Военные действия во Франции. Первый Парижский мир. Возвращение Наполеона с острова Эльбы и «Сто дней». Ватерлоо. Остров Святой Елены. Второй Парижский мир

Последствия

Раньше очень была распространена легенда (и ей верили), будто три государя, одержав победу, преклонили колена — указывают даже «холм государей», на котором это произошло — и благодарили Бога за одержанную победу. Легенда эта очень верно выразила господствовавшее тогда всеобщее убеждение, что здесь свершился суд Божий над великим грешником и безумцем, и что тут Европа возвратила себе свободу. Народы вполне сознавали, что эта борьба народного духа со злоупотреблением гения была священной войной, делом, угодным Господу. Везде, где только мыслили, господствовало убеждение, что война должна окончиться полным поражением Наполеона, лишением престола или иным подобным образом. Это убеждение разделяли наиболее выдающиеся как по уму, так и по высокой нравственности своей люди, имевшие влияние на общественное мнение: и это было единственно верное, разумное, можно сказать, само собой понятное мнение. Точно так же сама по себе понятна, даже неизбежна, при любых обстоятельствах, была необходимость извлечь из только что одержанной победы возможные выгоды, неутомимо преследовать разбитого неприятеля и, что было уже нетрудно, поставить его в невозможность сопротивляться.

Мы убедимся, к сожалению, что случилось совершенно обратное. Эта часть войны блистательным образом подтверждает слова опытного шведского канцлера Оксенстиерна, что в управлении миром менее всего участвует мудрость. Единственная правильная развязка этого мирового события — низвержение Наполеона — была достигнута вовсе не мудростью опытных государственных мужей, стоявших во главе коалиции, и эта многоглавая мудрость, наоборот, совершала одну непростительную ошибку за другой. Такое развитие событий произошло только вследствие безграничного упорства, безумной самонадеянности Наполеона. Он сам сделал невозможной какую-либо иную развязку и таким образом привел дело к сравнительно благоприятному концу для всех, кроме него.

Отступление Наполеона. Вреде при Ганау

В результате этой победы Германия была освобождена вплоть до самого Рейна. Кроме потерь, понесенных им в сражении, Наполеон лишился содействия всех гарнизонов в крепостях, которые в общем составляли значительную силу. Началось с того, что Сен-Сир с 35 000 войска в Дрездене вынужден был капитулировать 11 ноября; затем сдались Штетин, Замосцье, Модлин, Торгау. 1 января 1814 года Рапп капитулировал в Данциге с 25 000 человек; затем Виттенберг, Глогау, Кюстрин, Вюрцбург; полагают, что в сумме это составило до 190 000 человек, со значительными запасами различных военных материалов. Преследование разбитой армии было организовано более чем слабо: 50 000 конницы, которыми располагали союзники, вовсе не задействовались.

Блюхер двинулся уже 19-го, остальные последовали за ним очень медленно, а так как Блюхера вскоре ошибочно направили в другую сторону, то Наполеону понемногу удалось привести опять в порядок остатки своего войска, доходившие, однако, до 100 000 человек, и направить их через Вейсенфельс, Наумбург, Кэзен, Веймар, Эрфурт к Майну. Здесь, при Ганау, он опять едва не погиб. Бывший его почитатель, граф Вреде, загородил ему путь с 50 000 баварцев и австрийцев; 30 и 31 октября происходила упорная битва на берегах Кинцига. Вреде желал доказать свою верность новым союзникам и стойко выдерживал напор более многочисленного неприятеля. Он был, однако, разбит, понес большие потери, и французы двинулись далее, на Франкфурт, а затем перешли Рейн при Майнце, в количестве 70 000 человек, но так как войско это в течение нескольких месяцев терпело невероятные лишения и напряжение сил, то в нем свирепствовали уже болезни.

Фульдский договор

Власть Наполеона в Германии пала теперь окончательно; только в Гамбурге она сохранялась до полного его падения. 26 октября, в Касселе было объявлено, что король, ввиду совершившихся событий, «временно покидает свои владения». 2 ноября вюртембергский деспот в Фульде заключил мир с Австрией и присоединился к союзникам. Он обещал выставить 12 000 войска, а ему за это обеспечивали неприкосновенность его владения и целостность столицы. В Дармштадте и Карлсруэ принято то же решение; Рейнский союз распался и каждый спешил возвратить себе свои владения. В Ганновер возвратилось прежнее правительство; в Брауншвейг — герцог, предводитель «черных»; в Кассель — курфюрст Фридрих Вильгельм, и добродушные подданные сами впряглись в карету, в которой 21 ноября въехал в свою столицу этот родоначальник целого поколения безжалостных тиранов. С этого момента он начал предпринимать шаги к тому, чтобы полностью вернуть положение вещей, которые были на 1806 год; он сделал исключение только для новых налогов и добавочных податей, которые этот скаредный скупец признал очень полезными.

По мере того, как число союзников увеличивалось, война все более меняла свой характер. В начале года, в Калише и Бреславле, старались восторженными речами призвать народ к охране его драгоценнейших прав; а теперь Фридрих Вюртембергский поучал своих подданных, что «в интересах общественного блага, всякое вмешательство в распоряжения правительства будет признано за преступление». Центральный правительственный совет, в начале войны устроенный для местностей, которые постепенно отвоевывались, вынужден был все более ограничивать свою деятельность. Грозные распоряжения местных властителей, князей Рейнского союза, стесняли его во всем; так например, во «владениях» Вюртембергского короля власти не смели принимать в лазарет никаких солдат, кроме вюртембергских.

Франкфуртские мирные предложения

Тем временем главная квартира расположилась во Франкфурте-на-Майне, и предстояло решить: как действовать далее? Теперь только убедились окончательно в необходимости перейти через Рейн и довести войну до низложения Наполеона. Если эту мысль не решались смело высказывать до сражения при Лейпциге и выяснения его последствий, то теперь она сама собой выступала на первый план. Возражения, сделанные против этого проекта военачальниками, были признаны неосновательными, так как положение дел французов в Испании изменилось во вред им, да и в Италии готовились большие перемены. Препятствия возникли теперь со стороны дипломатов, и именно со стороны Австрии, которая предъявила при этом свое старинное право стоять во главе германского народа.

