Характеристика творчества. 4 страница
Картина 2. Грановитая палата в Московском Кремле. По бокам скамьи. Направо выход на Красное крыльцо; налево—в терем. Справа, ближе к рампе, — стол с письменными принадлежностями. Левее - царское место. Чрезвычайное заседание Боярской думы. Все взволнованы вестью о Самозванце. Бояре, полуграмотные, по-дурацки обсуждают дело и постановляют казнить злодея. Кто-то резонно замечает, что сначала-то его надо изловить. В конце концов сходятся на том, что «жаль, Шуйского нет князя. Хоть и крамольник, а без него, кажись, неладно вышло мнение». Появляется Шуйский. Он рассказывает, в каком плачевном состоянии находится теперь Борис, которого преследует призрак царевича Димитрия. Неожиданно перед взорами бояр предстает сам царь. Муки Бориса достигают предела; он никого не замечает и в бреду сам себя уверяет: «Убийцы нет! Жив, жив малютка!..» (Но в таком случае — все это понимают — Самозванец не самозванец, не Лжедимитрий, а Димитрий, законный царь.) Борис приходит в себя. Тогда Шуйский приводит к нему старца Пимена. Борис надеется, что беседа с ним успокоит его измученную душу.
Пимен входит и останавливается, пристально глядя на Бориса. Его рассказ — о чудесном исцелении слепого старца, который услышал голос детский: «Знай, дедушка, Димитрий я, царевич; Господь принял меня в лик ангелов своих, и я теперь Руси великий чудотворец...», и «...в дальний путь поплелся...» (Царевич Димитрий канонизирован православной церковью — его тело при вскрытии гроба было найдено нетленным; установлены три празднества в его память: в дни его рождения (19 октября 1581), смерти (15 мая 1591) и перенесения мощей (3 июня 1606).)
Борис не может вынести этого рассказа — он падает без чувств на руки бояр. Бояре сажают его, он приходит в себя и тогда призывает царевича Федора. Одни бояре бегут за царевичем, другие — в Чудов монастырь. Вбегает царевич Федор. Умирающий Борис прощается с царевичем и дает ему последние наставления: «Прощай, мой сын! Умираю. Сейчас ты царствовать начнешь». Он прижимает к себе сына и целует его. Слышен протяжный удар колокола и погребальный звон. Входят бояре и певчие. Борис вскакивает и грозно восклицает: «Повремените: я царь еще!» Затем боярам, указывая на сына: «Вот царь ваш... царь... простите...» Fermata lunga (итал. — долгая фермата [остановка]). Царь Борис мертв. Занавес падает.
Нам остается рассказать о так называемой вставной сцене «Площадь перед собором Василия Блаженного».
Эта сцена, по первоначальному замыслу Мусоргского, составляла первую картину четвертого действия. Но, как свидетельствует в своей «Летописи» Н.А.Римский-Корсаков, после того как опера была отклонена дирекцией императорских театров, Мусоргский переработал ее, и сцена, в которой рассказывается о предании анафеме Самозванца, была упразднена, а юродивый, появляющийся в ней, был перенесен в сцену «Под Кромами». Для нас остается труднообъяснимым, как могло быть принято решение исключить из оперы ее, быть может, самый гениальный эпизод. Одним словом, сцена эта получила в конце концов статус «вставной» и в современных постановках оперы занимает место — вполне логично — в начале четвертого действия. Но поскольку более впечатляющей концовкой оперы — это мое личное мнение — является смерть Бориса, то есть картина в Грановитой палате (как это было задумано Мусоргским в первоначальном плане), место картины «Под Кромами» должно быть после сцены у собора, то есть она должна быть второй в этом действии. Затем, следовательно, картина в Грановитой палате.
Площадь перед собором Василия Блаженного в Москве. На сцене толпы обнищавшего народа. В толпе часто мелькают приставы. Оркестровое вступление передает настроение ожидания и настороженности. Входит кучка мужчин от собора; среди них Митюха. В народе возгласы (Митюха), что на обедне проклинали Гришку Отрепьева, а царевичу пели вечную память. У народа это вызывает недоумение: вечную память петь живому (ведь Димитрий, то есть Лжедимитрий, уже совсем близко)!
