиар-Искеллийским договором. Интересы России совпадали при этом с интересами держав в том смысле, что ей было невыгодно желать торжества египетских сатрапов. Во всем этом роль Франции была весьма своеобразна. Цивилизаторские стремления египетского вице-короля давали хлеб множеству французских талантливых людей и искателям счастья. В марте 1840 года Луи Филипп должен был образовать новое министерство, во главе с беспокойным, честолюбивым, слишком умным Тьером. На конференции, созванной в Лондоне, по инициативе Австрии для обсуждения восточного вопроса, Тьер стал требовать утверждения Мехмеда-Али в наследственном владении Египтом и Сирией, что создало бы новое большое восточное государство рядом с турецким. В голове нового министра эта идея связывалась со множеством других больших проектов. Издавая свою замечательную историческую книгу, он находился под обаянием наполеоновской грандиозной политики, и французские газеты приняли вызывающий тон в отношении Англии и Германии, в ответ на что сложилась немецкая патриотическая песня: «Не владеть им свободным немецким Рейном».

Французская политика. Франция и крупнейшие европейские державы, 1840 г.

Остальные четыре державы заключили тогда между собой четверной союз с целью поддержать status quo в Турции, и сборные австрийско-турецко-английские военные силы заставили Ибрагима покинуть Сирию. Он отступил к Александрии, бросив орудия и снаряды. Так долго сопротивлявшийся державам Мехмед-Али, тщетно возлагая свои надежды на Францию, был вынужден теперь передать обратно турецкому комиссару перешедший на его сторону флот, согласиться на уплату Турции ежегодной дани в 7 миллионов франков и на сокращение своей армии, признавая, сверх того, обязательными и для Египта все договоры, которые Порта уже заключила или могла впредь заключать с иностранными державами. За все это наследственное право управлять египетским пашалыком было укреплено за родом Мехмеда-Али.

Благодаря лорду Пальмерстону, руководившему английской иностранной политикой, этот мир был довольно, даже безусловно, выгоден для Турции (1841 г.), но он не мог устранить ее внутренних противоречий, хотя новый султан своим гатти-шерифом из Гюльхане (ноябрь 1839 г.), открывал широкую дорогу реформам, впрочем, пока только на бумаге, которая на Востоке еще выносливее, чем где-либо. Пять держав обязались не проводить через Дарданеллы и Босфор своих военных судов; Франция выпуталась из своего неловкого положения и тоже участвовала в этом договоре. Беспокойная, то дерзко вызывающая, то робкая и миролюбивая, то либеральствующая, то резко консервативная иностранная политика французского правительства была необходимым или, по крайней мере, естественным последствием внутреннего положения страны, тоже раздираемой противоречиями. В Англии было совершенно иное: именно в это десятилетие она представляла собой государство, развивающееся спокойно, под руководством государственных деятелей, правильно, настойчиво и сознательно идущих к избранной ими цели.

Англия, 1840–1848 гг. Сэр Роберт Пиль

Молодая английская королева в феврале 1840 года вступила в супружество с принцем Альбертом Саксен-Кобургским, который сумел в своем нелегком положении принца-супруга приобрести расположение страны, благодаря своему такту и склонности к английскому образу мысли и даже предубеждениям. Министерство вигов, не получив большинства во вновь избранном парламенте, пало в августе 1841 года, и с сентября этого года по июнь 1846 года дела были в руках торийского кабинета, членами которого состояли: герцог Веллингтон, лорд Эбердин, лорд Стэнли, Элленборо, Уорнклиф и человек будущего — Эдуард Гладстон, однако всех их далеко превосходил сэр Роберт Пиль — канцлер казначейства и лидер палаты общин. Все его меры отличались спокойствием, уверенностью, уважением к государственному и общественному быту Англии и умением пользоваться его особенностями. Во время мятежа в Уэльсе, сопровождавшегося разбоями, поджогами и всякими насилиями, Пиль понял, что это было признаком крайней нужды и потому следовало бороться против него не одними полицейскими мерами, но и разумными реформами. Для поправки финансов, находившихся в расстроенном положении, он имел твердость провести закон о подоходном налоге, который предоставил ему возможность приступить к либеральной торговой политике: пошлины на многие предметы были понижены, между прочим, была сначала значительно понижена, а потом и совсем упразднена самая тягостная из них, — хлебная пошлина. Действуя умело и твердо, Пиль перевел страну постепенно от покровительственной системы к системе свободной торговли.

