Законодательные распоряжения 60–70-х годов, дополнявшие Временные правила 6 апреля 1865 г.

Приведенная таблица позволяет увидеть три направления в деятельности цензуры этого периода, способствовавших ее адаптации в новых условиях. Во-первых, приспособление цензуры к судебной практике. Оно сопровождалось реставрацией административных репрессивных мер, подменой судебной практики административной. По данным историка В.А. Розенберга, число административных взысканий к печати постоянно росло: 1865–1869 гг. – 60, 1870–1874 гг. – 164. Во-вторых, усложнение задач, стоящих перед цензурой, в связи с увеличением объема информации, циркулирующей в обществе, развитием периодики, введением последующей цензуры, а также трагические события внутренней жизни государства, бывшие следствием террора революционеров, заставили цензурное ведомство продолжить опыт ограничения диапазона информации, проходящей через периодику, установить контроль непосредственно министра внутренних дел над нею. Подводя итоги административного воздействия на прессу, начальник Главного управления по делам печати 1880–1881 гг. сенатор Н.С. Абаза замечал: «Система всякого рода административных взысканий представляется и печати, и публике произволом более тяжелым, чем предварительная цензура».

Наконец, стал проявляться в цензурной практике новый фактор: цензурное ведомство, идя в ногу со временем, положило начало использованию экономического давления на журналистику. На это особое внимание обратил новый министр внутренних дел А.Е. Тимашев, пришедший 8 марта 1868 г. на смену П.А. Валуеву. Одной из первых мер его было предложение, внесенное им в Комитет министров о предоставлении министру внутренних дел по его усмотрению права запрещать розничную продажу газет, которая тогда уже стала принимать довольно широкие размеры. Это вело не только к прямому материальному ущербу для издателя, но и давало возможность другим конкурирующим органам печати распространяться шире и завоевывать читателя газеты, оставшейся без розницы. Эти потери возместить было еще труднее. Мало того, А.Е. Тимашев выбрал для подачи предложения самое удобное время, так как Государственный совет находился «на вакации». Вопрос был решен Комитетом министров и утвержден Александром II 14 июня 1868 г. «Этот прецедент создал целую практику, – подчеркивал К.К. Арсеньев, – с тех пор почти все постановления, ухудшающие положение печати, проходили не через Государственный совет, а через Комитет министров». В этом же году Тимашев в записке Александру II предлагал расширить сферу экономического давления на журналистику: лишить все газеты, кроме правительственной, казенных объявлений, обложить пошлиной рекламу частных газет и др. В остальном новый министр внутренних дел повторял своего предшественника. Так, в докладе, прочитанном императору 14 ноября 1869 г., перечисляя «трудности, с которыми приходится бороться управлению делами печати», он повторяет несколько упрощенно вслед за графом П.А. Валуевым: «Пресса по существу своему есть элемент оппозиционный. Представляющий тем более привлекательности для общества, чем форма, в которую она облекает свои протесты смелее и резче». А.Е. Тимашев также говорит о необходимости «солидарности между лицами, стоящими во главе различных управлений».

Таким образом, в царствование императора Александра II происходившие существенные изменения во всей системе управления страной значительно повлияли на отношения между властью и журналистикой, осязаемо стало ощущаться обособление последней от литературного процесса, что выразилось в расширении диапазона информации, проблематики, содержания журналистики, росте значения газет, в понимании властью управленческих потенций прессы. До 1855 г. лишь 4 газеты имели право касаться вопросов внешней и внутренней политики, после 60-х годов им обладали многие издания. Печать выросла количественно. При Николае I в 1845–1854 гг. был разрешен выход 6 газетам и 19 журналам (без учета органов правительственных учреждений и ученых обществ), при Александре II в 1855–1864 гг. соответственно – 66 и 156. К 1881 г. в стране выходило около 500 частных изданий.

Новые попытки разработать цензурный устав (этим занималась комиссия, учрежденная 2 ноября 1869 г., под руководством князя С.Н. Урусова), как и либерализовать цензурный режим (деятельность министра внутренних дел 1880–1881 гг. графа М.Т. Лорис-Меликова), не увенчались успехом. Под воздействием событий внутренней жизни страны, в связи с проявлениями консервативных тенденций во внутриполитическом курсе правительства ситуация в цензурном режиме мало изменялась. «Свобода печати не совместима с нашим образом правления, – считал начальник III отделения граф П.А. Шувалов, во многом определявший внутреннюю политику в России после 1866 г. – Она возможна лишь в конституционном государстве, где она служит дополнением свободы слова. Свобода печати составляет не первый, а второй фазис развития народной свободы; ей всегда предшествует свобода слова, которое, действуя большей частью на ограниченное собрание людей, может быть тотчас опровергнуто. Где не существует свободы слова, там свобода печати является слишком опасным оружием против правительства, которое не может вступать в ежедневную полемику и делается безответным противником, принужденным уступать в неравной борьбе». Надо полагать, что цензура в этом случае рассматривается как необходимый противовес. Теоретический постулат шефа жандармов довольно точно выразил отношение власти к журналистике тех лет.

Реформы, происходившие в обществе, мало затронули православную церковь и ее журналистику. Между тем издательская деятельность церкви успешно развивалась. С 1860 г. повсеместно был налажен выход епархиальных ведомостей, органов духовной печати при епархиальных кафедрах. К концу XIX в. в России выходило несколько десятков журналов церкви: «Богословский вестник», «Братское слово», «Вера в разум», «Вестник военного духовенства», «Воскресный день», «Друг истины», «Душеполезное чтение», «Истина», «Кормчий», «Православный собеседник», «Православное обозрение», «Радость христианина», «Русский псаломник», «Церковно-приходская школа» и др. Издавались «труды» духовных академий. Церковь выпускала разнообразную непериодическую литературу. Только в одной синодальной типографии в 1886 г. вышло 3.647.000 экз. книг и брошюр, 3.887.150 экз. листовок, в 1889 г. соответственно – 6.455.466 и 17.682.526 экз.