На сцену вбегает юродивый в веригах, за ним толпа мальчишек. Они дразнят его. Он садится на камень, штопает лапоть и поет, покачиваясь. Он хвастается имеющейся у него копеечкой; мальчишки вырывают ее у него. Он плачет. Из собора начинается царское шествие; бояре раздают милостыню. Показывается Борис, за ним Шуйский и другие бояре. К Борису обращается юродивый и говорит, что его обидели мальчишки, и он просит Бориса, чтобы тот велел их наказать: «Вели-ка их зарезать, как ты зарезал маленького царевича». Шуйский намеревается наказать юродивого. Но Борис останавливает его и просит юродивого молиться за него, Бориса. Но юродивый отказывается: «Нет, Борис! Нельзя, нельзя, Борис! Нельзя молиться за царя Ирода!» Народ в ужасе расходится. Юродивый поет: «Лейтесь, лейтесь, слезы горькие».
А. Майкапар
Судьба оперы «Борис Годунов» — это судьба революционного произведения искусства, и прославляемого и гонимого. Ее значение было сразу же понято в близком окружении Мусоргского. Другие, напротив, из конформистских соображений, вследствие консервативного вкуса и отсутствия веры в новое, сделали все, чтобы провалить ее после успеха первых представлений. Несмотря на отдельные возобновления «Бориса», его подлинное открытие и международное признание пришли после 1896 года, а в особенности в 1908 году в Париже, когда в опере, отредактированной Римским-Корсаковым, пел Федор Шаляпин. Эта редакция вызвала замешательство среди музыковедов и поклонников оригинальной версии «Бориса». Редактор нарушил порядок сцен, некоторые убрал, изменил наиболее смелые гармонии и сместил метрические деления, что отразилось на акцентировке, наконец он по-новому оркестровал партитуру, в которой сам Мусоргский хотел кое-что переделать, и выполнил, конечно, работу мастерски, со знанием дела, но блестящий колорит который в результате приобрела опера, казался далековатым от изначальной мрачности трагедии. Со временем были внесены и другие поправки, наряду с предпринимавшимися попытками возобновить оригинал Мусоргского (который все же требует исправлений хотя бы в инструментовке).
В 1928 году вышло академическое издание П. А. Ламма, в то время как опера получала все большее признание, которое объясняется двумя факторами: влиянием, оказанным «Борисом» с его мелодико- гармоническими новшествами, почерпнутыми в музыке Древней Руси, на эволюцию новых европейских течений, начиная с импрессионизма; созданием благодаря оригинальнейшему чередованию картин историко-политической драмы исключительной силы и гуманизма, в которой различные особенности русской культуры, особенно лингвистические, словно высечены на камне. В опере сталкиваются царь и народ; огромная власть и одиночество сопряжены с предательствами; присутствие народа (хора) подчиняется закону столь же бурной, сколь и бессмысленной смены власти. Между тем голоса, противопоставленные друг другу, образуют живое тело Руси, олицетворяют ее судьбу, которую раскрывает музыка в торжественных аккордах, выдвинутых на передний план гармоническими басами, воплощая движение ко все тому же, неизменному в течение веков итогу: разорение, тирания, горестный мистицизм, суеверия.
