ПОТРЕБНОСТИ И МОТИВАЦИЯ

План

1. Биологическая мотивация.

2. Общие свойства различных видов мотивации.

3. Мотивация как доминанта.

4. Нейроанатомия мотивации.

5. Нейрохимия мотивации.

 

Любые, даже незначительные отклонения во внутренней среде организма немедленно воспринимаются многочисленными рецепторами. Это баро-, механо-, термо-, осмо-, глюкорецепторы и другие, т.е. рецепторы, реагирующие на изменение давления, на механические, температурные воздействия, изменение осмотического давления крови, содержание глюкозы в крови. Такие рецепторы находятся во внутренних органах (желудке, печени, сердце), в стенках сосудов и различных структурах мозга (в гипоталамусе, ретикулярной формации среднего мозга, продолговатом мозге). Так, в передней преоптической зоне гипоталамуса находятся терморецепторы. Глюкорецепторы, реагирующие на содержание и доступность глюкозы для клеток, присутствуют в промежуточном мозге, печени, желудке и тонком кишечнике.

Часто сдвиги во внутренней среде оказывают комплексное действие на разные типы рецепторов. Так, изменение в организме водно-солевого баланса возбуждает многочисленные осморецепторы, расположенные в переднем гипоталамусе. Они активируются повышением внутриклеточной концентрациями солей при утрате клетками воды. Импульсацию центральных осморецепторов можно вызвать инъекцией малого количества гипертонического раствора хлористого натрия (менее 0,2 мл) в передний гипоталамус животного. Через 30-60 с это вызывает усиленное (до 2-8 л) и продолжительное (2-5 м) потребление воды. При электрической стимуляции этих же нервных структур животное пьет воду в течение длительного периода времени. Но организм реагирует не только на внутриклеточный дефицит воды, но и потерю воды из внеклеточного пространства. Предполагают, что к этому причастны рецепторы растяжения в стенках крупных вен вблизи сердца. Кроме того, потеря воды в организме вызывает уменьшение слюноотделения. Это также возбуждает специальные водные рецепторы в слизистой рта и глотки и ощущается как сухость во рту. Рецепторы внутренней среды (интероцепторы) обеспечивают непрерывное наблюдение за состоянием внутренней среды организма. Их возбуждение включает гомеостатический механизм, автоматически компенсирующий возникший во внутренней среде сдвиг.

Так, при перегревании активируется вегетативная нервная система, в результате усиливается потоотделение, выделение слюны, расширяются периферические сосуды. Одновременно с помощью адреналина и глюкогена из резервов организма в кровь выделяется сахар и т.п. Работа этих механизмов направлена на согревание организма за счет имеющихся ресурсов и изменения режима функционирования различных его систем.

Если же отклонения во внутренней среде достигают таких величин, которые не могут быть скомпенсированы гомеостатической саморегуляцией, то включается второй механизм в виде специализированного поведения. Сдвиг во внутренней среде, инициирующие поведение, отражают появление потребности. А само поведение, направленное на ее удовлетворение, называют мотивированным поведением. Его отличает высокая целесообразность. Оно направленно на устранение нежелательных сдвигов во внутренней среде через взаимодействие с определенными объектами внешнего мира.

Следует сказать, что пока нет согласия между разными авторами в отношении содержания самого термина «мотивация». Мотивация буквально означает «то, что вызывает движение». На этом основании наиболее часто этот термин используют для обозначения некоторой тенденции, которая стремиться выявить себя в поведении. Когда же пытаются уточнить содержание этого понятия, то выделяют различные аспекты этого механизма. Согласно одной точки зрения мотивация – это состояние, которое развивается в структурах ЦНС во время поведения. Объективно оно выражается в изменении электрической активности мозга, биохимии мозга и, по-видимому, в изменениях на молекулярном уровне. В субъективном плане мотивации соответствует появление определенных переживаний. Так возникает чувство жажды, которое мы испытываем, не напившись воды, или чувство голода, когда давно не ели. По К.В.Судакову [9], мотивация рассматривается как особый комплекс возбуждений, который роковым образом толкает животное и человека к поиску специфических раздражителей внешней среды, удовлетворяющих эту потребность. Сходное определение мотивации предлагает Б.И.Котляр [4]. Это «эмоционально окрашенное состояние, возникающее на основе определенной потребности и формирующее поведение, направленное на удовлетворение этой потребности».

