Приемы, методы и формы научного мышления 3 страница

Тем не менее в целом логический подход к представлению знаний в ИС не привел до сих пор к каким-либо серьезным изменениям в экзистенциальных рассмотрения« знания, к появлению новых влия­тельных концепций в этой области. Прочие же подходы оказывают более заметное влияние на исследование экзистенциальных вопросов о знании — в качестве примера можно сослаться на фреймовую кон-

цепцию строения знания, получившую известное распространение как в психологии, так и в когнитивной лингвистике. Сказанное было бы неверно истолковывать как аргумент в пользу преимуществ этих типов моделей представления знаний перед логическими.

Дело в том, что логический подход в представлении знаний, как и сами логические исчисления, возник на основе трактовок знания, складывавшихся в течение многих веков — на основе того, что может быть названо классической рационалистической эпистемологией с характерными для нее пропозициональным истолкованием элементар­ного знания, рассмотрением теорий математизированных наук в каче­стве образцовых форм организации знания, строгими стандартами правильности рассуждений. Уровень классической эпистемологии и разработанности ее концептуальных основ столь высок, что за период времени, в течение которого ведутся исследования по представлению знаний в компьютерных системах (а этот период ничтожно мал в сравнении с "возрастом" классической эпистемологии), эти исследо­вания, имеющие в качестве своей концептуальной базы саму клас­сическую эпистемологию, закономерно должны были скорее демонстрировать ее возможности в применении к новому кругу задач, чем стимулировать существенные изменения в ней. Утверждение, что неклассические логики, все шире применяемые в представлении зна­ний, также развиваются на концептуальной основе классической эпи­стемологии, может, на первый взгляд, показаться парадоксальным. Тем не менее оно справедливо в той степени, в какой неклассические логики являются модификациями классических исчислений и разделяют с ними те глубинные концептуальные предпосылки, которые могут быть в известном смысле противопоставлены концептуальным основам иных подходов. С этой точки зрения, работы по логике естественного языка и рассуждений здравого смысла свидетельствуют о высокой гибкости инструментария, развиваемого на базе классической эписте­мологии и о богатстве его возможностей.

Другие подходы в представлении знаний достаточно тесно связаны с развитием когнитивной психологии. Однако само это направление сложилось под влиянием "компьютерной метафоры", когда познава­тельные процессы стали рассматриваться по аналогии с работой вы­числительных машин. Неудивительно поэтому, что происходящее в ИИ оказывало и оказывает заметное воздействие на когнитивную психо­логию (как и на еще более молодое направление — когнитивную лин­гвистику). Это справедливо и в отношении собственно представления знаний. И фреймовые, и сетевые модели основываются на соответст-

вующих концепциях структур человеческого восприятия и памяти. Показательно при этом, что концепция фрейма как когнитивной струк­туры была мотивирована задачами разработки ИС. Вместе с тем, эта концепция имеет самостоятельное значение как концепция психоло­гическая и эпичтемологическая и используется в исследовании про­блем, выходящих за рамки собственно разработок компьютерных систем (См., напр.: Филмор И. "Фреймы и семантика понимания"//"Но-вое в зарубежной лингвистике". М., 1988. Вып. 23. "Когнитивные аспекты языка").

Сегодня можно говорить о том, что представлению знаний в ЭВМ в виде систем правил ( что характерно, прежде всего, для продукцион­ных моделей) соответствует новый подход в философско-эпистемоло-гических исследованиях, придающий особое значение правилам и предписаниям, регулирующим человеческую деятельность. Этот подход представлен в работах А. И. Ракитова. В середине 80-х годов А. И. Ракитов и Т. В. Андрианова прогнозировали возможность появления новых тенденций в эпистемологии, касающихся прежде всего исследо­вания познавательной функции правил как особой эпистемологиче-ской категории и выявления механизма рационализации и регулятивной трансформации интеллектуального творчества. Такого рода предположения (и постановка задачи развития эпистемологии в этом направлении) были обусловлены тем обстоятельством, что для построения баз знаний компьютерных систем потребовалось изучение механизмов функционирования знания под таким углом зрения, чтобы это позволило выявить правила работы данных механизмов, т. е. "инструкции, указывающие, какие классы действий или отдельные действия и каким образом должны быть выполнены" (Ракитов А. И., Андрианова Т. В. "Философия компьютерной революции"//"Вопросы философии". 1986. № 11. С. 78).