Меттерних и его шайка не сознавали унижений, которые с 1797 и до 1813 года этот человек и этот народ им наносили. Они видели, или им казалось, что непосредственная опасность на несколько лет миновала, может быть, даже на целое десятилетие; левый берег Рейна не входил в состав австрийских владений, а был только составной частью Германии; а потому им было совершенно все равно: владеет ли им Наполеон или нет? Австрия была уверена в том, что все се владения будут ей возвращены. А то, что в кругах патриотов мечтали о возвращении Эльзаса и Лотарингии, что об этом писали книги, как Арндтова «Рейн, немецкая река, но не граница Германии», что эти книги читали, все это отзывалось весьма опасным коренным переустройством Германии, чего именно Австрия и се новые союзники вовсе не желали. Прусский король был человек осторожный, без увлечений, характером похожий на курфюрста саксонского Иоганна Фридриха (в старости). Может быть он, подобно австрийцам, опасался возрастающего влияния русского императора, и люди, вроде Штейна, были ему неудобны. Государственные люди Англии, лорд Абердин, человек очень посредственного ума, и лорд Кастельрэ, статс-секретарь иностранных дел, тоже не желали вмешиваться во внутренние дела Франции.

Таким образом дошли до постыдного решения, первого в целом ряду непостижимых действий! При преследовании неприятеля захватили французского дипломата Сент-Эньяна. Под влиянием окружения Меттерниха составили проект мирного договора с Наполеоном; проект, который после всех событий прошедших двадцати лет, был постыдным; пленному дипломату поручили доставить его Наполеону. Судя по тому, что в проекте этом признавали за естественные границы Франции, она сохранила бы Рейн, Альпы, Пиренеи; Голландия, Италия, Испания должны были быть независимыми государствами. Ясно, что если бы мир этот состоялся, Наполеон через несколько лет явился бы снова владыкой Европы, и вся кровь пролита была бы напрасно. Понятно, что ввиду такого оборота дела барон фон Штейн заговорил о низости дипломатов.

Естественно также, что, имея перед собой таких противников, Наполеон, которому 15 ноября вручили этот документ, только утвердился в своем высокомерии и не обратил внимания на предостережение, сделанное ему Меттернихом, чтобы он «ни одного дня не медлил в принятии условий мира». Между тем предостережение это было совершенно разумным: каждый день промедления укреплял партию, которая требовала продолжения войны, и во главе которой стоял русский государь, а из пруссаков — только Блюхер и Гнейзенау. Вследствие всего этого, 1 декабря решено было продолжать войну и вступить в пределы Франции. Впрочем, издан был манифест, который возвестил, что война ведется не против Франции; обещали не касаться ее границ; обещали сделать ее могущественнее, чем она была при своих королях; сражались против насилия, которое Наполеон распространил за пределы страны. Это решение уже состоялось, когда Наполеон дал Коленкуру полномочие, слишком позднее, изъявить согласие на франкфуртский проект мира.

Французские вооруженные силы

«Вы не можете себе представить, как много может выдержать народ!» — сказал однажды один из уполномоченных Наполеона, когда власть его была на высоте величия и выказывала себя давлением на жителей Пруссии. Пришло время, когда справедливость этого легкомысленного заключения должна была испытать на себе сама Франция. Действительно, невероятно, что население может вытерпеть, не только в отношении материальных страданий, но и сколько несправедливостей оно в состоянии вынести от власти, раз установившейся. Уже 9 октября сенат объявил набор в 280 000 человек; при этом восполнялись недоборы рекрутов вплоть до 1803 года. Затем, 15 ноября (император 9-го только возвратился), потребовали вновь доставления 300 000 рекрутов, и, вместе с тем, значительно повысили все налоги. Хотя народ был очень мрачно настроен и, как выразился Тьер, с таким же отвращением относился теперь к войне, как некогда к гильотине, Наполеон смотрел на происходящее весьма самоуверенно. Он слепо, фаталистически и как эгоист, верил в то, что он сам и окружавшие его льстецы называли то его гением, то его счастливой звездой; он упрямо верил и в свою систему, которая столько лет сряду доставляла ему такие блестящие успехи. В последнем случае он был до некоторой степени прав. Централизация власти в этой огромной империи делала возможным необычайно быстрое и сильное напряжение и перемещение ее громадных сил (во Франции и в странах, непосредственно соединенных с нею, население доходило до 42 миллионов); ими с изумительной военной точностью управляли министерства, префектуры, подпрефектуры, канцелярии и толпа чиновников, вышколенных в бюрократически-военной школе. Один из новейших историков Франции сравнивает эту наполеоновскую систему управления с огромной казармой, выстроенной безусловно симметрически. Множество отдельных комнат ее соединены проводами с помещением в центре казармы и отсюда получают все приказания. Все основано на расчете, исполнительности, точности; свободы никакой. У казармы этой есть только одно достоинство — все эти комнаты, широкие лестницы, все помещения, одинаково доступны каждому дворянину, мещанину и простолюдину; там каждый может сделаться герцогом, сенатором, и при счастье даже королем. Устройство это постепенно сделалось в тягость тем многим, которые жили вне казармы и которыми управляли из этой казармы. В законодательном учреждении, открытом 19 декабря, обнаружилась оппозиция. Один из депутатов, Ленэ, выразился так: «Последние два года у нас собирают жатву по три раза в год …… варварская война поглощает всю молодежь, которую отрывают от школ, торговли, земледелия и ремесел!» 30-го, большинством четырех пятых всех голосов, одобрено было очень серьезное прошение на имя императора. Оппозицию ту легко заставили умолкнуть. На приеме, 1 января, император повторил опять по-своему программу цесарства: «Вы не представители народа, вы только посланные департаментов! Я один представитель народа! Что такое трон? — кусок дерева, обтянутый бархатом! Я сам трон!» — и так он говорил несколько времени, высказывая правду и неправду, все то, во что он верил и что высказывал, как заведомую ложь. Он заключил речь грозными словами: «Впрочем, Франция более нуждается во мне, нежели я в ней!»

