понимание соответствующие

Фрагменты фрагментов средства

Массив анализа

Определений) построение

Заместителя

Оценка выявление конкретизация

Определений исходной абстракции

Абстракции

Схема 152

Совмещение первичного процесса построения заместителя многих определений и применения средств деятельностного подхода и ведет к решению поставленной задачи, построению соответствующих понятий в рамках деятельностного подхода. Остается лишь особо отметить один технологический фактор получения данного результата.

Дело в том, что понятие конструируется для соотнесения с объектом и его допонятийными описаниями. Поэтому понятие должно быть не только выражено знаково-символическими средствами, но и подчиненным необходимости объектного ("онтологически значимого") прочтения этих средств. Следовательно, в ходе чтения следует пользоваться объектно-онтологическими, метафизическими, общемировидческими средствами (категории "нечто", "структура", "элемент", "состояние", "процесс" и т.п.).

При прочтении объектной схемы, являющейся понятийной абстракцией, необходимо соблюсти процессуально-объектную корректность и выдержать принцип причино-следственных цепей, непрерывность цепей, удержание всех причин, определяющих следствия и т.п. Соблюдение требований объектной определенности, явности показа "устроенности" нечто и особенности всех типов объектов в деятельностном подходе становится причиной всех "перевоплощений" авторских определений.

Тем самым, наш метод работы с текстами воспроизводит функциональные этапы познания и включает в себя всю линию переходов. Начало этой линии идёт от простого восприятия текста, подчиняющегося как полному доверию к автору («объекту», в качестве источника его проявлений и в качестве проявленного, содержания его мысли), так и внутреннему доверию («субъекту», в качестве источника его проявлений в понимании и в качестве проявленного, версий понимания). Оба типа доверия не позволяют достичь цели понимания, так как составляют две установки понимающего, два типа субъективных версий, зависимых от множества внешних и внутренних условий, а содержание этих версий либо неограниченно меняется, либо фиксируется и удерживается на случайной «точке» процесса понимания. Всё это достаточно полно соответствует эмпирическому познанию, накоплению первичных версий и их стихийной обработке, эмпирической схематизации.

На другом этапе рефлексивно обнаруживаются недостатки двух типов доверия. Выявляется как случайность проявлений автора, так и случайность проявлений понимающего. Критическое отношение к первоначальным версиям, проблематизация эмпирического подхода начинается с «неудобств», связанных с множеством версий про одно и то же, если считается, что в различных частях текста ведётся речь про одно и то же. Это проблематизирующее отношение имеет как внутреннюю направленность (самоотношение), так и внешнюю направленность (отношение к случайности попыток автора понять что-либо).

Кроме того, рефлексия сомнений и проблематизации способствует пониманию бесперспективности опоры на естественность познающего, строящего авторскую версию. Создание перспективы обретения опоры на более надёжное связано с обнаружением многослойности сознания и мышления, с выявлением зависимости от социокультурных рамок, языковых средств, в которых и создаётся иное бытиемышления и содержаний мышления. Появляется то «прочное», которое может бытьотражающим подлинное или «истинное».

Этому и соответствует построение замещений, конструкций мысли, использование схематических изображений. В подобном процессе конспектирования, знаковой схематизации и построения схематических изображений создаётся особое «надестественное» бытиепонимающей мысли, механизм, опирающийся уже не столько на случайность индивидуальной субъективности, сколько на средства «надиндивидуального» типа. Гегель это называл ещё объективным сознанием и самосознанием.

Вместе с конспектированием, всеми типами схематизации появляется и особая оторванность от того, что пытаются познать, понять. Появляется формализмоперирования и как бы новый субъективизм, новый тип случайностей в мышлении. Любой теоретик осознаёт данную особенность его мыслительной работы. Отсюда и появляются те проблемы, о которых говорил Гегель в своей логике и философии – проблемы преодоления формализма мышления, претендующего на устранение субъективности и индивидуализированности в познании. Вся полемика с Кантом, Фихте и Шеллингом шла в этом русле создания таких требований к организации познающего, «чистого», «теоретического» мышления, которые бы сохранили и значимость введения языковых средств, и преодолевали бы формализм оперирования.

