Растущее замешательство

Р: В завершение этой лекции я хотел бы привести несколько высказываний из различных исследований и СМИ, которые, правда, вызвали не столь большое внимание, но тем не менее о них стоит упомянуть, поскольку они имеют непосредственное отношение к теме нашей лекции.

Начнём с Самуэля Грингауза, которого я уже упоминал, и приведём более длинный отрывок из его исследования, вышедшего в 1950 году. Речь в нём идёт о регулярных трудностях в деле изучения еврейских гетто военного периода. В том, что касается надёжности свидетельских показаний Второй мировой войны, Грингауз констатирует: «Гиперисторический комплекс [переживших холокост] можно описать как иудоцентричный, локоцентричный и эгоцентричный. В нём сосредоточена историческая значимость местных событий по отношению к еврейским проблемам на основании личного опыта. Именно по этой причине большинство мемуаров и рассказов полно нелепого многословия, графоманских преувеличений, драматичных эффектов, раздутой самооценки, дилетантского философствования, напускного лиризма, непроверенных слухов, предубеждений, предвзятых нападок и прочего хлама»[212].

Мартин Бросцат, бывший директор официального немецкого Института современной истории в Мюнхене, упомянул о «некорректных или преувеличенных [...] заявлениях бывших узников или свидетелей»[389].

Это подтверждает и американский официальный эксперт по холокосту Люси Давидович: «В библиотеках и архивах со всего света имеются тысячи устных историй переживших [холокост], излагающих их опыт. Их качество и пригодность значительно разнятся в зависимости от памяти рассказчика, его понимания событий, интуиции и, конечно же, скрупулёзности. [...] Изученные мною свидетельства полны ошибок в датах, именах участников и местах, и в них присутствует явное непонимание самих событий»[390] (выделено мной — Г.Р.).

Несмотря на сомнительный характер этих рассказов «переживших» холокост, их критика, как правило, считается богохульством. В своей книге «Холокост в американской жизни» Питер Новик отмечает: «В последние годы «переживший холокост» стал почётным термином, вызывающим не только симпатию, но и восхищение и даже благоговение. Пережившие холокост считаются и обыкновенно описываются как пример храбрости, стойкости и мудрости, исходящих из их страданий»[391].

Норман Финкельштейн описывает последствия такого поклонения: «Поскольку переживших холокост почитают за мирских святых, никто не осмеливается в них сомневаться. Самые нелепые утверждения проходят без комментариев»[392].

Разумеется, бывают и исключения. Учёные, которые имеют привилегию самим быть пережившими холокост, не боятся ставить под сомнение рассказы своих «коллег». Знаменитый французский историк Мишель де Буяр — один из них. Во время войны он был интернирован в лагерь Маутхаузен, а в более поздние годы стал преподавателем средневековой истории и членом парижского Комитета по истории Второй мировой войны. В 1986 году он так отозвался о качестве рассказов очевидцев: «Мне не даёт покоя мысль, что через сто или, может, даже через пятьдесят лет историки будут исследовать этот частный аспект Второй мировой войны, каким является система концентрационных лагерей, и что они там обнаружат. Материалы прогнили до основания. С одной стороны мы имеем внушительную коллекцию фантазий, упорно повторяемых неточностей (в особенности в том, что касается цифр), разнородных смесей, обобщений, а с другой стороны — крайне критичные [ревизионистские] исследования, демонстрирующие нелепость этих преувеличений»[393].

А вот как отзывается о холокосте американский традиционный историк Арно Майер (Mayer), преподаватель новой еврейской истории в Принстонском университете, в своей книге по холокосту: «Источники для изучения газовых камер крайне малочисленны и ненадёжны. Несмотря на то, что Гитлер и нацисты не делали секрета из своей войны с евреями, эсэсовцы тщательно стёрли все следы своей кровавой работы и орудий убийства. До сих пор не было найдено ни одного письменного приказа о проведении газаций. Эсэсовцы не только уничтожили бóльшую часть лагерных записей (которые всё равно были неполными), но и снесли всё оборудование для убийства и для кремации ещё задолго до прихода советских войск. Также они позаботились о том, чтобы избавиться от костей и праха жертв»[394].

