Гравюры. Начало XVII в.

лицом к Испании, с которой Генрих IV собирался воевать. «Испанская пар­тия», к которой первоначально прим­кнул и Ришелье, умудрилась оттолкнуть от Фран­ции всех её старых союзников. Мощь Испании рос­ла, грозя поглотить и подчинить своему влиянию всю Европу. Стоит ли говорить, что подобная ори­ентация не принесла ни пользы, ни престижа Фран­ции. Солидарность с «испанской партией» стала первой ошибкой Ришелье, которая, впрочем, вы­текала из общей политики правительства. Вторым его просчётом, чуть не ставшим для честолюбивого епископа Люсонского роковым, было его невнима­ние к молодому Людовику XIII, искренне ненави­девшему государственного секретаря.

Юный монарх, безвольный и меланхоличный, тяготился наглостью Кончини и властолюбием ма­тери. Решив править самостоятельно, он задумал устранить ненавистного фаворита. По его приказу Кончини, ставший уже маршалом д'Анкром, был убит. Одновременно закончилось и правление каби­нета Марии Медичи.

Епископ Люсонский, всего пять месяцев выпол­нявший обязанности государственного секретаря, вынужден уйти в отставку. Но он не собирается сда­ваться. Через семь лет он вернётся к власти и будет определять политику Франции. Ему придётся пере­жить годы немилости, страха, интриг, унижений, неустанной работы, прежде чем он сумеет подчи­нить короля своему влиянию. Для достижения этой цели Ришелье беззастенчиво будет использовать свою покровительницу Марию Медичи, которая и шага не может ступить без него.

Во Франции между тем пылают пожары восста­ний. Возвышение новых фаворитов, которые хотят только брать и не могут ничего дать, вызвало бурное возмущение аристократии. Провинции, подстрека­емые принцами Конде, Суассоном и Буильоном, бунтуют против короля. Королева-мать присоеди­няется к этому дружному хору противников моло­дого монарха, и Людовик XIII, не в силах противо­стоять нажиму, вынужден идти на уступки. Мария Медичи добивается возвращения в Париж, откуда она выслана. О том же мечтает и Ришелье, стремясь к продолжению своей политической карьеры. Лишь в 1622 г. королева-мать соглашается оконча­тельно примириться с сыном, но с одним условием — епископ Люсонский, так много для неё значив­ший, должен стать кардиналом.

В Париже кардинал Ришелье сумел доказать Людовику XIII свою незаменимость и в 1624 г. воз­главил новое правительство. По части интриг пер­вый министр не знал себе равных. Рассказ о том, как он добился высшей власти в государстве, — настоящий авантюрный роман, перед которым бледнеют все сочинения Дюма. Сохранять власть в течение последующих 18 лет Ришелье помогло его беспримерное умение лавировать при дворе. Трудно перечислить заговоры, которые устраивали против первого министра все недовольные его политикой. Порой жизнь его висела на волоске. Единственную поддержку Ришелье мог найти и находил в безвольном и апатичном короле, у которого хватало здра­вого смысла ценить своего министра и понимать правильность его действий.

Многочисленные покушения на жизнь Ришелье сделали необходимой организацию его личной ох­раны. Так появились мушкетёры кардинала, кото­рых Дюма ошибочно назвал гвардейцами. В отли­чие от мушкетёров короля, носивших голубые пла­щи, охрана Ришелье блистала красными — под цвет кардинальской мантии.

Заняв пост министра, Ришелье попытался про­вести ряд существенных реформ, призванных ук­репить королевскую власть. Одной из главных за­дач было установление мира в многострадальной стране. Для начала требовалось утихомирить раз­гулявшуюся «фронду принцев», стремящуюся выр­вать у короля привилегии и деньги. Ришелье посо­ветовал королю прекратить делать уступки и взял жёсткий курс на обуздание непокорных аристокра­тов. Ему почти удалось накинуть узду на неспокой­ных родственников монарха, смирив их непомер­ную гордыню. Кардинал не стеснялся проливать кровь мятежников, не считаясь с их положением. Казнь одного из первых лиц страны, герцога Монморанси, заставила аристократию содрогнуться от ужаса.

Второй на очереди стояла задача усмирения гу­генотов, со времён Генриха IV пользовавшихся большими правами. Гугеноты создали на террито­рии Франции настоящие маленькие государства, готовые в любой момент выйти из повиновения. Центром сопротивления гугенотов была укреплён­ная и независимая крепость Ла-Рошель.

Ришелье считал, что настала пора покончить с гугенотской вольницей. Подходящий случай не за­медлил представиться. В 1627 г. обострились отно­шения с Англией, обеспокоенной начатым Ришелье строительством флота. Политики туманного Альби­она решили вызвать смуту во владениях соседа, подняв мятеж в Ла-Рошели. С английским десан­том французская армия справилась достаточно лег­ко, а вот осада мятежной крепости затянулась на целых два года. Наконец, в 1628 г., сломленные голодом и потерявшие всякую надежду на помощь, защитники крепости сложили оружие. По совету Ришелье король даровал прощение оставшимся в живых и подтвердил свободу вероисповедания, ли­шив гугенотов лишь привилегий. Протестантский Лангедок утратил свои вольности в 1629 г. Ника­ких религиозных гонений не последовало. Карди­нал Ришелье оказался слишком политиком, чтобы пытаться навязать стране религиозную однород­ность — химеру, которую отстаивал Рим. Однако благодаря такой тактике кардинал нажил себе вра­гов среди служителей церкви.

