Скрытый нигилизм религиозности Зедльмайра.

Скрытый нигилизм религиозности Зедльмайра. На первый взгляд, Зедльмайр в цитированном выше от рывке дает уничтожающую критику не только расовобиологическим. но и вульгарно-социологическим концепциям (в духе, например, Хаузера и наших вульгарных социологов как 20 — 30-х гг., так и более позднего времени). Однако критика Зедльмайра при всей ее остроте и искренности пафоса обнаруживает совершенно неожиданно внутреннюю родственность с критикуемыми взглядами. Но что же общего может быть у убежденного верующего, католика Зедльмайра, и марксиста Хаузера? Как ни странно, это общее — нигилизм, отрицание того, что реальная жизнь людей может иметь здесь, на земле, высокий человеческий смысл. И Хаузер и Зедльмайр в равной мере убеждены в том, что общественные отношения людей не могут обладать истиной и красотой в том значении этих слов, которое вкладывала в них немецкая классическая философия. И потому красота и правда в искусстве, согласно им, не отражают правду человеческого бытия, а возникают из трансцендентного по отношению к нему источника. Разница лишь в том, что для Хаузера, Панофского, Адорно или Беньямина собственно художественное начало искусства иррационально, то есть непознаваемо, а для Зедльмайра оно — выражение божественной абсолютной истины, истины «святого духа», «откровения». Но поскольку неотомическая философия католицизма, которую исповедует Зедльмайр, в своей основе иррациональна, как и всякая теология, то разница в позиции Зедльмайра и Хаузера в данном отношении менее существенна, чем то, что их объединяет.

Если взгляд Хаузера, как и вульгарной социологии в целом, на историю общества и человеческие возможности откровенно нигилистичен, то внутренний нигилизм позиции Зедльмайра скрыт под религиозной верой в истину и справедливость. На самом деле религия вовсе не утверждает, что истина и красота реальны, напротив, косвенно она пытается убедить людей в том, что ничего истинного и прекрасного в этом, посюстороннем бытии нет, они существуют лишь в мире потустороннем, трансцендентном. Ведь если признать реальность потустороннего мира, то чувственно воспринимаемый нами, данный нам в опыте и существующий независимо от нас объективный мир окажется всего лишь тенью трансцендентного бытия. Искусство, отражающее реальный мир, в этом случае будет не чем иным, как платоновской «тенью тени». Не выражение правды чувственной реальности, а «откровение божие», в согласии с логикой Зедльмайра, является основой красоты и истины в искусстве. История искусства в этом случае, как признает и сам автор книги «Искусство и истина» практически сводится к истории религии.

Зедльмайр вполне искренне выступает в защиту искусства от его разрушения в практике авангардизма, вполне искренне болеет душой за человека и страдает от кризиса гуманистической культуры в современном обществе. Субъективный пафос Зедльмайра, обнаруживающийся в его отрицании релятивизма, в вере в красоту и правду, нельзя считать чем-то несущественным. Именно этот пафос позволил Зедльмайру дать во многом убедительную критику современного западного искусствознания, да и, как будет показано ниже, критику современной западной цивилизации в целом. Однако искренняя вера Зедльмайра в человека разъедается ржавчиной скрытого нигилизма. Нигилизм мировоззрения Зедльмайра с наибольшей очевидностью выступает в его концепции истории и общественных процессов, происходящих в современном западном мире.

Все беды современного человечества Зедльмайр объясняет утратой Бога, вера в которого была подорвана просветителями. За атеизм человечество было наказано распадом гуманистических ценностей, кризисом духовной культуры. Начало этому процессу положила Великая французская революция, после которой человечество покатилось вниз со все ускоряющимся движением. Рационалистически мыслящие люди еще в XVIII в. выдвинули, пишет Зедльмайр, намекая, конечно же, на просветителей, определенную сумму идей, имевших целью рационализацию отношений человека к природе и друг к другу. Затем эти идеи были взяты на вооружение буржуазно-промышленной цивилизацией, в результате чего техника стала играть ведущую роль в жизни общества. Человек, полностью подчиненный бесконтрольному развитию техники, склонен, с одной стороны, к формализму, к бюрократическому поведению и образу мыслей, а с другой — к бессмысленному и бесполезному анархическому бунту. Он потерял свою человеческую сущность, погрузился в неподлинную, иллюзорную жизнь, подчиняясь ложным потребностям и интересам. Отчужденная от человека и господствующая над ним техника грозит в конце концов физическим уничтожением человеческого рода.

