Динамика развития продукции частных издательств

По своему типу это были коммерческие предприятия, хотя еще существовали менее десятка издательств с партийным оттенком, например, «Голос труда» (по характеристике Главлита – анархисты), «Книга» (меньшевики), «Колос» (народники).

Выработанная частными фирмами стратегия издания литературы не позволяла цензуре существенно влиять на количество производимой ими продукции. Так, в 1926 г. число запрещенных рукописей, прошедших через Главлит и Мосгублит по всем частным издательствам (47), составляло лишь 3,4% всех запрещенных рукописей по всем издательствам вместе, Ленгублитом – 4,1%. Частные издательства выпускали в это время 30% всей беллетристики, вытесняли на рынке советскую детскую книгу, так как их детская литература была более дешевой и более привлекательной по оформлению.

Главлит считал рост продукции частных предприятий не опасным, так как она составляла по отношению ко всей продукции партийно-советских издательств лишь 2% по числу названий, 3% по количеству листов набора. Однако партийные инстанции такая деятельность Главлита не устраивала. По их инициативе Главлит провел типизацию частных издательств, а в начале 1928 г. «по директивам вышестоящих органов» им был взят «курс на постепенную ликвидацию» частно-кооперативных издательств. Верным средством к этому стало директивное сокращение тиражей до 1000 экземпляров тех книг, для запрета которых нет достаточных оснований; запрещение повторных изданий беллетристических книг с тиражом 2000 (и менее) экземпляров; снятие издательств с планового снабжения бумагой, т.е. откровенно использовалось экономическое давление на неугодные предприятия, чему способствовало и то обстоятельство, что к этому был подключен Комитет по наблюдению за деятельностью издательств и распространением произведений печати, сокращенно – Комитет по делам печати, возникший по постановлению Совнаркома в мае 1925 г. при Наркомате по внутренней торговле. Он занимался и государственными, и общественными, и частными предприятиями. В число его задач входило «наблюдение за точным и своевременным выполнением постановлений общесоюзных законодательных органов по вопросам, относящимся к компетенции комитета, разработка и издание инструкций и правил, регулирующих деятельность по изданию, торговле и распространению произведений печати», т.е. Комитет по делам печати обладал определенными цензурными прерогативами.

В результате нового подхода к частным и кооперативным издательствам их число стало быстро сокращаться:

1927 г. – 95,

1928 – 76,

1929 – 79,

1930 – 52.

Контролю Главлита подлежал и такой специфический пласт социальной информации, как реклама. Многие газеты в период нэпа в погоне за доходами стали помещать рекламу любого рода, что сказывалось и на их содержании в целом. Вообще ситуация с рекламой в советской прессе сложилась крайне неудачно. Бесплатность печати периода военного коммунизма разрушила механизм рекламы, уже отлаженный в дореволюционное время. Нэп поставил этот вопрос в повестку дня, но иллюзорные настроения мешали его нормальному решению. На XI съезде РКП(б) (1922) во время принятия резолюции «О печати и пропаганде» была допущена ошибка. Рязанов предложил внести в резолюцию дополнение об отмене публикации объявлений в партийной печати, считая, что все в газетном деле должно строиться на партийном энтузиазме. Лишь упорство и настойчивость В.И. Ленина, выступившего на съезде против этого запрета, способствовали отмене такого решения, лишающего любую газету дополнительных денежных средств.

С введением в 1922 г. хозрасчета в журналистике беспорядочная реклама заполонила периодику. Официоз «Известия» отдавал под объявления даже первую полосу. «Передовая статья тонет в море вин Сараджевых, Касабовых и прочих, – пишет Б. Волин в «Журналисте» (1922, № 2), – на первой странице печатаются объявления, рекламирующие похабную оперетку или кричащие во всю циничную глотку о голом теле». Партийные издания (журнал «Новая деревня» – Москва, газета «Красная волна» – Осташков и др.) помещали рекламу разных религиозных культов, о клубах «лото» («Псковский набат»), о графологах Жоржах Шотландских, об оккультистах («Соха и молот» – Могилев) и т.д.