Вся эта печатная продукция и публичные выступления церковников проходили жесткую духовную цензуру, имевшую стабильный характер. Из формальных новаций следует отметить введение в 1860 г. особой цензуры епархиальных ведомостей. «Их цензурование Святейший Синод возложил на лиц из местного духовенства по избранию епархиальных преосвященных». Затем 14–16 января 1870 г. при Святейшем Синоде была учреждена комиссия для пересмотра действующих ныне постановлений о духовной цензуре под председательством архиепископа Макария (Булгакова). Духовная цензура по-прежнему руководствовалась уставом духовной цензуры 1828 г. Комиссия считала, что он стеснителен и отстал от потребностей общества. Она провела работу по сравнению Временных правил 6 апреля 1865 г. и практики духовной цензуры и пришла к заключению, что духовная цензура должна основываться «на тех же самых началах, на которых существует светская». В связи с этим комиссия предлагала Святейшему Синоду подвести духовную цензуру под закон 6 апреля, соединив в государстве всю цензуру в одну – общую – при Министерстве внутренних дел под руководством Главного управления по делам печати.

Святейший Синод слушал свою комиссию и вопрос о духовной цензуре 20 и 30 января 1871 г. Он отметил, что законом 6 апреля в светской цензуре произведены «коренные преобразования», при этом «отношения между духовной и светской цензурами стали еще неопределеннее», между обеими типами цензуры «границ провести нельзя», поэтому действительно стоит «вопрос о слиянии специальной духовной цензуры с общею». Синод принял свое «определение», в котором в целом признавались соображения и предположения Комиссии правильными. Однако, как отмечает «Церковно-общественный вестник» (7 мая 1880 г.), «вопрос заглох». И в дальнейшем с некоторыми модернизациями в 1884 и 1892 гг. устав духовной цензуры 1828 г. фактически оставался в силе до начала XX в.

Духовная цензура всегда отличалась крайним субъективизмом. Вместе с появлением массовой церковной периодики расширился круг цензоров, субъективизм цензуры усилился. Большинство епархиальных ведомостей подпадали под двойной контроль. «Церковно-общественный вестник» пишет 21 мая 1880 г. о том, что «некоторые епархиальные преосвященные предварительно самолично просматривают каждую статью и каждую перепечатку», а цензор остается «лишней спицей в колеснице епархиального издания». В провинции духовная цензура страдала порой самодурством. Так, приходский священник представил в местную цензуру объемом около 300 страниц кропотливое исследование о народных суевериях. Духовный цензор, глумясь над автором, начертал на рукописи: «Cie море – очень пространное, обилующее многочисленными гадами». О характере цензуры говорит и письмо «Первого высокоученого иерарха», который замечает про свое сочинение: «Напечатать его здесь не смею. Сам должен быть и цензором своего произведения. Напуган и боюсь». Самолюбивый и чувствительный автор боится того, что цензоры «изобретают особые формулы» (вроде вышеназванной). Историк А. Котович так подводит итоги анализа практики духовной цензуры: «Духовная цензура выступила в качестве механического средства пресечения, острие которого в состоянии был обращать в желательную сторону всякий, кто умел изобретать софизмы».

ЦЕНА РЕФОРМ

Рост административного вмешательства в творческий процесс журналистов и попытки управлять прессой. Газета как основной тип периодики. Утверждение статуса печати в государстве. Экономическая цензура.

Царствование Александра III (1881–1894) проходило в новых условиях, бывших следствием реформ 60-х годов, когда постепенно набирал темпы процесс капитализации России с его не только хищническими, но и демократическими проявлениями: происходит развитие производственной базы, расширение производительных сил общества, сопровождающееся миграцией сельского населения в города, повышением грамотности народа, усилением его участия в культурной и социальной жизни общества, появлением в нем новых влиятельных групп (предпринимателей, инженеров, техников, рабочих). По сути дела, основным итогом ушедшего в прошлое периода было пробуждение к активной деятельности новых более широких слоев общества, бурное развитие общественной мысли. В этом состояла цена реформ. Но в стране росло противостояние сил, защищающих интересы самодержавия и пытающихся модернизировать политический режим и моральную атмосферу общества. Все это определило особенности цензурного режима нового правления. Александр III, придя к власти при личных трагических обстоятельствах, последовательно проводил курс по стабилизации ситуации в государстве, при этом он не испытывал колебаний и сомнений, сопровождавших всю деятельность его отца. Для них в успешном управлении страной тех лет не могло быть места.

В России складывалась новая социально-политическая атмосфера, характеризовавшаяся процессом поляризации политических сил.Развитие революционного движения, его взаимосвязь с польским освободительным движением, тактика террора организаций радикалов, неоднократные покушения на императоров и сановников самодержавия – все это выдвигало на первый план консолидацию сил, защищающих основы государства. Их программой становится уже известная уваровская формула: православие, самодержавие, народность. Она снова служит опорой сил, противостоящих левым группам и стремившихся к укреплению государственности, национального самосознания. И, как ни странно, во многом соответствует веянием нового времени, в частности мощной тяге к просвещению, что отразилось в деятельности как левых, так и правых общественных сил: от похода части интеллигенции в народ, возникновения рабочих школ, бесплатных читален до организации сети церковно-приходских школ, создаваемых церковью и властью (при Александре II насчитывалось 273 таких учебных заведения с 13035 учениками, к концу правления Александра III – соответственно 31835 с 981076); в выпуске массовой печатной продукции: от лубка, народной азбуки к дешевым изданиям классиков литературы, журналов и газет, осуществляемым российскими предпринимателями, в первую очередь А.С. Сувориным, А.Ф. Марксом, И.Д. Сытиным и др., с участием великого русского писателя Л.Н. Толстого и его окружения, к многочисленным общедоступным изданиям религиозно-нравственного содержания, печатаемым в преобразованных Петербургской и Московской синодальных типографиях: в 1887 г. в стране вышло 697 названий духовно-богословских книг (2.703.482 экз.), в 1895 г. – 933 (5.396.134), в 1901 г. – 1222 (16.483.597). Эта литература выросла по названиям книг почти в 2 раза, по экземплярам – в 6 раз.