Следует признать, что Мусоргский пошел по трудному пути, если учесть, что перед нами жанр традиционной музыкальной драмы. Опера включает всего один любовный дуэт, и тот освещен холодным светом государственных интересов и вставлен в насмешливую раму именно потому, что музыка их как бы не замечает, вся проникнутая восторженным лирическим порывом встречи Марины и Самозванца. В целом звуковое богатство и роскошь зрелища вовсю развернуты в этом широком, лишенном условности полотне, их можно найти в народных песнях, в хорах и в партиях действующих лиц, на короткое время выступающих из хора как протагонисты. Огромное число энергичных, живых лиц, а не избитых типов традиционного театра составляют подлинный кладезь тех национальных богатств, за которые ратовала «Могучая кучка». Мусоргский открывает ей далеко не благостные подлинные ритмы и мотивы народной музыки или имитирует их. Толпа поет, утверждая себя в действительности. Народные типы — калеки, пьяницы, бродяги-монахи, крестьяне — все эти пестрые образы живой многолюдной толпы, речь которых глубоко эмоциональна, свидетельствуют о том, как растет сила иллюзий, невзирая на беды, в то время как царь угрожает и умоляет в бесплодной надежде удержаться на троне. Когда муки совести ненадолго оставляют Бориса, голос его выражает глубокую печаль, но для упрямых фактов одной ее мало. Почти в начале, после празднества коронации, эхо истории, полной непрерывных коварств, звучит, словно во сне, в келье Пимена, вырастает из сокровенных намеков, множит свою таинственную сеть, которой не страшны никакие препятствия: именно старец, суровый монах, окончательно добьет преступного властелина. Преследуемый ужасными призраками, он бродит и бормочет словно экспрессионистская жертва. Он погубил чистое, невинное существо, и вот ответ погибшего. Умирающему царю не остается ничего другого, как взывать к небу о помощи, не для себя, но для детей, тоже невинных жертв, как и младенец Димитрий. Эта молитва трогает самые сокровенные струны человеческой души, которых не смог коснуться ни один другой персонаж оперы. Борис прощается, осененный благодатью. В последнем действии толпа предается лихорадочному, пагубному веселью. Беззащитный голос юродивого звучит обвинением их бреду.
Г. Маркези (в переводе Е. Гречаной)
История создания
Мысль написать оперу на сюжет исторической трагедии Пушкина «Борис Годунов» (1825) Мусоргскому подал его друг, видный историк профессор В. В. Никольский. Мусоргского чрезвычайно увлекла возможность претворить остро актуальную для его времени тему взаимоотношений царя и народа, вывести народ в качестве главного действующего лица оперы. «Я разумею народ как великую личность, одушевленную единой идеей,- писал он.-Это моя задача. Я попытался решить ее в опере».
Работа, начатая в октябре 1868 года, протекала с огромным творческим подъемом. Через полтора месяца уже был готов первый акт. Композитор сам писал либретто оперы, привлекая материалы «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина и другие исторические документы. По мере сочинения отдельные сцены исполнялись в кружке «кучкистов», собиравшихся то у А. С. Даргомыжского, то у сестры Глинки Л. И. Шестаковой. "Радость, восхищение, любование были всеобщими«,-вспоминал В. В. Стасов.
В конце 1869 г. опера «Борис Годунов» была завершена и представлена театральному комитету. Но его члены, обескураженные идейно-художественной новизной оперы, отвергли произведение под предлогом отсутствия выигрышной женской роли. Композитор внес ряд изменений, добавил польский акт и сцену под Кромами. Однако вторая редакция «Бориса», законченная весной 1872 года, также не была принята дирекцией императорских театров.
«Борис» был поставлен лишь благодаря энергичной поддержке передовых артистических сил, в частности певицы Ю. Ф. Платоновой, избравшей оперу для своего бенефиса. Премьера состоялась 27 января (8 февраля) 1874 года в Мариинском театре. Демократическая публика встретила «Бориса» восторженно. Реакционная же критика и дворянско-помещичье общество отнеслись к опере резко отрицательно. Вскоре оперу стали давать с произвольными сокращениями, а в 1882 году вообще сняли с репертуара. «Ходили слухи, — писал по этому поводу Н. А. Римский-Корсаков, — что опера не нравится царской фамилии; болтали, что сюжет ее неприятен цензуре».
Несмотря на отдельные возобновления «Бориса», его подлинное открытие и международное признание пришли после 1896 года, а в особенности в 1908 году в Париже, когда в опере, отредактированной Римским-Корсаковым, пел Фёдор Шаляпин.
Музыка
«Борис Годунов» — народная музыкальная драма, многогранная картина эпохи, поражающая шекспировской широтой и смелостью контрастов. Действующие лица обрисованы с исключительной глубиной и психологической проницательностью. В музыке с потрясающей силой раскрыта трагедия одиночества и обреченности царя, новаторски воплощен мятежный, бунтарский дух русского народа.
