Владимир Набоков (Vladimir Nabokov) 1899-1977

Подлинная жизнь Себастьяна Найта (The Real Life of Sebastian Knight)

Роман (1938-1939, опубл. 1941)

«Себастьян Найт родился тридцать первого декабря 1899 года в прежней столице моего отечества» — вот первая фраза книги. Про­износитее сводный младший брат Найта, обозначенный в романе буквой «В.». Себастьян Найт, знаменитый писатель, выходец из Рос­сии, писавший по-английски, умер в январе 1936 г. в больнице па­рижского пригорода Сен-Дамье. В. восстанавливает подлинную жизнь брата, собирая ее по кусочкам, — так на глазах читателя создается этот запутанный и сложный (на первый взгляд) роман.

У В. с Себастьяном общий отец, офицер русской гвардии. Первым браком он был женат на взбалмошной, беспокойной англичанке Вирджинии Найт. Влюбившись (или решив, что влюбилась), она бро­сила мужа с четырехлетним сыном на руках. В 1905 г. отец женился снова, и вскоре на свет появился В. Шестилетняя разница в возрасте для детей особенно значима, и в глазах младшего брата старший представал существом обожаемым и загадочным.

Вирджиния умерла от сердечного приступа в 1909 г. Спустя четы­ре года отец, смешно сказать, затеял из-за нее дуэль, был тяжело

Себастьян и в творчестве своем прибегал к пародии, «как к своего рода подкидной доске, позволяющей взлетать в высшие сферы серьез­ных эмоций».

В конторе Гудмена В. случайно знакомится с Элен Пратт: она дру­жит с возлюбленной Себастьяна Клэр Бишоп. История этой любви выстраивается из картин, которые В. вообразил после сопоставления рассказов Пратт с рассказами еще одного друга Себастьяна (поэта П. Дж. Шелдона). Кроме того, В. случайно увидел на лондонской улочке замужнюю и беременную Клэр, ей суждено умереть от крово­течения. Выясняется, что связь их длилась около шести лет (1924— 1930). За это время Себастьян написал два первых романа («Призматический фацет»¹ и «Успех», судьба которого соответствова­ла его названию) и три рассказа (они будут изданы в книге «Потеш­ная гора» в 1932 г.). Клэр была идеальной подругой для молодого писателя — умной, чуткой, с воображением. Она научилась печатать и во всем помогала ему. Еще у них был маленький черный бульдожик... В 1929 г. по совету врача Себастьян уехал подлечить сердце на курорт в Блауберг (Эльзас). Там он влюбился, и на этом их отноше­ния с Клэр закончились.

В самой автобиографической книге Себастьяна «Утерянные вещи», начатой им в то время, есть письмо, которое можно прочи­тать как обращение к Клэр: «Мне все время кажется, что в любви есть какой-то тайный изъян... Я не перестал любить тебя, но оттого, что я не могу, как прежде, целовать твое милое сумрачное лицо, нам нужно расстаться... Я никогда тебя не забуду и никем не смогу заме­нить... с тобою я был счастлив, теперь я несчастлив с другой...» На протяжении почти всей второй половины романа В. занят поисками этой другой женщины, — ему кажется, что, увидев ee и поговорив с нею, он узнает о Себастьяне нечто важное. Кто она? Известно, что в Лондоне Себастьян получал письма, написанные по-русски, от жен­щины, которую встретил в Блауберге. Но, выполняя посмертную волю брата, В. сжег все его бумаги.

Поездка В. в Блауберг ничего не дает, зато на обратном пути ему встречается странный человечек (кажется, он вышел прямо из рас­сказа Себастьяна «Изнанка Луны», где помогал незадачливым путе­шественникам), Человечек достает для В. список постояльцев отеля «Бомон» в Блауберге за июнь 1929 г., и он отмечает четыре женских имени — каждое из них могло принадлежать возлюбленной брата. В. отправляется по адресам.

--------------

¹ Фацет — орган зрения, особым образом преломляющий свет. 223

Фрау Элен Герштейн, изящная нежная еврейка, живущая в Берли­не, никогда не слыхала о Себастьяне Найте. Зато у нее в доме В. зна­комится с однокашником Себастьяна («как бы это сказать... вашего брата в школе не очень-то жаловали...»); однокашник оказывается старшим братом первой любви Себастьяна — Наташи Розановой.

В доме мадам де Речной в Париже В. застает Пал Палыча Речного и его кузена Черного (удивительный человек, умеющий играть на скрипке стоя на голове, расписываться вверх ногами и т. п.). Оказы­вается, Нина Речная — первая жена Пал Палыча, с которой он давно разошелся. Судя по всему, это особа эксцентричная, взбалмошная и склонная к авантюрам. Сомневаясь в том, что женщина такого типа могла увлечь Себастьяна, В. направляется в фешенебельный квартал Парижа — там живет еще одна «подозреваемая», Элен фон Граун. Его встречает мадам Лесерф («маленькая, хрупкая, бледнолицая дама с гладкими темными волосами»), назвавшаяся подругой фон Граун. Она обещает В. разузнать все что можно. (Для очистки совести В. на­вещает и некую Лидию Богемскую, оказавшуюся, увы, немолодой, толстой и вульгарной особой.)

На следующий день мадам Лесерф (возле нее на софе притулился старый черный бульдожик) рассказывает В., как ее подруга очаровала Себастьяна: во-первых, он ей понравился, а кроме того, показалось забавным заставить такого интеллектуала заниматься с ней любовью. Когда он наконец осознал, что не может жить без нее, она поняла, что больше не может выносить его разговоров («о форме пепельни­цы» или «о цвете времени», к примеру), и бросила его. Услышав все это, В. еще больше хочет встретиться с фон Граун, и мадам Лесерф приглашает его на уик-энд к себе в деревню, обещая, что загадочная дама непременно приедет туда.