Лев Толстой замечал в 1885 г.: «Миллионы русских грамотных людей стоят перед нами, как голодные галчата, с раскрытыми ртами, и говорят нам: господа, родные писатели, бросьте нам в эти рты достойный вас и нас умственной пищи, пишите для нас, жаждущих живого, литературного слова: избавьте нас от все тех же лубочных Ерусланов Лазаревичей, Милордов Георгов и прочей рыночной пищи». В этот же период, заботясь о народной нравственности и в борьбе за влияние на народ, обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев подчеркивал, что «церковь есть источник истинного народного просвещения». Это внешне разрозненное, а внутренне единое стремление разных интеллектуальных сил страны к просвещению народа способствовало развитию его культуры и грамотности. Оно шло навстречу процессу демократизации общества в будущем.

Консолидация защитников самодержавия привела к выдвижению новых политических фигур. В управлении государством большую роль стал играть «триумвират» из К.П. Победоносцева, министра народного просвещения графа Д.А. Толстого и издателя, публициста М.Н. Каткова. Их деятельность еще не получила в исторической литературе ни должной глубокой оценки, ни адекватного ее понимания, ни сколько-нибудь объективного раскрытия, так же как деятельность самого императора Александра III. Если взглянуть в ретроспективе на итоги его правления, то становится понятным, почему его называли одни «солдафоном», «мопсом» и т.п., а другие – миротворцем. В течение 1881–1894 гг., 14 лет Россия могла стабильно развиваться, накапливать силы, которые получат блистательное воплощение на практике в начале XX столетия, когда в экономическом и культурном отношении страна шагнула в ряды наиболее развитых стран мира.

Свое правление Александр III в ответ на убийство отца ознаменовал отказом от ряда либеральных проектов, получивших поддержку Александра II. Полное драматизма заседание Совета министров 8 марта 1881 г. положило этому начало. Александр III поддержал выступление своего наставника в прошлом К.П. Победоносцева, который, по свидетельству госсекретаря Е.А. Перетца, «бледный, как полотно, и очевидно взволнованный», произнес эмоциональную речь, названную его оппонентом министром финансов А.А. Абазой «обвинительным актом против царствования» Александра II. Победоносцев считал, что Россия не готова к демократии, конституции, свободе слова и печати. Он же стал фактически автором манифеста нового царя о незыблемости самодержавных начал России, обнародованного 29 апреля 1881 г.

В ходе заседания Совета министров 8 марта сановники С.Г. Строганов, П.А. Валуев, К.П. Победоносцев призывали к ограничению свободы журналистики. Граф П.А. Валуев, например, считал, что «злоупотребления печатным словом могут иметь гибельные последствия для государства». Победоносцев назвал журналистику «самой ужасной говорильней, которая во все концы необъятной русской земли, на тысячи и десятки тысяч верст, разносит хулу и порицание на власть, посевает между людьми мирными и честными семена раздора и неудовольствия, разжигает страсти, побуждает только к самым вопиющим беззакониям». Такое мнение о прессе тогда получило широкое распространение, о чем свидетельствует записка одного из основных теоретиков русского либерализма, профессора Московского университета Б.Н. Чичерина, направленная им Победоносцеву, – «Задачи нового царствования». В ней Чичерин рассматривает свободу печати «по собственному 20-летнему опыту» как предрассудок: «Свобода печати, главным образом, периодической, которая одна имеет политическое значение, необходима там, где есть политическая жизнь: без последней она превращается в пустую болтовню, которая умственно развращает общество... В России периодическая печать в огромном большинстве своих представителей явилась элементом разлагающим; она принесла русскому обществу не свет, а тьму». Вывод автора записки сводился к необходимости обуздать такую журналистику.

Еще министр внутренних дел граф Н.П. Игнатьев, сменивший на этом посту в мае 1881 г. графа М.Т. Лорис-Меликова, учел эти мнения о прессе и разработал проект нового закона о печати. Его преемник с 31 мая 1882 г. граф Д.А. Толстой в августе 1882 г. представил в Комитет министров Временные правила о печати, в основе которых лежал этот проект. 27 августа император утвердил их. Эти «правила» внесли существенные изменения в цензурный режим страны. По ним было образовано Совещание министров внутренних дел, народного просвещения, юстиции и обер-прокурора Синода. Этому Совещанию были переданы изъятые из компетенции Сената дела об окончательном запрещении периодических изданий или их приостановке «без определения срока ее, с воспрещением редакторам и издателям оных быть впоследствии редакторами или издателями» новых печатных органов. Работа Совещания четырех министров во многом зависела от авторитетности высших чинов бюрократии. Поскольку в течение 1880–1905 гг. 25 лет на посту обер-прокурора Святейшего Синода был К.П. Победоносцев, ближайший помощник царя, публицист и борец за самодержавие, постольку деятельность Совещания проходила под его давлением.

По другому параграфу нового закона редакции изданий, выходивших без предварительной цензуры, обязаны были сообщать по требованию министра внутренних дел фамилии авторов публикаций.

