Намеренные преувеличения и выдумки

С: У меня почему-то складывается такое впечатление, что вы хотите убедить нас в том, что все лживые и преувеличенные рассказы о холокосте вызваны всего лишь досадными ошибками, а преднамеренно никто никогда не лгал.

Р: Нет-нет, я не настолько наивен. В конце главы 2.4 я задал риторический вопрос о том, сколько врождённых лжецов можно найти среди пяти миллионов переживших холокост. Этот вопрос очень серьёзен и более чем уместен. Как вы думаете, сколько их может быть? Сто? Или, может, тысяча? Это примерно равно количеству свидетелей, утверждающих, что массовое уничтожение людей действительно имело место. Учитывая эмоционально накалённую атмосферу первых послевоенных лет, просто нельзя серьёзно утверждать, что никто никогда не лгал. Кроме того, в главе 2.22 я упоминал профессора Мазера, который детально описывает выдумки союзнической пропаганды. Или взять, к примеру, того же Эрнста Скальского, который признался, что антифашисты лгали о холокосте «из благородных побуждений» (глава 2.12).

Основная проблема, возникающая в этой связи, была описана немецким юристом Фридрихом Гриммом в одной из его книг. В ней он рассказывает о случайной встрече, состоявшейся вскоре после конца Второй мировой войны с одним человеком, который во время беседы признался ему, что он — агент пропагандистского агентства союзников.

С: Это, наверно, та самая пропагандистская английская кухня, описанная Мазером, со всеми её профессиональными лжецами, вроде Эллича Гау (глава 2.22).

Р: Вполне возможно. Итак, по ходу этой беседы, когда речь зашла о последствиях союзнической пропаганды ужасов, Гримм отметил, что теперь-то, после завершения боевых действий, настало время прекратить эту пропаганду и дать народам мирно сосуществовать друг с другом, основываясь на понятиях истины. На это, вполне справедливое, замечание тайный агент союзников, согласно Гримму, ответил следующее: «Нет, тотальную войну мы выиграли как раз благодаря пропаганде ужасов. [...] И мы только начали! Мы будем её усиливать до тех пор, пока не будет потушена последняя искра симпатии к немцам, а сами немцы не будут сбиты с толку до такой степени, что уже не будут знать, кто они и что они делают»[906].

С: Ничего себе!

Р: После этих слов можно с полным правом заявит, что многое из того, что мы слышим о войне и холокосте, является больным детищем мастеров союзнической пропаганды. Интересно, что в 1998 году по решению немецкого суда книга Гримма была изъята из обращения и запрещена в Германии, как раз из-за этой цитаты[907]. Это хорошо показывает ту степень свободы, которой немцы сегодня обладают.

А сейчас давайте перейдём к конкретным примерам данной пропаганды. Классическим примером лжи (или, говоря более мягко, «чёрной пропаганды») является история, запущенная о лагере Бельжец Яном Карским[908], который десятилетиями был главным свидетелем «программы уничтожения» этого лагеря, несмотря на то, что описываемым методом уничтожения были не «газовые камеры», а так называемые «поезда смерти», полы которых были якобы покрыты негашеной известью, медленно разъедавшей тела евреев до самых костей. Впрочем, я не стану подробно описывать эту историю. О чём я хочу поговорить, так это о тогдашней официальной деятельности Карского. Во время войны он служил курьером польского правительства в изгнании, находившегося в Лондоне. То, в чём на самом деле состояла эта «курьерская» деятельность, было описано англо-еврейским традиционным историком Вальтером Лакером: «В 1941-42 годах Карский подпольно проживал в Варшаве, принимая участие в «чёрной пропаганде» среди немецких солдат, печатая и распространяя листовки на немецком языке»[909].

С: И что, это делает его надёжным свидетелем происходившего в Бельжеце?

Р: Конечно же нет, как раз наоборот. Анализ различных его заявлений о Бельжеце (крайне противоречащих как друг другу, так и версии, принятой сегодня) показывает, что Карский попросту распространял о Бельжеце «чёрную пропаганду». Как-никак, в то время это было его официальной работой. Неудивительно поэтому, что даже традиционные историки Нольте и Хильберг отозвались о Карском как о «ненадёжном свидетеле» (глава 2.15)[910].