С: Но ведь то, что Майер здесь говорит, мы постоянно слышим от историков!

Р: А вы взгляните повнимательней на то, что говорит Майер. Его довод, по сути дела, можно свести к следующему: «Тот факт, что никаких вещественных улик не существует, доказывает то, что эти улики были полностью уничтожены».

Это тот же тип аргументации, который продемонстрировала пережившая холокост еврейка Симона Вейль, первый президент Европарламента. В ответ на тезис Фориссона о том, что не существует доказательств существования нацистских газовых камер (для убийства людей), она заявила: «Все знают, что нацисты уничтожили эти газовые камеры и тщательно истребили всех свидетелей»[395].

Иными словами, отсутствие доказательств в поддержку моего тезиса не опровергает его, а доказывает, что кто-то уничтожил эти самые доказательства. Гениально... Да я так могу взять и заявить, что у древних египтян, к примеру, имелся беспроводный телеграф! Доказательства? Пожалуйста: археологи не нашли никаких телеграфных столбов! Как вам такое?

С: Это просто смешно...

Р: Почему же вы тогда не смеётесь над Арно Майером?

С: Потому что я не хочу оказаться в тюрьме...

С: А я не хочу оскорблять память жертв...

С: Просто люди не могут даже представить себе, чтобы то, во что они так сильно и так долго верили, оказалось неправдой.

Р: Как видите, может быть много причин, по которым люди отключают логику, рассуждая об этой теме. Но это не меняет того факта, что подобный тип аргументации совершенно ненаучен. Более того, я рискну предположить, что с логической точки зрения Майер даже ухудшил свою позицию. К одному утверждению он добавил второе, для которого не может предоставить никаких доказательств, то есть утверждение о том, что все улики были уничтожены. Интересно, как можно доказать, что нечто неизвестное исчезло?

С: Но всё же это действительно может быть так.

Р: Вопрос о том, можно ли уничтожить все доказательства столь гигантского преступления, мы обсудим позже. Факт состоит в том, что Майер теперь делает два недоказанных утверждения и что своим доводом он сделал свой тезис неуязвимым перед любой попыткой опровержения, поскольку тезис, принимаемый за истинный, несмотря (или даже благодаря!) на отсутствие улик, заводит в тупик любую дискуссию.

Я скажу также, что тезис Майера, согласно которому эсэсовцы уничтожили все вещественные и документальные следы своих предполагаемых преступлений, ошибочен. Лагерь Майданек был захвачен советской армией в неповреждённом состоянии, и даже руины Освенцима-Биркенау по-прежнему могут о многом рассказать, если только к ним внимательно прислушаться. Более того, почти весь архив Центрального строительного управления Освенцима сохранился и был рассекречен Советским Союзом вскоре после того, как Майер написал эти строки.

Процитируем ещё Майера:

«Между тем нельзя не согласиться с тем, что в существующих источниках имеется множество противоречий, двусмысленностей и ошибок. [...] То же самое справедливо и для противоречивых оценок и экстраполяций числа жертв, поскольку не существует надёжных статистических данных, из которых можно было бы исходить. [...] Как радикальный скептицизм, так и жёсткий догматизм по поводу точных процессов истребления и точного числа погибших являются бичом здравой исторической интерпретации. [...] До сих пор неясно, кто и когда отдал приказ установить газовые камеры, использовавшиеся для убийства евреев в Освенциме. Поскольку не было обнаружено никаких письменных директив, имеются большие основания предполагать, что приказ был [...] устным» (стр. 163).