Положение Наполеона

В то мгновение он нуждался во Франции, потому что у него не было ничего, кроме ее; а со всех сторон надвигалась вражеская сила. И в Испании положение дел совершенно изменилось во вред ему; из Италии он не мог также подтянуть себе подкрепление. Мы не станем описывать военных событий в Испании с 1812 года; в течение ужасной зимы 1812– 13 года военных действий там не было. Когда весной 1813 года начался поход, оказалось, что и здесь дни французского господства были сочтены. Исполняя настойчивую просьбу Иосифа, Наполеон вызвал оттуда маршала Сульта, человека несносного, грабителя, но трудно заменимого, как военачальник. 18 марта 1813 года он выехал из своей столицы; в половине мая Веллингтон перешел через испанскую границу со стороны Португалии; 15 июня он переправился через Эбро, а 21 июля Иосиф потерпел сильное поражение при Виттории, в северной части Старой Кастилии, следовательно уже на границах Пиренеев. Он потерял при этом 8000 пленными, 120 орудий. Тщетно Наполеон послал опять Сульта в Испанию: и тот не мог поправить проигранное дело; он также был разбит Веллингтоном после трехдневной битвы; которую называют битвой «при Пиренеях». 31 августа пал Сан-Себастиано, 31 октября — Пампелуна, и еще до лейпцигского сражения, 7 октября, английское войско перешло Бидассоа и вступило на французскую землю. То, что подготавливалось в Италии, было важно не само по себе, а как предзнаменование. Король неаполитанский Иоахим вел переговоры с Австрией о своем участии в войне против Наполеона.

Поход во Францию, 1814 г.

Таким образом, всему свету, ополчившемуся против него, Наполеон мог противопоставить только свое единовластие, свою привычку повелевать, свой гений военачальника и не более 150 000 человек войска. Болезни, распространившиеся в армии во время неудачной войны 1813 года, искалечили и погубили лучших его солдат. 25 января он выехал к войскам своим, назначив Марию Луизу регентшей. Еще два месяца боролся он со своей судьбой, и вел войну с неравными силами. Она продемонстрировала во всем блеске его военную славу, превосходство его умственных сил и была возможна только по причине политических замешательств союзников, вследствие которых фельдмаршал князь Шварценберг назначен или, вернее, осужден был оставаться главнокомандующим; только это обстоятельство не дозволяет поставить Шварценберга рядом с Маком.

Силезская армия перешла 1 января Рейн, частью при Мангейме, частью при Каубе и Кобленце, и дошла до Нанси, не встретив нигде сопротивления. В это же время (17 января) главная армия выдвинулась на юге, со стороны Швейцарии, при Лангрэ, на плоскую возвышенность, которой воинская методика главной квартиры приписывала важное стратегическое значение; значение это выказалось прежде всего тем, что задержало армию на пять дней. Наполеон обратился из Шалона на Марне, 25 января, против Блюхера. 29 января при Бриэнне произошло первое сражение. Так как богемская армия не поддержала его, Блюхер должен был отступить к Бару, расположенному южнее, на Обе. После трех часов движения, видя, что его не преследуют, он остановился, усилил свою армию до 50–60 тысяч человек за счет богемской армии и пошел опять вперед. Три дня спустя, 1 февраля при ла-Ротьере между Баром на Обе и Бриэнном на правом берегу Обы, произошло второе сражение, при котором Шварценберг бескорыстно передал, по желанию императора Александра, главное начальство войсками Блюхеру.

Сражение окончилось вечером полной победой; захвачено было 3000 пленных, 75 пушек. Так как сражение это ясно показало, что военная сила Наполеона еще не достаточно окрепла, то полагали, что настойчивое преследование может в несколько дней покончить войну. Это не согласовалось, однако же, с тем, что Блюхер называл «сто проектов дипломатиков», и вследствие того пришли к более чем странному решению, по которому Блюхер, получив подкрепление в 50–60 тысяч войск, должен был на свой страх двинуться к Парижу; главная же армия решилась в течение этого времени оставаться в покое. Наполеон узнал своевременно это безумное решение разделить на части силу, которая была сплочена, и воспользовался им. Корпус Йорка достиг предместий Шалона на Марне. Померанцы разыскали там в погребах белое пиво — они назвали так шампанское вино — и признали его очень вкусным.

Прежде чем Блюхер успел собрать различные части своего войска и составить из них одно целое, которое по численности своей было бы равно силе Наполеона, тот воспользовался разбросанностью войск противника. Этому энергичному и почти единственному опасному своему противнику, в целом ряде сражений на левом берегу средней части Марны, при Шампобере и Монтмирайле 10-го и 11-го, при Шато-Тьерри 12-го, при Этоже и Фошане 14 февраля, нанес такие потери, которые равнялись урону большого проигранного сражения, и нравственное действие их было очень тягостно. Самоуверенность Наполеона тотчас воскресла; настроение войск его и даже населения сделалось гораздо тверже. Он мечтал уже о народной войне, хотя время для нее было упущено. При таком положении дел нисколько не удивительно, что мирное настроение главной квартиры еще более усилилось. Император русский при первых известиях настоял, чтобы для облегчения Блюхера сделана была слабая диверсия в сторону Сены. Казаки проникли до Фонтенебло и распространили ужас до самой столицы, расположенной в нескольких часах оттуда.

В результате этих действий армия Блюхера на некоторое время перестала представлять опасность для Наполеона, и он направил свои войска против богемской армии; 18 февраля он отбросил назад, при Монтро, передовые войска Шварценберга, которыми командовал кронпринц Вюртембергский. Этого было достаточно, чтобы Шварценберг предложил своему противнику заключить перемирие; решено было отступить к Труа; Блюхеру приказали присоединиться к главной армии. Блюхер ответил 21 февраля, что он стоит при Мери и приготовился к сражению; на это не обратили никакого внимания; мирное настроение усиливалось все более, хотя теперь располагали силой вдвое большей, чем Наполеон. Надо было придумать выход из этого положения, и 23 февраля Блюхер во второй раз получил дозволение самостоятельно двинуться на Париж, притянув к себе корпус Бюлова, подвигавшийся с севера, и корпус Винцингероде. Он был в восторге, и писал императору Александру: «Я пройду до Парижа и не боюсь ни Наполеона, ни его маршалов!»