С: Значит, его курьерская деятельность состояла в том, чтобы отправлять в Лондон более-менее правдоподобные выдумки?

Р: Да, и в этом он был не одинок. Польское правительство в изгнании, разумеется, поддерживало тесные связи с движением сопротивления из генерал-губернаторства, которое не только занималось подрывной деятельностью, но и имело разветвлённую сеть агентов, курьеров и пропагандистов. Эти пропагандисты, например, регулярно отправляли в Лондон рассказы о ужасах, будто бы творившихся в Освенциме[911].

Благодаря признаниям одного из бывших руководителей этой пропаганды мы теперь точно знаем, что служило источником пропагандистских сообщений из Освенцима.

В 1935 году Бруно Баум, последний лидер довоенной коммунистической молодёжной организации KJVD из Берлина, вместе с Эрихом Хонеккером, ставшим впоследствии генеральным секретарём ГДР, был арестован за противозаконную деятельность и распространение материалов, враждебных государству. В 1937-м Баум был приговорён к тринадцати годам заключения за государственную измену. В апреле 1943-го Баума перевели в Освенцим. Поскольку он был квалифицированным электриком, его определили к бригаде электриков, состоявшей из заключённых. Баум сразу же принялся создавать в лагере подпольные ячейки и вести коммунистическую пропаганду; в этом ему помогало то, что, будучи электриком, у него была свобода передвижения по лагерю. В середине 1944 года Баум продвинулся до руководства совета освенцимских лагерных партизан, к которым также принадлежали Герман Лангбайн (член австрийской компартии, впоследствии — председатель Освенцимского комитета) и Йозеф Циранкевич (польский социалист). По поручению руководства социал-коммунистических лагерных партизан-интернационалистов Баум собирал с товарищами шпионские материалы о немецких предприятиях по производству вооружений, которые затем передавались в Лондон по радио польским подпольем. Редакционная группа лагерного подполья составляла сообщения о якобы имевшем место бесчеловечном обращении охранников-эсэсовцев с узниками и о «чудовищных преступлениях нацистов в Освенциме,включая 4,5 миллиона убитых всех национальностей», которые при помощи коротковолнового передатчика передавались на лондонское радио с частотой два отчёта в неделю[912].

В конце войны Баума перевели в лагерь Маутхаузен, где его и освободили американцы. 16 мая 1945 года советский репатриационный отряд тайно вывез из лагеря Бруно Баума и тридцать других бывших членов компартии, переодетых в советских граждан, и разместил их в уединённом замке Вильгельминенбург недалеко от Вены, где они находились приблизительно до начала августа 1945-го. Там они прошли так называемую подготовку и получили директивы о роли, которую им предстояло занять в качестве руководителей кадров в советской зоне оккупации, будущей ГДР.

Впоследствии Баум стал руководящим деятелем СПЕ (Социалистической партии единства) в Восточном Берлине. Проводимые им жёсткие экономические мероприятия были одной из причин восстания восточных немцев 17 июня 1953 года против советской оккупации. В 1959 году, на волне антисионистских настроений в восточном блоке, Баум (члены семьи которого проживали в израильском кибуце) был исключён из руководства берлинской СПЕ и переведён в Потсдам, где он и скончался в 1971 году.

А теперь самое интересное. Бруно Баум, так же как и многие другие его сотоварищи, сразу же после войны писал отчёты для советов. Один из этих отчётов, составленный в июне 1945 года, назывался «Отчёт о деятельности коммунистической партии в концентрационном лагере Освенцим» и был согласован и утверждён «директивным органом» коллектива компартии. Эти отчёты, так же как и отчёт «чрезвычайной советской комиссии по расследованию военных преступлений», составляли ядро советской пропаганды об Освенциме вплоть до 1990 года, куда входила и пропагандистская цифра в четыре миллиона жертв.

Почти через три месяца после войны, 31 июля 1945 года, Бруно Баум, в статье, озаглавленной «Мы вели радиопередачи из ада», напечатанной в немецкой газете «Дойче фольксцайтунг» (в то время — центральном органе немецкой компартии), похвастался следующим: «Вся пропаганда об Освенциме, которая сейчас начала вестись в других странах, зародилась у нас, и в этом нам помогали наши польские товарищи»[913].