Альберт, принц-супруг английской королевы

Виктория, королева английская. Портрет кисти Винтергальтера

В 1846 году палата приняла его билль, благодаря которому, как тогда говорили, хлебная пошлина должна была в течение трех лет катиться вниз по наклонной плоскости, чтобы после исчезнуть совсем. Когда этот билль вошел в законную силу, в помощь ему стала действовать лига против хлебных пошлин (Anticorn-law league), работавшая неутомимо, под руководством Ричарда Кобдена, до тех пор, пока не была полностью достигнута желанная цель. Дело народного образования и училищ вообще тоже много подвинулось в течение этого десятилетия, по крайней мере в том смысле, что все ужасные доказательства упущений в этой области были беспощадно выставлены на свет. Быстро помочь этому было трудно, в особенности при том отвращении англичан ко всякому правительственному вмешательству, составляющем резкую противоположность в излишней любви других народов к этому началу.

Различные Церкви в Англии тоже не проявили особого усердия по вопросу о народном образовании, а если и сочувствовали делу, то портили его своим догматическим бессердечием и нетерпимостью к другим религиозным общинам. Сам Пиль доказывал свое беспристрастие в этом отношении и даже провел, к ужасу ториев старой школы, билль о выделении дополнительных средств католической духовной семинарии в Майнуте (Ирландия). О'Коннел возобновил свою агитацию в Ирландии и толпа по-прежнему стремилась за ним. Но эта агитация не имела никакой разумной цели в данное время, а страшный голод, обрушившийся на остров в 1845 году, — причем население могло перенести такое ужасное бедствие лишь благодаря приливу щедрой помощи из Англии, — должен был бы внушить ирландцам, что им безусловно нельзя еще порывать своей связи с главной частью королевства. Однако деятельность О'Коннела уже приходила к концу: более радикальная партия «младо-Ирландия», — отделение «молодой Европы», — далеко опережала его программу. Сам он умер в Генуе (май 1847 г.).

Пиль оставил государственную службу в 1845 году, видя, что его партия не сочувствует его реформам, не понимает их и не принимает их в деятеле, начавшем свою карьеру торием и остававшемся консерватором по своим основным воззрениям. В сущности, та цель, к которой стремился этот великий государственный человек, вполне заслуживший свою славу, была достигнута: он перевел английскую политику на новую, современную почву без всяких сильных потрясений и насилий, дав своей «консервативной» партии возможность занять прочное положение среди нового порядка вещей и продолжать свою деятельность при этих новых условиях.

Сэр Роберт Пиль. Портрет кисти Т. Лауренса

Образование нового кабинета было поручено лорду Джону Росселю (июль). Самым примечательным деятелем в этом министерстве был виконт Пальмерстон (Генри-Джон Тэмпль), принявший портфель министра иностранных дел (род. в 1784 г.). Пальмерстон много содействовал решению греческого и особенно бельгийского вопросов. Иностранная политика Великобритании стоит всегда в связи с интересами всех частей света. В описываемое время в Азии и на Востоке было спокойно после того, как Англия умножила число своих колоний приобретением Новой Зеландии (1840 г.), затем, после своей несправедливой войны с Китаем из-за опиума, имевшим полное право восставать против торга этим вредным зельем и его контрабандного ввоза, заняла Кантон и заключила в Нанкине мир (август 1842 г.), согласно которому получала остров Гонконг. Все это укрепляло власть Англии в Ост-Индии, особенно с расширением ее владений в северо-западной части полуострова, именно в Пенджабе. О соперничестве Англии с Россией в ханствах и Афганистане было уже сказано выше. Англичане потерпели несколько тяжких поражений в Афганистане, в частности, в 1841 году, в Киберийском ущелье. Такие потери были, впрочем, неизбежны и Англия имела возможность за них жестоко отомстить; большого внимания и твердости с ее стороны требовала внешняя политика Франции.

Лорд Пальмерстон. Литография работы Коллетта с портрета кисти Нартриджа

Франция, 1840–1848 гг. Международные отношения

Требование выдачи праха Наполеона не имело особого значения и было тотчас уважено Англией; водворение этих останков в доме Инвалидов дало только случай Тьеру, главе французского министерства, польстить тщеславию нации и удовлетворить свое собственное. Турецко-епипетский вопрос разрешился, не осуществив грандиозных мечтаний Тьера, но он дал ему случай выполнить его любимый проект об укреплении Парижа. Но неудачная политика Тьера в восточном вопросе привела к падению министерства, а в новом кабинете Сульта (29 октября 1840 г.) первую скрипку играл Гизо — протестант, человек очень образованный, последовательный, но упрямый доктринер. Склоняясь все более и более к резко консервативной политике, он вступил в довольно тесные сношения с Меттернихом и продержался во власти до февраля 1848 года.