Другой подход связан с пониманием мотивации как некоторого начального толчка (побуждения), который всегда переходит в поведение, характеризующееся наличием цели. И мотивация в этом случае становится синонимом целенаправленного поведения. Цель – главное звено в мотивации. Поэтому П.В.Симонов [8] определяет мотивацию через механизм формирования цели. «Мотивация – это физиологический механизм активирования хранящихся в памяти следов (энграмм) тех внешних объектов, которые способны удовлетворить имеющуюся у организма потребность, и тех действий, которые способны привести к ее удовлетворению». Согласно А.Н.Леонтьеву, мотивация – опредмеченная потребность. Главное в таком определении: мотивация – само целенаправленное поведение.

Стремление выделить в мотивации две стороны, два аспекта характерно и для обыденной речи. Часто используют термин «мотивация», вкладывая в него двойной смысл. Так, говоря о голоде, имеют в виду либо ощущение голода как выделение некоторого состояния либо намерение действовать, чтобы удовлетворить голод, подчеркивая тем самым операционный или поведенческий аспект мотивации.

Таким образом, когда говорят о мотивации, выделяют две фазы: 1) фазу детекции специфического состояния, выражающего появление определенного дефицита во внутренней среде, т.е. возникновение потребности, и 2) фазу запуска и реализации специализированного целенаправленного поведения в отношении тех внешних объектов, которые способны удовлетворить данную потребность. Первая фаза инициирует вторую.

Рассмотрим мотивацию как состояние. Долгое время оставался нерешенным вопрос о специфичности мотивационных состояний. Было неясно, существует ли столько же мотивационных состояний, сколько и потребностей. Или же существует единое мотивационное состояние как общая неспецифическая функция для всех видов поведения.

Физиологические особенности мотивационных состояний впервые были изучены П.К.Анохиным [1], которым и было сформулировано положение о специфичности неспецифической активности. Вопреки устоявшейся точки зрения о том, что неспецифическая активация коры больших полушарий со стороны ретикулярной формации различается лишь интенсивностью и локализацией, он предположил существование у нее биологических модальностей.

Первые данные о различии восходящих к коре возбуждений были получены на кошке с уретановым наркозом. Оказалось, что уретан избирательно блокировал ЭЭГ-реакции пробуждение и возникновение ориентировочных реакций. В то же время он не затрагивал корковую активность на болевое раздражение. Было сделано заключение, что есть, по крайней мере два типа восходящих активаций, которые различаются нейрохимически. Дальнейшие эксперименты подтвердили, что кора мозга получает отнюдь не моторные возбуждения. Она может быть активирована за счет различных восходящих возбуждений. Эти возбуждения, формируясь на уровне подкорковых аппаратов, уже там приобретают биологическую специфику, которая радикальным образом определяет всю судьбу активирующих возбуждений на корковом уровне.

Для оборонительной мотивации бодрствующего животного, так же как для ориентировочного рефлекса, характерна определенная картина электрической активности мозга. У кролика в задних областях коры и в ряде подкорковых образований (ростральной части ретикулярной формации, гиппокампе, медиальном таламусе) возникает своеобразный ритм с частотой 5-7 кол/с, который отличается своей исключительной упорядоченностью и регулярностью. Этот ритм получил название тета-ритма или ритма напряжения (стресс ритма).

Во время пищевой мотивации вместо тета-ритма возникают пачкообразные приступы учащенных и высокоамплитудных колебаний. Они усиливаются во время подкрепления голодного животного пищей. В ответ на условный стимул пищевого рефлекса (звонок) животное сначала реагирует общей реакцией настораживания – усилением тета-ритма. Но с подачей пищи она сменяется характерной для пищевого возбуждения ЭЭГ-активностью – частыми высокоамлитудными колебаниями. В ретикулярной формации этот вид активности возникает и до подачи пищи.

Гетерогенность восходящих к коре возбуждений была выявлена и фармакологически. Активация мозга при разной мотивации имела различную химическую природу. Тета-ритм, вызываемый болевым раздражением, полностью блокируется инъекцией аминазина. Условный сигнал болевого раздражения – в обычных условиях вызывает хорошо выраженный ритм настораживания, а в сенсорной коре – ЭЭГ-десинхронизацию. Однако тот же условный раздражитель после инъекции аминазина ни тета-ритма, ни ЭЭГ- десинхронизацию не вызывает. Вместо тета-ритма регистрируются медленные волны. При этом болевое раздражение также не способно вызвать стресс-ритм. Одновременно исчезают и поведенческие оборонительные реакциями (условные и безусловные). Вместе с тем животное остается бодрым и адекватно реагирует на условные пищевые и безусловные раздражители. Сохранными остаются и ориентировочные реакции. Таким образом, аминазин избирательно подавляет лишь оборонительное мотивационное возбуждение, не затрагивая пищевого и ориентировочного.