Точно так же и в работе с текстами построение конспектов и изобразительных схем может стать формалистичным, хотя и деиндивидуализированным. Для преодоления самой основы формализма мы предусматриваем порождение онтологических схем, сочетающих высокую абстрактность и возможность наличия полноты «объектного» содержания, в пределах которого решались бы любые задачи в форме обнаружения соответствующих фрагментов одной и той же схемы. При этом можно было бы проходить мыслительный путь по критериям объектной каузальности из любого «конца» в любой допускаемый онтологемой иной «конец». Фактически наш метод полностью зависит от приходимости к этой возможности, так как после этого можно и понимать текст, и находить дополнительные и уточняющие, по содержанию, тексты, и критиковать текст автора, строить более совершенную конструкцию, версию по теме. Только получив удачную онтологическую схему, можно её рассмотреть псевдогенетически и вновь её вывести по правилам логики «восхождения», «систематического уточнения» и т.п. В этом процессе сама онтологема проверяется на ещё более высокий уровень неслучайности.

Иначе говоря, сам наш метод включает все этапы теоретического мышления, включая и проверку в учёте нового материала текстов по теме. В роли материала выступают и эмпирические описания, и теоретические версии предшественников. Метод (МРТ) предстаёт как мыслетехника теоретика.

Но этим мы и раскрываем лабораторию мысли К. Маркса и иных теоретиков. Важно лишь то, что К. Маркс стремился выйти за пределы как эмпиризма, так и формализма в познающем мышлении, учитывая наследие немецкой классической философии, особенно – Гегеля. В диалектике он видел спасение от формализма и субъективизма, наивно «замечая» ошибки своего предшественника. В письме Л. Кугельману он пишет: «Странно смущённый тон г. Дюринга в его критике мне теперь понятен. Вообще говоря, это пренесносный, нахальный субъект … Моя книга поставила над ним крест … Он допустил ряд ложных утверждений … Он отлично знает, что мой метод исследования не тот, что у Гегеля, ибо я – материалист, а Гегель – идеалист. Гегелевская диалектика является основной формой диалектики, но лишь после очищения её от её мистической формы, а это-то как раз и отличает мой метод … Я должен быть благодарен этому человеку за то, что он первый из специалистов вообще заговорил о моей книге» /1948, с.199/.

Характеристика Гегеля как идеалиста и отрицательное отношение к идеализму в его варианте легко воспроизводимы в МРТ. Простое понимание у нас заменяется конспектированием, оперированием с текстами, построением схематических изображений, онтологических схем, подчинением цели понимания, рефлективным слежением и коррекциями движения мысли и оперирования и т.п. Это выходит за пределы индивидуального сознания, и мы подчиняемся социокультурному и культурному «сверхсознанию». Тем самым мы тоже являемся идеалистом и считаем это благом для неслучайного мышления, понимания, критики автора. Но мы ещё, как и Гегель, стремимся преодолеть свой субъективизм и формализм, уйти в «объективный идеализм», считая это благом для познания и понимания.

Поэтому наша диалектика мышления совмещает противоположности зависимости от применяемых оснований и своих способностей, к чему призывал Кант, и зависимости от того, что мы имеем в качестве материала – тексты автора. Эта диалектика – диалектика механизма понимания, которая приводит к диалектике содержания и хода мышления в заимствованной позиции, в позиции автора, когда мы, построив вторичный, удовлетворяющий нашу технику мышления, текст, идём в его «прочтении», соблюдая требования псевдогенетической логики, логики систематического уточнения как логической формы мышления теоретика, излагающего свой результат. Эти же требования мы применяем и к Гегелю, и к Марксу, и ко всем мыслителям, претендующим быть теоретиками. Здесь нет никакой мистической формы, кроме современной техники методологически рефлектируемого мышления теоретика. Но это мышление организуется представлением о сущности мышления и местом мышления в целостности субъективного мира, в более широком социокультурном пространстве и в универсуме как таковом. Гегель как раз и дал версию универсума, которую надо было бы К. Марксу более серьёзно проанализировать в позиции теоретика-философа, а не потребителя продукции мыслительной работы.

К сожалению, подобные поверхностные оценки Гегеля сохранились не только у философов марксистского направления, но и у современных методологов (А.А. Зиновьев, М.К.Мамардашвили, Б.Ф. Грушин, Г.П.Щедровицкий и др.).

Итоги анализа

В завершение остановимся на основных, с нашей точки зрения, итогах проведённого анализа.

Прежде всего мы показали, что «Капитал» К. Маркса является уникальным образцом теоретического, по преимуществу, сочинения, способ развёртывания мысли в котором учёл опыт философского и логического движения в культуре мышления, прежде всего опыт великого предшественника – Гегеля. И хотя опыт предшественников был понят далеко не так глубоко и точно, как хотелось бы, но общая установка всё же была сохранена и теоретическая конструкция К. Маркса заняла своё выдающееся место в истории мысли, а не только в теоретической экономике.