Таким образом, роль административного вмешательства в дела журналистики значительно возросла. Совещание четырех министров подменяло функции судебных инстанций.

Затем было усилено наказание тех органов периодики, которые после трех предостережений были временно приостановлены. Редакторы их после истечения срока приостановки должны были представлять свое издание в цензурный комитет накануне выхода в свет в 11 часов вечера. Этим для них фактически восстанавливалась предварительная цензура. Особый удар наносился в этом случае по газетам, которые не могли выдержать конкуренцию других изданий, печатавших более оперативную информацию. Кроме того, цензор по своему усмотрению мог сам, без возбуждения следствия, приостановить такое издание. Этот параграф закона дополнял административное воздействие экономическим.

Временные правила о печати предоставили большие возможности управлению журналистикой, позволили уменьшить поток разнообразных циркуляров, вырабатываемых в недрах цензурного ведомства. Историк Б.П. Балуев насчитал более 50 таких документов, принятых в 1881 г. После 1882 г. подобного изобилия цензурных бумаг не наблюдается, хотя Главное управление по делам печати по-прежнему рассылает запретительные циркуляры, регулирующие информацию в прессе по основным проблемам, событиям международной и внутренней жизни. Так, в 1882 г. появляются указание редакторам о том, что публикация «статей против правительственных учреждений может вызвать применение к виновным изданиям строжайших административных карательных мер»; два циркуляра, запрещающих печатать «всякие тенденциозные или агитационные сведения о неприязненных отношениях крестьян к землевладельцам», «известия о переделах, равнении земли, справедливости изменения поземельного положения крестьян»; 4 документа, касающихся характера освещения в журналистике студенческой жизни, «беспорядков в университетах» (19 марта, например, было запрещено публиковать «ложные и тенденциозные известия» о внутренней жизни учебных заведений, как светских, так и духовных).

Исследователь Н.М. Лисовский в статистическом обозрении русской прессы показывает, что число циркуляров, запрещающих помещать на страницах газет и журналов определенную информацию, постепенно снова возрастает от 9 в 1889 г. до 25 в 1894 г. Они касаются сообщений о земстве, голоде, эпидемиях, волнениях рабочих, ведомственной и международной информации.

Однако главным последствием нового закона о печати были широкие возможности, полученные властью для чистки журналистики от неугодных ей изданий. К этому она стремилась подойти во всеоружии, о чем говорит «Записка о направлении периодической печати в связи с общественным движением в России», специально подготовленная департаментом полиции с целью изучить, как замечает граф Д.А. Толстой, «связи журналистики с нигилистическою партией». С 1 января 1883 г. начальником Главного управления по делам печати по представлению графа Д.А. Толстого стал Е.М. Феоктистов, пробывший на этом посту до 1896 г. Этим назначением триумвират получил, можно сказать, дополнительное мощное подкрепление. Феоктистов был близок и к обер-прокурору Святейшего Синода К.П. Победоносцеву, и к министру народного просвещения графу Д.А. Толстому, и к Каткову. Будучи профессионалом и как журналист, и как управленец, гибкий, умный, со своим мнением бюрократ умело проводил цензурную политику более 13 лет. Довольно быстро он избавился от лидеров либеральной и демократической мысли: в 1883 г. от газет «Голос», одна из наиболее тогда влиятельных и распространенных – тираж более 20 тысяч экземпляров, и «Страна»; в 1884 г. от журнала «Отечественные записки», удостоившегося 20 апреля в «Правительственном вестнике» специального правительственного сообщения о закрытии этого популярного в обществе издания. Оно прозвучало как предупреждение всей периодике. «Отечественные записки» обвинялись в том, что вокруг них «группировались лица, состоявшие в близкой связи с революционной организацией». Имелись в виду публицисты Н.К. Михайловский и С.Н. Кривенко. Ответственному редактору журнала М.Е. Салтыкову-Щедрину инкриминировалось то, что его статьи, не пропущенные цензурой, «появлялись в подпольных изданиях у нас и в изданиях, принадлежащих эмиграции».

Всего за период царствования Александра III в результате цензурных репрессий прекратили выход 15 газет и журналов. Как пишет Е.М. Феоктистов в своем отчете, он внес изменение в цензурную политику тем, что Главным управлением по делам печати «сравнительно с прежним временем разрешения новых повременных изданий за отчетные 10 лет выдавались с большей осмотрительностью лишь лицам, на благонадежность которых можно было более или менее положиться». В итоге число вновь появлявшихся изданий сокращалось: в 1882 г. их рост составил 7,9%, а в 1891 г. – 5,5%.

Особенностью административного воздействия на литературу и журналистику конца XIX в. является, во-первых, преемственность в цензурной политике Министерства внутренних дел, обеспечившая стабильность ее направления, ее эффективность; во-вторых, совместная целеустремленная деятельность различных ведомств по усилению контроля за прессой. Если в прежние годы наблюдалось порой противостояние министерств внутренних дел и юстиции или народного просвещения, то Совещание четырех министров как коллективный орган управления журналистикой исключал такую практику. Как свидетельствует переписка высших сановников цензуры, деятельность министерств и руководителей Главного управления по делам печати проходила в постоянных контактах, взаимоинформировании, подсказке друг другу, что не охвачено их вниманием, что требует усиленного контроля и т.д. Вот почему не столь ощутимо вмешательство в дела печати со стороны монарха, который, как правило, ограничивался короткими ремарками, комментирующими принятое решение помощниками: «Жаль, что разрешена была снова эта дрянная газета» (о «Московском телеграфе», 1882 г.); «Совершенно одобряю. Желательно было бы совершенно прекратить издание этой поганой газеты» (о «Русском курьере», 1889 г.); «Действительно, дрянная газета» (о «Русском деле», 1889 г.) и т.п.