В огромном, старом, запущенном доме гостят какие-то люди, сложным образом связанные друг с другом (совсем как в «Призмати­ческом фацете», где Себастьян пародировал детектив). Размышляя о таинственной незнакомке, В. вдруг чувствует влечение к мадам Ле­серф. Будто в ответ она сообщает, как когда-то поцеловала мужчину только за то, что он умел расписываться вверх ногами... В. вспомина­ет кузена Черного и все понимает! Дабы проверить свою догадку, он тихо по-русски произносит за спиной у мадам Лесерф: «А у нее на шее паук», — и мнимая француженка, а на самом деле — Нина Реч­ная, тотчас хватается рукой за шею. Безо всяких объяснений В. уез­жает.

224

В последней книге Себастьяна «Неясный асфодель[i]» персонажи являются на сцену и исчезают, а главный герой на протяжении всего повествования умирает. Эта тема сходится теперь с темой книги «Подлинная жизнь Себастьяна Найта», которую на наших глазах почти дописывает В. (не случайно из всех книг брата эта, пожалуй, его любимая). Но вспоминает, как в середине января 1936 г. получил от брата тревожное письмо, написанное, как ни странно, по-русски (Себастьян предпочитал писать письма по-английски, но это письмо он начинал как письмо к Нине). Ночью В. видел на редкость непри­ятный сон — Себастьян зовет его «последним, настойчивым зовом», вот только слов не разобрать. Вечером следующего дня пришла теле­грамма: «Состояние Себастьяна безнадежно...» С большими передря­гами В. добирался до Сен-Дамье. Он сидит в палате спящего брата, слушает его дыхание и понимает, что в эти минуты узнаёт Себастьяна больше, чем когда-либо. Однако произошла ошибка: В. попал не в ту палату и провел ночь у постели чужого человека. А Себастьян умер за день до его приезда.

Но «любая душа может стать твоей, если ты уловишь ee извивы и последуешь им». Загадочные слова в конце романа: «Я — Себастьян Найт или Себастьян Найт — это я, или, может быть, мы оба — кто-то другой, кого ни один из нас не знает», — можно истолковать как то, что оба брата — это разные ипостаси подлинного автора «Под­линной жизни Себастьяна Найта», т. е. Владимира Набокова. Или, может быть, лучше оставить их неразгаданными.

В. А. Шохина

Bend Sinister

Роман (1945 — 1946, опубл. 1947)

Bend Sinister — термин из геральдики (искусство составления и тол­кования гербов), обозначающий полосу, проведенную слева от герба. Название романа связано с отношением В. Набокова к «зловеще ле­веющему миру», т. е. к распространению коммунистических и социа­листических идей. События романа происходят в условной стране — Синистербаде, где только что в результате революции установился диктаторский, полицейский режим. Его идеология основывается на теории эквилизма (от англ. to equalize — уравнивать). Говорят здесь

на языке, представляющем собой, по выражению В. Набокова, «дворняжичью помесь славянских языков с германскими». Например, gospitaisha kruvka — больничная кровать; stoy, chort — стой, чтоб тебя; rada barbara — красивая женщина в полном цвету; domusta barbam kapusta — чем баба страшнее, тем и вернее. И т. д.

Начало ноября. День клонится к вечеру. Огромный усталый чело­век лет сорока с небольшим смотрит из окна больницы на продолго­ватую лужу, в которой отражаются ветви деревьев, небо, свет. Это знаменитость Синистербада, философ Адам Круг. Только что он узнал, что его жена Ольга умерла, не выдержав операции на почке. Теперь ему нужно попасть на Южный берег — там его дом и там его ждет восьмилетний сын. У моста солдаты-эквилисты («оба, странно ска­зать, с рябыми от оспы лицами» — намек на Сталина) по неграмот­ности не могут прочесть пропуск Круга. В конце концов пропуск им прочитывает вслух такой же, как Круг, запоздалый прохожий. Однако часовые на другой стороне не пускают Круга — требуется подпись первого поста. Пропуск подписывает все тот же прохожий, и вдвоем с Кругом они переходят мост. Но проверить пропуск некому — сол­даты ушли,

В начале одиннадцатого Круг наконец попадает домой. Его главная забота теперь — чтобы маленький Давид не узнал о смерти матери. Хлопоты о похоронах Круг по телефону поручает своему товарищу — филологу, переводчику Шекспира Эмберу (когда-то он перевел для американцев и трактат Круга «Философия греха»). Телефонный зво­нок пробуждает у Эмбера воспоминания об Ольге — кажется, он даже был слегка влюблен в нее. В это же время — около одиннадца­ти — профессора Круга вызывают в Университет.

На прибывшей за ним машине эмблема нового правительства — распластанный паук на красном флажке. Свою речь президент Уни­верситета начинает по-гоголевски: «Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам о некоторых пренеприятных обстоятельствах...» Дабы Университет работал, его преподаватели должны подписать письмо, удостоверяющее их верность Правителю Падуку. Вручать же письмо должен Круг, поскольку Падук — его однокашник. Философ, однако, невозмутимо сообщает, что его с Жабой (так он, к ужасу присутствующих, называет Падука) связывает лишь одно воспомина­ние: в «счастливые школьные годы» озорной Круг, первый ученик, унижал квелого Падука, садясь ему на лицо.