Пролог состоит из двух картин. Оркестровое вступление к первой выражает скорбь и трагическую безысходность. Хор «На кого ты нас покидаешь» сродни заунывным народным причитаниям. Обращение дьяка Щелкалова «Православные! Неумолим боярин!» проникнуто величавой торжественностью и сдержанной печалью.
Вторая картина пролога — монументальная хоровая сцена, предваряемая колокольным звоном. Торжественная величальная Борису «Уж как на небе солнцу красному» основана — на подлинной народной мелодии. В центре картины — монолог Бориса «Скорбит душа», в музыке которого царственное величие сочетается с трагической обреченностью.
Первая картина первого акта открывается кратким оркестровым вступлением; музыка передает однообразный скрип пера летописца в тишине уединенной кельи. Мерная и сурово-спокойная речь Пимена (монолог «Еще одно, последнее сказанье») очерчивает строгий и величавый облик старца. Властный, сильный характер чувствуется в его рассказе о царях московских. Григорий обрисован как неуравновешенный, пылкий юноша.
Вторая картина первого акта заключает в себе сочные бытовые сцены. Среди них-песни шинкарки «Поймала я сиза селезня» и Варлаама «Как во городе было во Казани» (на народные слова); последняя насыщена стихийной силой и удалью.
Второй акт широко обрисовывает образ Бориса Годунова. Большой монолог «Достиг я высшей власти» насыщен мятущимся скорбным чувством, тревожными контрастами. Душевный разлад Бориса обостряется в беседе с Шуйским, чьи речи звучат вкрадчиво и лицемерно, и достигает предельного напряжения в заключительной сцене галлюцинаций («сцена с курантами»).
Первая картина третьего акта открывается изящно-грациозным хором девушек «На Висле лазурной». Ария Марины «Как томительно и вяло», выдержанная в ритме мазурки, рисует портрет надменной аристократки.
Оркестровое вступление ко второй картине живописует вечерний пейзаж. Романтически взволнованны мелодии любовного признания Самозванца. Сцена Самозванца и Марины, построенная на острых контрастах и капризных сменах настроений, завершается полным страсти дуэтом «О царевич, умоляю».
Первая картина четвертого акта-драматически напряженная народная сцена. Из жалобного стона песни Юродивого «Месяц едет, котенок плачет» вырастает потрясающий по силе трагизма хор «Хлеба!».
Вторая картина четвертого акта завершается психологически острой сценой смерти Бориса. Его последний монолог «Прощай, мой сын!» окрашен в трагически просветленные, умиротворенные тона.
Третья картина четвертого акта — исключительная по размаху и мощи монументальная народная сцена. Начальный хор «Не сокол летит по поднебесью» (на подлинную народную мелодию величальной песни) звучит насмешливо и грозно. Песня Варлаама и Мисаила «Солнце, луна померкли» основана на мелодии народной былины. Кульминация картины-бунтарский хор «Расходилась, разгулялась», полный стихийного, неукротимого разгула. Средний раздел хора «Ой ты, сила» — размашистый напев русской хороводной песни, который, развиваясь, приводит к грозным, гневным возгласам «Смерть Борису!». Опера завершается торжественным въездом Самозванца и плачем Юродивого.
М. Друскин
Хованщина
Опера (народная музыкальная драма) в пяти действиях Модеста Петровича Мусоргского на либретто композитора.