В то же время уретановый наркоз избирательно подавляет ЭЭГ- активацию, возникающую при ориентировочном рефлексе.

В ЭЭГ уретановой кошки возбуждение, вызванное болевым раздражением, выражается не в появлении тета-ритма, а в ЭЭГ-денсинхронизации, локализованной в задних отделах коры. А возбуждение, вызванное голодом, - появлением десинхронизации, но только в передних отделах коры. Инъекция аминазина устраняет болевую десинхронизацию и не влияет на голодную ЭЭГ-десинхронизацию уретановой кошки. Последнюю можно было устранить, лишь накормив голодное животное, введя в полость рта или в желудок молоко, или сделав инъекцию глюкозы. Такой же эффект можно вызвать коагуляцией латерального гипоталамуса (центра голода) или тормозным воздействием на него через анод. Отключение латерального гипоталамуса через анодизацию устраняет ЭЭГ-десинхронизацию только в передних отделах коры и не влияет на десинхронизацию оборонительной природы, которая в результате длительного голодания обычно развивается в теменных и затылочных отделах коры.

Выделенные типы ЭЭГ-активации отражают особенности, специфику мотивационных состояний, они получены в опытах, в которых животные были сильно ограничены в движениях и не могли осуществлять целенаправленное поведение. В условиях же свободного передвижения при реализации пищедобывательного поведения или избежания наказания ЭЭГ-картина существенно меняется, так как в ней начинает отражаться преимущественно поисковое поведение. Лишь в условиях свободного передвижения мотивационное состояние (1 фаза) может перейти в целенаправленное поведение (2 фаза). С переходом от 1 ко 2 фазе мотивации картина электрической активности мозга существенно изменяется.

К.В.Шулейкина исследовала у котенка электроэнцефалографические Корреляты пищевого поведения. ЭЭГ выражением пищевой потребности является появление в ЭЭГ высокочастотных колебаний с частотой 30-60 в 1 с, во время же поиска пищи в ЭЭГ доминируют высокоамплитудные медленные веретена с частотой 3 – 6, 6 – 8 в 1с. В момент схватывания соска эти веретена становятся особенно регулярными. А с началом сосания наблюдается уменьшение их амплитуды.

Интенсивная и разнообразная двигательная активность во время поисковой фазы у самых различных животных сопровождается усилением тета-активности. По данным ряда исследователей, отдельные полосы тета-ритма связаны с различными фрагментами двигательного поведения. Дж.Грей выделял три частотные зоны в тета-ритме. Ритм с частотой 8 – 10 в 1с он наблюдал во время движения крысы к цели, а среднечастотный тета-ритм (от 6 до 7,5 в 1с) – при замирании животного в ситуации вынужденного ожидания перед движением к цели. Низкочастотный тета-ритм (5 – 6 в 1с), по его данным, возникает во время завершающих консуматорных движений (поглощение пищи и т.д.). К.Вандервольф, Г.Г.Гасанов, Э.М.Мельников предпочитают говорить о двух частотных полосах гиппокампального тета-ритма, связывая высокочастотный тета-ритм с осуществлением произвольных движений, с формированием высокорефлекторных актов, направленных в сторону пусковых и обстановочных стимулов. Низкочастотный тета-ритм рассматривается как готовность к удовлетворению биологической потребности.

Таким образом, мотивационное состояние и целенаправленное поведение как две фазы мотивации представлены различными типами электрической активности мозга.

Обе фазы мотивации хорошо вписываются в структуру поведенческого акта П.К.Анохина [1]. Они связаны с различными его стадиями: стадией афферентного синтеза, где ведущая роль принадлежит мотивационному возбуждению, и стадией формирования акцептора результатов действия.

Следует отметить, что для западных исследователей характерно несколько иное употребление таких понятий, как потребность и мотивация. По существу, термин «потребность» используется для обозначения биологических потребностей, т.е. голода, жажды, полового влечения и т.п., которые возникают с определенным интервалом и при благоприятных условиях могут удовлетворяться на разных стадиях, до того как они достигнут угрожающих размеров. Для объяснения более сложных видов поведения, которые возникают скорее спонтанно, чем регулярно, и зависят от случайных внешних факторов, обычно используется термин «мотивация». Советские исследователи различают социальные и высшие человеческие потребности, в том числе идеальные: познания, творчества, и признают, что каждая мотивация имеет в своей основе актуализацию определенной потребности.

Общие свойства различных видов мотивации

Несмотря на то, что виды мотивации различаются своей направленностью и способами удовлетворения потребности, всем им присущи некоторые общие черты.