Преподаватели — кто с большей, кто с меньшей охотой — пись­мо подписывают. Круг ограничивается тем, что ставит в своем экзем­пляре недостающую запятую. Ни на какие уговоры он не поддается.

226

Перед читателем проходит сон Адама Круга, связанный с собы­тиями его школьной жизни. (В этом эпизоде появляется фигура де­миурга, своего рода режиссера происходящего, — это «второе Я» Набокова.) Мы узнаём, что отец Круга «был биолог с солидной репу­тацией», а отец Падука — «мелкий изобретатель, вегетарианец, тео­соф». Круг играл в футбол, а Падук — нет. Судя по всему, этот «полный, бледный, прыщавый подросток», с вечно липкими руками и толстыми пальцами, принадлежал к тем несчастным существам, кото­рых охотно делают козлами отпущения. (Так, однажды он принес в школу падограф — прибор его отца, воспроизводящий любой почерк. Пока Круг сидел на Падуке верхом, другой мальчик отстучал на ладо-графе письмо жене учителя истории — от имени Падука и с про­сьбой о свидании.)

Но Падук дождался своего звездного часа. Когда в моду вошло развитие у школьников «общественно-политического сознания», он учредил Партию Среднего Человека. Нашлись и соратники (каждый, что характерно, страдал от какого-нибудь дефекта). Программа Пар­тии опиралась на теорию эквилизма, изобретенную на старости лет революционером-демократом Скотомой. Согласно этой теории, вся­кий мог стать умным, красивым, талантливым при помощи перерас­пределения способностей, даваемых человеку от природы. (Правда, Скотома ничего не писал о самом способе перераспределения.) Круга же подобные вещи не интересовали вовсе.

...Круг мучается над выпускным сочинением и вдруг (как это бы­вает во сне) видит в проеме школьной доски свою жену: Ольга сни­мает драгоценности, а вместе с ними и голову, грудь, руку... В приступе дурноты Круг просыпается.

Он на даче в Озерах, у своего друга Максимова. Наутро после со­брания в Университете Круг, дабы избежать лишних разговоров, увез сына из города. Пересказывая Максимову свой сон, Круг вспоминает еще подробность: однажды Жаба-Падук украдкой поцеловал его руку... Было противно. Добрый человек, бывший коммерсант Макси­мов уговаривает Круга бежать из страны, пока не поздно. Но фило­соф колеблется.

Возвратившись после прогулки с Давидом, Круг узнает, что семью Максимовых увезли на полицейской машине. Все чаще возле Круга возникают подозрительные личности — целующаяся на пороге дома парочка, опереточно одетый крестьянин, шарманщики, не умеющие играть на шарманке, — понятно, что за философом установлена слежка.

227

Вернувшись в город, Круг идет навестить простуженного Эмбера. Оба они избегают упоминаний об Ольге и потому говорят о Шекспи­ре — в частности, о том, как режим приспособил под себя «Гамлета» (главным героем стал «нордический рыцарь» фортинбрас, а идея тра­гедии свелась к «доминированию общества над личностью»), Беседу прерывает дверной колокольчик — это агенты Густав и девица фон Бахофен (весьма, надо сказать, вульгарная парочка!) пришли за Эмбером.

Мы видим Круга, тяжело шагающего по улицам Падукограда. Све­тит ноябрьское солнце. Все спокойно. И лишь чья-то запачканная кровью манжета на мостовой, да калоша без пары, да след от пули в стене напоминают о том, что здесь творится. В этот же день аресто­вывают математика Хедрона, друга и коллегу Круга.

Круг одинок, загнан и измучен тоскою по Ольге. Неожиданно и невесть откуда возникает юная Мариэтта с чемоданом — она занима­ет место няни Давида, которая исчезла после ареста Хедрона.

В день рождения Круга Глава Государства изъявляет желание «ода­рить его личной беседой». На громадном черном лимузине философа доставляют в некогда роскошный, а ныне как-то нелепо обустроен­ный дворец. Круг держится с Падуком в своей обычной манере, и невидимые соглядатаи советуют ему (то по телефону, то записочкой) осознать, какая пропасть лежит между ним и Правителем. Падук предлагает Кругу занять место президента Университета (обещано множество благ) и заявить «со всей возможной ученостью и энтузи­азмом» о своей поддержке режима.

Отказавшись от этого предложения, Круг рассчитывает на то, что его когда-нибудь просто оставят в покое. Он живет словно в тумане, сквозь который пробиваются лишь штампы официальной пропаганды («газета является коллективным организатором»; «как сказал вождь»;

стихи в честь Падука, напечатанные лесенкой, как у Маяковского). Семнадцатого января приходит письмо от «антиквара Петера Квиста», намекающее на возможность побега. Встретившись с Кругом, подставной антиквар выясняет наконец (режим силен, но бестол­ков!), что самое дорогое для философа — его сын. Ничего не подо­зревающий Круг покидает лавку антиквара с надеждой вырваться из эквилистского ада.

В ночь на двадцать первое к нему возвращается способность мыс­лить и писать (впрочем, ненадолго). Круг даже готов откликнуться на призывы Мариэтты, давно уже соблазняющей его. Но едва только должно произойти их соитие, раздается оглушительный грохот — за Адамом Кругом пришли. В тюрьме от него требуют все того же —

228

поддержать публично Падука. В страхе за сына Круг обещает сделать что угодно: подписать, присягнуть — пусть только ему отдадут его мальчика. Приводят какого-то испуганного мальчика, но это сын ме­дика Мартина Круга. Виновных в ошибке быстро расстреливают.