Когда речь шла об интересах государства, воп­росы вероисповедания как бы отходили для него на второй план. Кардинал говорил: «И гугеноты, и ка­толики были в моих глазах одинаково француза-

Кардинал Ришелье.

ми». Так вновь министр ввёл в обиход давно забытое за распрями слово «француз», и закончились религиозные войны, более 70 лет раздиравшие страну.

С приходом Ришелье к власти произошли серь­ёзные изменения и во внешней политике. Долгий путь к высокому посту был пройден не зря. Карди­нал оценил и понял свои ошибки. Он постепенно мягко начал уводить страну из фарватера Испании и возвратил её в традиционное русло политики Ген­риха IV. Восстанавливая связи со старыми союзни­ками, Ришелье методично внушает Людовику XIII мысль о необходимости дать отпор чрезмерным притязаниям Испании и Австрии.

Династия Габсбургов, правившая в обеих импе­риях, медленно заглатывала Европу, вытеснив Францию из Италии и почти подчинив себе Герма­нию. Протестантские князья, не имея сил сопро­тивляться мощному давлению Австрии, сдавали од­ну позицию за другой. Если бы не вмешательство Ришелье, неизвестно, чем бы кончилась эта нерав­ная борьба. Католический кардинал, нимало не смущаясь, начал субсидировать протестантских го­сударей и заключать с ними союзы. Дипломатия Ришелье, а главное, французские пистоли сумели вдохнуть жизнь и силы в готовые капитулировать германские княжества, преподнеся уверенным в своей победе Габсбургам неприятный сюрприз. Бла­годаря дипломатическому, а затем и военному вме­шательству Франции Тридцатилетняя война (1618—1648 гг.) была продолжена и завершилась полным крахом имперских замыслов Австрии и Ис­пании. Перед смертью в 1642 г. Ришелье мог с гор­достью сказать Людовику XIII: «Теперь песенка Ис­пании спета». И это были не пустые слова.

В ходе войны была реализована идея кардинала о введении Франции в «естественные границы»: произошло долгожданное объединение всех истори­ческих территорий — Лотарингии, Эльзаса и Руссильона, которые после стольких лет борьбы вошли в состав Французского королевства.

«Испанская партия» не простила Ришелье смену политического курса страны. Самые влиятельные люди королевства — Мария Медичи, Анна Авст­рийская, Гастон Орлеанский — настойчиво чинили козни и стряпали заговоры против «господина глав­ного государственного министра».

Мария Медичи с упорством брошенной женщи­ны преследовала Ришелье, подрывая своей ненави­стью и без того слабое здоровье кардинала. Она не могла ему простить ни исключительного влияния на Людовика XIII, ни измены её политике, а глав­ное — своего оттеснения на второй план. В конце концов она после ряда неудачных попыток унич­тожить своего бывшего любимца бежала из страны, чтобы никогда не вернуться назад.

Брат короля Гастон Орлеанский в своём стрем­лении занять престол не брезговал даже союзом с врагами Франции. Неумный, бессовестный, жад­ный, легкомысленный предатель, он видел в Ри­шелье своего главного врага. Презиравший его кар­динал считал, что принц не имеет никакого морального права быть наследником французского престо­ла.

Более сложными были отношения Ришелье с Анной Австрийской. Она была слишком испанкой, чтобы быть хорошей королевой Франции. Абсолют­но не понимая политики кардинала, направленной на возвышение страны, она активно поддерживала своего брата, короля Испании Филиппа IV, надеясь с его помощью скинуть ненавистного министра да­же ценой поражения Франции в войне. Впрочем, для этих людей личные интересы всегда были выше государственных.

Ришелье же был одержим идеей блага государ­ства. Он вполне резонно воспринимал все покуше­ния на свою жизнь как попытку уничтожить наци­ональную политику Франции. В тот век слишком многое зависело от личности. Смена министра оз­начала смену ориентации. Вдумайтесь, насколько непатриотично выглядят действия д'Артаньяна на фоне титанических усилий Ришелье обезопасить Францию. А разве один д'Артаньян ставил служе­ние красивой женщине выше интересов собствен­ной страны?

Французское дворянство, для блага которого не­устанно трудился кардинал, ненавидело первого министра. Как больной ребёнок, недолюбливаю­щий того, кто заставляет его пить горькое лекарст­во, дворянство становилось в оппозицию Ришелье, врачующему его изъяны и пороки. Понятие «ро­дина», введённое первым министром в политиче­ский обиход, было абсолютно чуждо первому сос­ловию.