В книге "Философия компьютерной революции" (М., 1991) А. И. Ракитов выдвигает идею "информационной эпистемологии". "Возник­новение "интеллектуальной технологии" и жгучий интерес к природе и возможностям машинного мышления, порожденный компьютерной революцией,— пишет он, — привели к формированию нового, нетра­диционного раздела эпистемологии — эпистемологии информацион­ной. Она исследует не те или иные виды научного знания, а знания вообще, но под особым углом зрения, с позиции переработки и преобразования информации в ее высшую форму — знания. Инфор­мационная эпистемология исследует различные способы представле­ния и выражения знаний и возможности построения знаний с помощью

технических систем. В силу этого фокус информационной эпистемо­логии перемещается на обыденное познание и здравый смысл, посколь­ку они являются изначальной формой познавательной деятельности, к тому же формой универсальной, всеохватывающей, энциклопедиче­ской, наиболее сложной, разнообразной и богатой" (С. 149—150). Процесс познания и мышления, считает А. И. Ракитов, рассматривается в информационной эпистемологии под углом зрения "инженерного фундаментализма" как процесс машинной трансформации информа­ции. К основным проблемам информационной эпистемологии он относит следующие: "что такое информация; как она передается, транс­формируется; каковы функции и соотношения сигналов и кодов; какова эпистемическая функция компьютеров, могут ли они мыслить; как из информации создаются знания; как соотносятся информация, смысл и значение; каковы способы машинного представления знаний; какова связь информации и языка; как осуществляется машинное понимание и взаимопонимание машины и человека; можно ли реду­цировать мыслительные процессы к вычислительным функциям или представить через них; в чем сущность инженерного подхода к позна­вательной деятельности; и, наконец, каково соотношение компьютера и мозга?" (Там же. С. 150).

Очевидно, что в круг перечисляемых А. И. Ракитовым проблем входят как технологические, так и экзистенциальные вопросы о знании. Соотнесенность между собой этих вопросов, обусловленная тем, что все они так или иначе связаны с проблемами компьютерной перера­ботки информации, позволяет говорить об информационной эписте­мологии как об объектно-формируемом спектре исследований. Вместе с тем, было бы неправомерно говорить об информационной эпистемо­логии как о существующей дисциплине. Одни из вопросов, обознача­емых А. И. Ракитовым в качестве основных вопросов информационной эпистемологии, исследуются в рамках ИИ (например, способы машин­ного представления знаний), другие — в рамках преимущественно пси­хологических работ (например, проблемы мозга), третьи (может ли компьютер мыслить?) являются по существу философскими проблема­ми, независимо от основного рода занятий людей, участвующих в их обсуждении. Нельзя согласиться с утверждением о том, что таким образом понимаемая информационная эпистемология "становится са­мостоятельным разделом философии познания" (С. 150), хотя бы потому, что осуществляемые в рамках ИИ работы по представлению и приобретению знаний не имеют, как правило, философского характера (да и не стремятся его иметь; попытки построения эпистемологических

концепций людьми, активно работающими в этой области — скорее исключение, чем правило для области в целом), хотя и представляют интерес для философа, исследующего проблемы знания.

Так или иначе, для осмысления происходящего в разработке ком­пьютерных систем с позиций эпистемологии характерно также наличие тенденции к определенной трансформации эпистемологии с учетом потребностей компьютерной революции. Упоминавшаяся выше задача изучения познавательной деятельности как системы правил, которая ставится А. И. Ракитовым и Т. В. Андриановым (и получает дальнейшее обоснование в цитированной книге А. И. Ракитова) — не единственное возможное направление развития эпистемологии под влиянием ком­пьютерной революции.