К. Маркс продемонстрировал развёртывание экономической онтологии. Но, в силу содержательной зависимости, он строил и деятельностную онтологию, показал механизмы системодеятельностного разворачивания, дал исходные различения сущности деятельности и способа бытия человека в деятельности. В развёртывании мира деятельности К. Маркс подробно раскрыл роль деятельностных сервисов и зависимости базовых подсистем от применяемых средств, от развёртывания деятельности по производству средств. Менее выраженным осталось раскрытие роли управленческих подсистем, но, всё же, оно также было намечено им.

Вводя экономическую онтологию, К. Маркс нашёл тот базовый процесс, который конституировал универсум экономического бытия, придал ему внутреннююмеханизмическую существенность. Это капитал и движение капитала с признаками структурной завершённости движения – прибавочной стоимостью и прибылью. Для того, чтобы теоретически строго раскрыть сущность капитала и форм его бытия, К. Маркс реализовал технику функционально-формно-морфологического системного анализа. Морфологии продукта, товара, денег наделялись особой «мистической» стороной бытия, без которой трактовки капитала оставались эмпирическими или формалистическими. Иначе говоря, сам К. Маркс сделал онтологическое конструктивное углубление, которое он критиковал, по другому поводу, у Гегеля.

К. Маркс в своих рассуждениях, как подлинный теоретик, использовал технику каузального и, часто, каузально-объектного мышления, тщательно показывал, как движется его теоретическое содержание. При этом, правда, он не вводил формную составляющую своей рефлексии, хотя все достоинства его мысли имеют основанием, как и у Гегеля, формную сторону движения и структуры мысли.

К. Марксу удалось совместить в единой онтологии разнородные объекты – производительную деятельность, торговлю, банковскую систему, усилив их управленческим сервисом. Он показал, что между деньгами, принадлежащими сервису торгового обмена, и потреблением рабочей силы, в котором создаётся прибавочная стоимость, устанавливается особая связь, когда универсальный источник прибавочной стоимости и самой возможности бытия капитала находит отчуждённую форму своего бытия в деньгах, внося в неё энергию одвиживания всего того, что воспроизводит прибавочный труд и расширяет его. Все составляющие большой конструкции приобретают свою экономическую функцию через соучастие в воспроизводстве механизма роста прибавочной стоимости и прибыли.

Иначе говоря, кругооборот капитала, имея свою ненатуральную сущность, материально выражается и в росте стоимости, и в прибыли, и во внесении во все составляющие инобытия, подчинённого кругообороту. Этим и достигается полагание онтологемы «экономического», подобно тому, как Гегель показывал появление надтелесного, трансформирующего бытие телесности и выступающего как более подлинное бытие, периферией которого становится телесное, «инобытие духа».

Такая сущность, оформляемая онтологически, трансформирует первоначальный «труд», придавая ему самость производительной деятельности, порождая иной тип соподчинённой онтологии – онтологии деятельности. Развитие иерархии капитала опирается на развитие иерархии деятельности, а самодвижение деятельности в её иерархическом развёртывании создаёт новые возможности движения капитала.

К. Маркс показал саморазотождествление капитала, его фокусированно-типологическое размножение и последующую кооперативную объединённость в универсуме капитала. Тем самым, показано прохождение от фазы микроэкономического бытия капитала к фазе макроэкономического бытия, включающую множество микроэкономических единиц и всех типов сервисов с механизмами делегирования прибыли.

Можно только удивляться интуитивной устремлённости К. Маркса в специфически теоретический тип мышления и успешности пребывания в нём, вопреки невниманию к внутреннему осознанию того механизма, которым он пользовался.

К. Маркс дал необходимые очертания экономической онтологемы и этим подготовил постановку сложных вопросов «дальнейшего движения капитала» в исторических условиях ХХ и дальнейших веков. Он подготовил постановку проблем осмысленности тезисов о самоуничтожении капитала и капиталистического типа хозяйствования в меняющемся обществе. То, как К. Маркс отвечал на подобные вопросы, носило очень предварительный характер и сыграло с его учением и его политическим бытием «злую шутку». Но вне внесения современной культуры мышления и рефлексии обращение к подобным вопросам может лишь создавать новые недоразумения или повторять прежние.

Применение выделенной онтологемы К. Маркса и сопутствующее использование усмотренного им деятельностного мира должно стать не только условием классического экономического образования и эффективного исследования в экономике, но и условием общекультурного развития мышления. Кроме того, оформление онтологем и внесение рефлексивной культуры легко приложимо к практике современной экономической и управленческой аналитики.

В узком контексте методологического образования незнание учения К. Маркса о мире капитала и деятельности лишает методологов историко-культурного взгляда на предшественника современной методологической версии теории деятельности. Совмещение наследия Гегеля и К. Маркса даёт огромную содержательную ориентацию в деятельностном мире.

1.