«Жалкие люди! При первой неудаче они падают на колени!» — писал Наполеон брату своему Иосифу, когда Шварценберг перед сражением при Монтро предлагал ему перемирие. Счастье, что он увлекся этими кичливыми мыслями, а не занялся примирением с врагами. Военные события можно до некоторой степени разъяснить себе, изучая эти попытки к примирению; источником их были действительно разные недостойные стремления; но во всяком случае никак не трусость и неспособность генералов и войска.

Мирный конгресс в Шатильоне

14 января переговоры о мире возобновились опять, вследствие ноты Меттерниха. Наполеон послал своего министра иностранных дел Коленкура в Шатильон в Бургундии, и 5 февраля там состоялась первая конференция мирного конгресса. Союзники соглашались уже на границы 1790 года, то есть границы старой Франции, но Наполеон упорно требовал условий прежних франкфуртских переговоров, которые он тогда отвергнул. Со смелостью и бесцеремонностью, вполне свойственными этому беззастенчивому деспоту, Наполеон утверждал, что он опозорит себя, если оставит после себя Францию меньшей, чем принял ее в 1799 году; точно его собственная честь и честь его страны была выше чести других стран, у которых он отнимал по трети и половине их владений. «Что отвечу я республиканцам, когда они потребуют от меня своих Рейнских границ?» Коленкуру предписано было затягивать переговоры, и только одно мгновение повелитель его склонялся дать ему безусловное полномочие. Теперь, под впечатлением неудач Блюхера, значение которых сторонники примирения сознательно или бессознательно преувеличивали, представлялся последний случай быстро заключить мир, на условии границ 1792 года. Но и он преувеличивал значение своих недавних успехов. Печать проклятия деспотов давно уже лежала на нем! С открытыми глазами он ничего не видел; как истый льстец, он сам перетолковывал себе все события так, как они были выгоднее для него. Австрийцы, тесть его, Меттерних, Шварценберг, были в глазах действительно теми imbeciles, какими можно было признать их, судя о них по ведению ими войны. При этом он дозволил себе такую грубую хитрость, что в письме к императору Францу старался уверить его, будто, предлагая условия франкфуртских переговоров, он устраивает своим противникам золотой мост, дозволяя им выход из затруднительного положения (21 февраля).

Опасность гнилого мира повторилась впоследствии еще раз; а гнилым можно было признать мир даже на условии границ 1790 и 1792 годов — коль скоро Наполеон оставался на престоле. 24 февраля в Люзиньи перемирие было «принципиально» принято союзниками; но Наполеон потребовал, чтобы в условиях предстоящего мирного договора Бельгия оставлена была за Францией. Это показало, что он неисправим, и положило конец всяким мирным переговорам. Попытка рассорить союзников не удалась. Император Александр, который более прочих обладал чувством мужественного и царственного достоинства, объявил, что он впредь ни с Наполеоном, ни с кем-либо из членов его семьи никаких переговоров вести не будет. Едва не рассыпавшийся союз закрепили вновь 1 марта в Шомоне, договором обязательным на следующие 20 лет, и по которому четыре великие державы, Англия, Россия, Австрия и Пруссия, обязались выставить армию в 150 000 человек при всяком будущем нападении французов и содержать такое войско всегда наготове.

Битва при Бар-сюр-Обе

В связи с этим стало необходимостью поддержать моральное состояние войск удачно проведенным сражением. Главнокомандующий дозволил одержать победу в Бар-сюр-Обе; сомневаться в успехе на этот раз нельзя было, так как на стороне союзников было численное превосходство трех против одного.

Краон, Лаон

За день до этой битвы Наполеон получил известие, которое частично рассеяло в нем самообман, полностью овладевший им: Блюхер перешел в наступление и находился в нескольких милях от столицы. Действительно, в первых числах марта на берегах Эны к Блюхеру присоединился Бюлов, который перед тем удачно очистил Голландию от французских войск, оставшихся только в нескольких крепостях. Закончив свое дело в Голландии, он немедля двинулся во Францию. Наполеон решился остановить эту «силезскую армию», которая не стала уклоняться от сражения и заняла позицию на крутой возвышенности при Краоне, на севере от Эны. Жестокая схватка произошла 7-го, и кончилась отступлением к Лаону; но потери французов были гораздо значительнее, чем в русско-прусском войске; особенное значение этим потерям придавало то, что французам уже нечем было пополнить их.

При Лаоне Блюхер вновь укрепился, и здесь 9 и 10 марта, в сущности, Наполеон погубил окончательно свои силы в бесполезных стычках. На второй день битвы, вечером, к Наполеону подошел из Реймса Мармон с 16 000 человек; но они уже не могли исправить положения, а после ночного нападения войск Йорка и Клейста, они оставили в руках пруссаков 2500 пленных и 45 пушек. Общие потери французов за эти дни, при Краоне и Лаоне, достигали 17 000 человек. Наполеон погиб бы, если бы преследование было так же настойчиво, как ему надлежало быть, и так упорно, как пруссаки отражали перед тем нападение. Но счастье еще раз улыбнулось ему: силезская главная квартира была не в обычных своих условиях, у нее не было главнокомандующего; Блюхер был болен, а Гнейзенау, у которого не было никаких полномочий, не решился действовать самостоятельно. Два дня спустя, на юге английские войска под началом Бересфорда заняли город Бордо.

Арсис-сюр-Об

Получив известие об этой победе, богемская армия, страдавшая от двоевластия, сделала также шаг вперед. Но Наполеон с поразительной быстротой бросился на русский отряд Сент-При, 13 марта напал на него врасплох при Реймсе, разбил наголову и загладил этим удачным ударом тяжелое впечатление своего поражения при Лаоне. Затем он обратился на Шварценберга. Теперь этот «маршал отступления: решился сам напасть на Наполеона; он собрал большую часть своего войска, и 20 марта в 2 часа пополудни началось сражение при Арсис-сюр-Обе. При нападении 90 000 на 30 000 сомневаться в победе было нельзя. Однако вместо того, чтобы 21-го полностью уничтожить врага, союзники замешкались и дали Наполеону возможность, на глазах у втрое сильнейшего противника, в открытом поле, произвести организованное отступление.