Выясняется, что Давида (по недоразумению) отправили в Санато­рий для ненормальных детей. Там перед Кругом прокручивают све­жие кадры санаторной съемки: вот медсестра провожает Давида до мраморной лестницы, вот мальчик спускается в сад... «Какая радость для малыша, — объявила надпись, — гулять одному среди ночи». Лента обрывается, и Круг понимает, что произошло: в этом заведе­нии, как и во всей стране, поощряется дух коллективизма, поэтому стаю взрослых пациентов (с «преувеличенной потребностью мучить, терзать и проч.») напускают на ребенка, как на дичь... Круга подво­дят к убитому сыну — на голове мальчика золотисто-пурпурный тюр­бан, лицо умело раскрашено и припудрено. «Ваш ребенок получит самые пышные похороны», — утешают отца. Кругу даже предлагает­ся (в качестве компенсации) лично убить виновных. В ответ философ грубо посылает их на...

Тюремная камера. Круг погружается во тьму и нежность, где они опять вместе — Ольга, Давид и он. В середине ночи что-то вытряхи­вает его из сна. Но прежде чем вся мука и тяжесть придавят бедного Круга, в ход событий вмешается тот самый демиург-режиссер: дви­жимый чувством сострадания, он сделает своего героя безумным. (Это все же лучше.) Утром на центральном дворе тюрьмы к Кругу подводят знакомых ему людей — они приговорены к смертной казни, и спасти их может только согласие Круга сотрудничать с ре­жимом.

Никто не понимает, что гордость Синистербада — философ Адам Круг сошел с ума и вопросы жизни и смерти утратили для него свое обычное значение.

Кругу кажется, что он — прежний хулиганистый школьник. Он мчит к Жабе-Падуку, чтобы как следует проучить его. Первая пуля отрывает Кругу ухо. Вторая — навсегда прекращает его земное суще­ствование. «И все же самый последний бег в его жизни был полон счастья, и он получил доказательства того, что смерть — это всего лишь вопрос стиля».

И становится различимым отблеск той особенной, «продолговатой лужи», которую в день смерти Ольги Круг «сумел воспринять сквозь наслоения собственной жизни».

В. А. Шохина

229

Пнин (Pnin)

Роман (1953 - 1955, опубл. 1957)

Герой романа, Тимофей Павлович Пнин, родился в 1898 г. в Санкт-Петербурге, в семье врача-окулиста. В 1917 г. его родители умерли от тифа. Тимофей вступил в Белую армию, где служил сначала телефо­нистом, а потом в Управлении военной разведки. В 1919 г. из взятого Красной Армией Крыма бежал в Константинополь. Окончил универ­ситет в Праге, жил в Париже, откуда с началом второй мировой войны эмигрировал в США. Во время действия романа Пнин — аме­риканский гражданин, профессор, зарабатывающий себе на жизнь преподаванием русского языка в Вайнделлском университете.

Попав в США, Пнин быстро американизировался: он, невзирая на возраст, с удовольствием сменил чопорный европейский стиль одежды на небрежно спортивный. Пнин вполне прилично владеет английским, но все еще делает забавные ошибки. Прибавьте к этому неординарную внешность (абсолютно лысый череп, нос картошкой, массивное тело на тонких ногах) и неистребимую рассеянность, и вы поймете, почему он часто становится объектом насмешек, впрочем, добродушных. Коллеги относятся к нему как к большому ребенку.

Действиепервой главы приходится на конец сентября 1950 г. Пнин едет в электричке из Вайнделла в Кремон, соседний (два с не­большим часа езды) городок. Там он должен прочитать лекцию в Дамском клубе и заработать таким образом пятьдесят долларов, кото­рые ему очень пригодятся. Пнин беспрерывно проверяет, на месте ли текст лекции, которую ему предстоит прочесть. Кроме того, он, по своей обычной рассеянности, ошибся в расписании и рискует опоз­дать. Но в конце концов благодаря счастливому стечению обстоя­тельств (в виде попутной машины) Пнин приезжает в Дамский клуб Кремона вовремя.

Оказавшись лицом к лицу с аудиторией, Пнин как бы теряется во времени. Он видит себя четырнадцатилетним мальчиком, читающим на гимназическом вечере стихотворение Пушкина. В зале сидят роди­тели Пнина, его тетушка в накладных буклях, его Друг, расстрелян­ный красными в Одессе в 1919 г., его первая любовь...

Глава вторая возвращает нас в 1945 г., когда Тимофей Пнин впервые появился в Вайнделле. Он снимает комнату в доме четы Клементс. Хотя в быту Пнин ведет себя как расшалившийся домовой, хозяева любят его. С главой семьи, Лоренсом (преподавателем того же университета), Пнин обсуждает всякие ученые предметы. Джоан

230

по-матерински опекает этого нелепого русского, который, как ребе­нок, радуется, глядя на работу стиральной машины. А когда к Пнину должна приехать его бывшая (и единственная) жена, Клементсы де­ликатно исчезают из дома на весь день.

Лиза Боголепова и Тимофей Пнин поженились в Париже в 1925 г. Тимофей был влюблен, девушке же нужна была какая-то опора после неудачного романа, окончившегося для нее попыткой самоубийства. В те времена Лиза училась на медицинском факультете и писала стихи, подражая Ахматовой: «Я надела скромное платье, и монашенки я скромней...» Это, однако, не мешало ей сразу же после свадьбы изменять бедному Пнину налево и направо. Сойдясь с психо­аналитиком (модная профессия!) Эриком Виндом, Лиза мужа броси­ла. Но когда началась вторая мировая война, Лиза неожиданно вернулась к Пнину, уже беременная на седьмом месяце. Они вместе эмигрировали: Пнин был счастлив и даже готовился стать отцом бу­дущему (чужому) ребенку. Однако на пароходе, идущем в Америку, выяснилось, что практичная Лиза и ее новый муж просто-напросто использовали Пнина, чтобы выбраться из Европы с наименьшими за­тратами.