С. Срединский в 1924 г. в книге «Газетно-издательское дело» в связи с появлением недобросовестной и некачественной рекламы показал, как в прошлом решалась такая проблема: «На легковерности читателя и отчасти его традиционном уважении к печатному слову построено все дело рекламы. На этом же доверии к газете были построены многие аферы в области объявлений. Поэтому каждой газете, дорожащей своим добрым именем и располагающей доверием читателей, приходится ввести цензуру для объявлений. Такая цензура существовала во многих буржуазных газетах, достаточно обеспеченных, чтобы пренебрегать лживыми и вводящими в ущерб читателей объявлениями. Многие буржуазные газеты не печатали объявлений различных гадалок, изобретателей чудодейственных лечебных свойств, всевозможных патентованных лекарств сомнительного свойства, объявлений, вредящих общественной нравственности, передающих в замаскированной форме адреса притонов разврата и т.д.».

«Правда» еще 2 сентября 1922 г. поставила вопрос о необходимости упорядочить рекламу в прессе. Пленум Центрального бюро секции работников печати потребовал «удаления с первой полосы и тщательного редактирования объявлений», потому что «не везде достигнут тщательный их отбор в смысле недопущения на страницах наших газет бульварной, балаганной и шарлатанской рекламы».

Без сомнения, в целом оживление рекламного дела способствовало выходу печати тех лет из кризиса. Кроме того, реклама давала доход государству. 8 декабря 1922 г. Президиум Моссовета утвердил положение, по которому налогом облагались «все без исключения газеты, журналы, книги, брошюры и пр. как государственные, так и частные, выходящие в г. Москве, за печатаемые в них платные объявления» в размере 10% их стоимости. Власть использовала рекламу как средство экономического воздействия на частную периодику. Декрет СНК и ВЦИК от 21 апреля 1924 г. запретил публикацию рекламы в частных изданиях. Главлит был обязан следить за выполнением данного распоряжения.

Наконец, с первых же своих шагов Главлит устанавливает контроль над ввозом в страну литературы и периодики из-за границы и вывозом ее за рубеж. В его структуре был образован иностранный отдел, который в своей работе руководствовался общими принципами цензуры, но применял их, по словам начальника Главлита П.И. Лебедева-Полянского, «мягче, поскольку литература на иностранных языках попадает слишком ограниченному слою читателей». Более строго цензуровалась популярная зарубежная литература.

12 июля 1923 г. Главлит разослал в соответствующие инстанции свой «совершенно секретный» циркуляр, конкретизирующий это направление его деятельности: был запрещен ввоз в СССР произведений враждебного характера по отношению к Советской власти и государству; проводящих чуждую и враждебную пролетариату идеологию, враждебных марксизму, идеалистических; выпускаемых на русском языке религиозными общинами – «не зависимо от содержания»; детских с элементами буржуазной морали; с восхвалением старых бытовых условий, а также произведений авторов-контрреволюционеров и погибших в борьбе с Советской властью.

При этом особого внимания удостаивалась продукция журналистики Русского зарубежья. Ко времени появления Главлита уже сложилась сеть газет и журналов, издательств, объединявшая силы интеллигенции, выехавшей из России. Политика новой власти к ней в этот период была непоследовательной и двойственной. Характер эмиграции, ее отношение к Советам и большевикам, возможности возвращения на Родину тех, в ком новая власть была заинтересована, кто попал на чужбину случайно, по инерции – все это еще интересовало тогда руководство страной, которое знакомилось с периодикой и литературой Русского зарубежья, использовало полученную информацию в своих выступлениях перед отечественной аудиторией.

Служба цензуры занимала в этом своеобразное место. В данном случае она выступала и в качестве информационного агентства, о чем свидетельствует издание в этот период «Секретных бюллетеней Главлита», рассылавшихся В.И. Ленину, Л.Д. Троцкому, Л.Б. Каменеву, И.В. Сталину, в Агитпропотдел, Наркомпрос, ГПУ, основные гублиты, комиссию по наблюдению за книжным рынком. В этих бюллетенях помещались «Сводки и отчеты инотдела Главлита под рубриками «Положение книгоиздательского дела в Германии», «Русская печать во Франции», «Характеристика зарубежных издательств (по сведениям ГПУ и Главлита)», «Отзывы о зарубежных журналах и газетах», «Сведения о виднейших русских литераторах, эмигрировавших за границу» и др. Эта секретная информация дополняла ту, которую партийно-бюрократическая элита могла почерпнуть из советской прессы, печатавшей информацию о Русском зарубежье, – «Известий», «Правды», журнала «Печать и революция» и др.

В целом, отношение Главлита к русской зарубежной литературе и журналистике было крайне строгим: не пропускались даже издания вполне цензурные, если они готовились «белогвардейскими, эсеровскими, меньшевистскими издательствами, так как доход от них шел на враждебную СССР литературу и на всякие нужды этих партий».