Политическому департаменту Освенцима, то есть лагерному Гестапо, никак не удавалось установить личности лагерных партизан. В попытках остановить поток негативной пропаганды, лагерное эсэсовское руководство улучшило в Освенциме рабочие и лагерные условия до такой степени, что, согласно самому Бруно Бауму, «Освенцим стал в итоге образцовым лагерем».

То, как работала эта коммунистическая пропаганда, можно увидеть на изменениях, сделанных в вышеприведённой цитате из статьи Баума.

В книге Баума «Освенцимское сопротивление», вышедшей в 1949 году, чётко говорилось: «Я думаю, не будет преувеличением, если я скажу, что бóльшая часть освенцимской пропаганды, распространяемой в то время по всему свету, писалась прямо нами в лагере»[914].

Однако в переиздании этой же самой книги за 1957 год стоит следующее: «Я думаю, не будет преувеличением, если я скажу, что бóльшая часть публикаций об Освенциме, распространяемых в то время по всему свету, исходила от нас»[915].

А вот ещё одна цитата из этой книги, подвергнувшаяся удивительной метаморфозе.

1949 год: «Мы распространяли эту пропаганду среди мировой общественности вплоть до последнего дня нашего пребывания в Освенциме» (стр. 35).

1957 год: «Подобным образом мы информировали мировую общественность вплоть до последнего дня нашего пребывания в Освенциме» (1957 г. — стр. 89, 1961 г. — стр. 88).

С: Хм, писать пропаганду самим и информировать общественное мнение — это далеко не одно и то же.

Р: Вне всякого сомнения. В 1949 году, после конца войны и завершения первых послевоенных процессов, некоторые думали, что им можно писать об этих вещах вполне открыто. Однако новый поток процессов, начавшихся в Западной Германии в середине 50-х годов, изменил эту ситуацию, поскольку Москва совершенно справедливо увидела в этих мероприятиях возможность возвысить моральный облик левых партий, путём непрерывных обвинений и преувеличений «фашистских» (то есть правых) преступлений в Западной Германии. Поэтому было решено не признавать, что хоть что-то из писавшегося во время войны было всего лишь военной пропагандой. Эксплуатацию западногерманских процессов над «нацистскими преступниками» восточным блоком мы рассмотрим несколько позже.

С: Интересно, что в этот круг лагерных партизан, сочинявших пропаганду об Освенциме, входил и Герман Лангбайн, один из самых видных представителей послевоенного холокостного лобби.

Р: Это заставляет задуматься, не правда ли? Лангбайн, будучи коммунистом и долгое время председателем Освенцимского комитета, играл центральную роль в распространении освенцимской пропаганды не только во время войны, но и после неё. Интересно также то, что первая штаб-квартира Освенцимского комитета находилась в польском Кракове, то есть это явно была сталинская организация. Впоследствии штаб-квартира комитета была перенесена в более нейтральную Вену, родной город Лангбайна. Лангбайн и его комитет, как того и следовало ожидать, играл центральную роль в предварительных расследованиях, проводившихся перед Освенцимским процессом во Франкфурте. Данный процесс начался с показаний бывшего узника Освенцима по имени Адольф Рёгнер — неисправимого, патологического лжеца, имевшего врождённые склонности к мошенничеству, подлогу и лжесвидетельству, который, как и Баум, работал в Освенциме в качестве электрика[916].

С: Вы выдвигаете против Рёгнера весьма серьёзные обвинения.

Р: Да, но эти обвинения юридически обоснованы; они тянутся ещё с национал-социалистической эры, проникая глубоко в послевоенный период. Немецкий прокурор Шабель написал министру юстиции земли Баден-Вюртемберг об уголовном прошлом Рёгнера следующее: «...будучи свидетелем обвинения на процессах против персонала концентрационных лагерей, Рёгнер открыто лгал из-за ненависти и желания отомстить. По этой причине Рёгнер был приговорён к трём годам и шести месяцам тюремного заключения за дачу ложных показаний и лжесвидетельство. [...] Кроме того, Рёгнер был навсегда лишён права выступать на суде в качестве свидетеля или эксперта».