И на этот раз Лиза вспоминает о Пнине в корыстных целях. С психоаналитиком она разошлась, у нее следующее увлечение. Но сын ее Виктор должен идти в школу, и Лиза хочет, чтобы Пнин посылал ему деньги, причем от ее имени. Добрейший Пнин соглашается. Но, втайне надеявшийся на воссоединение, очень страдает, когда Лиза, обговорив дела, сразу же уезжает.

В главе третьей описываются обычные труды и дни Тимофея Пнина. Он дает уроки русского языка для начинающих и работает над Малой Историей русской культуры, тщательно собирая всякие смешные случаи, несуразицы, анекдоты и т. п. Трепетно относясь к книге, он спешит сдать в библиотеку пока еще нужный восемнадца­тый том сочинений Льва Толстого, потому что в очередь на эту книгу кто-то записался. Вопрос о том, кто этот неведомый читатель, инте­ресующийся Толстым в американской глуши, очень занимает Пнина. Но обнаруживается, что читатель — он сам, Тимофей Пнин. Недора­зумение возникло из-за ошибки в формуляре.

Как-то вечером Пнин смотрит в кинотеатре документальный со­ветский фильм конца сороковых годов. И когда сквозь сталинскую пропаганду проступают реальные картины России, Пнин плачет о на­веки утраченной родине.

Главное событиеглавы четвертой — приезд в гости к Пнину

Лизиного сына Виктора. Ему уже четырнадцать лет, он одарен до ге­ниальности талантом художника и имеет коэффициент интеллекта под 180 (при среднем — 90). В своих фантазиях мальчик вообразил, что неизвестный ему Пнин, за которым была замужем его мать и ко­торый преподает где-то загадочный русский язык, — это и есть его настоящий отец, одинокий король, изгнанный из своего королевства. В свою очередь Тимофей Павлович, ориентируясь на некий типичный образ американского подростка, к приезду Виктора покупает фут­больный мяч и, вспомнив уже свое детство, берет в библиотеке книгу Джека Лондона «Морской волк». Виктору все это неинтересно. Тем не менее они друг другу очень понравились.

В главе пятой Пнин, недавно научившийся водить машину и ку­пивший себе потрепанный седан за сто долларов, с некоторыми при­ключениями добирается до усадьбы под названием «Сосны». Здесь живет сын богатого московского купца Александр Петрович Куколь­ников, или по-американски Ал Кук. Это преуспевающий делец и молчаливый, осторожный человек: он оживляется лишь изредка за полночь, когда затевает с друзьями-соотечественниками разговоры о Боге, о Лермонтове, о Свободе... Кук женат на симпатичной амери­канке. Детей у них нет. Но зато их дом всегда гостеприимно распах­нут для гостей — русских эмигрантов. Писатели, художники, философы ведут здесь нескончаемые разговоры о высоких материях, обмениваются новостями и т. д. После одного такого разговора перед Пниным предстает видение — его первая любовь, красивая еврей­ская девушка Мира Белочкина. Она погибла в немецком концентра­ционном лагере Бухенвальде.

Глава шестая начинается вместе с осенним семестром 1954 г. в Вайнделлском университете. Тимофей Пнин решает наконец, после тридцати пяти лет бездомной жизни, купить домик. Он долго и тща­тельно готовится к приему в честь новоселья: составляет список гос­тей, выбирает меню и т. п. Вечер удался на славу, под завершение его Пнин узнает от президента университета, что его увольняют. В рас­строенных чувствах теперь уже отставной профессор моет посуду после гостей и чуть было не разбивает прекрасную синюю чашку — подарок Виктора. Но чашка остается невредимой, и это вселяет в Пнина надежду на лучшее и чувство уверенности в себе.

В последнейглаве, седьмой, мы наконец лицом к лицу встреча­емся с тем, кто, собственно, и поведал нам всю эту историю. Назо­вем его условно Рассказчиком. Рассказчик вспоминает о своей встрече с Тимофеем Пниным в Петербурге в 1911 г., когда они оба были

232

гимназистами; отец Пнина, врач-окулист, извлекал из глаза Рассказчи­ка болезненную соринку. Становится понятным, что именно из-за Рассказчика, модного русского литератора-эмигранта, Лиза Боголепова и травилась таблетками в Париже в 1925 г. Более того: она пере­дала Рассказчику письмо, в котором Пнин делал ей предложение. Вдобавок ко всему Рассказчик оказывается тем самым человеком, ко­торого пригласили занять место Пнина в Вайнделлском университете. Он же, по-доброму относясь к Пнину, в свою очередь предлагает ему работу. Пнин, однако, сообщает, что покончил с преподаванием и покидает Вайнделл.

Вечером четырнадцатого февраля 1955 г. Рассказчик приезжает в Вайнделл и останавливается у декана английского факультета Кокерелла. За ужином хозяин дома талантливо изображает Тимофея Павло­вича Пнина, со всеми его привычками и причудами. Меж тем сам Пнин еще никуда не уехал, а просто затаился и измененным голосом отвечает по телефону: «Его нет дома». Утром Рассказчик безуспешно пытается догнать Пнина, уезжающего на своем стареньком седане — с белой собачкой внутри и фургоном с вещами позади. За завтраком Кокерелл продолжает свои номера: он показывает, как Пнин в конце сентября 1950 г. приехал в Дамский клуб Кремона, поднялся на сцену и обнаружил, что взял не ту лекцию, которая была нужна. Круг замыкается.