Таким образом, в начальный этап деятельности Главлит постепенно сосредоточил основные направления цензуры в своих руках и централизовал их, хотя тогда Госиздат имел некоторое время права на контроль за книгопечатной продукцией; ряд структур Наркомпроса имели такое же право. Так, Главполитпросвет создал губернские политические комиссии по делам печати, просматривавшие заявления о разрешении издавать газету или журнал, открыть издательство; наблюдавшие за работой частных и кооперативных фирм и др. Инструктивное письмо Главполитпросвета о пересмотре книжного состава массовых библиотек открыло светофор перед, так называемой, библиотечной цензурой, вело к ликвидации в библиотеках «контрреволюционной и вредной» литературы. Такие чистки периодически санкционировались сверху и впоследствии: в 1926, 1930 гг.

Что касается Госиздата, то даже в начале 1927 г. руководитель Главлита П.И. Лебедев-Полянский считал, что «громадная часть литературы идет без цензуры через Госиздат и другие партийные издательства. Все сомнительное, с чем не решаются идти в Главлит, передается этим издательствам и часть там печатается». Он ссылался на мнение некоторых писателей о том, что «ГИЗ может печатать многое из того, что Главлит запрещает». Они якобы даже спрашивают, «почему у власти две мерки». Без сомнения, жалобы по партийным инстанциям Лебедева-Полянского явно преувеличены.

К 1927 г. происходит оформление Главлита как монопольного аппарата цензуры над всей социальной информацией, циркулирующей в советском обществе. «Если перечни государственных тайн в 1918–1919 гг., – пишет А.Ю. Горчева, – разрабатывались и утверждались приказами РВС, с 1923 г. комиссией ЦК под председательством В.В. Куйбышева и одобрения Оргбюро ЦК РКП(б), с 1926 г. – СНК СССР, то с 1927 г. этим ведал только Главлит и Наркомвоенмор. Все виды другой ведомственной цензуры были ликвидированы». Главлит контролировал все стороны журналистского творческого процесса – от производственной до диапазона информации. Это положение Главлита существенно сказывалось на журналистике.

Еще в начале 20-х годов Л.Д. Троцкий заметил, что в советской журналистике идет процесс оказенивания информации. Во многом это происходило из-за того, что каждую тему требовалось увязывать с социалистическим строительством. В.И. Ленин рассматривал новую печать как орудие экономического воспитания масс. Производственная пропаганда быстро стала доминировать на страницах газет, давить на их содержание. При этом не учитывались многие потребности массовой аудитории. Политика Главлита также внесла значительную лепту в выхолащивание журналистского творческого процесса, сужение его диапазона информации, его бюрократизацию. Циркулярная деятельность цензурного ведомства в этом отношении была унифицирована. В 1925 г. выходит первый «Перечень сведений, составляющих тайну и не подлежащих распространению в целях охранения политико-экономических интересов СССР», гриф «Совершенно секретно» (И в этом была возрождена практика XIX в.) Текст первого списка имел 16 страниц и содержал 96 тайн. Вот начало этого документа периода расцвета деятельности Главлита, охраняющего:

«§ 1. Статистические данные о беспризорных и безработных элементах, контрреволюционных налетах на правительственные учреждения.

§ 2. О столкновениях органов власти с крестьянами при проведении налоговых и фискальных мероприятий, а также столкновениях по поводу принуждения граждан к выполнению трудповинности».

Нельзя было публиковать информацию о наличии в аптеках медикаментов, о помощи в районах, охваченных неурожаем, о Кремле, кремлевских стенах, выходах и входах и т.д.

Введение перечней не отменило практику запретительных циркуляров. Их поток продолжался, сокращая тематику выступлений в периодике, диапазон социальной информации, циркулирующей в обществе. Аудитория оберегалась цензурой от сообщений о стихийных бедствиях, крушениях поездов, взрывах на предприятиях. Так, 15 ноября 1926 г. Ленгублит предлагал редакциям не помещать «ни одной заметки» о крушении поездов на Северо-Западной железной дороге «без ведома и разрешения Политконтроля ОГПУ». В это же время Главлит выпустил ряд циркуляров, запрещающих любую информацию о работе аппарата цензуры, что исключало публичную критику Главлита со стороны общественности, писателей и журналистов. Часть документов такого рода осела в архивах, меньшая часть их была опубликована (см. Таблица № 12):

Таблица № 12.