После последней неудачной попытки Меттерниха разъяснить французскому императору его положение, всякие мирные переговоры были окончательно прерваны. В день сражения при Арсисе, 20 марта, Коленкур покинул Шатильон; он со своей стороны также тщетно старался образумить ослепленного Наполеона. Движение к Парижу было теперь решено и именно в том виде, в каком Гнейзенау предлагал его с самого начала.

Наступление на Париж

Вместо того, чтобы спешить на помощь своей столице, Наполеон задумал отчаянный маневр; он отошел на запад, 23-го достиг Сент-Дизье и решил напасть на союзников с тыла. Он надеялся этим отвлечь их от столицы. Союзники оставили его в этом заблуждении, и послали вслед за ним сильный кавалерийский отряд Винцингероде с 8000 всадников. Между тем союзные войска собирались; 25-го массы тронулись. Оба маршала, Мармон и Мортье, направившиеся на соединение с императором с 25 000 человек, 25-го были разбиты при Фер-Шампенаузе. Они едва успели укрыться в Париже, потеряв 5000 человек убитыми и ранеными, 4000 пленными. Известие о наступлении на Париж Наполеон получил 28-го числа в Витри. В тот же день он двинулся через Труа к Парижу, но спасти город уже было невозможно. Императрица и трехлетний римский король покинули столицу по совету Талейрана, который, в принципе, давно уже примирился с возвращением Бурбонов.

Утром 30-го с разных сторон показались перед столицей войска союзников; силезская армия шла на правом фланге. Началась битва против последних защитников — войск Мармона и Мортье. Сражения на западе и на севере, сражения русских и пруссаков при Ромэнвиле, Пантсне, Монмартре, всю последнюю битву этой ужасной войны можно назвать «битвой при Париже». Король Иосиф послал, однако, около полудня маршалам полномочие для переговоров и в 3 часа пополудни они признали своевременным воспользоваться этими полномочиями. Военные действия были приостановлены, а ночью была подписана капитуляция, по которой французские войска должны были уйти из города на следующий день, к 7 часам утра.

Вступление в Париж. Последний план Наполеона

Между тем как победители большим полукругом расположились вокруг города, Наполеон спешил на помощь своим. С уединенной возвышенности, на севере от Фонтенебло, при почтовой станции в Жювизи, он увидел костры союзных войск. 31 марта император всероссийский и король прусский вступили в Париж во главе своей гвардии. Радостные крики приветствовали их как освободителей; из многих окон, густо усаженных зрителями, на них сыпался дождь лилий; восстановление Бурбонов уже было решено. Переворот в Париже готовился уже давно и был вполне естественным, а при таких обстоятельствах всегда появляется народ или толпа, которая приветствует победителя. Войска, которые Йорк и Блюхер привели с берегов Немана на Сену, не участвовали в торжестве вступления. Одежда этих воинов, которые более других вынесли на себе тяжесть и пыль грозной войны, была чересчур неприглядна.

Въезд монархов-союзников в Париж 31 марта 1814 г. Гравюра работы Югеля по рисунку Л. Вольфа

Отречение Наполеона от престола

Судьба Наполеона была решена. «Республика невозможна!» — выразился Талейран при переговорах с главами победоносных союзников. «Регентство и Бернадот, — по словам Талейрана, — не более чем интрига; только Бурбоны представляют собою принцип». Наполеон ухватился за последнее средство; он надеялся, что, отказавшись на известных условиях добровольно от престола, он спасет себя и свою династию. Около него собралось до 50 000 войск в Фонтенебло, и солдаты были готовы вновь драться, но у предводителей — и они были правы — не было к тому желания. Побуждаемый ими, он подписал 11 апреля безусловное отречение от престола, за себя и членов своей семьи; попытка его отравиться, в ночь на 12 апреля, оказалась безуспешной. Относительно его дальнейшей судьбы состоялось престранное решение. Ему назначили 2 000 000 франков ренты и предложили удалиться на остров Эльбу, отданный ему во владение, с титулом императора и 400 человек гвардии. Он простился, 20 апреля в Фонтенебло, со своей гвардией. Хотя Наполеон Бонапарт вполне достоин был своей судьбы, однако же нельзя отрицать сильного впечатления, произведенного этой сценой. Сопровождаемый несколькими комиссарами союзников, он отправился на юг. Во время этого путешествия со стороны возбужденного и раздраженного населения, он услышал немало оскорблений. Ему пришлось переодеваться в мундир своих победителей, разыгрывать из себя русского или австрийского офицера, чтобы спасти себя от действительной или воображаемой опасности.

Прощание Наполеона с гвардией в Фонтенебло, 20 апреля 1814 г. Гравюра работы Жазэ с картины кисти Г. Верно

Младший брат Людовика XVI, граф д'Артуа, прибыл 12 апреля в Париж. Именем Людовика XVIII он объявил себя главным наместником. Руководитель всей интриги — ведь с одним принципом далеко не уйдешь — Талейран, как глава выборного комитета и вице-президент сената, обладавший до некоторой степени законными правами, собрал поспешно человек тридцать сенаторов. Они наскоро составили несколько основных постановлений, нечто вроде конституции, которую законодательное учреждение, в лице находившихся тогда в Париже членов своих, утвердило 6 апреля. Согласно этому документу, принц Людовик Станислав Ксаверий возвращался нации. Это было растение, быстро выросшее и быстро увядшее. Король, этот самый принц Людовик Станислав Ксаверий, объявил ее необдуманным творением и не утвердил основных положений. Не в силу этой конституции, но на основании права, данного ему от рождения, Людовик XVIII, Божьей милостью король Франции и Наварры, 4 мая торжественно возвратился в город свой Париж. Фердинанд VII 14 мая возвратился в Мадрид, а 20-го — Виктор Эммануил в Турин.

Герцог де Талейран Перигор. Гравюра работы Бушэ-Денойэ с портрета кисти Жерара

Первый Парижский мир

30 мая был, наконец, подписан мир — первый Парижский мирный договор — между четырьмя государствами и Францией. Казалось, действительно вели войну только с Наполеоном; Франция сохранила границы 1 июня 1792 года (они были описаны в ст. 3 договора), ей даже прибавили еще 150 кв. миль; а в 18 статье союзники великодушно отказались от всех сумм, которые они с 1792 года могли потребовать. Статья 32 созывала уполномоченных всех государств, участвовавших в войне, на конгресс в Вену. Там предлагали определить новое устройство европейских государств, которое революция и империя совершенно исковеркали. Особой статьей указано, что Франция не должна принимать в этом участие.