1. Во время любой мотивации наблюдается активация моторной системы, хотя разные формы мотивации реализуются в разных паттернах двигательного возбуждения. Увеличивается средний уровень двигательной активности. Возрастает двигательная активность на сенсорные стимулы. Индифферентные раздражители приобретают способность стимулировать животное к движению. Возрастание моторной активности свойственно голоду, ярости и страху, любопытству. Единственным исключением, по-видимому, является страх, когда животное замирает на месте.

2. Повышение тонуса симпатической системы, выражающееся в вегетативных реакциях: росте частоты сердцебиения, артериального давления, возникновение сосудистых реакций, изменение проводимости кожи. Активация симпатической системы расширяет сосуды в скелетных мышцах, что обеспечивает увеличение притока кислорода к работающим мышцам. Повышение симпатического тонуса осуществляется через нисходящие пути, идущие от лимбической системы, гипоталамуса.

3. Рост активности афферентных систем, позволяющих животному с большей легкостью выявлять биологически значимые и сигнальные раздражители в окружающей среде. Это выражается в снижении сенсорных порогов, в усилении ориентировочных реакций. В ЭЭГ появляется десинхронизация как отражение усиления активирующих влияний, восходящих к коре от активирующей ретикулярной системы.

4. Возрастание поисковой активности (2 фаза мотивации), которая носит целенаправленный характер.

5. Актуализация памяти является необходимым звеном для реализации целенаправленного поискового поведения, прежде всего образов цели и возможных способов их достижения.

6. Изменения в ЭЭГ, в которых отражается специфика мотивационного состояния.

7. Непременным проявлением мотивации является возникновение субъективных эмоциональных переживаний. Несмотря на то, что субъективные переживания страха, голода и других состояний различаются, их объединяет то, что все они относятся к переживанию с отрицательным эмоциональным знаком. Отрицательный эмоциональный тон – наиболее типичная форма субъективного отражения мотивации. Вместе с тем существует и другой класс субъективных переживаний с положительным знаком, который характеризует особую группу мотиваций: поведение любознательности, стремление к творческой активности.

 

ЭМОЦИИ

 

Описывая эмоции, можно расположить их по определенным координатным осям в соответствии с их свойствами. Например, в зависимости от их положительной или отрицательной окраски эмоции можно группировать попарно: любовь и ненависть, симпатия и отвращение, чувство безопасности и страх, подъем и безнадежность и т.д. Первые, как отмечает Хебб, желанны для субъекта, он к ним стремиться, в то время как вторых он старается избегать. Это подразделение сразу указывает на мотивационную роль, которую играет каждое из наших чувств.

Однако все это только слова, а слова слишком бедны, чтобы выразить то, что реально испытывает субъект. Разве можно утверждать, что человек, говорящий "я люблю яблоки", "я люблю маму", "я люблю этого человека" или "я люблю этот город" выражает одинаковые чувства.

Одна из первых трудностей при описании эмоций заключается в том, что эмоция проявляется одновременно и во внутренних переживаниях, и в поведении, причем то и другое связано еще и с физиологической активацией.

Внутренние переживания субъективны, и единственный способ ознакомиться с ними - это спросить у субъекта, что он испытывает. Однако мы только что видели, как трудно передать словами то, что действительно чувствуешь.

Поведение на первый взгляд могло бы восприниматься как объективный факт. Но и этот показатель не особенно надежен. Когда у человека на глазах слезы, нам бывает трудно понять, если мы не знаем их причину - от радости они, от огорчения или от негодования.

К тому же выражение данной эмоции очень часто бывает связано с культурой, к которой принадлежит человек: например, насупленный брови или улыбка не обязательно воспринимаются однозначно на Востоке и на Западе.

Что касается физиологической активации, то только благодаря ей и тем резким изменениям, которые она вызывает в нервных процессах и во всем организме, человек способен испытывать эмоцию. Эту активацию можно измерять объективно при помощи полиграфа. Однако наши приборы еще слишком несовершенны, чтобы выявлять значения тонких изменений в различных проявлениях активации, таких, например, как потоотделение или учащенный ритм сердца.

Одни и те же проявления активации часто бывают симптомами совершенно разных чувств. Поэтому они мало пригодны для распознавания какой-то одной определенной эмоции. Именно в этом состоит одна из причин, по которым "детектор лжи" может использоваться лишь с большой осторожностью.

ФАКТОРЫ ОПРЕДЕЛЯЮЩИЕ ЭМОЦИИ

Характер эмоции и ее интенсивность определяются расшифровкой сигналов, поступающих из внешней среды, и уровнем активации организма. Расшифровка сигналов зависит от умственного развития человека и от его способности интегрировать различные элементы поступающей информации.