Действующие лица:
КНЯЗЬ ИВАН ХОВАНСКИЙ, начальник стрельцов (бас)
КНЯЗЬ АНДРЕЙ ХОВАНСКИЙ, его сын (тенор)
КНЯЗЬ ВАСИЛИЙ ГОЛИЦЫН (тенор)
ШАКЛОВИТЫЙ, 6оярин (баритон)
ДОСИФЕЙ, глава раскольников (бас)
МАРФА, раскольница (меццо-сопрано)
СУСАННА, старая раскольница (сопрано)
ПОДЬЯЧИЙ (тенор)
ЭММА, девушка из Немецкой слободы (сопрано)
ПАСТОР (баритон)
ВАРСОНОФЬЕВ, приниженный Голицына (бас)
КУЗЬКА, стрелец (баритон)
1-й СТРЕЛЕЦ (бас)
2-й СТРЕЛЕЦ (баритон)
3-й СТРЕЛЕЦ (тенор)
КЛЕВРЕТ КНЯЗЯ ГОЛИЦЫНА (тенор)
МОСКОВСКИЕ ПРИШЛЫЕ ЛЮДИ, СТРЕЛЬЦЫ, РАСКОЛЬНИКИ,
СЕННЫЕ ДЕВУШКИ И ПЕРСИДСКИЕ РАБЫНИ КНЯЗЯ ИВАНА ХОВАНСКОГО,
ПЕТРОВСКИЕ «ПОТЕШНЫЕ», НАРОД.
Время действия: 1682 год.
Место действия: Москва и ее окрестности.
Первое исполнение: Санкт-Петербург, 9 (21) февраля 1886 года.
Мусоргский — лучшее в интернет-магазине OZON.ru
Что-то роковое тяготело над Модестом Мусоргским, быть может, самым гениальным русским композитором: ни одна его опера не была им закончена. «Саламбо» так и осталась незавершенной, «Женитьба» была досочинена и оркестрована М. М. Ипполитовым-Ивановым, «Борис Годунов» претерпел две авторские редакции и, тем не менее, должен был быть доработан Н. А. Римским-Корсаковым, а в наше время Д. Д. Шостаковичем; «Сорочинская ярмарка» закончена Ц. А. Кюи. Исключительная по своим художественным достоинствам «Хованщина» — не исключение в этом списке незавершенных творений: ее тоже закончил по авторским материалам (дописал последнее действие и оркестровал оперу) бесконечно заботливый и благородный Н. А. Римский-Корсаков.
«Хованщина» — выдающееся творение не только музыкальное, но и литературное. Либретто этой оперы, в отличие от других опер Мусоргского, не имеет литературного первоисточника и целиком написано самим композитором, причем сделано это в литературном отношении не менее талантливо, чем музыка оперы. Мусоргский заинтересовался периодом стрелецкого восстания и церковного раскола еще в 1870 году, то есть когда работал над «Борисом Годуновым». Написать оперу об этой эпохе в русской истории композитору посоветовал В. В. Стасов, которому Мусоргский и посвятил оперу. Их переписка — бесценный источник сведений о ходе работы над этим шедевром. Композитор делился со Стасовым мельчайшими деталями сюжета, когда разрабатывал его. Вот лишь один пример их переписки: «Вступление к «Хованщине» почти готово, рассвет на восходе солнца красив, довел до того пункта, где донос диктуется, т.е. с маленькою сценкою Шакловитого. Выработка идет изрядная, шесть раз отмеришь и один раз отрежешь: нельзя иначе, таково что-то внутри сидящее подталкивает на строгость. Подчас рванешься, ан нет, стой: внутренний повар говорит, что суп кипит, но на стол подавать рано — жидок будет, может, придется еще какой корешок или соли подкинуть; ну, повар лучше меня свое дело знает: жду. Зато уж попади только суп на стол — зубы съем» (из письма Мусоргского от 2 августа 1873 года).
На сценическую судьбу оперы всегда оказывали сильное влияние идеологические соображения. Опера была отклонена дирекцией императорских театров, когда Н. А. Римский-Корсаков, завершив ее, впервые предложил к постановке в 1883 году. Показателен инцидент с нею, о котором рассказывается в мемуарах Марка Рейзена, выдающегося исполнителя партии Досифея. В 1928 году певец гастролировал в Свердловске (ныне Екатеринбург) и должен был петь Досифея в нескольких спектаклях. «Накануне третьего спектакля, все билеты на который были проданы, мне вдруг сообщили, — вспоминает певец, — что «Хованщину» отменили и спектакль будет заменен другим. В дирекции театра мне сообщили, что среди городских и окрестных жителей, оказывается, много староверов. И вот, спектакль, в котором воссоздается одна из страниц истории раскола и одна из центральных фигур которого глава раскольников, для них был источником не только музыкальных эмоций... Слух о «Хованщине» быстро распространился, и на следующий день толпы бородачей потянулись к кассе театра... Дирекция очутилась перед ситуацией, когда едва ли не весь зал оказался закуплен верующими. Вопрос об антирелигиозной пропаганде стоял в те годы остро, в тех глухих местах — в особенности, а тут — какая уж «анти»?.. Почли за благо «Хованщину» на некоторое время из репертуара исключить». Да и в наше время каждая постановка «Хованщины» в России превращается в акт не только художественный, но и в определенной мере политический.