Entente cordiale, бывшая краеугольным камнем французской политики в начале царствования Луи Филиппа, ослабела во второй его половине. Под конец Франция отказалась даже от участия в созываемой в Лондоне конференции пяти держав по вопросу о торговле невольниками. Причиной этого отказа было самолюбие французов, считавших для себя унизительным осмотр их торговых судов, хотя такое подчинение осмотру было взаимным для всех договаривающихся сторон (1841 г.). Неловкий арест английского миссионера Притчарда на острове Отаити, произведенный слишком торопливым французским адмиралом, заставил Францию дать удовлетворение за этот поступок и возвратить остров королеве Помарэ. Осложнения в Марокко, вызванные событиями в Алжире, усиливали недоверие англичан.

Враг французов, Абд эль-Кадер, надеялся поправить свое сильно пошатнувшееся положение тем, что натравил марокканского правителя против французов. Жители Марокко, усердные мусульмане, были готовы на это, что заставило маршала Бюжо перейти границу, и один из сыновей Луи Филиппа, принц Жуанвильский, осадил Танжер. В то время, когда при английском посредничестве были уже начаты переговоры и султан склонялся к уступкам, Бюжо разбил мароккскоe войско на реке Исли, а французский флот бомбардировал танжерские укрепления. Вскоре был заключен мир, причем было оговорено незначительное исправление границы (1844 г.).

Абд эль-Кадер лишился последней надежды; он был вынужден сдаться генералу Ламорисьеру (1847 г.) и был привезен во Францию как военнопленный. Отношения между Англией и Францией стали особенно натянутыми вследствие так называемых «испанских браков»: в 1847 году Луи Филипп и его министры успели добиться, довольно грубыми и не совсем достойными средствами, не особенно и важного успеха, а именно: брака королевы Изабеллы с ее кузеном, инфантом Франциском д'Ассизом, а ее сестры — с четвертым сыном Луи Филиппа, герцогом Монпасье. Французское правительство проявило в данном случае то, что англичане называют want of common honesty, недостаток прямодушия в делах. Однако оба правительства единодушно протестовали против захвата Кракова; зато в Зондербундской войне и во время итальянских неурядиц Гизо оказался непреклонным и столь же ограниченным консерватором, как Меттерних. Такое направление международной политики во Франции, — как, впрочем, было бы и при несравненно более разумной, — давало повод к самым зажигательным речам оппозиционных ораторов, которые, с французским увлечением, называли прямо кабинет «иностранным». При всех этих диатрибах оппозиция метила, преимущественно, на внутреннюю политику правительства.

Абд эль-Кадер. Литография работы А. Кпейзеля с рисунка XIX века

Внутренние дела. Министерство Гизо

Между тем то, что подвергалось наибольшему осуждению, в этом случае заслуживало именно наибольшей похвалы, — имеется в виду продолжительность одного и того же направления в политике, проводимого министерством, и устойчивость самих министерств: было еще неслыханно, чтобы какое-нибудь министерство продержалось во Франции более семи лет, подвергаясь лишь незначительным изменениям. Бонапартисты и легитимисты были не страшны этому кабинету. Вторая попытка принца Луи Наполеона Бонапарта — на этот раз из Англии — окончилась почти комической неудачей: прибыв в Булонь со своей свитой (6 августа 1840 г.) и увидев, что дело плохо, принц бежал обратно на свой корабль, но упал в воду и был благополучно спасен своими преследователями. После своей дерзкой речи перед судилищем пэров, он был приговорен к тюремному заключению и отправлен в Гам, где ему отвели то самое помещение, которое занимал некогда князь Полиньяк.

Старороялистская или легитимистская партия ограничивалась ничего не значащими демонстрациями, и никто не обращал уже особого внимания на выставляемого ею претендента, герцога Бордосского. Собственно опасным врагом правительства была республиканская партия, почти не имевшая представителей в палате, и так называемая династическая левая, которая, хотя и признавала конституционный принцип, однако, находила себе отголосок и в речах республиканцев. У престарелого короля, становившегося равнодушным ко всему, и у упрямого формалиста Гизо было лишь одно оружие против этих партий: легальность — ее они считали достаточной, потому что в данную минуту ее оспаривать было нельзя; выборы были проведены законным порядком, большинство в палате представляло собой законные желания страны, министры законно опирались на это большинство и удалялись, когда это большинство им изменяло.