ЭМОЦИИ И ИНФОРМАЦИЯ

Эмоции тесно связаны с информацией, которую мы получаем из окружающего мира. Обычно эмоция возникает из-за неожиданности события, к которому мы не успели подготовиться - не могли собрать всю информацию, необходимую для адекватной реакции. Пешеход, неожиданно выскочивший прямо перед нашей машиной, неожиданный резкий звук, непредвиденная встреча с близким сердцу человеком... Все это случаи, способные вызвать активацию организма и мобилизовать все способности для быстрого приема дальнейших сигналов, что позволит реагировать наилучшим образом.

Итак, эмоция не возникает, если мы встречаем данную ситуацию с достаточным запасом нужных сведений. Когда повторяется уже знакомый нам резкий звук, когда мы заранее замечаем пешехода или когда встреча с любимым стала обычным делом, организму уже не зчем приходить в состояние активации.

Зависимость возникновения или не возникновения эмоции от количества информации, которой располагает субъект, можно было бы выразить следующим образом:

ЭМОЦИЯ = НЕОБХОДИМАЯ ИНФОРМАЦИЯ - ИМЕЮЩАЯСЯ ИНФОРМАЦИЯ.

Эта формула позволяет понять, что отрицательные эмоции возникают, когда субъект располагает недостаточным количеством информации, а положительные - когда информация оказывается в избытке.

Это становится особенно очевидным в случае эмоций, связанных с удовлетворением какой-либо потребности. Если голод толкает человека к буфету, где он может найти кусок пирога, который он сам туда положил, то понятно, что от этой "находки", очевидно, не возникает никаких эмоций. Все будет совсем иначе, если вдруг, вопреки ожиданию, окажется, что пирог исчез, или же напротив, в буфете обнаружится целый пирог, кем-то туда положенный вместо одного кусочка. Точно так же можно объяснить отвращение к какому-то блюду, вкус которого оказался хуже, чем ожидалось.

Такой процесс можно наблюдать в случае гнева ребенка, которому не дали требуемую конфету. Вероятность такой эмоции тем больше, чем менее убедительным будет объяснение причины, по которой конфета не была дана.

Боязнь крыс у студентов-психологов, которым предстоит впервые столкнуться с этими животными при проведении эксперимента, тоже можно объяснить при помощи этой схемы. Боязнь будет существовать до тех пор, пока число рациональных сигналов (уверенность в отсутствии опасности, предосторожности лица, ответственного за виварий, и т.д.) не достигнет и не превзойдет количество необходимых сигналов после первых опытов, проведенных самими студентами. Точно так же безобидный уж, переползая через дорогу, у наивного прохожего вызывает страх, а у зоолога, изучающего рептилий, он вызовет радость.

Итак, отрицательные эмоции возникают чаще всего из-за неприятной информации и особенно при недостаточной информации; что касается положительных эмоций, то они возникают при получении достаточной информации, особенно тогда, когда она оказалась лучше ожидаемой.

 

МЫШЛЕНИЕ И РЕЧЬ

Мышление и речь – одна из сложнейших проблем не только психологии речи, но и психического развития в целом, и прежде всего – сознания и мышления в процессе онтогенеза и филогенеза. И поэтому огромное значение приобретают не только более полное изучение и повышенное внимание к наследию ее познания, но и более активные и решительные поиски нового, конструирование новых позиций.

Огромную роль в развитии отечественной психологии речи сыграл Л.С. Выготский. Уже более полувека прошло со времени первого издания его фундаментальною труда «Мышление и речь», однако в разработке обозначенной в названии книги проблемы современная российская наука продолжает двигаться в основном направлении, заданном выдающимся ученым.

Сам Выготский считал свою работу лишь первым шагом, предварительным обобщением десятилетней работы – своей и своих единомышленников – в исследовании вопросов речевого мышления. «Мы, – писал он в предисловии, – отлично сознаем все неизбежное несовершенство того первого шага в новом направлении, которое мы пытались сделать в настоящей работе, но видим оправдание его в том, что он, по нашему убеждению, продвигает нас вперед в исследовании мышления и речи по сравнению с тем состоянием этой проблемы, которое сложилось в психологии к моменту начала работы». Скромность не позволила исследователю оценить сделанное им по достоинству. А сделано было главное – была создана научная модель формирования и понимания речевого высказывания.