В. А. Шохина

Ада, или Страсть. Хроника одной семьи (Ada, or Ardor: A Family Chronicle)

Роман (1965—1968, опубл. 1969)

«Ада» — это грандиозная пародия на разные литературные жанры: от романов Льва Толстого через цикл Марселя Пруста «В поисках ут­раченного времени» до фантастики в духе Курта Воннегута. Действие романа проходит в стране, которая возникла из предположения, что Куликовская битва (1380) закончилась победой татаро-монголов и русские, спасаясь, устремились в Северную Америку — с потомками этих переселенцев, живущими в Амероссии в середине XIX в., мы и знакомимся. А на месте России раскинулась, укрывшись за Золотым занавесом, загадочная Татария.

Все это находится на планете Антитерра, у которой есть планета-

233

близнец Терра Прекрасная — хотя в ее существование верят в основ­ном сумасшедшие. На карте Терры Амероссия естественным образом распадается на Америку и Россию. События на Антитерре — это за­поздалое (лет на пятьдесят — сто) отражение событий на Терре. От­части поэтому в XIX в. попадают телефоны, автомобили и самолеты, комиксы и бикини, кинофильмы и радио, писатели Джойс и Пруст и т. д.

Но главное в том, что все это сочинено Ваном Вином, полагаю­щим, что реальный мир — всего лишь яркие события, вспыхиваю­щие в его памяти. Он начал писать воспоминания в 1957 г., в возрасте восьмидесяти семи лет, а закончил в 1967 г. Память Вана причудлива: он смешивает жизнь со снами, искусство с жизнью, пу­тается в датах; его представления о географии почерпнуты из старин­ного глобуса и ботанического атласа.

После смерти Вана рукописью занялся некто Рональд Оринджер. Он снабдил текст своими пометками и ввел в него замечания, возни­кавшие у главных героев по ходу чтения рукописи, — в какой-то мере это помогает понять, как все было на самом деле. Книгу предва­ряет генеалогическое древо семьи Винов и предуведомление о том, что почти «все люди, названные по имени в этой книге, умерли».

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ открывается перифразом знаменитого начала «Анны Карениной»: «Все счастливые семьи счастливы, в общем-то, по-разному; все несчастные, в общем-то, похожи друг на друга». Дей­ствительно, семейное счастье, описываемое в «Аде», весьма своеобраз­но. В 1844 г. в семье генерала Дурманова родились сестры-близнецы Аква и Марина. Красавица Марина стала актрисой, правда, не слиш­ком талантливой. Пятого января 1868 г. она играла Татьяну Ларину, и ее на пари между двумя актами соблазнил Демон Вин, тридцати­летний роковой красавец и манхэттенский банкир. (Нелишне отме­тить, что дед Марины и бабушка Демона — родные брат с сестрой.) Их страстный роман кончился через год из-за Марининых измен. А двадцать третьего апреля 1869 г. Демон женился на менее привлека­тельной и слегка тронувшейся умом (из-за неудачного романа) Акве. Зиму сестры провели вместе на швейцарском курорте Эксе: там у Аквы родился мертвый ребенок, а Марина спустя две недели, первого января 1870 г., родила Вана — его записали как сына Демона и Аквы. Через год Марина вышла замуж за кузена Демона — Дэна Вина. В 1872 г. на свет появилась ее дочь Ада, настоящим отцом ко­торой был Демон. В 1876 г. родилась Люссет — возможно, уже от законного мужа.

234

(Эти запутанные семейные тайны раскрываются перед Адой и Ваном летом 1884 г. на чердаке усадьбы Ардис, принадлежащей Дэну Вину. Найдя фотографии свадьбы Аквы и Демона и странный герба­рий Марины с пометками, сметливые подростки сличают даты, кое-где подправленные Марининой рукой, и понимают, что у них одни родители — Марина и Демон.)

Большая часть жизни бедняжки Аквы проходит в лечебницах. Она зациклена на Терре Прекрасной, куда собирается после смерти. На последней стадии болезни все утрачивает свой смысл, и в 1883 г. Аква кончает самоубийством, наглотавшись таблеток, Ее последняя записка обращена к «милому, милому сыну» Вану и «бедному Демо­ну»...

В первых числах июня 1884 г. осиротевший Ван приезжает на ка­никулы в Ардис — в гости, так сказать, к тете Марине (известная читателю сцена на чердаке для него еще впереди). Подросток уже испытал первую платоническую любовь и приобрел первый сексуаль­ный опыт («за один русский зеленый доллар» с девушкой из лавки). Встречу в Ардисе Ван и Ада потом вспоминают по-разному: Ада счи­тает, что Ван все придумал, — скажем, в такую жару она ни за что не надела бы врезавшийся в память брату черный жакет.

Жизнь в Ардисе напоминает усадебный быт русских помещиков: здесь говорят по-русски и по-французски, поздно встают и обильно ужинают. Ада, забавное и не по годам развитое создание, изъясняется высокопарно, по-толстовски, «эффектно манипулируя придаточными предложениями». Она битком набита сведениями о насекомых и рас­тениях, и Вана, мыслящего абстракциями, порой утомляютее кон­кретные знания. «Была ли она хорошенькой в свои двенадцать?» — размышляет старик и вспоминает «с той же мукой юношеского счас­тья, как завладела им любовь к Аде».