Венский конгресс

3 ноября в Вене открылся этот конгресс государей и уполномоченных; собрание, какого не бывало несколько столетий, со времен больших сеймов Римско-Германской империи времен Гогенштауфенов. Само собой понятно, что после тяжких военных трудов, здесь вполне наслаждались жизнью. Все ничтожные и шумные удовольствия придворной и барской жизни, со всеми присущими им блеском и легкомыслием, были к услугам знатного общества, которому не приходилось уже преклоняться перед саном какого-нибудь адвоката, ни угождать его министрам и камердинерам. Достаточно было и серьезной работы: материал был беспредельный; все возможные интересы, все лица, пострадавшие при потрясениях последнего времени, или которым хотелось провести какое-либо важное дело — члены уничтоженных монашеских орденов, знатные вельможи, рыцари, католическое духовенство, книжная торговля с законом о перепечатках, владетельный дом Турн и Таксис, хлопотавший о своей почтовой привилегии, фамилия Паппенгейм с ее наследственным правом государственного маршальства, адвокаты и прокуроры старинного имперского суда, добивавшиеся вознаграждения, — все, малые и великие, являлись в собрание: скромно и с угрозами, умоляя, выпрашивая, нищенствуя, с памятными записками, выписками из законов и всякого рода документами.

Конгресс в Вене. Заседание уполномоченных от восьми держав, принимавших участие в подписании Парижского мирного договора.

Гравюра работы Годефруа по картине кисти Изабей

Пояснительная таблица к картине «Заседание уполномоченных на Венском конгрессе 1815 года». Гравюра работы Жана Годерфруа по картине кисти Изабей

Участники Венского конгресса 1815 года.

1). Веллингтон (Англия). 2). Граф Лобо (Португалия). 3). Сальдана (тоже). 4). Граф Лёвенгиельм (Швеция). 5). Граф Алексис де Ноайль (Франция). 6). Князь Меттерних (Австрия). 7). Граф Де-Ла-Тур-Дюпен (Франция). 8). Граф Нессельроде (Россия). 9). Граф Пальмельда (Португалия) 10). Виконт Кастельрэ (Англия). 11). Герцог Дальберг (Франция). 12). Барон Вессенберг (Австрия). 13). Граф Разумовский (Россия). 14). Лорд Стюарт (Англия). 15). Гомез Лабрадор (Испания). 16). Граф Клэнкарти (Англия). 17). Вакен (?). 18). Гентц — генерал-секретарь конгресса. 19). Вильгельм фон Гумбольдт (Пруссия). 20). Генерал Каткарт (Англия). 21). Князь Гарденберг (Пруссия). 22). Князь Талейран (Франция). 23). Граф Штакельберг (Россия).

Среди многих вопросов, какие при помощи труда и терпения удалось постепенно разрешить, было два, которые представляли собой новую серьезную опасность: польский и саксонский, а за ними стоял еще более обширный и в ближайшем будущем вообще неразрешимый вопрос об устройстве Германии. При обсуждении первых двух, Россия и Пруссия были солидарны; требование России, чтобы ей отдали всю Польшу, Пруссия поддерживала более, чем это было благоразумно с ее стороны. Против них восставали Англия и Австрия. Главный министр ее, теперь князь Меттерних, опасаясь грозного преобладания России, защищал интересы своего государства, может быть, и справедливо, но такими средствами, которых он, правда, не стыдился всю свою дальнейшую жизнь, такими интригами и ложью, которые, однако, в частной жизни безусловно были бы признаны бесчестными. К этим двум державам присоединилась Франция; несмотря на известную тайную статью, она сумела приобрести здесь влияние и нашла себе достойного представителя в Талейране. Он, министр революции и империи, придал определенный образ и силу мало определенному понятию государственного или народного права, назвав его удобным словом законности (legitimite); защитником ее он явился в ноте от 19 декабря.

Как известно, король саксонский не покинул Наполеона даже в самую трудную минуту; когда Лейпциг был завоеван, он был просто взят в плен и лишен возможности оставаться союзником Наполеона. Страна отдана была в управление центральному совету; 8 ноября управление ею приняла на себя Пруссия. Возможно, что во время войны Пруссия могла бы при удобном случае выговорить себе Саксонию, как прекрасное вознаграждение; но теперь сделать это было трудно, и препятствия возникали со всех сторон. Высказывали, что саксонский король, все же есть законный государь. «Жестоко свергнуть государя с престола!» — говорил император Франц.

В начале понятие о законности было окружено большой неопределенностью и лицемерием; но в сущности и за ним скрывалась вражда к Пруссии со стороны Австрии, всегда существовавшая, а теперь с каждым десятилетием усиливавшаяся; точно так же, как соперничество среднегерманских государств Баварии, Вюртемберга, государи которых по народному праву были несколько менее, а по законам нравственности, точно так же виновны, как король саксонский. Перехвачено было письмо вюртембергского короля к Наполеону, в котором этот образцовый немецкий государь выражал надежду, что он скоро станет опять под победоносные знамена Наполеона. Наконец, сознательно или бессознательно, саксонский вопрос все более и более соединяли с вопросом о польском вознаграждении России, а недоверие Англии к России выразилось недовольством ее в отношение Пруссии. Дошло до того, что Англия, Австрия и Франция 3 января 1815 года заключили союз — союз для охраны «от недавно заявленных притязаний».

Положение дел во Франции

Ситуация, сложившаяся во Франции могла бы заставить руководителей других могущественных держав серьезно задуматься над происходящим. Вновь водворенная на французский престол династия Бурбонов, оказалась полностью неспособной управлять страной. Бурбоны и их ближайшее окружение вернулись с теми же самыми убеждениями и мировоззрением, которые у них были в 1789 году, совершенно не понимая, что это другая страна. За истекшие 20 лет произошло столько событий, столько потрясений, что старый мир оказался полностью разрушенным и на его развалинах уже зародился другой, совершенно отличный от прежнего, а Бурбоны, со своими архаичными уже на тот момент убеждениями, выглядели как пришельцы с того света. В этот момент им были крайне необходимы разум, кротость, твердая нравственная сила, которыми обладают очень немногие люди, для того, чтобы установить во Франции мир и согласие, — что было необычайно сложной задачей, особенно если принять во внимание необузданное природное высокомерие этого народа, которое еще, вдобавок ко всему, в течение нескольких десятков лет сознательно подпитывалось и развивалось.