«...весь Освенцим периодически оказывался в тисках опустошительных эпидемий тифа. Результатом была устрашающая смертность. [...] Есть разница между смертью от «естественных» или «нормальных» причин и казнью через расстрел, повешение, инъекцию карболовой кислоты или газацию. [...] с 1942-го по 1945-й годы в Освенциме уж точно (а скорее всего, везде) от так называемых «естественных» причин погибло больше евреев, чем от “неестественных”» (стр. 365).

Это уже немного чересчур, вам не кажется? Оказывается, несколько тысяч показаний очевидцев больше не имеют доказательственной ценности даже для одного из первосвященников историографии холокоста. Но, поскольку письменного приказа для газаций не существует и других источников также почти нет, то отсюда неизбежно встаёт вопрос: на чём вообще построено всё здание из массовых газаций? Причём Майер, по сути, называет газовые камеры «чем-то второстепенным».

С: А что такое «естественные» причины смерти?

Р: Это значит, что смерть наступила не в результате насилия; а кавычки означают, что насильственная депортация в лагерь уже сама по себе является актом насилия.

С: Похоже, что Майер даёт сигнал к отступлению: оставить газовые камеры!

Р: Пьер Видаль-Наке, один из ярых оппонентов ревизионизма, ещё в 1984-м предупреждал о тенденциях подобного рода. Сдача газовых камер, сказал он тогда, будет означать «полную капитуляцию»[396]. Но попытки сделать это всё равно имеют место снова и снова. Возьмите, к примеру, письмо издателю, написанное двумя учителями еврейского происхождения (Идой Зайдель и Марком Ашоне), которые в 1987 году выдвинули тезис о том, что национал-социалисты после войны намеренно изготавливали лживые признания и упоминали в них газовые камеры только для того, чтобы тем самым «подложить к евреям бомбу замедленного действия — диверсионный манёвр, если не средство для вымогательства»[397].

С: В какую сторону бы ни поворачивался компас, его стрелка всегда указывает на немцев.

Р: Да, похоже на то.

Далее я хотел бы упомянуть австрийского официального историка Герхарда Ягшица, которому поручили представить экспертный отчёт для процесса против австрийского ревизиониста Герда Хонсика, по вопросу уничтожения евреев. В начале 1991 года Ягшиц отправил в суд предварительный отчёт и запросил дополнительные фонды для дальнейших исследований. Вот как он это аргументировал: «Кроме того, усилились серьёзные сомнения по основным вопросам [относительно газовых камер Освенцима], поэтому [...] дальнейшего вынесения судебных приговоров, относящихся к делу, [...] уже недостаточно для вынесения решений, основывающихся на демократическом правосознании»[398].

С: Значит, никакой общеизвестности?

Р: Только не для Ягшица — по крайней мере, в то время.

С: А что он имел в виду под «серьёзными сомнениями по основным вопросам»?

Р: Понятия не имею. Из личных бесед мне известно, что Вальтер Люфтль, тогдашний председатель австрийской Федеральной инженерно-строительной ассоциации, переписывался с Ягшицем и пытался дать ему понять, что для составления должного экспертного отчёта касательно вопроса о массовом уничтожении ему нужно провести специализированную научно-техническую экспертизу. Однако Ягшиц отказался поступить так, как ему советовал Люфтль. На самом суде, состоявшемся 14 месяцев спустя, Ягшиц изложил своё мнение устно[399]; насколько мне известно, он так никогда и не представил письменной экспертизы, как того требует австрийское законодательство. И, поскольку Ягшицу в своём заключении пришлось затрагивать всевозможные технические вопросы, в которых он был полностью некомпетентен, результат был плачевным. Вальтер Люфтль собственноручно изложил некоторые примеры глубокого невежества Ягшица в своём критическом отзыве[269].

С: Как вы считаете, Ягшиц во время своих исследований стал сомневаться в истинности газовых камер?

Р: Вряд ли. Из его экспертизы следует как раз обратное. Однако в своём устном докладе он, по крайней мере, сделал несколько интересных допущений — например, что он находит добрые две трети из всех свидетельских показаний, относящихся к лагерям в Польше, не заслуживающими доверия и считает официально принятое сегодня число жертв Освенцима завышенным.