Александру III не было необходимости постоянно вмешиваться в дела цензурного аппарата, как это практиковалось императорами ранее. К этому периоду цензурный аппарат был отлажен. Причем в нем работали в основном цензоры-профессионалы. По данным Главного управления по делам печати, в 1882 г. число его сотрудников составляло 26 человек, в цензурных комитетах в провинции – 75, всего 101; в 1892 г. эта цифра несколько увеличилась до 114. 30 сентября 1881 г. был изменен порядок цензурования местных изданий там, где не было цензурных комитетов. Губернаторы до этого поручали их цензуру чиновникам за определенное вознаграждение из сумм цензурного ведомства. Но, по словам официального историка МВД, вследствие увеличения числа изданий в провинции это вознаграждение за цензуру стало обременительным для бюджета министерства. Кроме того, многие чиновники не обладали необходимыми для цензурования печати знаниями.

По закону от 30 сентября 1881 г. обязанности цензоров были возложены непосредственно на вице-губернаторов. В это же время «все цензурные учреждения империи были полностью объединены в МВД». 26 апреля 1883 г. Кавказский цензурный комитет, находившийся в подчинении Главного управления Наместника Кавказского, был передан Главному управлению по делам печати, а вся периодика, выходившая на Кавказе, перешла под «высшее наблюдение Министерства внутренних дел».

В контроле над журналистикой и литературой страны особую роль стал играть обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев (1827–1907). Интеллектуал, юрист и ученый. Курс гражданского права, разработанный им, многие десятилетия считался классическим трудом. Уже в 60-е годы Победоносцев активно участвует в жизни государства. Он выступает как публицист, историк и переводчик. Большую известность получила его книга «Московский сборник», вышедшая в свет в 1896 г. и выдержавшая при жизни автора 5 изданий. В ней обобщены общественно-политические, философские взгляды Победоносцева, значительное место отведено и проблемам печати. Обер-прокурор считает, что пресса не выражает общественного мнения. С его точки зрения, «это великая ложь, и пресса есть одно из самых лживых учреждений нашего времени», хотя «значение печати громадное и служит самым характерным признаком нашего времени, более характерным, нежели все изумительные открытия и изобретения в области техники. Нет правительства, нет закона, нет обычая, которые могли бы противостоять разрушительному действию печати в государстве, когда все газетные листы его изо дня в день, в течение годов повторяют и распространяют в массе одну и ту же мысль, направленную против того или другого учреждения». К.П. Победоносцев анализирует проблему «так называемой свободы печати», взаимоотношения власти и журналистики, роль газет в обществе и др.

Значение деятельности К.П. Победоносцева в жизни страны конца XIX в. можно выразить словами его современника «государево око», не преувеличивая его воздействия на императора, но и прекрасно понимая определяющее влияние его во многих сферах жизни России тех лет. Велики заслуги Победоносцева в просвещении народа, повышении авторитета церкви и богословской науки. Его неординарная личность, неукротимая энергия на посту обер-прокурора имела порой неожиданный для него самого эффект, в оживлении общественного внимания к духовной жизни, вопросам религии, в том числе и через полемику с Победоносцевым, его взглядами, его позицией и практикой. Недаром на рубеже веков возникают Религиозно-философские собрания с их целью «обновления русского православия», оживляется и активизируется духовная журналистика. Конечно, немалое значение в этом, в просвещении народа имела деятельность и его великих современников Л.Н. Толстого и о. Иоанна Кронштадтского. Если Победоносцев фигурировал на верхних этажах власти, то о. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой больше обращались к новым просыпавшимся к социальной и культурной жизни общества широким слоям народа. Противостояние Победоносцева и Толстого, Кронштадтского и Толстого будило религиозно-философскую мысль, что в конечном итоге выльется в тот ее расцвет, который она, находясь уже в эмиграции, переживает в 20–30-е годы XX столетия.

Одновременно это противостояние отражает еще одну существенную тенденцию в развитии России, а именно внутреннее движение народных масс к более активной социально-политической и культурной жизни, что осознанно понималось и Верховной властью страны, и многими деятелями культуры, художниками слова. Естественно, российская бюрократия продолжала бдительно следить за литературой и периодикой, обращенной к народу. Главное управление по делам печати постоянно напоминало цензорам о необходимости быть внимательными в этом отношении. Так, в 1874 г. оно указывало им на то, что надо «подвергать самой строгой цензуре все вообще издания, предназначенные для народа». В 1875 г. оно фактически повторило это указание, предлагая цензорам «не ограничиваться исключением одних резких мест, а воспрещать их к печатанию целиком». В 1878 г. для ограждения народа «от влияния злонамеренной пропаганды» особым совещанием в составе министров внутренних дел, юстиции, народного просвещения, государственных имуществ и шефа жандармов был поставлен вопрос об издании дешевых книг для народа, которые, внешне не имея официального характера, должны были укреплять верноподданнические и религиозные чувства. Наконец, в 1881 г. Министерство внутренних дел предпринимает такого же рода издание газеты «Сельский вестник».

Таким образом, власть находит новый поворот в борьбе со «злонамеренной пропагандой»: она прибегает к фабрикации информации и литературы для массовой аудитории. Инспирированная властями литература была плодом цензурных усилий, стремления оградить народ от правдивой информации и влияния оппозиционной журналистики и литературы. Одновременно в связи с этим цензурный аппарат поощрял или не обращал внимание на развитие той литературы и журналистики, независимо от ее оттенков (желтая, бульварная, черносотенная и т.п.), которая противостояла оппозиции. Правда, надо отдать цензурному ведомству должное, и в этом случае оно, как показывает его практика, было сдерживающим фактором и преследовало крайние проявления.