На пикник по случаю двенадцатилетия Ады (двадцать первое июля 1884 г.) ей разрешают надеть «лолиту» — длинную юбку в красных маках и пионах, «неведомых миру ботаники», по высоко­мерному заявлению именинницы. (Старый эротоман Ван утверждает, что панталончиков на ней не было!) На пикнике Ван демонстрирует свой коронный номер — хождение на руках (метафора его будущих упражнений в прозе). Ада, как Наташа Ростова, исполняет русскую плясовую; к тому же ей нет равных в игре в скрабл.

Умея скрещивать орхидеи и спаривать насекомых, Ада плохо представляет себе соитие мужчины и женщины и долго не замечает признаков возбуждения у кузена. В ночь, когда все уезжают смотреть

235

на горящий амбар, дети познают друг друга на старом плюшевом ди­ване в библиотеке. Летом 1960 г. девяностолетний Ван, «берясь за си­гарету с коноплей», спрашивает: «А ты помнишь, какие мы были отчаянные... и как изумлен я был твоей невоздержанностью?» — «Идиот!» — отзывается восьмидесятивосьмилетняя Ада. «Сестра, ты помнишь летний дол, Ладоры синь и Ардис-Холл?..» — стихи эти за­дают главную мелодию роману.

Любовная страсть тесно связана со страстью библиофильской, благо библиотека Ардиса составляет четырнадцать тысяч восемьсот сорок один том. Чтение Ады под строгим контролем (что не поме­шало ей лет в девять прочитать «Рене» Шатобриана, где описывается любовь брата и сестры), но зато Ван может свободно пользоваться библиотекой. Юным любовникам быстро опротивела порнография, они полюбили Рабле и Казанову и прочитали вместе уйму книг с оди­наковым восторгом.

Однажды Ван просит восьмилетнюю кузину Люсетт специально для него выучить за час одну романтическую балладу — это время не­обходимо им с Адой, чтобы уединиться на чердаке. (Через семнад­цать лет, в июне 1901 г., он получит последнее письмо влюбленной в него Люсетт, где она вспомнит все, в том числе и выученное ею сти­хотворение. )

Солнечным сентябрьским утром Ван покидает Ардис — ему пора продолжать учебу. На прощание Ада сообщает, что одна девочка в школе влюблена в нее. В Ладоге Ван по совету Демона знакомится с Кордулой, в которой подозревает влюбленную в сестру лесбиянку. Во­ображая их отношения, он испытывает «покалывание порочного на­слаждения» .

В 1885 г. Ван отправляется в университет Чуз в Англии. Там он предается настоящим мужским развлечениям — от карточной игры до посещения борделей клуба «Вилла Венеры». Они с Адой переписы­ваются, используя шифр, составленный при помощи поэмы Марвелла «Сад» и стихотворения Рембо «Воспоминания».

К 1888 г. Ван успевает снискать славу на цирковом поприще, де­монстрируя все то же искусство хождения на руках, а также полу­чить премию за философско-психологическое эссе «О Безумии и Вечной Жизни». И вот он вновь в Ардисе. Здесь многое изменилось. Ада поняла, что никогда не станет биологом, и увлеклась драматур­гией (особенно русской). Гувернантка-француженка, забавлявшаяся и прежде прозой, сочинила роман «про таинственных деток, занимаю­щихся в старых парках странными вещами». Бывший любовник Ма-

236

рины режиссер Вронский ставит по роману «Скверные дети» фильм, где должны играть мать и дочь.

Из рассказов Ады о своей роли можно понять, что она изменяет Вану как минимум с тремя. Но наверняка ничего неизвестно, а мысли и чувства нашей пары по-прежнему удивительно созвучны друг другу. Близость с Адой для Вана «превосходит все остальное, вместе взятое». (Немощной рукой мемуарист вписывает сюда последнее уточнение: «Познание естества Ады... было и будет всегда одной из форм памяти».)

В Ардис приезжает Демон. Он опечален «фатальной невозможнос­тью связать смутное настоящее с неоспоримой реальностью воспоми­наний», ибо трудно узнать в нынешней Марине порывистую, романтичную красавицу времен их безумного романа. Надо признать, что и сам он, с крашеными усами и волосами, далеко не тот... Демон пытается открыть сыну что-то очень важное, но никак не может ре­шиться.

Двадцать первого июля на пикнике в честь шестнадцатилетия Ады Ван в приступе ревности избивает молодого графа де Пре. Чуть позже ему рассказывают, как учитель музыки Рак обладал Адой. Пытаясь оправдаться, возлюбленная сестра нечаянно во всем признается. В со­стоянии исступленного отчаяния Ван покидает Ардис. Все кончено, загажено, растерзано!

Оскорбленный любовник пускается во все тяжкие. В Калугано он затевает дуэль с незнакомым капитаном Тэппером. Попав с раной в Приозерную больницу, Ван пытается убить лежащего там же Рака, который, впрочем, благополучно умирает сам от одноименной болез­ни. Вскоре погибает где-то в Татарии, под Ялтой, и граф де Пре. Ван заводит роман с его кузиной Кордулой и узнает, что лесбиянкой в их школе была другая девочка — Ванда Брум. В первых числах сентября Ван расстается с Кордулой и покидает Манхэттен. В нем зреет плод — книга, которую он скоро напишет.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ в два раза короче ПЕРВОЙ. Ада атакует Вана письмами. Она клянется в верности и любви к нему, потом по-жен­ски непоследовательно оправдывает свои связи с Раком и де Пре, опять говорит о любви... Письма «корчатся от боли», но Ван непре­клонен.