Террриториальные притязания Австрии и Пруссии на Венском конгрессе

Сознание возможности новой катастрофы в этой необузданной стране, необходимость предотвратить ее, прежде чем она разразится, заставили конгресс составить по этому затруднительному делу взаимное соглашение. Прусский министр Гарденберг представил 8 февраля новый проект компенсации военных издержек для Пруссии, по которому у Саксонии отрезалось в пользу Пруссии 850 000 жителей, и кроме того Пруссия соглашалась принять предложенные ей Австрией в разных местах вознаграждения по Рейну; Австрия изъявила согласие на этот проект 10 февраля. После этого легче было разрешить остальные вопросы, и работа была в полном разгаре, когда 7 марта, после продолжительного заседания конференции, князь Меттерних получил депешу из Генуи; на ней была надпись: «Весьма нужное». Открыв ее, он прочитал, что Наполеон исчез с острова Эльбы.

Необыкновенная драма, казалось, подходившая к концу, видимо, нуждалась еще в эффектном эпилоге.

Наполеон покидает Эльбу

Утром прибыли курьеры, подтверждавшие неожиданное известие. Наполеон 26 февраля отплыл с острова Эльбы, с ним было 900 человек; 1 марта он высадился на берег недалеко от Канна, и с каждым днем в его ряды становилось все больше и больше людей. Войска, направленные против него, перешли на его сторону, увлеченные его именем и обаянием славных воспоминаний. В парижских газетах 28 февраля было объявлено, что корсиканец покинул остров Эльбу; 7 марта, что Бонапарт пристал к берегам Прованса, а 11-го, что генерал Бонапарт вступил в Гренобль; 17-го, что императора принимали в Лионе, а 20-го, что уже ожидают прибытия его императорского величества в Тюльерийский дворец.

Это произошло так: бурбонский двор бежал; людей этих как будто и не бывало. Предлогов для этой дерзкой выходки Наполеон нашел достаточно. Обязательства договора в Фонтенебло не исполнялись; притом он был государь острова Эльбы, а это очень нехорошая тюрьма для такого узника, да он и не отказывался никогда от права начать новую войну. Он возлагал большие надежды на разногласия, господствовавшие на конгрессе, о ходе которого его конечно извещали, а также надеялся расположить к себе население Франции либеральными обещаниями, а народы Европы успокаивал обещаниями мира.

Но Наполеон ошибся по всем трем статьям. В Вене известие о его появлении опять сплотило членов коалиции. 13 марта державы обнародовали воззвание (он сам тому их научил) против врага и нарушителя спокойствия в мире; все его требования были отклонены без всякого рассмотрения и обсуждения. Он не встретил большого воодушевления и во Франции, исключая войска, и то на уровне низших чинов. Либеральные люди и законы, которые он выдвинул, добавочные статьи к конституции империи и торжественное объявление их на площади 1 июня никого не обманули. Настоящее положение дел было бы несовместимо с конституционным правлением. Ни один мыслящий человек, даже он сам, не мог бы себя убедить, что Наполеон может когда-либо быть конституционным правителем.

Наполеон в Париже

Вопрос можно было разрешить только одним путем — оружием; и в этом отношении положение дел было гораздо лучше, чем весной прошлого года. Гарнизоны крепостей, многочисленные пленные успели вернуться на родину; больные и раненые выздоровели или умерли. У него было под рукой около 270 000 человек войска и один союзник. Безумный неаполитанский король Иоахим, оскорбленный тем, что ничего не добился своей изменой Наполеону, и что его все-таки лишили престола, вновь перешел на другую сторону и двинул свои войска в Северную Италию. Утверждают, что Наполеону гораздо выгоднее было оставаться во Франции и защищаться оттуда. Это было во всяком случае не в его духе; он решил сделать нападение на правый фланг союзников, прежде чем подавляющему превосходству сил, которое конечно соберется скоро со всех сторон, удастся отразить его своей массой. Правый фланг составляли две армии, расположенные в Нидерландах и состоявшие под командованием герцога Веллингтона и Блюхера, нового князя фон Вальштадта; в первой было 95 000, а во второй 130 000 войска.

Битва при Линьи

В действительности же, этому правому флангу пришлось одному сражаться в эпилоге великой войны. 12 июня Наполеон выехал из Парижа; 14-го его армия стояла при Шарлёруа, готовая к бою. Он предполагал не допустить соединения двух своих противников и надеялся разбить каждого отдельно; мысль его с военной стороны была, как всегда, проста и хорошо задумана, но здоровье его было уже не то, и его обвиняют, что он не воспользовался одним из основных орудий победы — временем. Из Шарлёруа на север и северо-восток идут две дороги: одна, восточная, на Намюр и Люттих, другая, западная, в Брюссель. На первой стоял Блюхер, на второй Веллингтон. Линия соединения их, строго с востока на запад, обозначается Сомбреффом (восток) и трактиром Четырех рук (Quatre bras).

16-го Ней двинулся на запад по брюссельской дороге, наткнулся у трактира Quatre bras на войска Веллингтона и завязал с ними ожесточенное сражение. Наполеон вел, между тем, при Линьи главную битву против Блюхера. Нападение началось поздно, между 2 и 3 часами пополудни; к ночи он одержал победу, после жестокого боя — пруссаки потеряли 12 000 человек и 21 орудие; Блюхер был ранен. Наполеон преувеличивал свой успех и не преследовал неприятеля. Пруссаки двинулись не по дороге к Намюру, а направились к северо-западу. К полудню 17-го, или к вечеру, Блюхер успел собрать в Ваврэ два из трех корпусов, участвовавших в сражении, и ожидал Бюлова, который еще не подошел. Блюхер известил Веллингтона, что 18-го он двинется к нему на помощь. Союзники как нельзя лучше воспользовались днем 17-го, тогда как Наполеона можно упрекнуть, что он ничего не сделал в этот роковой день.