Гизо. Литография работы Дельпеша по рисунку с натуры, выполненным Морисом

Однако было еще сомнительно, могло ли все это достаточно укрепить июльскую монархию при том способе, каким эта монархия возникла, при характере французской нации и при положении дел, сформировавшемся с 1789 года. Дела еще ухудшались вследствие несчастья, постигшего королевскую семью, да и всю страну, в июле 1842 года. Во время поездки (наследника престола) герцога Орлеанского, Фердинанда Филиппа, в Нёльи, лошади его взбесились, он выпрыгнул из экипажа и получил столь тяжкие травмы при падении на мостовую, что скончался в тот же день. Королю было 69 лет, принцу, ставшему теперь наследником, всего только 4 года. Его мать была назначена регентшей в случае смерти старого короля. Такие обстоятельства давали основание к изменению существовавшего порядка посредством расширения избирательных прав, на тот момент столь ограниченных, что представителями нации являлось небольшое число лиц, а это придавало всему образу правления характер господства одного класса — именно буржуазии.

Правительство, располагая большими средствами, могло иметь сильное влияние на это сословие при выборах и, что было хуже всего, такая система сама провоцировала продажность. Правительственные депутаты получали за свой лояльный образ мыслей вознаграждения в виде ленточки Почетного легиона, повышения по службе, концессии для себя или для рекомендуемых ими лиц; округ, сумевший избрать такого представителя своего настроения, вознаграждался за то проведением каналов, дорог, дарованием всяких субсидий. Примеры таких подкупов среди привилегированного сословия, которое, будучи богатым, хотело, по общечеловеческой слабости, иметь еще больше, умножались до того, что бросались в глаза. Это дало оппозиции четкую цель и меткое слово для ее обозначения: «избирательная реформа» сделалась лозунгом дня, и правительство Луи Филиппа поступило бы разумно, предупредив в этом случае желание нации, т. е. расширив избирательные права, равно как полномочия тех, которые в силу своего избрания имели влияние на законодательство и на весь ход дел, чем утвердило бы существовавший порядок на более широких и прочных основах.

Вопрос о реформе избирательных прав

Но правительство не сделало этого, дав тем самым повод династической оппозиции идти долгое время рука об руку с радикалами, среди которых уже назревали республиканские, частью даже коммунистические и социалистические идеи. Во время парламентской сессии 1847 года весьма дельное предложение об увеличении числа депутатов с 459 на 538 и о понижении избирательного ценза с 200 франков до 100, было отвергнуто 252 голосами против 154. Оппозиция приступила тогда к весьма активной агитации вне стен парламента в пользу избирательной реформы. Одним из главных средств к тому служили «реформенные банкеты»; на них произносились страстные застольные речи, вслед за которыми покрывались подписями петиции в пользу реформы.

События в Италии и Швейцарии, во время которых французское правительство держалось реакционной стороны, усиливали недовольство, и король, открывая 28 декабря 1847 года новую парламентскую сессию, напрасно упомянул, что надеется на сохранение конституционного порядка, «несмотря на недовольство, разжигаемое враждебными или слепыми страстями». Он должен был вскоре узнать, на свою погибель, что эти страсти — по крайней мере некоторые из тех людей, которые обуревались ими, — не страдали слепотой.

Реформенные банкеты, 23 февраля 1848 г.

После того как большинство палаты одобрило ответ на тронную речь, оппозиция решила возразить на это большой демонстрацией, именно реформенным банкетом, который предполагалось устроить 22 февраля в одном из садов на Елисейских полях, причем участвующие отправились бы туда длинной процессией, между выстроившейся шпалерами, без оружия, национальной гвардии. Правительство, после долгого колебания, запретило, очень тактично, не сам банкет, а лишь сборище на площади Маделены, откуда предполагалось начать шествие. Оппозиция, которой было немного не по себе, отменила банкет, ограничившись несколькими громкими словами, к великому негодованию своих союзников-республиканцев, собравшихся в помещении одной радикальной газеты. Они все же не теряли надежды на какую-либо демонстрацию, однако день прошел без особых происшествий. Правда, на улицах было заметно большое оживление, раздавались возгласы: «Долой министерство!» или «Да здравствует реформа!», — кое-где строились баррикады; но лишь на другой день, 23-го числа, стало ясно, что волнение возрастает и что именно национальная гвардия сочувствует требованию реформы. Это произвело впечатление на короля; он понимал, что надо уступить, и Гизо отправился в палату с заявлением о том, что графу Моле поручено сформировать новое министерство.