Рассматривая проблемы представления знаний посредством семан­тических сетей, С. М. Шалютин приходит к не менее правомерному выводу о желательности исследования категорий с учетом потребностей моделирования знания. Дело в том, что базовые отношения, содержа­щиеся в семантических сетях, являются аналогами мыслительных ка­тегорий (например, категорий причинности, части и целого, единичного и общего). Это дает основание полагать, что "... для развития искусственного интеллекта важно создать формальные ква­зикатегории, которые были бы приближенными аналогами реальных категорий, функционирующих в мыслительном процессе человека. Это значит, что одной из задач гносеологии на современном этапе является, так сказать, разложение категорий в бесконечный ряд обще­научных и иных понятий, которые могли бы формализоваться средст­вами логики и методологии науки"(Шалютин И. С. "Искусственный интеллект: Гносеологический аспект". М., 1985. С. 160).

Взгляд на компьютер как на техническое устройство (артефакт), выполняющее скорее функцию посредника в передаче знания от одного человека к другому и скорее играющее роль своеобразного текста, чем являющееся автономной (т. е. не требующей дополнительного обра­щения к знаниям человека) моделью действительности, побуждает нас сделать акцент на неявной, личностной компоненте знания, а также на культурных предпосылках общения людей при посредстве ЭВМ. Заполнение базы знаний, осуществляемое инженером в результате работы с экспертом, предполагает, конечно, формулировку правил (например, правил продукций), которые входят в базу знаний и необ­ходимы для выполнения системой ее функции. Тем не менее, эти правила обычно не могут претендовать на самостоятельный эпистемо-логический статус — т. е. статус правил, в соответствии с которыми

действительно мыслит эксперт и действительно функционирует "не­компьютеризованное" знание. Вполне оправдана в этом отношении аналогия между системой, основанной на знаниях, и обычным текстом, проводимая Ю. А. Шрейдером (См.: "ЭВМ как средство представления знаний"//"Природа". 1986. № 10). В обоих случаях "...владелец знания не может его адекватно выразить в тексте, рискуя получить нечто, отличное от того, что имел в виду автор. ...Знание не упаковывается в текст, а моделируется в нем в дискурсивной, а следовательно, упро­щенной форме. Надежда на то, что оно будет адекватно воспринято адресатом, зиждется на вере в творческие способности последнего — в то, что он воспримет текст не как буквальную инструкцию, но как "намек", позволяющий воссоздать архитектуру моделируемого знания" (Там же. С. 20).

В принципе утверждение о существовании невербализуемого, не­эксплицируемого личностного знания не противоречит утверждению о возможности вербализации или иного рода экспликации той части неявного знания, которая это допускает. С этой точки зрения, развитие возможностей систем ИИ именно как автономных систем, сопостави­мых с человеком по ряду выполняемых им функций в работе с инфор­мацией, совместимо с выполнением системами ИИ посреднической роли в передаче знания от человека к человеку, предполагающей наличие у людей того "общего резервуара" неявного знания, которое не может быть эксплицировано для представления в компьютерной системе. На практике, однако, тенденция к созданию автономных систем и тенденция к разработке систем-посредников иногда противо­поставляются одна другой и конкурируют друг с другом. Проекция противопоставления этих подходов на уровень эпистемологии — две крайние точки зрения на знание, одна из которых предполагает прин­ципиальную эксплицируемость всей познавательной деятельности че­ловека, а другая — принципиальную неэксплицируемость того, что не эксплицировано на данный момент.

* * *

Философские проблемы, порождаемые разработкой и использова­нием компьютеров и компьютерных систем, изучаются не только с позиций теории познания и эпистемологии, но и в рамках такого формирующегося направления, как компьютерная этика.