«Речевое мышление предстало нам как сложное динамическое целое, в котором отношение между мыслью и словом обнаружилось как движение через целый ряд внутренних планов, как переход от одного плана к другому. Мы вели наш анализ от самого внешнего к самому внутреннему. В живой драме речевого мышления движение идет обратным путем – от мотива, порождающего какую-то мысль, к опосредствованию ее во внутреннем слове, затем – в значениях внешних слов и, наконец, в слова». В приведенной цитате Выготским сжато сформулирована концепция, которая в течение нескольких десятилетий активно разрабатывалась и нахо-. дила отражения в многочисленных статьях, монографиях и учебниках, написанных его учениками и последователями. Эта концепция легла в основу теории речевой деятельности – молодой, интенсивно развивающейся ныне отрасли знаний. В психолингвистике возникла «школа Выготского», которая в первые два десятилетия своего существования почти полностью определяла существо и направление становления этой науки. Но наука не стоит на месте. Идет накопление фактов и знаний.

Известна необыкновенная интенсивность научного творчества Л.С. Выготского. За десять лет работы он сумел создать фундаментальные концепции практически всех основных разделов психологии. Ученый спешил оформить стремительно возникающие в его сознании идеи в слова. Большинство из них он облекал в четкие дефиниции, многие – выражал в метафорической образной форме. Некоторые мысли он успел лишь наметить, предполагая развить их в будущих своих трудах. Смерть застигла исследователя в полете. Не успел он многое и в проблеме «мышление и речь», о чем говорил сам. И несмотря на то, что многие из цитат и положений его, ставшего знаменитым, труда переходили из работы в работу его последователей и учеников, став христоматийным явлением, развитие знаний в сфере психологии выявляло неточности и некоторые противоречия, часто не замечаемые под давлением авторитета. И заложенная как особая в психологии проблема – «мышление и речь» – продолжала не только оставаться в числе наиболее актуальных, но и требовала дальнейших разработок, уточнений в ее решениях, снятия противоречий, выхода в новые пространства.

Бурное развитие теории речевой деятельности привело к появлению в пространстве отечественной психолингвистики другой школы, которая образовалась из небольшого поначалу числа учеников другого талантливого нашего психолога – Николая Ивановича Жинкина. «Школа Жинкина» развивалась не в оппозиции к направлению, заданному «школой Выготского». Однако труды ученых, в нее вошедших (и прежде всего работы самого Жинкина), открыли научные пространства, до которых не успел добраться «Моцарт психологии».

Результаты исследований «школы Жинкина» – И.Н. Горелова, И.А. Зимней, А.И. Новикова, Е.И. Исениной, Б.В. Якушина и др. – не просто дополнили наши представления о процессах порождения и понимания речи, но и существенно видоизменили модель, созданную Л.С. Выготским. На фоне новых данных, введенных в современную теорию речевой деятельности, некоторые цитаты из книги «Мышление и речь», ставшие привычным аксессуаром работ психологов и лингвистов, выглядят неточными и противоречивыми. Между тем сам Выготский в этом нисколько не повинен. Как мы попытаемся показать в ходе последующих рассуждений, именно в его работах исследователя содержатся зерна будущей концепции Жинкина.

Прежде всего, обратимся к формулировке, четырежды повторенной на страницах «Мышления и речи» и повторяющейся в многочисленных работах исследователей школы Выготского: «Мысль не выражается в слове, но совершается в слове». Приведенное высказывание по своему содержанию противоречит другим положениям книги. И в самом деле, если «внешняя речь есть превращение мысли в слова», то почему в речевой деятельности «мысль совершается в слове»? Еще очевиднее это противоречие проступает в трудах учеников Выготского. Так, А. Р. Лурия, приведя интересующую нас цитату, абзацем ниже пишет: «То, что человек хочет сформулировать в своем высказывании, ему самому уже известно. Вопрос заключается только в том, как сформулировать это высказывание, как превратить первичный субъективный смысл в развернутую и понятную для всех систему речевых значений». Еще раньше другой видный отечественный психолог С.Л. Рубинштейн пытался снять указанное противоречие осторожным уточнением: «(...) в речи мы формулируем мысль, но, формулируя ее, мы сплошь и рядом ее формируем».

Так формируем или формулируем? Это, как говорится, две разные вещи. Не снятое по сю пору противоречие просачивается на страницы современных авторитетнейших монографий. К примеру, Е.С. Кубрякова, давая обширный обзор точек зрения по проблемам порождения речи, заявляет:

«Готовой» мысли до ее вербализации не существует». Иными словами, мысли готовой не существует до начала вербализации, и говорящий не знает, о чем он будет говорить до тех пор, пока не заговорит. Здравый смысл протестует против такого утверждения.