С: И таким людям в Германии позволяется возбуждать уголовное судопроизводство?

Р: Да, и в этом ему помогли Герман Лангбайн и его друзья. Рёгнер обвинил бывшего следователя политического отдела Освенцима, обершарфюрера СС Вильгельма Богера, в совершении чудовищных злодеяний.

Рёгнер находился в тесном контакте с Освенцимским комитетом, описывал себя как «на сто процентов восточного по убеждениям» (то есть коммуниста) и подчёркивал, что он хочет переехать в коммунистическую Польшу, а именно в Краков, где в то время как раз размещалась штаб-квартира Освенцимского комитета. После войны Рёгнер выступал на множестве процессов в качестве так называемого «профессионального свидетеля», проводя «опознания» и внеся тем самым (по его же собственным словам) немалый вклад в «казнь множества нацистов». Рёгнер коллекционировал документы и публикации по всем немецким лагерям, состряпав невообразимые обвинения и утверждая, что он лично был свидетелем сотен, если не тысяч, преступлений. Рёгнер сообщил Освенцимскому комитету, что ему удалось возбудить судебный процесс, после чего Лангбайн тут же обратился к прокурору и предложил свои услуги. Иным словами, Рёгнер и Лангбайн действовали в тандеме.

В протокольной записи в деле, датированной 13 мая 1958 года, прокурор Вебер, работавший по штутгартскому делу, назвал Рёгнера «мстительным психопатом» и «патологическим профессиональным преступником, противоречащим самому себе»[917].

С: А что Рёгнер говорил об Освенциме?

Р: То, что Рёгнер наговорил об Освенциме, заняло бы не один том[918]. Вот лишь два примера.

1. Он привёл конкретные обвинения против 1.400-1.600 человек, примерно 160 из которых он знал по имени.

С: Никто не может знать так много о стольких людях из своего собственного опыта.

Р: Верно. Здесь можно ещё раз увидеть подлинное призвание Рёгнера — профессиональная дезинформация и дача ложных показаний.

2. Рёгнер заявляет, что однажды, находясь у перрона Биркенау, он спрятался за деревом и стал свидетелем следующей сцены: «Поэтому я продолжал оставаться за деревом и наблюдал за происходящим. Затем я увидел, как Богер отошёл в сторону с одной девочкой-еврейкой примерно пятнадцати лет, только что прибывшей с последним транспортом. [...] Когда Богер и девочка отошли примерно на сто пятьдесят метров от других его коллег (сам я находился примерно в пятнадцати-двадцати метрах от места событий), Богер что-то сказал девочке и сразу же после этого сильно её ударил, в результате чего она без сознания упала на землю. Я не смог разобрать, что Богер сказал той девочке, но могу предположить, что он хотел использовать девочку в сексуальных целях. После того как девочка упала без сознания, Богер уже не мог удовлетворить свои похотливые желания, поскольку тем временем приблизился отряд, производивший селекцию, и Богер боялся, что его увидят. Он оторвал с тела девочки часть одежды, а часть её отрезал карманным ножом (возможно, это был стилет). [...] Девочка была обнажена до нижнего белья и чулок [...]. Затем он выхватил свой пистолет и выстрелил девочке в левую и правую грудь. После этого он вставил дуло пистолета в половые органы девочки и выстрелил ещё один раз».

В ответ на замечание следователя (который явно был не настолько глуп), что из-за выстрелов действия Богера не могли остаться незамеченными, Рёгнер заявил, что в Биркенау он слышал выстрелы «круглосуточно, во все дневные и ночные часы», так что на данное убийство никто попросту не обратил внимания. На тело девочки также никто не обратил внимания.

С: Это самая настоящая порнография, садомазохизм.

С: Но как доказать, что это — ложь?

Р: Да очень просто: у перрона Биркенау не было никаких деревьев, за которыми Рёгнер мог бы спрятаться. Разумеется, данная «мелочь» не помешала ему вновь использовать эти воображаемые деревья вскоре после этого.