Начало дискуссиям по этическим вопросам разработки и исполь­зования компьютерных систем было положено выступлениями Дж. Вейценбаума — известного исследователя в области искусственного

интеллекта. В книге "Computer Power and Human Reason", изданной в 1976 г. (русский перевод: Вейценбаум Дж. Возможности вычислитель­ных машин и человеческий разум: От суждений к вычислениям. М, 1982) Вейценбаум выдвинул тезис о том, что важнейшие проблемы, возникающие в рамках дебатов на тему "Вычислительные машины и мозг" не являются ни техническими, ни математическими: это пробле­мы этические. Их нельзя ставить, начиная со слов "Можно ли...". Пределы применимости вычислительных машин, по существу, подда­ются формулировке лишь в терминах долженствования. Дж. Вейценба­ум полагает, что мЫ не имеем права заменить вычислительной системой человека в тех сферах, которые связаны с межличностными отношени­ями, пониманием и любовью (аморальна замена компьютером психи­атра или судьи).

Известны различные попытки определить, исходя из этических соображений, ограничения на характер задач, решаемых компьютером, и на области его применения. Дж. Мур, например, предлагает ограни­чить круг задач, решаемых компьютером, таким образом, чтобы ком­пьютер не мог решать, каковы должны быть наши базисные цели и ценности (и приоритеты среди них), считая, в то же время, этически неправомерным запрещение компьютеров там, где они могут способ­ствовать сохранению человеческой жизни, например, в областях меди­цины (См.: Moor J. Fre There Decisions Computer Should Never Make?//Ethical Issues in the Use of Computers, Belmont, 1985).

К настоящему времени проблемы компьютерной этики, исследуе­мые американскими учеными, вышли далеко за рамки вопроса об этически допустимых пределах применимости компьютеров. Компью­терная этика рассматривает проблемы ответственности за неполадки в работе тех или иных компьютерных программ и за развитие компью­терной техники в целом, проблемы предотвращения доступа к приват­ной информации, накапливаемой в компьютерных базах данных, процессы централизации и децентрализации власти в условиях компь­ютеризации, этические основания авторского права, интеллектуальной собственности и коммерческой тайны. При этом рамки исследования ситуаций, порождаемых развитием современной техники, могут зада­ваться различными этическими теориями (этический релятивизм, кон-секвенциализм, деонтологические концепции, концепции права и справедливости и др.). Примером такого подхода может служить книга Д. Джонсон "Компьютерная этика", основную цель которой автор характеризует как "продвижение в понимании того, как должны вести себя люди, когда они используют компьютеры"(Johnson D. Computer

Ethics. Prentice-Hall Series Occupational Ethics. Prentice-Hall, Inc., Engle-wood Cliffs, N. J., 1985. P. 7).

Один из разделов изданного в 1995 г. сборника "Компьютеры, этика и социальные ценности" (под редакцией Д. Джонсон и X. Нессельбаум) специально посвящен этическим проблемам в использовании компь­ютерных сетей. Помещенная в этом же сборнике статья Дж. Мура "Что такое компьютерная этика?" представляет попытку определить характер компьютерной этики как самостоятельной дисциплины. "На мой взгляд,— пишет Мур,— компьютерная этика есть динамичная и слож­ная область исследований, которая рассматривает соотношения фак­тов, концептуализации, типов политики и ценностей, связанных с постоянно изменяющейся компьютерной техникой. Компьютерная этика не является фиксированным набором правил, вывешенных на стене. Не является она и механическим приложением этических прин­ципов к свободной от ценностей технике. Компьютерная этика требует переосмысления природы компьютерной техники и наших ценностей. Хотя компьютерная этика связывает технику с этикой и зависит от них, она является также дисциплиной со своими собственными правами, она осуществляет концептуализацию с целью понимания компьютер­ной техники и осуществления той или иной политики в отношении этой техники" (Moor J. What is Computer Ethics? // Computers, Ethics & Social Values. Edd. By D. Johnson and H. Nesselbaum. New Jersey, 1995,

P. 9).

* * *

Важный спектр философских проблем, порождаемых компьютери­зацией общества, касается характера общественного развития, его источников, ступеней и критериев прогресса.