С: Но если у него в конце концов не оказалось никаких существенных сомнений, зачем ему тогда нужно было писать суду своё письмо?

Р: Только тот, кто заявляет, что ему нужно провести исследования, сможет в итоге получить деньги для этих самых исследований. И как-никак, это очень неплохая стратегия — бросить дурной свет на результаты всех исследований, существующие на данный момент, чтобы затем можно было смело сказать, что ты стал первым, кто сумел доказать существование газовых камер. К примеру, французский историк Прессак, ныне покойный, сделал в связи с этим весьма недвусмысленное замечание в своей первой книге[400]. Разгоревшаяся среди ревизионистов дискуссия о предварительном докладе Ягшица, наверно, также помогла вернуть его в ряды холокостной ортодоксальности, если он вообще когда-либо подумывал покинуть эти ряды.

Далее я хочу процитировать поразительное заявление немецкого историка Ганса-Генриха Вильгельма, считающегося одним из самых больших экспертов по деятельности айнзатцгрупп.

«Лишь в последнее время начинают накапливаться подозрительные факты о том, что систематичное уничтожение евреев могло впервые начаться через некоторое время после нападения на Советский Союз, причём без полностью недвусмысленных директив из Берлина.

Имеются весьма чёткие указания на то, что «правила речи» были впервые составлены в Нюрнберге в 1945 году, согласно которым соответствующие приказы [по холокосту] от 1941 года будто бы были даны ещё до похода на восток. Показания свидетелей весьма существенно разнятся. Некоторым свидетелям неоднократно задавали вопросы по одним и тем же пунктам на целом ряде судебных процессов, и они были вынуждены не только менять их, прямо противореча своим более ранним заявлениям, но и полностью от них отказываться. Вытекающие отсюда трудности с критическими источниками очевидны»[401].

Между тем, историки явно уже обратили внимание на то, что показания свидетелей крайне ненадёжны. В 2001 году в телефонном разговоре Вильгельм поведал мне, что готов охотно признать, что стандартные заявления о массовых убийствах местами представляют собой нелепые преувеличения. Тем не менее, он не верил, что могут быть какие-либо серьёзные сомнения в существовании газовых камер.

Голландский журналист Михаэль Коржец — также один из тех, кто попытался сделать оборот на 360 градусов. В одной газетной статье Коржец написал, что до сего времени делался слишком большой акцент на газациях и числе погибших от них. Он добавил, что в этой ошибке повинны немцы, а не евреи, поскольку своим тезисом о тайных газациях немцы хотели отвлечь внимание от того факта, что гораздо большее число немцев, нежели считалось до сего дня, участвовало в убийстве евреев путём расстрелов и жестокого обращения по всей Европе[402].

С: Это звучит прямо как тезис Даниеля Гольдхагена.

Р: Верно. В своей книге, в которой он заявляет, что немцы — прирождённые серийные убийцы и антисемиты, Гольдхаген выдвигает схожий тезис, в котором он придаёт газовым камерам второстепенное значение: «Газации были чем-то второстепенным в резне немцами евреев»[403].

В интервью, данном одному венскому журналу, Гольдхаген заявил: «Промышленное истребление евреев не является для меня сутью понятия «холокост» [...]. Газовые камеры — это символ. Но будет нелепо полагать, что без газовых камер холокоста бы не было»[404].

Разумеется, это не согласовывается с учениями первосвященников газовых камер, таких как Роберт Редекер и Клод Ланцман, назвавших демистификацию газовых камер катастрофой[405]. Впрочем, Ланцман, один из самых активных лоббистов холокоста, высказался в своей пораженческой манере весьма схожим образом. Будучи спрошен, почему в своём фильме «Шоа»[406] он лишь брал интервью у разных очевидцев и не предоставил веских доказательств (документов, вещественных улик), он ответил: «В «Шоа» архивным материалам не уделено ни одной секунды, поскольку это не то, как я думаю и работаю, да и к тому же такого материала попросту нет. [...] Если бы я обнаружил фильм — секретный фильм, поскольку снимать было запрещено, — снятый СС, в котором показывается, как 3.000 евреев — мужчин, женщин и детей — вместе умирают, задохнувшись в газовой камере крематория 2 в Освенциме, то я не только бы не показал его, но и уничтожил. Я не могу сказать почему. Это происходит само по себе»[407].