«Хованщина». 1950 год. Эскиз декорации Ф. Ф. Федоровского
ДЕЙСТВИЕ I
Москва. Красная площадь. Каменный столб и на нем медные доски с надписями. Справа будка Подьячего. Оркестровое вступление — «Рассвет на Москве-реке» — рисует картину пробуждения древней Москвы: слышится колокольный звон к заутрене, зов стрелецкой трубы (за сценой). Медленно поднимается занавес. На сцене главы церквей освещаются восходящим солнцем. Постепенно солнцем освещается и вся сцена. Нескончаемым потоком течет народная по своему складу мелодия. Эта симфоническая картина — один из шедевров русской музыки. Она часто включается в программы симфонических концертов как самостоятельное произведение.
В стенах Кремля начинается жизнь. Просыпаются стрельцы — сначала Кузька, потом другие. Входит Подьячий, он направляется к своей будке и садится в ней. Появляется боярин Шакловитый. Он ставленник царевны Софьи. У него «заказец важный есть» для писаря. Тот догадывается: настрочить доносец, — и предвкушает заработать на этом дельце. Шакловитый предупреждает о той каре, которая ждет Подьячего, если он проговорится. Тот мгновение колеблется, но в конце концов, потирая руки в предвкушении платы, соглашается. Шакловитый диктует анонимный донос Петру на Хованских: начальник стрельцов князь Иван Хованский задумал посадить на престол своего сына Андрея и с этой целью разжигает мятеж. Подьячий в страхе от того, что ему приходится писать это. Он смертельно боится, что «князь (Хованский. — A.M.) все узнает, князь не простит мне...» За сценой слышится хор приближающихся стрельцов («Гой вы, люди ратные, вы, стрельцы удалые, гой, гуляйте, вы гуляйте весело»). Стрельцы проходят и удаляются. Шакловитый продолжает диктовать свой донос. Наконец дело сделано. Доносчик уходит. Сцену заполняет пришлый люд. Подьячий тем временем прячет кошель; он ощупью, под стойкой, считает деньги, поглядывая не без страха на пришлых людей. У тех недоумение вызывает появившийся за ночь на площади столб. На нем надписи, но они не могут по своей безграмотности их прочесть. Они обращаются к Подьячему, чтобы он прочитал. Он грубо отказывает им. Тогда они поднимают будку, в которой он отсиживается, и несут ее к столбу. Подьячий в страхе зовет на помощь и обещает прочитать надпись. Оказывается, это памятный столб, который стрельцы поставили в знак своей недавней победы: на нем имена тех неугодных им бояр, которых они казнили. Тем временем слышатся звуки труб. Так стрельцы приветствуют своего предводителя — князя Ивана Хованского. Входит князь Иван Хованский. «Поступь плавная, держится высокомерно; за ним стрелецкие полковники и гости московские» — так поясняет мизансцену композитор. Князь обращается к толпе: «Дети, дети мои! Москва и Русь (спаси Бог!) в погроме великом...» Стрельцы славят Большого, как они величают Хованского.