Осмысление компьютеризации с общесоциологических позиций стимулировало выдвижение новых "триадических" схем развития об­щества. Одна из наиболее известных схем такого рода принадлежит американскому социологу Д. Беллу, выделившему в качестве основных социальных форм аграрное, индустриальное и постиндустриальное (которое впоследствии он стал называть также информационным) общества. В фазу постиндустриального общества, считал Д. Белл, к началу XXI в. должны вступить США, Япония, Советский Союз и страны Западной Европы (См.: Bell D. The Coming of Post-industrial Society. A Venture of Social Forcasting. N.Y., Basic Books, Inc., 1973. P. X).

Если индустриальное общество, по Беллу, есть организация машин и людей для производства вещей, то центральное место в постиндуст-

риальном обществе занимает знание, и притом знание теоретическое. "Символом постиндустриального общества" и "агентом трансформации общества второй половины XX века" становится компьютер — это "инструмент управления массовым обществом, поскольку он есть ме­ханизм обработки социальной информации, громадный объем которой растет почти экспоненциально в силу расширения социальных связей" (Bell D. "The Social Framework of the Information Society". Oxford, 1980. Цит. по: Белл Д. "Социальные рамки информационного общества" (Сокр. перевод)//"Новая технократическая волна на Западе". Под ред. П.С. Гуревича. М., 1986. С. 333).

Знание и информацию Белл считает "стратегическим ресурсом" постиндустриального, информационного общества, в связи с чем под­нимает проблему информационной теории стоимости. "Когда знание в своей систематической форме вовлекается в практическую перера­ботку ресурсов (в виде изобретения или организационного усовершен­ствования), можно сказать, что именно знание, а не труд выступает источником стоимости," — пишет он. В этих условиях необходим но­вый подход к экономике, который, в отличие от доминирующих подходов, акцентирующих те или иные комбинации капитала и труда в духе трудовой теории стоимости, рассматривал бы информацию и знания в качестве "решающих переменных индустриального общества".

Идея информационного общества как общества постиндустриаль­ного в белловском смысле нашла как своих сторонников, так и про­тивников. В книге С. Нора и А. Минка "Компьютеризация общества. Доклад президенту Франции" (впервые издана в Париже в 1978 г., пер. на англ. яз.: "Computarisation of Society/ Report to the President of France". Cambridge, L, 1980) выражено скептическое отношение к постинду­стриализму. Авторы видят в нем вариант либерального подхода, "рас­сматривающего конфликты только в терминах рынка и стремящегося возвратить их в эту область, когда они выходят за ее пределы" (Ibid., Р. 133). При таком подходе, считают авторы, предвидение будущего заканчивается "транквилизованным постиндустриальным обществом", где изобилие и все большее равенство жизненных стандартов сделает возможным объединение нации вокруг огромного культурно-гомоген­ного среднего класса и преодоление социальных напряжений. Постин­дустриальный подход "продуктивен в отношении информации, управляющей поведением производителей и покупателей", но "беспо­лезен при столкновении с проблемами, выходящими за сферу коммер­ческой деятельности и зависящими от культурной модели" (Ibid. P. 134).