Общую ненависть к Ришелье вызвал и закон о запрещении дуэлей. Дворяне желали видеть в ко­роле лишь первого среди равных. Кардинал же стремился внушить им мысль о священности коро­левской власти. По мнению Ришелье, кровь под­данных может быть пролита только во имя родины, олицетворяемой священной особой короля. Если же дворяне жертвуют жизнью, защищая свою честь, то они тем самым ставят себя на одну доску с мо­нархом — недопустимая вольность! Помимо всего прочего, огромное число лучших представителей дворянских родов заканчивало жизнь на дуэли, без всякой пользы для государства. Во имя интересов самого дворянства Ришелье стремился привлечь его к государственной службе, демонстрируя таким об­разом ценность первого сословия для страны. Всё это, однако, вызывало бешеное сопротивление и насмешки, не встречая понимания.

Не меньше ненависти испытывало к Ришелье и третье сословие. Занятый созданием единого нацио­нально-политического государства, кардинал ре­шительно пресекал любой сепаратизм. А именно к нему были склонны парламенты крупных городов, не желавшие видеть общегосударственных интере­сов за своими местными проблемами. Урезание прав парламентов явилось причиной огромной не­популярности первого министра. Политика Рише­лье по отношению к парламентам привела к соз­нательному уничтожению официальной оппозиции третьего сословия. Такого же курса будут придер-

живаться и последователи великого кардинала. От­сутствие отдушины для выхода политической ак­тивности в системе абсолютизма выльется во взрыв возмущения народа спустя 150 лет — во время Французской революции.

У простонародья тоже были причины для недо­вольства первым министром. Разорительные вой­ны, Тридцатилетняя и Испанская (1635—1659 гг.), в которые оказалась втянутой стараниями карди­нала Франция, принесли не только внешнеполити­ческие выгоды, но и страшное разорение. Време­нами военные действия велись на территории Фран­ции. Эльзас и Лотарингия были присоединены к ней после трёх походов армии Людовика XIII, на­шествия имперских войск, которые, как саранча, не оставляли камня на камне. Война требовала ги­гантского напряжения сил. Крестьяне и буржуа не знали и не хотели знать о великих замыслах кар­динала и о грядущем «золотом веке», обещанном Людовику XIII его министром. На протяжении 18 лет правления кардинала страну сотрясали народ­ные восстания, доставляя Ришелье немало хлопот.

Видя перед собой единственную цель — благо

страны, Ришелье упорно шёл к ней, преодолевая яростное сопротивление противников и невзирая на почти все­общее непонимание. Кардинала с полным основа­нием можно считать одним из отцов-основателей французской нации и творцов современной Европы. Редко кто из государственных деятелей может похвастаться осуществлением всех своих замыслов. «Я обещал королю употребить все мои способности и все средства, которые ему угодно будет предоста­вить в моё распоряжение, на то, чтобы уничтожить гугенотов как политическую партию, ослабить не­законное могущество аристократии, водворить по­всеместно во Франции повиновение королевской власти и возвеличить Францию среди иностранных держав», — так определял Ришелье задачи своего правительства. И они были выполнены. Вопреки окружавшей его ненависти и обвинениям в стрем­лении к личной выгоде Ришелье все свои силы отда­вал служению Франции. Перед смертью на пред­ложение простить своих врагов он ответил: «У меня не было других врагов, кроме врагов государства». Кардинал имел право на такой ответ.

ЛЮДОВИК XIV

«Скрип шагов по песку заставил её обернуться. Людовик XIV был без шляпы; взмахом трости он сшиб бабочку, которую поднял с травы шедший с ним де Сент-Эньян.

— Видите, принцесса, я тоже охочусь за бабоч­ками, — сказал он, подходя. — Господа, — приба­вил он, оборачиваясь к своей свите, — займитесь охотой и принесите добычу своим дамам.

Это означало — отойдите от нас подальше.

Забавно было видеть, как старые почтенные вельможи, давно забывшие о стройности и изящест­ве, принялись бегать за бабочками, теряя шляпы и колотя тростями кусты мирта и дрока, точно они сражались с испанцами».

Разве могут оставить равнодушными слова Александра Дюма, приглашающие в мир приклю­чений его героев, развёртывающихся на фоне блис­тательного и вероломного времени «короля-солн­ца» («Le roi soleil») Людовика XIV Бурбона. Эпоха его правления насыщена и событиями, и страстями; к ней не раз обращались и продолжают обращаться писатели, драматурги, художники, композиторы, кинорежиссёры, архитекторы.

Сын Анны Австрийской и Людовика XIII (при котором, напомним, сияла звезда Ришелье) родился в 1643 г. и вступил на престол, не достигнув и 5 лет. Управление государством со­средоточилось в руках его матери и расчётливо-хитрого кардинала Мазарини. Увлёкшись племян­ницей последнего, Людовик проводил дни в заба­вах, принятых при королевском дворе.

Его рука (сердце — вряд ли) досталась испанской

Лебрен.