Смысловая связь - основной конструктивный элемент знаний

Обращение к компьютерной науке и опыту изучения представления зна­ний в системе компьютера дает возможность увидеть новые аспекты смысловой связи в познавательной деятельности и знании. Например, при обучении чело­века крайне важно путем смысловой интерпретации условий задачи установить связь с существующими знаниям. Человек как обучающаяся система может адаптироваться в сложной среде благодаря восприимчивости по отношению к смыслу. Понимание новой ситуации или задачи сводится к попытке найти в па­мяти ситуацию, наиболее сходную с данной. Человек может обрабатывать но­вые данные, лишь обратившись к памяти о накопленном опыте. Вероятно, структуры, применяемые для обработки новых данных, - это те же структуры, которые используются для организации памяти. Значит, новая задача, встречае­мая человеком как в обыденной жизни, так, пожалуй, и в научном исследова­нии, требуют переформулировки в терминах уже сложившейся системы знаний.

Рассмотрение исследований в области искусственного интеллекта в кон­тексте эпистемологии и философии науки позволяет выявить познавательные функции таких нетрадиционных форм, как, например, метафора, шутки и юмор. Подтверждаются основания считать, что метафора - одно из распространенных средств порождения нового знания, научного поиска в целом либо способ по-новому упорядочить, организовать знание, сделать его доступным для понима­ния. Она играет моделирующую роль, предопределяя способ и стиль мышления

об объекте. Ключевые метафоры переносят образ одного фрагмента действи­тельности на другой ее фрагмент, обеспечивают его концептуализацию в уже сложившейся системе понятий. Смена научной парадигмы всегда сопровожда­ется сменой ключевой метафоры, вводящей новую область уподоблений, новую аналогию. Существенная роль метафор закреплена, вероятно, и в лингвистиче­ских механизмах. Так, одна из наиболее интересных, хотя и гипотетических следствий обработки языковых сообщений состоит в том, что процесс понима­ния буквальных выражений оказывается весьма похожим на процесс понима­ния метафорических выражений. Можно с уверенностью сказать, что задача моделирования процессов понимания текста не может быть успешно решена без моделирования процесса метафоризации, в свою очередь, опыт такого модели­рования позволяет более точно оценить роль метафоры в эпистемологии и фи­лософии науки.

По М.Минскому, метафора, как и близкая ей аналогия, способствует образова­нию неожиданных, нетрадиционных межфреймовых связей, существенно продвигаю­щих научный поиск. Метафоры и аналогии «дают нам возможность увидеть какой-либо предмет или идею как бы «в свете» другого предмета или идеи, что позволяет приме­нить знание и опыт, приобретенные в одной области, для решения проблем в другой области. Именно таким образом осуществляется распространение знаний от одной на­учной парадигмы к другой. Так, мы все более и более привыкаем рассматривать газы и жидкости как совокупности частиц, частицы — как волны, а волны — как поверхности расширяющихся сфер» (Минский М. Остроумие и логика когнитивного бессознательно­го // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XXIII. М., 1988. С. 291-292).

В указанной работе Минский, как один из известных исследователей «знания о знании» в когнитивной науке, обращается не только к метафоре, но и к юмору и остроумию, по-своему развивая идею З.Фрейда, представленную в работе «Остроумие и его отношение к бессознательному» (1925). Юмор значим не только потому, что он социален по своему происхождению, но и своей спо­собностью к распознаванию и подавлению ошибочных, противоречивых и не­продуктивных процессов мышления и познания. С помощью юмора можно ука­зать на неподобающее поведение или на неправильный способ рассуждения. Известно, что система табу регулирует социальную деятельность человека, за­прещая определенные формы поведения. Можно предположить, что это же от­носится и к мыслительной деятельности, где существуют своего рода «упреж­дающие цензоры», в качестве которых и могут выступать, в частности, юмор и

шутки. Логические ошибки и нелепости могут иметь такую же юмористиче­скую окраску, как и двусмысленные шутки. Шутки отражают стремление чело­века к разумности, достижение которой связано с подавлением абсурда.

Человеческое мышление ориентируется на выполнение двух взаимосвя­занных задач: мы стремимся найти островки «логической последовательности и непротиворечивости», в границах которых рассуждению, основанному на здра­вом смысле, ничто не угрожает, а также стремимся выявить и зафиксировать границы таких «островков безопасности». Поскольку у нас нет известного спо­соба обходить все непоследовательности и противоречия здравого смысла, то, вероятно, каждый из нас составляет свой личный набор «когнитивных цензо­ров», чтобы потом всегда можно было распознать неверные пути и избежать тех логических ошибок, с разновидностями которых нам уже приходилось встре­чаться.

Л.Витгенштейн считал также, что у каждого из нас существует некоторый на­бор доопытных установок, которые имеют условный характер. Эти установки обладают следующими двумя признаками: во-первых, они находятся «вне сомнения», так как ес­ли бы человек начал бы в них сомневаться, он перестал бы испытывать уверенность по отношению к чему бы то ни было вообще, даже по отношению к тому, что знает родной язык. Человек потерял бы способность рассуждать, выносить суждения, заниматься изучением чего-либо. Он утратил бы даже способность сомневаться. Сомнение по от­ношению к некоторым основопололагающим установкам делает невозможным сомне­ние вообще. Во-вторых, не будет ничего абсурдного в том, что человек (даже столк­нувшись с самыми невероятными событиями) откажется усомниться в истинности сво­их установок, определяющих границы нашей способности выносить суждения. Не будь этих границ, мы не смогли бы ни говорить, ни мыслить. Выражения «я знаю...», «я ве­рю...», как и выражение «я сомневаюсь...», могут быть употреблены только тогда, ко­гда существует принципиальная возможность сомнения, дальнейшего исследования или исчерпывающего доказательства.

Не исключено, что на долю «отрицательного метазнания», т.е. знания о моделях рассуждений и выводов, которые были признаны дефектными и оши­бочными, приходится большая часть знаемого нами. Позитивные общие прин­ципы мышления должны дополняться цензорами, действующими на основе от­рицания и даже осмеяния некоторого положения дел. Было бы крайне неэффек­тивно менять общий механизм для корректировки отдельной ошибки. Когда действия общего механизма приводят к плохим результатам, необходимо соз­дать в памяти способы подавления процессов, ведущих к абсурду. Можно пред-

положить наличие индивидуальной для каждого человека структуры, которая, хотя и не вполне упорядочена, но информирует нас о том, насколько и когда можно доверять используемой модели вывода.

Относительно существования когнитивных цензоров сложились опреде­ленные представления. Цензоры зачастую не осознаваемы и составляют неяв­ный фундамент личностного знания и рассуждений на уровне здравого смысла. Они исторически и культурно обусловлены. Некоторые из них, возможно, воз­никли на ранних стадиях исторического развития. Для планирования своей дея­тельности человек должен был научиться видеть те границы, в пределах кото­рых мышление не дает сбоев. Обретя способность к сложным рассуждениям, мы оказались вынужденными обходить многочисленные ошибки, вызванные ложными ассоциациями, тончайшими смысловыми изменениями, движением мысли по кругу, радикальным скепсисом. Язык возник как орудие манипулиро­вания четкими и гибкими символическими образами. А поскольку уменьшение многозначности и степени абстрагированности операций с символами отрица­тельно сказалось бы на возможностях человеческого мышления, то неизбежно должна была возникнуть цензорная память. Вообще же цензоры формируются в ходе усвоения данного типа культуры, в процессе обучения и широко понимае­мой деятельности. Представляется безусловным тот факт, что когнитивные цен­зоры каждого человека уникальны.