Подчеркивая важность прогнозирования культурных конфликтов в

информационном обществе, авторы доклада президенту Франции по­лагали, что информационное общество будет менее четко социально структурировано и более полиморфно, чем общество индустриальное. Одним из факторов полиморфизма, считают они, будет отношение различных групп к тенденции упрощения языка, связанной, в частно­сти, с соображениями эффективности баз данных и других электронно опосредованных коммуникаций. Таким образом, предлагая единый язык, компьютеризация способствует преодолению культурного нера­венства. Вместе с тем, хотя такой упрощенный язык, считают авторы, будет совершенствоваться и становиться пригодным для все более развитых диалогов, он будет все же встречать сопротивление. Прием­лемость этого кодифицированного языка будет зависеть от культурного уровня субъектов, что обусловит дискриминационный эффект теле-матики (слово "телематика"вводится для обозначения процессов кон­вергенции компьютерной техники с техникой средств связи). "Более чем когда-либо язык становится ставкой культуры. Оппозиционные группы будут бороться за его присвоение" (Р. 131).

В книге Нора и Минка выдвигается идеал такого информационного общества, где "организация должна совпадать с добровольностью". Это "совершенное рыночное общество, в котором образование и информа­ция сделают каждого человека осознающим коллективные ограниче­ния, и общество совершенного планирования, в котором центр получает от каждой единицы базиса верные сообщения о ее целях и предпочтениях и в соответствии с этим формирует собственную струк­туру и позицию. Информация и участие в управлении развиваются в едином процессе" (Ibid. P. 136). В информационном обществе, подчер­кивает Нора и Минк, групповые планы в большей мере, чем ранее, выражают социальные и культурные устремления. Одновременно будут возрастать и внешние давления. В этих условиях "только власть, обла­дающая надлежащей информацией, сможет способствовать развитию и гарантировать независимость страны" (Ibid. P. 135).

Американский ученый М. Постер, тесно связанный с французской интеллектуальной традицией структурализма и постструктурализма, настаивает, что для адекватного понимания социальных отношений в эпоху конвергенции вычислительной техники и техники средств связи необходимо исследование изменений в структуре коммуникационного опыта (См.: Poster M. The Mode of Information: Poststructuralism and Social Context. Cambridge: Polity Press, 1990).

Концентрируясь на изменениях в языковом измерении культуры, связанных с электронным письмом, базами данных, компьютерными

сетями, Постер предлагает концепцию способа информации в качестве шага в создании теории, которая была бы в состоянии "расшифровать" лингвистическое измерение этих новых форм социальных взаимодей­ствий. Термин "способ информации", подчеркивает автор, переклика­ется с марксовой теорией способа производства и служит (1) для периодизации прошлого в соответствии с различными способами ин­формации и (2) в качестве матефоры для современной культуры, придающей "информации" в некотором смысле фетишистское значе­ние. Выделяются следующие ступени производства информации: (а) устно-опосредованный обмен "лицом к лицу", (б) письменный обмен, опосредованный печатью и (в) электронно-опосредованный обмен. Если для первой ступени характерно согласование символов, а для второй — знаковая репрезентация, то для третьей ступени характерно информационное моделирование. На первой, устной, ступени субъект задается как расположение произносимого через внедрение его в со­вокупность межличностных отношений. На второй, печатной ступени субъект конструируется как агент, являющийся центром рациональ­ной/воображаемой автономии. На третьей, электронной ступени субъ­ект децентрализуется, рассеивается и множится в сплошной неустойчивости — представляя информацию о себе для самых различ­ных баз данных, "раздваиваясь" в процессе написания текста на ком­пьютере (благодаря зеркальному эффекту экрана, обусловленному податливостью текста), используя новые возможности коллективного авторства и игр с идентичностью, предоставляемые компьютерными сетями.

Постер подчеркивает, что выделяемые им ступени не являются "реальными", "обнаруженными" благодаря документам каждой эпохи, но "навязываются" теорией как необходимый шаг в процессе достиже­ния знания. В этом смысле перечисленные ступени не образуют строгой последовательности, но сосуществуют в настоящем и элементы каждой содержатся в других. Логический статус понятия способа информации и историчен, и трансцендентален. Перефразируя Маркса, автор утвер­ждает, что анатомия электронного способа информации проливает новый свет на анатомию устного и печатного способов информации. Вместе с тем, концепция Постера, в отличие от марксовой, стремится избежать прогрессизма — он считает настоящую эпоху онтологическим осуществлением процесса развития.