Битва при Ватерлоо

В сложившихся обстоятельствах Веллингтон решился принять сражение и ожидать нападения Наполеона. Он расположил на высотах Сент-Жан, к югу от Брюсселя, 67 000 человек своего войска, состоявшего из 24 000 англичан, испытанных воинов под командованием опытных военачальников, 30 000 немцев — ганноверцев, нассаусцев на английской службе, брауншвейгцев и 14 000 нидерландцев. Наполеон радовался возможности разбить отдельно и этого противника. Против Блюхера он послал своего маршала Груши, который ошибочно искал неприятеля на пути к Намюру.

В этот день шел дождь, почва размякла, и Наполеон мог начать нападение лишь незадолго до полудня. Пришлось еще промедлить, так как вдали показались войска — это были пруссаки Бюлова. Атаки следовали одна за другой все время после полудня; кавалерия и пехота нападали поочередно; горячие атаки отражались хладнокровно. Между 5-ю и 6-ю часами французы заняли важную позицию Ла-Ге-Сэнт, поселок, расположенный напротив центра Веллингтона; вопрос был в том, смогут ли войска герцога, ослабленные тяжким пятичасовым боем, выдержать еще одно нападение? «Наш план очень простой, — объяснял Веллингтон, — Блюхер или ночь».

Пруссаки были недалеко, корпус Бюлова, выступивший первым, шел впереди, но плохие дороги замедляли их движение. К половине пятого пополудни загремели на высоте Фришемона первые прусские пушки против правого фланга французов. Постепенно подходили полки, огонь боевой линии усиливался. Наполеон выслал против них корпус графа Лобау, который, однако же, отступил после сражения, продолжавшегося не более часа, к селению Плансенуа, лежавшему за центром французов, и тут произошел жаркий бой. Полуразрушенное пруссаками селение снова перешло, около 7 часов, в руки французов.

Свежих войск у Наполеона было всего 5000 человек гвардии. На приход Груши он не мог рассчитывать, так как он послан был против Блюхера. Положение было настолько опасное, что благоразумный полководец прекратил бы сражение. Но Наполеон решился послать против позиции Веллингтона, между 7 и 8 часами, последний резерв свой, подготовив его атаку шквальным картечным огнем из Ла-Ге. Еще раз в этот день французы отбросили поредевшую передовую линию. Сам Веллингтон повел несколько немецких батальонов во встречную атаку, а когда под предводительством Нея подошла часть гвардии, 4 батальона, то главнокомандующий крикнул первому гвардейскому полку англичан, бросившихся на землю: «Встать, гвардейцы, готовься!» — за их залпом почти в упор последовал удар в штыки, и атака французов не удалась, таким образом, по всей линии.

Артур Уэлсли, герцог Веллингтон. Гравюра работы В. Бромлея с портрета кисти Т. Лауренса

В этот день с таким результатом сражение могло бы завершиться, если бы в то же время пруссаки не завладели селом Плансенуа, что окончательно определило поражение Наполеона; не он побил обе враждебные армии, а скорее они окружили его соединенными силами. Вблизи селения, за центром французской позиции, у мызы «La belle alliance» сошлись оба победоносных главнокомандующих. Оба были того мнения, что надо немедля идти к Парижу.

Для Наполеона вся эта кампания была потеряна поражением при Ватерлоо (английское название селения), где находилась главная квартира герцога. Преследование врага, которое предпринял и вел Гнейзенау весьма энергично, не давая покоя бегущему врагу, расстроило окончательно его армию. У победителей были громадные потери. Британская часть войск, выдерживавшая большую половину дня непрерывный артиллерийский огонь и атаки, насчитывала около 11 000 человек, пруссаки, бившиеся в тылу французов за решающее обладание селом, около 7000 ранеными и убитыми; французы потеряли, вероятно, половину своих 72 000 пленными, ранеными, без вести пропавшими, и где и как соберутся оставшиеся — трудно было предсказать. Сам Наполеон потерял присутствие духа. Он понял, что его дело потеряно. Гвардейские конные егеря окружили его и вынесли из свалки, но карета его была захвачена прусскими преследователям и.

Битва при Ватерлоо. Гравюра работы Бёрнета с картины кисти Аткинсона и Дэвиса

Действительно, история Бонапартов была закончена. Она продолжалась всего восемнадцать лет, со времен итальянской войны 1796 года, и никогда еще в истории человечества не бывало примера, чтобы в такое короткое время один человек мог причинить столько несчастий и погубить столько человеческих жизней. А между тем эта губительная жизнь продолжалась только сорок пять лет; теперь он был безопасен на весь остаток своих дней.

Холодно принятый в Париже, враждебно встреченный противниками, прихрабрившимися за последнее время, всеми покинутый, Наполеон должен был подписать во второй раз свое отречение 22 июня в Елисейском дворце, четыре дня спустя после сражения. «Моя политическая жизнь кончена, и я назначаю императором французов моего сына, под именем Наполеона II». Но он уже потерял всякое значение. 7 июля Блюхер уже был в Париже, 8-го вернулся в Тюльери и Бурбон. Наполеон медлил покинуть французскую территорию, и когда он приехал в Рошфор, думая бежать в Америку, то гавань была заперта английскими судами. 13-го он написал письмо принцу-регенту английскому, в котором говорил, что он, подобно Фемистоклу, садится к очагу британского народа и отдает себя покровительству его законов. Сравнение оказалось неверным; письмо было неточно адресовано, так как регент не мог действовать без своего парламента и без своих союзников. Капитан корабля, на который он вступил, объявил ему, что теперь уже он не свободен в решениях своих, и что он смеет принять его только как военнопленного. Английское правительство, с согласия своих союзников, назначило ему местом заключения остров Святой Елены, самый уединенный в Атлантическом океане, и 18 октября, через два года после Лейпцигского сражения, в Джемстоунской бухте бросил якорь корабль «Беллерофон», который доставил туда Наполеона.

Наполеон на борту английского военного корабля «Беллерофон» в гавани Плимута перед отправкой на остров св. Елены. 1818 г.

Книга IV