Нарисованная Зедльмайром картина практически ничем не отличается от весьма распространенных ныне на Западе антисциентистских, отрицающих технический прогресс, концепций, в том числе и в их «левом» варианте, каковы, например, взгляды Хаузера и представителей Франкфуртской школы. Она столь же нигилистична но отношению к реальным возможностям освобождения человечества от социальной несправедливости и антикультуры. Если Адорно и Хоркхаймер видели выход из кризиса цивилизации в некоем непостижимом и непознаваемом, лежащем за пределами реальной действительности принципиально «Ином», то, по сути дела, это «Иное» вполне может быть интерпретировано как иное название Бога. Кстати, Хоркхаймер и Адорно в конце жизни обратились к религии, разочаровавшись в своих «левых» увлечениях. Границы между леворадикальной и консервативной идеологией хотя и существуют, но они подвижны.

Хорошо известно, что религиозные убеждения таких людей, как аббат Сюжер из Сен-Дени (см. главу о Панофском настоящей книги), ранние нидерландские художники или Дюрер были путем к открытию этого, а не потустороннего мира, дорогой к обретению гуманного взгляда на мир как исполненный смысла и красоты. С другой стороны, далеко не все представители демократического и левого лагеря — нигилисты. Во всяком случае, обвинить в нигилизме таких близких к материализму мыслителей как Дидро или Лессинг было бы явно несправедливо. Что касается левых, то, например, М. Лифшиц и Г. Лукач, продолжая традицию Дидро и немецкой классической философии, отстаивали идею о самоценности бытия вообще и человеческого бытия в частности, а Лифшиц писал, что он скорее на стороне средневекового реализма (почитателем которого является Зедльмайр), чем номинализма, который, по его мнению, лежит у истоков современного нигилистического мировоззрения. Дорогу последнему, как доказывал Лукач в своих многочисленных трудах, проложили не столько просветители, сколько те представители иррационализма, которые, вслед за Ницше, объявили, что Бог умер.

К какой из отмеченных выше традиций мировой мысли — жизнеутверждающей или нигилистической — принадлежит Зедльмайр? Взгляд Зедльмайра на современного человека и возможности его социального и духовного освобождения глубоко пессимистичен. Более того, этот взгляд несет вполне определенную установку, которая проскальзывает в некоторых как бы случайных замечаниях Зедльмайра. Так, например, понятие массы (народные массы) употребляется им только в таком контексте, в котором оно приобретает смысл, напоминающий об известных концепциях «одинокой толпы». Авангардистское искусство, по его мнению, совершенно адекватно современной общественной ситуации, ибо выражает «бестиализацию масс». Даже не стоит и пытаться, полагает он, завоевать рабочий класс на сторону христианства212.

Зедльмайр, в отличие от Панофского, не испытывает симпатии к либерализму, и его вступление в нацистскую партию в начале 30-х гг. (из которой он, правда, вскоре вышел) не являлось случайностью. Если либеральный сторонник прогресса склонен сегодня, как правило, терпимо относиться к авангардизму, даже если, как Панофский, не является его поклонником, то Зедльмайр убежден, что авангардизм разрушает искусство в самой его основе. Не подтверждает ли увлечение Зедльмайра национал-социализмом распространенное мнение, согласно которому неприятие искусства модернизма неразрывно связано если не с фашизмом, то, по крайней мере, с правыми политическими убеждениями?

Г. Зедльмайр не менее противоречивая фигура, чем Вельфлин или Панофский. Многое в его искусствоведческой концепции близко классической философской и эстетической традиции. Пытаясь продолжить ее он, тем не менее, прекрасно видел, что современный мир и современное искусство антиклассично. Как воспрепятствовать господствующей тенденции, которая ведет, по твердому убеждению Зедльмайра, к гибели человека?