Таким образом, дело реформы было выиграно. Весть о том распространилась, город расцветился импровизированной иллюминацией, бульвары оживились веселой толпой. Но в одном месте напротив министерства иностранных дел оставалась кучка недовольных, под руководством опытного народного вожака Лагранжа. Нельзя было обойтись без какой-нибудь демонстрации, хотя бы только напротив здания. Но стоявший тут караул из 50 артиллеристов увидел что-то угрожающее в намерениях толпы. Раздался выстрел, пущенный кем-то, с какой целью, нечаянно или преднамеренно, это трудно сказать, но солдаты ответили на него залпом, по команде или нет, тоже неизвестно; этот залп рассеял толпу, но повернул все дело. Ловким деятелям было теперь не трудно, с криком «Измена!» и «Месть!», — заставить своих сторонников, а вслед за ними и народные массы, взяться за оружие. Улицы покрылись баррикадами; наутро город был уже в революционном наряде.

Падение июльской монархии, 24 февраля 1848 г.

Настало 24 февраля 1848 года, день позорный для июльской монархии и для «Pays legal», роковой для Франции и многозначительный для всей Европы. В течение ночи король решился на министерство Тьер-Одилон-Барро (династическая левая), и назначил маршала Бюжо начальником парижского гарнизона и национальной гвардии. Эти министры наделялись полномочиями на роспуск палаты; избирательная реформа была обеспечена. Но неразумный приказ войскам не стрелять, отданный обоими министрами, отнял значение у вооруженной силы и ободрил мятежную толпу с ее шумливыми вожаками.

Бунт разгорался; в Тюльери стало жутко, потому что стоявшие на дворцовом дворе армейцы и национальные гвардейцы не проявляли особенного воодушевления. Окончательный взрыв произошел почти случайно: развязный журналист, Эмиль Жирарден, ворвавшись во дворец, убедил короля отречься; только это, говорил он, могло еще спасти престол. Вмешательство маршала Бюжо не могло уже помочь делу; толпа прибывала, у короны не было более защитников, и Луи Филипп решился выехать из дворца вместе со своей супругой, проявившей больше твердости и царственного духа, нежели он.

По праву, т. е. по существовавшим законам в государстве, королем был Луи Филипп II, а регентом герцог Немурский. Герцогиня Орлеанская явилась в помещение палаты (Бурбонский дворец) для того, чтобы повторить там, как ее научили, роль Марии Терезии перед венгерским сеймом. Но здесь был не венгерский сейм и происходили только сцены замешательства, трусости, бесцельного возбуждения, произносились бесполезные речи. Правительства не было. Между тем народ нахлынул в Тюльери, а оттуда толпами переходил в Бурбонский дворец, в котором, по мере прибывания бурных народных волн, пустели скамьи депутатов. Насколько можно было разобрать среди общего шума, народ требовал временного правительства и национального конвента. Герцогиня с детьми и жалкий герцог Немурский должны были подумать о своем спасении. К вечеру, в той же зале, под председательством старого Дюпона де л'Ер, находившийся тут сброд, который, волей или неволей, приходилось признавать за верховный народ, приступил весьма первобытным способом к назначению членов временного правительства.

Были избраны: Дюпон де л'Ер, поэт Ламартин, Араго, Мари, Гарнье-Паже, Ледрю-Ролен, Кремьё, которые отправились в ратушу и были несказанно рады, когда нашли в этом переполненном толпой здании отдельную комнатку, в которой могли приступить к управлению Францией, как бы в сновидении превращенной в республику. Они пополнили свой состав еще несколькими гражданами, набранными в редакциях некоторых республиканских газет. Эти буржуа становились правителями Франции и среди них находились: один из привычных посетителей дворца, некто Альбер, и писатель-социалист, составивший уже себе некоторую известность, Луи Блан.

Февральская революция в Париже, 1848 г. Бегство Луи Филиппа из Парижа 24 февраля. Литография работы В. Адама и Ж. Арну.

Книга V