Он пишет свой первый роман «Письма с Терры», извлекая поли­тические подробности жизни планеты-близнеца из бреда душевно­больных, которых наблюдает в клинике университета Чуз. Все на Терре похоже на привычную нам историю XX в.: Суверенное Содру­жество Стремящихся Республик вместо Татарии; Германия, превра-

237

тившаяся под правлением Атаульфа Будущего в страну «модернизиро­ванных бараков», и т. д. Книга выходит в свет в 1891 г.; два экзем­пляра продано в Англии, четыре — в Америке.

Проработав осенний семестр 1892 г. в «первоклассном доме для умалишенных» при Кингстонском университете, Ван расслабляется в Манхэттене. Приезжает Люсетт с письмом от Ады. Из долгого интел­лектуально-эротичного разговора родственников выясняется, что Ада приучила сестру к лесбиянским забавам. Кроме того, у Ады был роман с юным Джонни, — она бросила любовника, узнав, что его со­держит старый педераст. (Легко вычислить, что это капитан Трэппер, поскольку в секунданты Вану был дан младший товарищ капитана Джонни Рэфин, явно ему не сочувствовавший.)

Люсетт хочет, чтобы Ван «распечатал» ее, но он в эти минуты больше всего хочет распечатать письмо от Ады. Сестра сообщает, что собралась замуж за русского фермера из Аризоны и ждет от Вана последнего слова, Ван шлет Адетакую радиограмму, что на следую­щий день она приезжает в Манхэттен. Встреча проходит замечатель­но, за исключением, быть может, того, что Ада признается в связи с Вандой Брум (которую потом «убила подруга какой-то подруги») и что запавший Вану в душу черный жакет Ванда ей и подарила. Вдоба­вок, рассматривая фотоальбом, выкупленный Адой у одного шанта­жиста за тысячу долларов, Ван обнаруживает новые следы ее измен. Но, в конце концов, главное, что они опять вместе!

После посещения лучшего в Манхэттене ресторана Ада провоци­рует брата и сестру на любовь втроем. «Два молодых демона» доводят девственницу Люсетт чуть ли не до потери рассудка, и она сбегает от них. Ван и Ада наслаждаются счастьем вдвоем.

В начале февраля 1895 г. умирает Дэн Вин. Прервав очередное пу­тешествие, Демон приезжает в Манхэттен улаживать дела кузена. Не­исправимый романтик, он считает, что Ван живет в той же мансарде с той же Кордулой... Нет предела его ужасу и отчаянию, когда он за­стает там Аду в розовом пеньюаре! Последний козырь Демона — тайна рождения любовников. Но, увы, Ван и Ада знают обо всем уже лет десять, и им на все наплевать. Однако в конце концов Ван подчи­няется отцу — влюбленные расстаются.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ в два раза короче ВТОРОЙ. Иногда Ван навещает Марину, называя ее теперь мамой. Она живет на роскошной вилле на Лазурном берегу (подарок Демона), но в начале 1890 г. умирает от рака в клинике Ниццы, Согласно ее воле, тело предают огню. Ван на похороны не приезжает, чтобы не видеть Аду с мужем.

Третьего июня 1901 г. Ван по своим ученым делам отправляется

238

на пароходе «Адмирал Табакофф» в Англию. На тот же рейс тайком садится влюбленная в него Люсетт. Она рассказывает Вану, что свадь­ба Ады проходила по православному обряду, что дьякон был пьян и что Демон рыдал еще безутешнее, чем на похоронах Марины.

В надежде превратить миг телесной близости в вечную духовную связь Люсетт вновь и вновь пытается соблазнить Вана. Но, увидев его реакцию на фильм «Последний роман Дон Жуана» с Адой в роли прелестной Долорес, понимает, что ничего не получится. Ван намерен утром объяснить девушке, что у него столь же тяжелое положение, как и у нее, но он живет, работает и не сходит с ума. Однако в нота­циях нет нужды — наглотавшись таблеток и запив их водкой, бед­няжка Аюсетт ночью бросилась в черную бездну океана. («Мы задразнилиее насмерть», — скажет потом Ада.)

Мартовским утром 1905 г. Ван Вин, недавно ставший заведующим кафедрой философии, восседает на ковре в обществе голых красоток (его донжуанский список в конечном счете составят двести женщин, как у Байрона). Из газет он узнает, что отец его Демон, сын Дедалу -са, погиб в авиационной катастрофе. («И над вершинами Экстаза из­гнанник рая пролетал...» — по-лермонтовски находит отклик в романе смерть Демона.) Итак, Марину поглотил огонь, Люсетт — вода, Демона — воздух. Исчезли почти все препятствия для воссоеди­нения брата и сестры. Вскоре муж Ады заболевает воспалением лег­ких и проводит следующие семнадцать лет в больнице.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, составляющая половину ТРЕТЬЕЙ, посвящена в основном трактату «Ткань Времени», над которым Ван, уйдя в от­ставку и поселившись в Швейцарии, работает в 1922 г. «Прошлое — это щедрый хаос образов, из которого можно выбрать все что хо­чешь. Настоящее — постоянное выстраивание Прошлого. Будущего не существует...» Так, размышляя о природе Времени, Ван в ночь с тринадцатого на четырнадцатое июля под проливным дождем мчит на машине в Монте Ру. Там они должны встретиться с Адой, чей муж умер еще в апреле... «Ничего не осталось от ее угловатой гра­ции», — описывает Ван эту встречу, сравнивая пятидесятилетнюю Аду с двенадцатилетней девочкой, хотя не раз видел ее уже взрослой женщиной. Впрочем, «оскорбительное воздействие возраста» исследо­вателя Времени не так уж и волнует.

«Мы никогда не сможем познать Время, — говорит Ада. — Наши чувства просто не рассчитаны на его постижение. Оно как...» Сравнение повисает в воздухе, и читатель волен продолжить его.