Внимательное чтение книги Л.С. Выготского позволяет увидеть в ней суждение, противоречащее приведенному выше утверждению. «Мысль, – пишет ученый, – имеет свое особое строение и течение, переход от которого к строению и течению речи представляет большие трудности». А несколько раньше читаем: «Единицы мысли и единицы речи не совпадают» .

Выготский считал, что мысль имеет свою грамматику, отличную от грамматики слов. Движение во внутренней речи от мысли к слову представлялось ему как «превращение грамматики мысли в грамматику слов». В книге есть образное и глубоко содержательное изображение процесса перехода мысли в слова: «Мысль можно было бы сравнить с нависшим облаком, которое проливается дождем слов» . Продолжим рассуждения ученого. Да, действительно, мысль присутствует в сознании говорящего человека до того, как начнется процесс вербализации. И воплощается она в особом знаковом материале, отличном от словесного языка. Что же это за особый язык мысли?

Ответ на этот вопрос Л.С. Выготский дать не успел. Его дал Н.И. Жин-кин^ выдвинувший гипотезу о невербальном языке интеллекта – универсально-предметного кода (УПК). «Мышление, – писал исследователь, – не на каком-то национальном языке, а на особом языке, вырабатываемом каждым мыслящим человеком» .

УПК – это как раз та форма существования мысли, о которой писал Выготский. Это та туча, которая проливается дождем слов. Это особый язык, который, по словам Жинкина, «может быть охарактеризован некоторыми общими чертами. Во-первых, это код непроизносимый, в нем отсутствуют материальные признаки слов натурального языка. Здесь нет последовательности знаков, а есть изображения, которые могут образовать цепь или какую-то группировку. Этот код отличается от всех других тем, что обозначаемое других языков в этом новом коде является вместе с тем и знаком. (...) Такой предметный код представляет собой универсальный язык, с которого возможны переводы на все другие языки».

Моделирование процесса порождения и понимания речи не может обойтись без представления об универсально-предметном коде. Именно в УПК происходит первичная запись смысла будущего высказывания. Дальнейшее формирование дискурса во внутренней речи, по Жинкину, протекает в виде перекодирования содержания с языка предметно-схемного на язык вербальный. И вот тут-то и происходит то, о чем так нарочито неточно и так образно писал Л.С. Выготский: мысль совершается, воплощается в слове. Но в слове происходит второе рождение мысли, однажды уже рожденной в ином знаковом воплощении – в знаках УПК. В слове мысль пере-воплощается.

Итак, совершившись в индивидуальном образном коде, мысль еще не обрела прав гражданства: она существует лишь для самого говорящего в виде «личностного смысла» (А.Н. Леонтьев). Чтобы стать фактом коммуникации, ей предстоит абстрагироваться от хозяина и объективироваться, стать чужим смыслом, т.е. значением. И это преобразование, перекодирование с одного языка на другой, Л.С. Выготский» как всегда, образно описал в своей книге: «(...) мысль и слово оказываются с самого начала вовсе не скроенными по одному образцу. В известном смысле можно сказать, что между ними существует скорее противоречие, чем согласованность. Речь по своему строению не представляет собой простого зеркального отражения строения мысли. Поэтому она не может надеваться на мысль как готовое платье. (...) Мысль, превращаясь в речь, перестраивается и видоизменяется».

В приведенной цитате есть предчувствие открытий отечественной психолингвистики, и прежде всего – концепции наиболее видного представителя школы Жинкина – И.Н. Горелова. На основе серии оригинальных экспериментов (описание которых читатель может найти в многочисленных книгах и статьях ученого ). Горелов доказал факт существования в сознании языковой личности особого невербального базиса речи. Этот базис соотносим с тем, что Н.И. Жинкин назвал универсально-предметным кодом. Отличие состоит в том, что, по мнению Горелова, язык интеллекта имеет не столько образный, сколько жестово-изобразительный характер. Знаковый материал этого кода есть не что иное, как нейрофизиологические следы репрезентативно-двигательных коммуникативных способов передачи информации (жестового, мимического, интонационно-звукового и т.д.). В процессе же формирования высказывания «вербальная часть сообщения накладывается на предварительно выраженную невербальную систему коммуникации» .