С: Но это же просто абсурд!

Р: Три года спустя Ланцман к этому добавил: «Понять мой железный закон было нельзя»[408].

С: Но это всё не имеет никакого смысла!

Р: Для меня имеет, поскольку это показывает психологию этих людей.

Или возьмите, к примеру, Эли Визеля, написавшего в своих мемуарах: «Лучше бы газовые камеры оставались закрытыми от посторонних глаз. И для силы воображения»[409].

Учитывая отсутствие документальных и вещественных доказательств события, которое, как-никак, затронуло шесть миллионов людей, продлилось целых три года, охватило целый континент и будто бы вовлекло в себя бесчисленное количество властей, ответственных лиц, исполнителей и помощников, историкам до сих пор время от времени приходится объяснять, как такое гигантское предприятие могло быть запущено безо всякой организации.

К примеру, Рауль Хильберг, один из самых уважаемых, если не самый уважаемый официальный эксперт по холокосту во всём мире[410], однажды подытожил свои мысли по этому поводу следующим образом: «Но то, что началось в 1941 году, был процесс по истреблению [евреев], незапланированный заранее, не организованный из центра каким-либо органом. Не было плана, не было бюджета для мероприятий по уничтожению. Они [эти мероприятия] осуществлялись шаг за шагом, раз за разом. Таким образом, имело место не столько осуществление какого-либо плана, а невероятное единение умов, единодушное чтение мыслей широко раскинувшимся [немецким] чиновничеством»[411].

С: Чтение мыслей? Телепатия, что ли?

Р: Да, издание приказов и разработка планов, так же как и пересмотр планом путём телепатии.

С: Я не думаю, что он хочет, чтобы его слова понимали именно так.

Р: Хочет не хочет, но самый уважаемый эксперт по холокосту в мире признаётся здесь в том, что никаких документальных и чиновничьих следов этого монументального события не существует.

А сейчас я хотел бы привести цитату из русскоязычной газеты «Новое русское слово», издаваемой в США. Эту газету читают, в основном, русскоговорящие евреи, проживающие в Нью-Йорке, эмигрировавшие из СССР или из бывших союзных республик в последние десятилетия. С 26-го по 29-е февраля 1995 года «Новое русское слово» опубликовало статью, состоящую из трёх частей, каждая часть из которых заняла почти целую страницу этого широкоформатного издания[412]. В этой трезвой, основанной на фактах статье тщательно и подробно описываются различные ревизионистские аргументы — так же, как и антиревизионистские, — и упоминается, что сейчас даже самые признанные эксперты по холокосту (к примеру, Рауль Хильберг) готовы признать, что во время войны распространялись различные лживые слухи, поддерживать которые сегодня уже нельзя.

Как пишет автор статьи Евгений Манин, историки, согласно Хильбергу имели долгом тщательно отделить эти слухи и фальсификации от фактов и истины. Ибо малая ложь могла снабдить ревизионистов материалом против признанных историков: «Это допущение исходит не от ненавистника-антисемита, а от самого признанного и уважаемого холокостного учёного в мире. Когда евреи всем скопом осуждают ревизионистов за отрицание, они тем самым обвиняют и порочат других [уважаемых] евреев [таких, как Хильберг]. Эти антиревизионисты отказываются прислушиваться к фактам, которые им предъявляют их собственные уважаемые историки, поскольку они боятся дискуссии. Это порождает следующий порочный круг: еврейские лидеры и учёные, вероятно, хотят участвовать в ревизионистских дебатах, но отказываются это делать, поскольку это значило бы узаконить эту ревизионистскую школу мысли, и это бы стало крупным триумфом антисемитов — то, к чему антисемиты стремятся. С другой стороны, наложенное молчание и всеобщее осуждение и поношение всех ревизионистских аргументов, сопровождаемое публикацией [антиревизионистских] книг, содержащих устаревшие [неверные и слабые] аргументы, ведёт не только к тому, что ревизионисты перехватывают инициативу, но и обеспечивает им «превосходство в воздухе», образно говоря» [обратный перевод с английского — прим. пер.].