Алексей Кривченя в роли Ивана Хованского. Художник П. А. Скотарь
Из глубины сцены, прямо против зрителя, появляется князь Андрей Хованский и Эмма, девушка из Немецкой слободы. Андрей пытается обнять Эмму, но та сопротивляется. Эмма обвиняет его в том, что он убил ее отца, изгнал жениха и не сжалился даже над ее матерью. На защиту Эммы встает Марфа, раскольница, недавняя возлюбленная Андрея («Так, так, княже! Остался ты верен мне!»). Андрей негодует и бросается на Марфу с ножом, но та тоже выхватывает из-под рясы нож и отражает его удар. За сценой хор (народ) поет славословие князю Хованскому-старшему («Слава лебедю! Большому слава!»). Входит князь Иван Хованский. Он изумлен, видя Андрея, Марфу, а еще Эмму, которая ему самому приглянулась. И теперь отец и сын сходятся как соперники: отец приказывает стрельцам схватить Эмму, сын — встает на ее защиту. Отец гневно приказывает взять Эмму и отвести в свои палаты. Тогда Андрей заносит нож на Эмму: «Так мертвою имайте!» — кричит он. В этот момент входит Досифей, он останавливает руку Андрея. Эмма опускается на колени перед Досифеем, своим спасителем. Досифей приказывает Марфе отвести Эмму в ее дом. Когда они уходят, Досифей обращается к Хованским: «Приспело время». Этот его скорбный монолог рисует облик сурового и гордого старца. Возглас Ивана Хованского: «Стрельцы!.. Живо! В Кремль!» — призывает стрельцов на защиту Москвы и веры православной. Досифей в мистическом порыве возносит молитву Господу.
ДЕЙСТВИЕ II
Кабинет князя Василия Голицына, канцлера и фаворита царевны Софьи. Обстановка, как поясняет композитор, в смешанном вкусе: московско-европейская. Поздний вечер. На письменном столе князя зажжены канделябры. Перед зрителем садик и красивая решетка на каменных столбах. Вечерняя заря. Князь читает любовное письмо от царевны Софьи. Его мучает тревога, одолевает страх перед будущим.
Входит дворянин Варсонофьев, клеврет князя Голицына. Он сообщает князю, что к нему настойчиво просится «лютерский священник». Князь велит пригласить пастора. Пастор обращается к Голицыну с просьбой заступиться за Эмму. Князь отказывается: «Не могу входить я в дело частное Хованских». Тогда пастор переходит к другой теме: дозволить в Немецкой слободе возвести церковь («еще одну, только одну»). Эта просьба выводит князя из равновесия: «Рехнулись, что ли, вы, иль смелости набрались; Россию хотите кирками застроить!..» Пастор уходит ни с чем.
Снова входит Варсонофьев. На сей раз он сообщает о приходе «колдовки». Это под видом гадалки пришла Марфа. Клеврет готовит все необходимое для гадания. Начинается центральная сцена этого действия — сцена гадания. Звучит знаменитая ария Марфы «Силы потайные». Она предсказывает князю, что его ждет опала. Суеверный князь Голицын в смятении. Опасаясь, что гадалка проболтается о том, что нагадала ему, он велит слуге утопить Марфу, но Марфа все слышит и вовремя скрывается.
Внезапно появляется князь Иван Хованский («А мы без докладу, князь, вот так!»). Между Голицыным и Хованским завязывается спор о правах и достоинстве своих и бояр («Мы теперь местов лишились, — бросает гневный упрек Голицыну Иван Хованский. — Ты же сам нас уладил, князь, с холопьем поровнял»). В разгар их перебранки является Досифей; он становится между ними; князья стоят неподвижно, отвернувшись друг от друга. Досифей прерывает их спор (терцет «Князья, смири ваш гнев»). Он уговаривает князей помириться. В глубине сцены торжественно проходят чернорясцы (раскольники) с книгами на головах (такова ремарка композитора) их сопровождает толпа народа. На них указывает Досифей как на деятельную силу («Вы, бояре, только на словах горазды, а вот кто делает»). Раскольники поют: «Посрамихом, посрамихом». Их хор звучит словно фанатический гимн. Голицын гневно восклицает: «Раскол!» Хованский же — отважно: «Любо! Нами да стариной паки Русь возвеселится!»