В конце XIX в. цензуре приходилось действовать и в этом плане в новых условиях, о чем свидетельствует секретное письмо 1894 г. министра внутренних дел И.Н. Дурново министру народного просвещения графу И.Д. Делянову: «В ряду общественных явлений, особенно выдвинувшихся в минувшем году, следует отметить резко проявившееся в различных слоях интеллигентных классов стремление содействовать поднятию уровня народного образования путем организации народных чтений, открытия библиотек и читален для фабричного и сельского населения и, наконец, безвозмездного распространения в народе дешевых изданий, книг и брошюр научного, нравственного и литературного содержания». Дурново подчеркивает, что имеющиеся в его ведомстве данные позволяют сделать вывод о «систематичности осуществляемой программы» воздействия на молодежь «в борьбе с правительством» «на легальной почве противоправительственных элементов». Но и капитализация журналистики вела к появлению дешевой печатной продукции, бульварной, рекламной прессы, рассчитанной на самые низкие вкусы и низменные инстинкты. В 1892 г. журнал «Наблюдатель» (№ 7, с. 237) писал: «Возникли маленькие газетки, бойкие, «общедоступные» и очень интересные, потому что открывали перед взорами пораженного жителя тайны всех петербургских кабаков и вертепов».

Духовная цензура во главе с К.П. Победоносцевым довольно сурово встретила это новое веяние в культуре. Так, обер-прокурор справедливо замечал, что «новая газета тогда только приобретает силу, когда пошла в ход на рынке, т.е. распространена в публике». С этой целью издателями и журналистами используются слухи, сплетни, пасквили и т.п. Подобная газета становится орудием «гнусного промысла, шантажа». Даже критики деятельности Победоносцева признавали его негативное отношение к такого рода прессе. И цензурный аппарат требовал от цензоров ограждения народа от порнографической литературы. В 1896 г. был распространен циркуляр, где цензурным учреждениям предлагалось относиться «с особенною строгостью ко всем поступающим на их рассмотрение популярным брошюрам и книгам с разного рода гигиеническими советами, касающимися половой сферы, так как большинство из них заключает в себе неприличные описания сцен кутежа, разврата и всякого рода излишеств и злоупотреблений половыми отправлениями. Подобного рода издания служат лишь источником неблаговидной наживы издателей, не имеют ничего общего с медицинской наукой и читаются по преимуществу юношеством и вообще учащейся молодежью, ради заключающихся в них порнографических подробностей; в Медицинский же совет должны представляться на разрешение только те из них, которые не заключают в себе порнографических подробностей».

Процесс поляризации интеллектуальных сил проявлялся не только в политической, но и нравственной сфере российского общества, когда в качестве невольных цензоров выступали деятели культуры, что естественно накладывало субъективный отпечаток на борьбу в обществе с проявлением безнравственности в журналистике и литературе. В этом отношении большой интерес имеет деятельность духовного пастыря и мыслителя о. Иоанна Кронштадтского (И.И. Сергиев, 1829–1908). Им было написано около 4,5 тысячи печатных страниц: 3 тома бесед, слов и речей, 13 книг проповедей, трехтомная книга-дневник «Моя жизнь во Христе», переведенная на английский язык. Отец Иоанн активно выступал в печати. Сама его жизнь была подвигом нравственности, так как он жил для других, вел огромную благотворительную работу, его инициатива по созданию Домов трудолюбия получила распространение по всей стране. Он был целителем душевных травм и тяжких болезней. Все это находило живейший отклик в народной душе. Каждый день «на его адрес приходило более тысячи писем и денежных переводов». «Санкт-Петербургские ведомости», «Кронштадтский вестник», «Петербургский листок», «Странник», «Душеполезное чтение» и многие другие газеты и журналы «помещали тысячи описаний пастырской деятельности отца Иоанна», – говорится в житии, принятом Поместным Собором Русской православной церкви 7–8 июня 1990 г. Вместе с тем о. Иоанн вел яростную борьбу с вероотступниками, иноверцами, сектантами. В этом в своей публицистической и проповеднической деятельности он был антиподом Л.Н. Толстого.

В 1886 г. Общество распространения религиозно-нравственного просвещения в духе православной церкви решило «помимо проповедей и философских разборов», как сообщали 2 марта «Московские ведомости», вступить «на стезю газетной полемики» против «еретика». В 1896 г. «Церковные ведомости» в качестве приложения разослали книгу «Плоды учения гр. Толстого» с резкой критикой толстовства. Церковная печать упрекала официальную цензуру за либерализм к сочинениям Толстого. Одним из вдохновителей борьбы с Толстым был Иоанн Кронштадтский, неоднократно выступавший против него в печати, опубликовавший свое сочинение «Против Толстого, еретиков и сектантов нашего времени и раскольников». Он расценил обличительное «Обращение к духовенству» Л.Н. Толстого как «гнусную клевету на Россию, на ее правительство».

Творчество другого народного подвижника – Л.Н. Толстого также было обращено навстречу внутреннему движению народных масс к культуре и социальной жизни. В 80–90-е годы писатель создает религиозно-философские трактаты «Исповедь», «В чем моя вера», «Царство Божие внутри вас» и др., народные рассказы, драму «Власть тьмы» для народного театра, становится одним из инициаторов издательства «Посредник» (1884), выпускавшего литературу для широкой аудитории. Только в 1897 г. сочинения Толстого, рассчитанные на народное чтение, вышли в количестве 397 тысяч экземпляров; всего же его произведений – 677.600 экземпляров.