Рис. 22. «Новое русское слово» открыто признаётся: ревизионисты имеют превосходство в воздухе; дизельные выхлопные газы не годятся для массовых убийств. Здесь — издание за 28 февраля 1995 года, «Проверка Катастрофой».

Далее Манин намекает на свой опыт в СССР — на то, что подавление дебатов по холокосту может отозваться, точно так же, как отозвалось подавление КГБ инакомыслящих в СССР. Под этим подразумевается, что в СССР подавление диссидентов не только не заставило их замолчать, но наоборот, вызвало в обществе ещё больший интерес к их идеям — как следствие того, что запретный плод сладок. Автор завершает свою длинную статью осознанием того, что нынешние меры против ревизионизма холокоста полностью неэффективны; он предлагает устроить всемирное соревнование, чтобы попытаться найти лучшие решения. С подсознательной тревогой автор завершает свою статью следующими словами: «Эти решения посадят ревизионизм холокоста на кол. Они должны!»

Какое безысходное отчаяние пронизывает эти строки!

Французский историк Жан-Клод Прессак, похоже, был единственным человеком во всём официальном сообществе, который обратил внимание на прогресс ревизионистских исследований. Он осознал, что факты, выявленные этими исследованиями, довели традиционную историографию холокоста до абсурда. В итоге он принялся менять это отношение своими публичными заявлениями. Последняя и самая яростная атака Прессака на преобладающую историографию имела место в интервью, опубликованном в качестве приложения к докторской диссертации, анализирующей историю ревизионизма холокоста во Франции. В этом интервью Прессак описал традиционную историографию холокоста как «прогнившую», со ссылкой на заявление Мишеля де Буяра (см. чуть выше). На вопрос о том, можно ли изменить курс историографии, он ответил: «Уже слишком поздно. Всеобщая коррекция теоретически и чисто по-человечески невозможна [...]. Новые документы неизбежно будут выискивать и ниспровергать официальные факты снова и снова. Текущий мировой взгляд на [нацистские] лагеря, пусть и празднующий ныне победу, обречён. Что из оставшегося ещё можно спасти? Крайне мало»[413].

И этим заявлением я хотел бы завершить вторую лекцию.

С: Что ж, вы, несомненно, предоставили нам превосходный обзор истории и преследований ревизионизма холокоста. Но вы ровным счётом ничего не сказали о вашей собственной работе, которая является одной из самых солидных для всех ревизионистов.

Р: Я не сделал этого потому, что сами эти лекции, в том числе многие ссылки на источники, в значительной степени основаны на моих трудах. В одних работах я фигурирую в качестве автора, в других — в качестве редактора, в третьих — простого издателя. Поэтому я буду говорить о своей работе на протяжении самих лекций.

Моя ревизионистская деятельность началась «Отчётом Рудольфа», которым я проверил экспертный отчёт Лёйхтера (см. главу 2.8)[414]. В этой связи, возможно, будет небезынтересно предоставить слово ряду немецких традиционных историков и других экспертов, которые положительно отозвались о моём отчёте (некоторых из них я уже упоминал в другом контексте)[415]. Это подготовит нас к следующей лекции.