Затем Рёгнер заявил, что он стал свидетелем тридцати других убийств, совершённых тем же Богером в схожей или ещё более садистской манере. Он также утверждал, что видел, как Богер пытал людей, «оставаясь при этом незамеченным, через замочную скважину или окно».

С: Нет уж, это какое-то «За стеклом» получается! У Рёгнера что, не было никаких других дел, кроме как следить за Богером через замочную скважину?

Р: Похоже, действительно не было, так как он утверждает, что стал свидетелем тысяч убийств, совершённых в схожей манере.

С: Рёгнеру, наверно, позавидовал бы сам барон Мюнхгаузен!

Р: Особый интерес представляет заключение следователя, допрашивавшего Богера: «Протокол допроса от 4 ноября 1958 года, в котором Рёгнер описал новые материалы дела с особо садистскими подробностями, о которых ранее он никогда не утверждал, был составлен после того, как Рёгнер попросил, чтобы ему разрешили проконсультироваться с конфискованными зелёными тетрадями с надписью «Концлагерь Освенцим», дабы он смог освежить свою память. Перед допросом Рёгнеру был разрешено ознакомиться с этими тетрадями. В этих тетрадях в 1945-1946 годах Рёгнер делал записи такого рода событий, происходивших в лагере Освенцим».

С: Ого! Оказывается, он даже не сам всё это придумывал, а попросту приукрашивал материал, подготовленный его коллегами-пропагандистами из Освенцимского комитета.

Р: Нет, вы только вдумайтесь в эти слова: Рёгнер предоставил «новые материала дела»! Извращённый, ненормальный бред патологического лжеца одним росчерком пера был превращен в «материалы дела», после чего, в качестве награды, Рёгнера принялись допрашивать с утроенной энергией, так что в итоге он описал ещё 75 «материалов дела».

С: Святые угодники! Это каким же следователем нужно было быть, чтобы позволить такое! Следователю нужно было приобщить показания Рёгнера к материалам дела и не давать ему повторять чужие сплетни!

Р: Вы правы, это нарушает все правила ведения допроса. При этом было хорошо известно, что Рёгнер — патологический лжец.

С: Что ж, по крайней мере, одного психически ненормального, патологического лжеца из пяти миллионов «переживших холокост» мы установили.

Р: Да. Помимо прочего, Рихард Бёк, в прошлом — водитель СС, работавший в автопарке Освенцима, констатирует, что Рёгнер (так же как и Баум и Лангбайн) входил в так называемое лагерное подполье[919].

С: Так вот почему Лангбайн и Рёгнер так тесно сотрудничали друг с другом!

Р: Именно поэтому. В Освенциме Рёгнер работал в электрическом отделе автопарка, а после войны помог Бёку получить ряд письменных показаний под присягой от бывших узников для оправдания Бёка.

С: Иными словами, Бёк и Рёгнер были друзьями?

Р: Скорее всего; иначе не объяснить то, что в своих показаниях Бёк часто и без особых на то причин упоминает Рёгнера.

С: Рыбак рыбака видит издалека... А что Бёк говорил об Освенциме?

Р: О Бёке мы поговорим чуть позже, а сейчас давайте закончим с Рёгнером. Ещё один его бывший товарищ по заключению, Эмиль Бер (также электрик по профессии, работавший в освенцимском автопарке), на своём допросе заявил следующее: «После того, как мне сообщили о паре инцидентов, будто бы совершённых политотделом и, в частности, Богером, я не могу сообщить других подробностей. Я ничего не слышал об этих происшествиях. [...]

После того, как мне сказали, что в 10-м блоке над женщинами проводились опыты, я должен сказать, что я этого не знал. [...]

В лагере знали, что политотдел в большом количестве и почти каждый день осуществлял расстрелы у Чёрной Стены. Но ничего более конкретного об этом я не знаю. Отдельные события мне неизвестны. [...]

Я точно видел, как эсэсовцы плохо обращались с узниками. [...] Однако я не могу припомнить очевидные убийства. Также я не знаю отдельных случаев, в которых узники бы умирали после того, как их били эсэсовцы. [...]