Вся его публицистическая и организаторская деятельность этих лет направлена на улучшение положения народа: Толстой борется с голодом, обрушившимся на народ, защищает права крестьян, обличает их притеснителей, выступает против преследований за иноверие. «Нужно, не говорю уже уважать, а перестать презирать, оскорблять народ, обращением с ним, как с животным, – пишет Л.Н. Толстой, – нужно дать ему свободу исповеданья, нужно подчинить его общим, а не исключительным законам, а не произволу земских начальников; нужно дать ему свободу ученья, свободу чтенья, свободу передвижения и, главное, снять то позорное клеймо, которое лежит на прошлом и теперешнем царствовании – разрешение дикого истязания, сечения взрослых людей только потому, что они числятся в сословии крестьян».

Публицистическая и литературная деятельность Л.Н. Толстого становится заботой забот цензурного ведомства. «Немало затруднений причинил Лев Толстой, – признает начальник Главного управления по делам печати Е.М. Феоктистов. – Громадным своим талантом приобрел он высокое положение в литературе. А между тем никто не производил столь растлевающего влияния на молодые умы проповедью, направленною против церкви и государства, против всех основ общественного устройства». Цензурному ведомству приходилось считаться и с особой позицией Александра III по отношению к Л.Н. Толстому. После одного из посещений императора женой Толстого Софьей Андреевной он заявил, что Он «сам будет просматривать сочинения ее мужа», взяв пример со своего любимого деда Николая I, цензора А.С. Пушкина. Александр III считал, что нельзя «прибавлять к славе Толстого мученического венца». По поводу распространения в обществе памфлета Толстого «Николай Палкин» московский генерал-губернатор князь В.А. Долгоруков сообщал министру внутренних дел: «Думаю, помимо высокого значения его таланта, что всякая репрессивная мера, принятая относительно графа Л. Толстого, окружит его ореолом страданий и тем будет наиболее содействовать распространению его мыслей и учения». Министр прочитал это заключение Александру III и пометил его: «Высочайше повелено принять к сведению».

В связи с арестом распространителей памфлета Л.Н. Толстой явился в Московское жандармское управление, протестуя против ареста неповинных людей, предлагая заключить в тюрьму главного виновника – автора, на что начальник управления генерал Слезкин ответил: «Граф, слава ваша слишком велика, чтобы наши тюрьмы могли ее вместить».

Все это не означает, что император поддерживал писателя, скорее он, понимая его значение для русской культуры, сдерживал стремление расправиться с ним. В перечне запрещенных цензурой произведений числилось более 40 сочинений Л.Н. Толстого. На писателя обрушилась почти вся лояльная власти пресса, вся церковная публицистика, нередко призывая к расправе с ним. Эта травля Л.Н. Толстого вдохновлялась и обер-прокурором Святейшего Синода К.П. Победоносцевым и таким чистым сердцем духовной публицистики, как о. Иоанн Кронштадтский, писавшим, к примеру, в журнале «Душеполезное чтение», что лжепророки были «обличены в своих нелепых учениях и отлучены от церкви как гнилые члены» еще ранее при апостолах. Тем более в наступившие «дни лукавые» надо особенно стойко «охранять веру святую». В сборнике «Миссионерского обозрения» «По поводу отпадения от православной церкви графа Льва Николаевича Толстого» (1904 г., с. 569) статья о. Иоанна Кронштадтского обличала Толстого как «безбожную личность», «дерзкого отъявленного безбожника, подобного Иуде предателя», «апокалипсического дракона», «отца дьявола» и др.

В создавшихся условиях поляризации общественных сил цензурное Главное управление по делам печати, как показывает травля прессой Л.Н. Толстого, стала больше опираться на лояльную часть журналистики. Умелым дирижером таких кампаний выступал К.П. Победоносцев, вообще во многом определявший характер цензурного режима в стране в этот период. Е.М. Феоктистов вспоминает: «Впрочем, была сфера, в которой он обнаруживал необыкновенную энергию: говорю о нашей периодической печати. Я всегда изумлялся, как у него хватало времени читать не только наиболее распространенные, но и самые ничтожные газеты, следить в них не только за передовыми статьями или корреспонденциями, но даже (говорю без преувеличения) за объявлениями, подмечать такие мелочи, которые не заслуживали бы ни малейшего внимания. Беспрерывно я получал от него указания на распущенность нашей прессы...» Феоктистов не замечает одного существенного обстоятельства, обер-прокурор не только сам проникал своим оком в глубины русской журналистики, но он сумел организовать целую сеть помощников – добровольных цензоров, информировавших его, доносивших ему из разных мест страны о «проступках печати», о чем свидетельствует его оживленная переписка. В частности, в октябре 1889 г. К.П. Победоносцев получает сигнал от одного из «корреспондентов» из Харькова о предполагаемом местном издании. Он сразу же обращает внимание Феоктистова на это: «Из Харькова поступило или вскоре поступит к вам ходатайство о разрешении нового учено-литературного журнала. По всем имеющимся у меня сведениям это предприятие требует отпора. Оно затеяно либералами. Вы знаете, что у нас почти все журналы (кроме «Русского вестника») занимаются служением Молоху и Астарте. Итак, ни в каком отношении нежелательно иметь еще новый орган такого же направления».

В том же году Победоносцев пересылает начальнику Главного управления по делам печати письмо херсонского архиерея Никанора и присланный им фельетон из «Одесского листка». Его краткая записка содержит неудовлетворенность местной цензурой. «Право, пора обратить внимание на провинциальные газеты, – пишет он Феоктистову. – Нельзя оставлять их на ответе невежественных или безграмотных вице-губернаторов».

К.П. Победоносцев отчетливо видел рост влияния и значения журналистики в обществе. Вот почему цензорская функция стала одной из основных в его государственной деятельности, что, без сомнения, усиливало контроль цензурного аппарата за литературой и печатью.