«Я весьма впечатлён. Насколько мне известно, Вы — первый эксперт из Германии, который затронул эту специфическую тему в хорошо обоснованной и безукоризненной с научной точки зрения форме. Не мне придавать Вашему отчёту значение ледокола. Нетрудно понять, какие политические и исторические результаты последуют отсюда, хотя всю важность сего отчёта ещё нельзя предугадать».

Гельмут Дивальд, историк, 22 января 1992 г.

«Я прочёл его с большим интересом. [...] На мой взгляд, этот отчёт является существенным вкладом в крайне важный вопрос, который со времени выхода отчёта Лёйхтера срочно нуждается в ответе. [...] Остаётся лишь очень сильно надеяться на то, что хорошо известная тактика замалчивания не будет применена к Вашему отчёту, а будут даны критические ответы и комментарии».

Эрнст Нольте, историк, 28 января 1992 г.

«На мой взгляд, Ваше исследование вносит существенный вклад в наш запас знаний. Как и многие мои коллеги, занимающиеся современной историей, я невероятно рад и благодарен Вам за то, что Вы приступили к этой исследовательской деятельности. И, разумеется, ещё больше я восхищён результатами Вашего тщательного научного исследования».

Вернер Георг Хавербек, историк, 31 января 1992 г.

«Я внимательно прочёл Ваш отчёт! Это даёт мне надежду на то, что представитель молодого поколения смело, с научной тщательностью, значительным опытом и соответствующей исследовательской любознательностью отправится в путь и дойдёт до сути этого спорного вопроса мирового значения! Результат чёток и ясен! Подлинные факты нельзя подавлять вечно! Хочу пожелать, чтобы Ваша работа совершила прорыв!»

Эмиль Шлее, историк, 1 апреля 1992 г.

«Я искренне надеюсь, что все заявления по этому вопросу будут основываться на длительной и интенсивной работе — такой, как Ваша. Её бóльшую часть, любитель, конечно же, не в состоянии проверить, но фотографии уже крайне информативны».

Эрнст Нольте, историк, 6 января 1993 г.

«Рудольф — это молодой учёный, который в великолепно изложенном труде с таблицами, графиками и т.д. попытался доказать, что газовые камеры были невозможны с технической точки зрения. [...] Этот научный анализ совершенен».

Ганс Вестра, Фонд Анны Франк,

BRT 1 TV (Бельгия), «Panorama», 27 апреля 1995 г.

«В конечном счёте, он основывается на литературе, написанной задолго до того, как был составлен этот отчёт, и отчёт этот можно описать как научно приемлемый».

Анри Рамуз, химик. Заявление, данное в качестве свидетеля-эксперта

по поводу отчёта Рудольфа на швейцарском суде в Шатель-Сен-Дени,

18 мая 1997 г.

Приложение

Рис. 23, вверху. «Газации в Германии». Письмо издателю от Симона Визенталя. «Старс энд страйпс», 24 января 1993 г. Рис. 24, слева. «В Дахау не было газаций». Письмо издателю от Мартина Бросцата. «Цайт», 19 августа 1960 г.

«Konstruktiv»

Декабрь 1991 г., стр. 31 и сл.

Показания экспертов против показаний свидетелей

Дипломированный инженер Вальтер Люфтль, председатель (Австрийской) Федеральной инженерно-строительной ассоциации

Эксперту нередко приходится оценивать истинность свидетельских показаний. Впрочем, ему нельзя делать окончательной оценки этих показаний, поскольку это прерогатива судьи, но всё же при помощи своих экспертных знаний ему нужно судить, если те или иные показания согласуются с техническими возможностями и законами природы.

Прежде всего я бы хотел сослаться на слова Виттгенштайна, который в «О достоверности» (положение 454) пишет следующее: «В одних случаях сомнения необоснованны, в других же — логически невозможны. И между ними, похоже, нет чёткой границы».

Кроме того, в том же самом месте положения 441 написано: «В зале суда уверенность свидетеля «Я знаю...» никого не убедит. Нужно показать, чтó был в состоянии знать свидетель». Это означает, что технические факты никогда нельзя прояснять только при помощи свидетельских показаний, но степень истины должна пройти проверку посредством вещественных доказательств. (См. также для этого вышеприведенную статью «На что должен быть похож пригодный экспертный отчёт».)