В оценке перспектив информатизации общества ключевое значение имеет то обстоятельство, что информатизация — это "процесс, в кото­ром социальные, технологические, экономические, политические и

культурные механизмы не просто связаны, а буквально сплавлены, слиты воедино" (Ракитов А. И. "Философия компьютерной револю­ции". М., 1991. С. 34). Анализируя процессы и тенденции информати­зации, А. И. Ракитов приходит к выводу о возможности такого вида социально-экономической, политической и духовно-культурной сегре­гации, при котором "в наиболее развитых информационных обществах сконцентрируется вся или почти вся интеллектуальная индустрия. Они станут источником, хранителем и держателем основных интеллектуаль­ных ресурсов, производителем доминантных информационных техно­логий, продуцентом основных культурных и социально-гуманитарных потребностей. Остальные же страны мира превратятся в потребителя информационной технологии и информационной продукции, произ­водителя сырья и отдельных видов промышленной продукции" (Там же. С. 271).

Это делает актуальными (особенно для стран, превращающихся в информационные колонии) вопросы, связанные с оценкой (в долго­срочной и краткосрочной перспективе) процессов импорта знаниевых ресурсов (особенно принадлежащим к понятийным слоям и фрагмен­там интеллектуальных структур в области экономики, политики, соци­альной сферы) и экспорта невозобновляемых сырьевых ресурсов. Каково место в мировом информационно-знаниевом взаимодействии "утечки мозгов", передачи научно-технической и иной информации от "информационно-колонизируемых" "информационно-колонизирую­щим"? Требуют внимания проблемы "общего запаса" знаний человече­ства, информационно-знаниевого взаимодействия и суверенитета. Эти вопросы выходят далеко за рамки темы "компьютер и философия", однако данная тема играет значительную роль в их осознании и исследовании.

Раздел III. ФИЛОСОФИЯ БЫТИЯ (онтология)

Глава XV. Понятие бытия

Исходной категорией в философском осмыслении мира является категория "бытия". В этой категории фиксируется убеждение человека в существовании окружающего его мира и самого человека с его сознанием. Отдельные вещи, процессы, явления возникают и исчезают, а мир в целом существует и сохраняется. Констатация бытия является исходной предпосылкой дальнейших рассуждений о мире. Для фило­софского мышления с самого начала его зарождения размышления о бытии представляют собой серьезную проблему, ибо бытие чувственно поспринимаемого мира далеко не очевидно.

Все конкретные предметы, окружающие человека не вечны, они возникают и исчезают, уходя тем самым в "небытие". Для философов со времен античности стоял вопрос о том, насколько реально и дейст­вительно бытие в соотношении с небытием. Греческий философ Пар-менид считал только бытие реальным, а неоытие иллюзорным. Отправляясь от категории бытия, Гегель понимал бытие как "исчезаю­щее бытие", как переходящее в "небытие", в результате чего все в мире является становлением. Но становление это уже более богатая катего­рия, характеризующая бьмме, и последнее является предпосылкой становления.

Понятие "бытие" сходно, однопорядково с такими понятиями как "действительность", "реальность", "существование" и в некоторых кон­текстах они могут рассматриваться как синонимы. Вместе с тем бытие есть интегральная характеристика мира, утверждающая целостность его через его существование.

Понятие бытия отвлекается от всех конкретных различий вещей, предметов и процессов, кроме одной их черты, а именно их существо­вания, что задает миру исходную целостность и делает его объектом

философского размышления. И одним из первых вопросов, возникаю­щих на пути философского осмысления мира, является вопрос о многообразии способов и форм бытия.

По способу существования бытие разделяется на два мира, два способа существования или две реальности: мир физических состоя­ний, или материальный природный мир, и мир психических состояний, мир сознания, внутренний мир человека.