Символично и то обстоятельство, что в триумвирате, помимо обер-прокурора Святейшего Синода, был представлен ни сановник, ни государственный деятель в прямом смысле этого слова, а один из наиболее видных публицистов и редакторов XIX в. М.Н. Катков. Уже одно это говорило не только об авторитете определенной личности, но и возросшей роли печати, признании ее в качестве такой сферы социально-политической и культурной жизни, которую власть должна учитывать. М.Н. Катков добился такого положения, когда его мнение, мнение его «Московских ведомостей» принималось во внимание наряду с точкой зрения наиболее авторитетных руководителей государства. Влияние его было столь большим, что нередко его публицистические выступления определяли направление внешней политики страны, а министры стремились выяснить взгляд редактора «Московских ведомостей» на предпринимаемые ими те или иные меры, видные сановники стали бояться возможных разоблачений в газете. В книге А.А. Корнилова «Общественное движение при Александре II» (1909 г.) есть главка «Могущество Каткова после 1863 г.». И хотя тезис: «Героем дня и чуть ли не спасителем отечества явился Катков», историк в ретроспективе считает преувеличенным, тем не менее он отдает должное редактору «Московских ведомостей»: «Катков, первый из влиятельных журналистов, понял значение тогдашних политических обстоятельств и ту роль, которую может сыграть при этом общественное мнение страны, резким выразителем которого он и явился. Боевой темперамент и крупный публицистический талант, которым он обладал, пришлись здесь как раз кстати». Говоря об эпохе Александра III, К.К. Арсеньев замечал: «В это именно время достигло своего апогея влияние «Московских ведомостей», во главе которых до 1887 г. стоял еще Катков...» Обобщая наблюдения над журналистикой тех лет, Арсеньев приходит к выводу: «Периодическая печать становится одною из насущных потребностей русского общества».

На наш взгляд, значение деятельности М.Н. Каткова особенно велико как раз в утверждении статуса журналистики в государстве. Именно через нее печать показала обществу, что зарождается, как тогда говорили, шестая держава, четвертая власть, способная участвовать в управлении разными сторонами общественной жизни, воздействовать на самые широкие слои народа. Конечно, надвигавшаяся новая эпоха, развитие капиталистических отношений выводили на историческую арену и новых деятелей журналистики. Фигура Каткова в этом плане в конце XIX в. не была одинокой. Рядом с ним выросла целая плеяда редакторов, публицистов, издателей, укреплявших положение журналистики в обществе. В первую очередь, необходимо назвать А.С. Суворина, при прощании с которым, на его могиле, сотрудник журнала «Наборщик и печатный мир» А.А. Филиппов сказал: «Если в 1912 г. мы беспристрастно взглянем на историю книгопечатания в России, то увидим, что в ней есть два имени, которые особенно ярко обрисовываются. Это – первопечатник Иван Федоров и Алексей Суворин». Возможно, это сравнение, как и многие, несколько хромает, но значительная доля истины в нем есть. Биограф А.С. Суворина Б.Б. Глинский, например, отмечает в связи со смертью Суворина, что «с мировой сцены сошел очень крупный человек, игравший в ходе событий последних 25–30 лет видную роль и подчас оказывавший на ход событий известное давление и влияние». Он пишет о Суворине, как о таком редакторе, публицисте, издателе, который «создает русский злободневный фельетон и придает журналистике в обществе значение».

В этот же период положение журналистики утверждали выросшие на предпринимательстве в издательском деле, помимо Суворина, А.Ф. Девриен, А.Ф. Маркс, И.Д. Сытин и др. Отличительной чертой большинства российских предпринимателей-издателей было не только стремление к наживе, личной прибыли, но и просветительство и благотворительность. А.Ф. Маркс подчеркивал, расширяя свое основное предприятие – издание журнала «Нива» (1870– 1918) – выпуском дешевых и бесплатных собраний сочинений классиков литературы, что «главная цель «Нивы» – служить в области печатного слова культурным задачам дорогого нашего Отечества... Сделать выдающихся наших писателей общедоступными – одно из верных средств достижения этой плодотворной цели». «Жизнь для книги» – так назвал свои воспоминания И.Д. Сытин – крупнейший русский предприниматель, о котором современный зарубежный исследователь Ч. Рууд пишет: «Богатый и влиятельный газетно-книжный магнат Сытин добился в издательском деле такого же успеха, как его современники Джозеф Пулитцер и Уильям Рэндолф Херст в Америке и лорд Нортклифф в Англии... Сытин наживал миллионы на издательском поприще и тем самым помогал насаждать грамотность, формировать общественное мнение и расширять границы гласности в условиях самодержавия...»

Так что процесс капитализации журналистики не заключал в себе лишь негативное воздействие на культуру и журналистику. Он сопровождался созданием мощной ее материальной базы, которая послужит основой расцвета русской журналистики в начале XX в., важными изменениями в ее содержании и типологии. На первое место выходит газета. Следующая таблица, составленная Н.Лисовским в начале XX в., отражает эти изменения в прессе: число газет с 1880 по 1900 г. увеличилось в два раза, а журналов – только на треть, причем надо иметь в виду, что разрешение на издание газеты было получить сложнее, чем на журнал. Кроме того, на такое предприятие требовалась немалая сумма – 400–500 тысяч рублей плюс вносимый в Главное управление по делам печати залог в 2500–5000 рублей (см. таблицу № 5).

Газета по сравнению с журналом предоставляла предпринимателям больше возможностей получать прибыль: через рекламу, через подписку – читательский кредит, при достаточном тираже – чистую прибыль. Уже в начале 1884 г. К.П. Победоносцев замечал в письме к Е.М. Феоктистову: «Газета – с одной стороны – бесспорно в наше время орудие для проведения в публику всякого рода идей, следовательно и политических, – с другой стороны – орудие спекуляции, дело так называемого гешефта, в коем для приманки покупателей употребляются все средства».

Таблица № 5.