Я никогда не присутствовал на селекциях новоприбывших. Я всего лишь слышал и поэтому предполагаю, что селекции проводились над всеми партиями заключённых. Я ни разу не видел крематориев и газовых камер. Также мне неизвестно, кто из эсэсовцев там работал»[920].

С: Но ведь Бер должен был видеть примерно то же, что и Рёгнер. Почему же он ничего об этом не знает?

Р: Ну, в отличие от Рёгнера, Бер после войны не стал «профессиональным свидетелем». Он не работал на организации бывших узников, не собирал документы и литературу по концлагерям и, что немаловажно, не имел длительных судимостей за лжесвидетельство. И, как вы думаете, прокуроры истолковали его показания?

С: Если они были непредвзяты, они должны были стать ещё более скептичными по отношению к Рёгнеру.

Р: Если. Но, по всей видимости, они не были непредвзятыми, поскольку из показаний Бера видно, что он, Бер, вынужден был защищаться из-за того, что он ничего не знал о каких-либо преступлениях: «Я должен признать, что выглядит почти невероятным то, что я столь мало могу сказать — это притом, что я, будучи электриком, имел большую степень свободы и много перемещался по лагерю. В этой связи я должен отметить, что свободно и без охранников мы могли перемещаться только по основному лагерю».

С: Но это было справедливо и для Рёгнера!

Р: Вне всякого сомнения. Если бы Рёгнер был честен, его показания были бы весьма похожи на показания Бера.

А сейчас разрешите мне представить вам единственных свидетелей гипотетических газовых камер национал-социалистов, подвергнутых перекрёстному допросу в этой связи: Арнольда Фридмана и Рудольфа Врбу!

С: Как, таких людей только двое?

Р: Да, не больше, не меньше. Конечно, людей, утверждавших, будто они знали о газовых камерах, было гораздо больше — несколько тысяч. Многие из этих свидетелей были допрошены на различных судебных процессах, проведённых после войны, но, за исключением двух вышеупомянутых свидетелей, они ни разу — я повторяю: ни разу — не подвергались перекрёстному допросу со стороны судей, прокуроров или адвокатов.

С: Но разве перекрёстный допрос свидетелей в суде — это не обычная практика?

Р: На обычных судах, на которых расследуется убийство, — да. Однако речь здесь идёт не об обычных судах, что будет показано несколько позже.

На сегодняшний момент единственным судом, на котором проводился подобный перекрёстный допрос, является так называемый первый процесс Цунделя 1985 года, на котором адвокат защиты Дуглас Кристи, которому помогал Робер Фориссон, подверг перекрёстному допросу двух свидетелей-евреев — Арнольда Фридмана и Рудольфа Врбу.

С: А что это за свидетели?

Р: Что касается Арнольда Фридмана, то весной 1944 года он был арестован во время полицейской облавы в Словакии и отправлен в Освенцим. Насколько мне известно, впервые о своём пребывании в Освенциме он поведал, причём весьма подробно, на первом процессе Цунделя. Вот несколько моментов из рассказанного им о крематориях Освенцима: «Из крематория постоянно шёл дым и исходил запах — крематорий находился достаточно близко и достаточно низко для того, чтобы дым рассеивался по всему лагерю, а не шёл прямо вверх. [...] Ну, там было здание, которое я описал как крематорий, — низкое здание наподобие коттеджа с торчащей из него короткой трубой. По ночам можно было видеть, как из трубы идёт пламя высотой метр или два, в зависимости от случая. Оттуда шёл дым [...]. Ну, там стоял запах горящей плоти, а пламя меняло свой цвет от жёлтого до тёмно-красного, в зависимости от обстоятельств. [...] Мы беседовали о разных вещах, и, помимо прочего, мы высказывали догадки, что в этот раз сжигались венгерские партии, потому что у них был вполне определённый тип пламени, а в этот раз — польские, поскольку сейчас сжигались тощие люди, а тогда сжигались толстые [...]»[921].

С: Какой-то фейерверк получается...