Неожиданно вбегает Марфа и, едва переводя дыхание, бросается к князю Голицыну с мольбой миловать ее. К ней со словами утешения обращается Досифей. Она узнает его и тогда рассказывает, как слуга Голицына пытался задушить ее (по приказу князя) и как она едва сумела вырваться — благо петровцы подоспели. Упоминание о войске Петра и о том, что оно, оказывается, уже совсем близко, повергает князей в шок. Входит Шакловитый. Обращаясь к князьям, он говорит, что царевна (Софья) велела сообщить им, что их заговор раскрыт: в Измайловском селе донос прибит, что Хованские на царство покусились. На вопрос Досифея, что сказал царь Петр, Шакловитый ответил: «Обозвал «хованщиной» и велел сыскать». За сценой слышны голоса петровцев.
ДЕЙСТВИЕ III
Надежда Обухова в роли Марфы. Художник П. А. Скотарь
Замоскворечье. Стрелецкая слобода, против Белгорода, за кремлевской стеной на Москве-реке. Вдали, перед зрителем, крепкая деревянная стена, сложенная из громадных брусьев. За рекой видна часть Белгорода. Время к полудню.
Действие начинается хором раскольников — как и во втором действии (они поют тот же свой фанатичный гимн). Их пение слышится сначала издалека (за сценой), затем они появляются на сцене, проходят по направлению к воротам и снова удаляются за сцену. Это шествие, как и в первый раз, являет собой демонстрацию духовной силы старообрядцев.
Сцена пустеет; из толпы незаметно выделяется Марфа. Она садится на завалинку у дома, занятого Хованским. Марфа предается воспоминаниям о своей несчастной любви; она тяжело переживает измену Андрея Хованского (звучит ее прекрасная лирическая песня «Исходила младешенька»). Из дома, где теперь живет Хованский, выходит Досифей. Марфа встает ему навстречу и склоняется перед ним. Досифей утешает ее (дуэт «Ах ты, моя касатка, потерпи маленько»). В мистическом настроении Марфа «видит», как горят на костре раскольники. Досифей вразумляет ее: «Гореть!.. Страшное дело!.. Не время, не время, голубка». Он уводит ее, утешая при этом.
С противоположной стороны сцены появляется Шакловитый. Он оплакивает участь Руси («Спит стрелецкое гнездо»). Проснувшиеся пьяные стрельцы предаются буйному бесшабашному веселью. На сцену вбегают стрелецкие жены и набрасываются на мужей («Ах окаянные пропойцы, ах колобродники отпетые!»).
За сценой слышится крик перепуганного Подьячего; он как бы зовет на помощь. Вот он появляется, запыхавшийся. «Беда, беда... — кричит он. — Рейтеры (наемные петровские всадники. — А.М.) близко; к вам мчатся, все рушат!» Стрельцы ошеломлены. Они зовут Хованского (хор «Батя, батя, выйди к нам!»). Князь Иван Хованский показывается под навесом терема. Стрельцы просят его вести их в бой против рейтеров и солдат петровских полков. Но Хованский заявляет им: «Страшен царь Петр! Идите в домы ваши, спокойно ждите судьбы решенье!» Сам же уходит.
ДЕЙСТВИЕ IV
Картина 1. Богато обставленная трапезная палата в хоромах князя Ивана Хованского в его имении. Князь Хованский за обеденным столом. Крестьянки за рукоделием. Девушки развлекают его песнями — протяжной хороводной («Возле речки, на лужочке»), бойкой плясовой («Гайдучок») и величальной («Плывет, плывет лебедушка»). Но третья песня будет последней в этой картине, а прежде... Входит клеврет князя Голицына. Он предупреждает князя, что ему грозит опасность. Князь разгневан и удивлен: кто может грозить ему в его имении? Он требует, чтобы ему подали меду, и приказывает девушкам-персидкам плясать для него (исполняется балетный номер в восточном стиле). Входит Шакловитый. Он говорит Хованскому, что его призывает на тайный совет Софья. Князь сначала упирается — он обижен на царевну: «Теперь небось другие ей советники послужат», — говорит он, имея в виду, конечно князя Голицына. Но в конце концов приказывает подать ему одежды. Крестьянки снова величают его. И когда князь выходит из палаты, наемник Шакловитого убивает его в дверях. Он падает мертвым со страшным криком; крестьянки с визгом разбегаются. Шакловитый хохочет.
Дата добавления: 2016-01-26; просмотров: 1299;