Даже самоуверенные заявления, сделанные уважаемыми лицами, всегда нужно проверять, чтобы можно было установить их соответствие с техническими возможностями или законами природы.

Из предыдущих случаев мы знаем: даже если 46 свидетелей более или менее твёрдо заявляют, что они ничего не слышали, 47-й свидетель, который кое-что слышал, и чьи показания могут быть проверены экспертами, всё же говорит правду.

С другой стороны, весьма странно, что на некоторых процессах, относящихся к кремационным сооружениям, принимались такие свидетельские показания, как «из длинных труб вырывалось пламя высотой в метр», несмотря на то, что это технически невозможно, поскольку, как правило, из трубы выходят только теплые отработавшие газы (за исключением весьма редких случаев взрыва — например, при газовом нагреве), и даже отблеск никогда не виден, так как пламя (как в случае со сжиганием угля) не в состоянии покинуть камеру сгорания, и отблеск рассеивается в дымоходе.

Следовательно, если судьи станут чему-то верить и не давать экспертам, которые могут объективно доказать, что свидетели говорят неправду (только они сами могут знать, если они лгут!), провести проверку, то тогда они должны хотя бы спросить трубочиста, прежде чем откажутся (см. Виттгенштайна, положение 441!) «показать, чтó был в состоянии знать свидетель»

Разумеется, на строительных процессах стороны (а также адвокаты защиты) нередко имеют склонность доказывать спорные факты при помощи как можно большего числа свидетелей. И тогда между доказательствами, основанными на показаниях свидетелей, и вещественными доказательствами возникают противоречия.

Это всё совершенно неправильно. Если судебный эксперт, к примеру, объясняет, что противопожарная стена обрушилась из-за отсутствия надлежащей подпорки, то тогда даже заявления большинства (как правило, предвзятых!) свидетелей о том, что стена имела надлежащую подпорку, не имеют силы. Ибо, если бы она имела надлежащую подпорку, то она бы не рухнула. Но если прорабы, старшие рабочие и т.д. говорят правду, то тогда подрядчик строительных работ может тотчас же выдвинуть претензии к служащему, ответственному за порученную работу.

Таким образом, вышеупомянутые лица, вероятно, лжесвидетельствовали в суде против подрядчика, возбудившего против них иск о возмещении убытков. В противном случае они должны были быть экономическими мазохистами.

Поэтому для строительных процессов всегда справедливо то, что можно ясно заключить из письма издателю, отправленного одним судьёй из Зальцбурга: любой суд в современном конституционном государстве без колебания оценит документы и мнения экспертов гораздо выше, нежели показания не совсем беспристрастных свидетелей. Только в мрачном средневековье исход дела зависел от числа свидетелей. Так что, как правило, на строительных процессах после показаний экспертов самым важным элементом является документальное доказательство.

Документ, написанный на тот момент времени, когда стороны ещё не знали, что подадут друг на друга в суд, имеет гораздо бóльшую достоверность, нежели свидетель, который на строительном процессе, как правило, не является непредвзятым. Хорошо известно, что «случайный свидетель», не имеющий отношения к сторонам, предмету спора или предыстории, является редким исключением на процессах такого рода.

Вот почему противоречие между свидетельскими показаниями и экспертными мнениями часто объясняется тем, что (аналогично положению 441 Виттгенштайна) эксперт показывает, что свидетель «не может знать» или что он «сознательно говорит неправду».

Таким образом, противоречия, как правило, не следует инкриминировать эксперту. Но когда-то давным-давно дела в «Следственном отчёте обвинения» обстояли по-другому.

«Süddeutsche Zeitung»

№ 62, 14-15 марта 1992 г., стр. 8

Австрийский президент инженерной ассоциации несёт последствия