Р: Причём с технической точи зрения — всё это, естественно, полная чушь. Во время перекрёстного допроса Фридман в итоге был вынужден признать, что обо всём этом он знает не из личного опыта; он всего лишь повторил то, что ему говорили другие, — как будто бы сам он был не в состоянии видеть дым и пламя![922]

Что же касается Рудольфа Врбы, то это — один из самых важных свидетелей существования в Освенциме газовых камер. Во время войны Врба был отправлен в Освенцим, откуда ему, как и сотням других узников, удалось бежать. Чем, однако, Врба среди них выделяется, так это тем, что он был единственным человеком, сбежавшим из Освенцима, который составил отчёт о газовых камерах[923].

С: Как, один человек из нескольких сотен?

Р: Да. Отчёт Врбы о массовых убийствах, будто бы проводившихся в Освенциме, был опубликован в ноябре 1944 года Советом военных беженцев (War Refugee Board) — американским пропагандистским учреждением, основанным министром финансов США Генри Моргентау[924]. Это был первый отчёт об Освенциме, официально утверждённый правительством США. Таким образом, показания Врбы были в этом отношении, пожалуй, одними из самых значимых. Двадцать лет спустя вышла книга Врбы, в которой он описывает то же самое, но при этом допускает ошибку, когда хвастается точностью и надёжностью своей памяти[925].

Однако в 1985 году во время перекрёстного допроса выяснилось, что данное им описание гипотетических газовых камер мало что общего имеет с действительностью[926]. Под нажимом защиты Врба в конце концов признался, что он сам газовых камер не видел, а при составлении того отчёта он всего лишь описал их на основании слухов, позволив себе при этом «поэтическую вольность»[927].

С: А что плохого в поэтической вольности?

Р: Когда автор позволяет себе нечто подобное и при этом не утверждает, что он говорит правду, — то да, в этом нет ничего предосудительного. Роман, как никак, — это переплетение выдумок. Всё, однако, меняется, когда автор заявляет, что он говорит правду, а именно это гордо утверждал Врба начиная с 1944 года. Прокурор, который вызвал Врбу в суд для дачи показаний о газовых камерах, почувствовал такое отвращение к лживости Врбы, что собственноручно прервал допрос Врбы ввиду явной ненадёжности последнего[928].

С: Ну, память Врбы, возможно, не была слишком надёжной, но это ещё не значит, что его показания были ложью.

Рис. 128. Врба в 2000 году. Усмешка обманщика.

Р: Это ещё не всё. Шведский профессор Георг Кляйн в книге «Пьета» пишет о разговоре, который состоялся у него с Врбой в 1987 году[929]. Кляйн был венгерским евреем, испытавшим на себе преследова­ние евреев во время войны, но ничего не знавшим о массовом истреблении. В 1987 году Кляйн побеседо­вал с Врбой по поводу девятичасового фильма «Шоа», снятого несколькими годами ранее Клодом Ланцманом[930]. Речь, само собой, зашла и о лагер­ном опыте Врбы, поскольку Кляйн также был «пере­жившим холокост». Кляйн спросил у Врбы, если его коллеги знали о том, что он пережил время войны. Сначала Врба ничего не ответил. Однако позже он с саркастичной усмешкой поведал, что один из его коллег был весьма взбудоражен, неожи­данно увидев Врбу в фильме Ланцмана. Этот коллега, конечно же, хотел знать, соответствовали ли действительности заявле­ния Врбы, сделанные им в фильме. На это Врба ответил: «Я не знаю. Я всего лишь был актёром и говорил по тексту». На что его коллега, в свою оче­редь, заявил: «Потрясающе! Я не знал, что ты был актёром. Почему же тогда говорилось, что фильм был сделан без актёров?»

Услышав это признание, Кляйн потерял дар речи и больше уже не задавал никаких вопросов. В своей книге он пишет, что никогда не забудет издевающейся усмешки Врбы.

С: Иначе говоря, Врба — не просто свидетель, позволяющий себе «поэтическую вольность»; он — бесстыжий обманщик.

С: Вообще-то Кляйн всего лишь повторяет то, что сказал ему Врба. Если Врба — обманщик, то как мы можем знать, действительно ли сказанное им Кляйну является правдой?

Р: Здесь мы можем только гадать.

С: А если Клод Ланцман дал Врбе бумажку с текстом, то что это говорит о надёжности других свидетелей из фильма Ланцмана?