Концепция Жинкина-Горелова позволяет переосмыслить и представления, сложившиеся в школе Выготского, о формировании внутренней речи в онтогенезе. Речь идет о ставшем хрестоматийным учении об интериоризации эгоцентрической речи дошкольника. Как известно, основные положения о характере развития внутренней речи у человека ученый изложил в ходе критического анализа концепции Ж. Пиаже. Суть теории Выготского состоит в том, что эгоцентрическая речь маленького ребенка не исчезает, а превращается в речь внутреннюю. Схема становления внутренней речи выглядит так: «социальная речь – эгоцентрическая речь – внутренняя речь». Начальный этап появления внутренней речи следует отнести к 6–7-летнему возрасту, завершение ее формирования – к подростковому. Именно механизм внутренней речи должен, по мысли Л.С. Выготского, стать предпосылкой порождения и понимания внешней речи, «превращения мысли в слова» и «испарения речи в мысль».

Но если это так, то возникает вопрос: как можно объяснить общеизвестный факт того, что пассивная речь детей опережает по своему развитию их активную речь, т.е. дошкольники раньше начинают понимать речь, нежели сами ее продуцировать? Как происходит процесс понимания, если внутренняя речь у детей еще не только не сформирована, но отсутствует даже речь эгоцентрическая?

Противоречие исчезает если взглянуть на проблему с точки зрения теоретических положений концепции Жинкина-Горелова. Дело в том, что невербальный базис, о котором уже шла речь, эта первичная форма существования мысли появляется в языковом сознании ребенка задолго до овладения им языком как лексико-грамматической системой. Его возникновение также связано с интериоризацией, однако интериоризацией не словесной, а паралингвистической системы коммуникативных средств, при помощи которых ребенок первые два года главным образом объясняется с окружающими его людьми.

Хорошая иллюстрация приведенного утверждения – данные по развитию языковой личности слепоглухонемого ребенка. «Чрезвычайно важных в обучении слепоглухонемого ребенка, – писал в своем труде, обобщающее многолетний опыт работы, А.И.Мещеряков,– является овладение им средствами общения. Первыми специальными средствами общения для неге являются жесты. Жестами ребенок обозначает предметы, их функции, дей ствия, элементы поведения. (...) Следующий (за жестами) этап усвоенщ средств общения – формирование у ребенка словесной речи. Словесна» речь в дактильной форме является надстройкой над жестовой речью (выделено мной. – К.С.), возникает внутри нее как ее вариант, а в дальнейшее развивается в самостоятельную и доминирующую форму речи».

Данные, полностью подтверждающие справедливость теории Жинкина-Горелова, содержатся в работах известного специалиста по детской речи Е.И. Исениной. Обширный материал наблюдений за первыми коммуникациями младенцев позволил исследователю создать типологию первых невербальных знаковых проявлений человека – протознаков. Система протознаков образует протоязык, которым ребенок пользуется в своем общении с взрослыми первые два года жизни. С появлением словесного языка протоязык не исчезает, а интериоризуется, создавая основу для формирования функционального базиса речи, особого языка интеллекта – универсально-предметного кода.

Открытия, сделанные учеными школы Жинкина в области речевого онтогенеза, опять-таки аукаются с мыслями, которые Л.С. Выготский высказал в 30-е годы. Во-первых, «мышление и речь имеют различные генетические корни», во-вторых, «относительно сложный и богатый социальный контакт ребенка приводит к чрезвычайно раннему развитию «средств связи». Смех, лепет, показывание, жесты в первые месяцы жизни ребенка выступают в роли средств социального контакта в-третьих, «в развитии речи ребенка мы с несомненностью можем констатировать «доинтеллектуальную стадию», так же как и в развитии мышления – «доречевую стадию».

Настоящая короткая публикация не может и не ставит задач рассмотрения всех аспектов проблемы «язык и мышление» в свете достижений разных школ психологии речи и психолингвистики. Размышления, предлагаемые на суд читателя, продиктованы соображениями иного характера. Это призыв к более активному и творческому освоению накопленного в отечественной психологии, более пытливому и по научному критическому взгляду на основные позиции в свете новых достижений. И один из путей преодоления определенного застоя, возникшего сейчас в отечественной психолингвистике, – это обращение к первоисточникам, к работам классиков – Л.С. Выготского, А.Р. Лурия, А.Н. Леонтьева, Н.И. Жинкина и многих других, – к прочтению их свежим, взглядом, лишенным шор, в контексте новых задачи возможностей.

 

 








Дата добавления: 2016-01-29; просмотров: 740;


Поиск по сайту:

При помощи поиска вы сможете найти нужную вам информацию.

Поделитесь с друзьями:

Если вам перенёс пользу информационный материал, или помог в учебе – поделитесь этим сайтом с друзьями и знакомыми.
helpiks.org - Хелпикс.Орг - 2014-2024 год. Материал сайта представляется для ознакомительного и учебного использования. | Поддержка
Генерация страницы за: 0.029 сек.