Р: Хороший вопрос. Давайте перейдём к самому большому обманщику — Клоду Ланмцану. Вы, наверно, помните его более чем странное заявление о том, что он бы уничтожил все вещественные и документальные доказательства существования газовых камер, если бы таковые когда-нибудь нашлись (глава 2.23). Давайте же рассмотрим это, на первый взгляд — нелогичное, заявление.

Как я уже говорил, Клод Ланцман является автором монументального труда — фильма «Шоа» продолжительностью девять с половиной часов, в котором он делает попытку опровергнуть ревизионистов. Данный фильм состоит исключительно из различных интервью со свидетелями. Некоторыми из этих свидетелей были бывшие эсэсовцы. Согласно Ланцману, некоторые из этих эсэсовцев согласились дать интервью только при условии, что их не будут снимать. Однако он будто бы снял эти интервью при помощи скрытой камеры.

Одним из эсэсовцев, будто бы обведённых вокруг пальца, был Франц Зухомель, который во время войны якобы был унтершарфюрером СС и служил в Треблинке. Из разбора показаний Зухомеля следует, что сказанное им не соответствует истине[931], но, впрочем, оставим до поры до времени этот момент. Рассмотрим-ка лучше утверждение Ланцмана о том, что он будто бы снял это интервью при помощи скрытой камеры, спрятанной в сумке. При просмотре данного интервью можно отметить следующее:

— во время длинных речей Зухомель нередко смотрит прямо в камеру;

— камера всё время правильно нацелена и сфокусирована;

— когда оба они смотрят на диаграмму лагеря, камера задерживается на этой диаграмме; затем камера увеличивает стрелку и следует точно за ней во время её движения по диаграмме.

С: Но ведь это было бы невозможно, если бы камера была спрятана в сумке!

Р: Ну, если только они оба не знали, что камера находится именно там.

С: Выходит, Ланцман вешает своим зрителям лапшу на уши?

Р: Именно так. Дальше — больше. Ещё в 1985 году Ланцман признался, что всем своим свидетелям-немцам он заплатил по 3.000 немецких марок, после чего свидетели подписали обязательство хранить об этом молчание в течение тридцати лет. Но этого ему было мало. Для того чтобы раздобыть свидетелей, он выдумал несуществующий «Исследовательский центр современной истории» с фальшивыми печатными бланками из «Парижской академии» и фальшивым удостоверением на имя Клод-Мари Сореля, будто бы доктора исторических наук[932]. В 2004 году он даже похвастался об этом перед школьниками: «И затем я заплатил им, причём немалые суммы. Я заплатил всем немцам»[933].

Итак, «писатель-романист» Врба, который должен был «знать, чего от него ждут», получил бумажку от Ланцмана, на которой было написано, что ему говорить. Вопрос: что получили другие «свидетели» при съёмках фильма «Шоа»? А что получили бывшие эсэсовцы (возможно, помимо бумажки)? Ответ: большие суммы денег, чтобы говорить то, что хотел услышать Ланцман.

А теперь вопрос всем вам: какова была объявленная цель «документального» фильма «Шоа»?

С: Поведать истину!

Р: Правильно. Вот только истина не нуждается в бумажке с текстом, и истину нельзя купить за деньги.

С: Возможно, но сказанное ими в фильме всё-таки могло быть правдой.

Р: Теоретически — да, но практически... Степень доверия к персонажам фильма столь сильно упала, что я не собираюсь верить тому, в чём они пытаются меня убедить, не проведя своего собственного расследования.

И напоследок — ещё один пример. Иногда установить обманщика — проще простого; Рудольф Кауэр — яркое тому подтверждение. Будучи бывшим узником Освенцима, он признался, что лгал, когда обвинял бывших служащих Освенцима в том, что они избили хлыстом одну польскую девушку и вырвали у неё одну грудь. «Я солгал, — сказал он. — Это был всего лишь слух, ходивший по лагерю. Я никогда не видел ничего подобного»[934]. Что ж, те, кто распространяет сплетни и избитые истории в качестве своего личного опыта, иногда вполне чётко отдают себе отчёт в том, что они говорят неправду.