Мир», бытие» и «истина» в хайдеггеровской философии.

1. «Мир», в том смысле, в каком о нем говорит Хайдеггер, нужно понимать в контексте поздней гуссерлевой феноменологии. Мир – это, в первую очередь, жизненный мир человека (мир – это то, чем я живу и что я знаю, горизонт моего опыта).

У камня нет мира, он просто лежит на дороге. « И для растения, и для животного тоже нет мира— они принадлежат неявному напору своего окружения»[1]

Мир – это то, что есть у человека. И когда Хайдеггер говорит о «мире», - нужно иметь в виду это, самое простое, самое обыденное значение этого слова.

2. «Бытие». Хайдеггер достаточно часто позволяет себе употреблять это философское понятие. При этом Хайдеггер не объясняет, что такое «бытие», не дает ничего похожего на определение. В своей наиболее фундаментальной и наиболее известной работе «Бытие и время» Хайдеггер пишет, что человек не должен уставать спрашивать, что такое бытие. Вопрос о бытии должен ставиться и он должен оставаться вопросом.

Далее: мы у Хайдеггера поймем, что под «бытием» нужно подразумевать не то или иное сущее, не все сущее вместе взятое и не что-либо, помысленное, по аналогии с сущим (не вещь и не что-либо, понятое по аналогии с вещью)[2]. Человеческая мысль не должна становиться только мыслью о том или ином сущем, - она так же должна спрашивать о бытии.

Итак, для хайдеггеровской философии значимо различие бытия и сущего (бытие – это не сущее, а что-то сверх- и помимо). У Хайдеггера мы найдем мысль о несводимости бытия к сущему (существует не только сущее, не только вещи).

Бытие, по Хайдеггеру, - это то, что может иметь или не иметь места, то, что совершается и чье совершение предполагает участие человека. Говоря о бытии в понимании Хайдеггера, позволю себе употребить не слишком изящное (и совсем не хайдеггеровское) выражение: бытие у Хайдеггера антропомерно; бытие – это то, что имеет отношение ко мне (к человеку).

3. «Истина». На языке греков, понимавших (по Хайдеггеру) суть дела глубже[3], истина – это «алетейя» («несокрытость»).

Как это понимать? «Несокрытость», то есть что-то может то открываться, то закрываться. Хайдеггер так же употребляет слово «просвет». Думаю, чтобы растолковать эту хайдеггеровскую мысль, лучше всего обратиться к личному опыту, который есть у каждого: вот живет человек и совершенно ясно, что что-то с ним не так. Мы могли бы сказать о нем, что он не живет, а просто существует, мы могли бы назвать его существование «беспросветным». Что бы ни сделал человек в такой ситуации, все будет неправильно, что бы он ни сказал, - в его словах не будет истины.

А потом вдруг что-то изменилось (он что-то сделал, или что-то случилось), - и все встало на свои места: мир стал миром, вещи стали вещами, истина стала возможна, потому, что человек, так сказать «нашел себя», встал в правильное отношение к бытию.

В состоянии такого «неподлинного» существования (когда ты не живешь, а просто существуешь) человек «света белого не видит», он не видит, собственно, вещи, они представляются ему какими-то блеклыми, ненастоящими (говорят, при сильной депрессии, человек может перестать различать цвета). Если к человеку возвращается подлинность его существования, к нему возвращается и эта способность Видеть: вещи становятся настоящими.

Истина в понимании Хайдеггера – это (как и бытие) то, что совершается, и возможность (невозможность) ее совершения зависит от человека. Истина это не просто соответствие порядка идей в моей голове порядку вещей в мире, истина – это то, что может иметь место в процессе моей деятельности[4].

Мир (в том смысле, в каком о нем говорит Хайдеггер) – это не просто набор сущего, а некое целое, которое я собираю в сосредоточении своего взгляда. Сущее выступает на свет и впервые начинает быть (подлинно существовать) под лучом этого взгляда, в несокрытости.

Хайдеггер определяет дело человека как «стояние в просвете бытия». Человек, по сути своей – видитель, свидетель, тот, кто присутствует при событии бытия, при совершении истины.

Хайдеггер пишет, что человек – «пастух бытия» (он не хозяин, не он его затеял, не он задал законы этого бытия). Но если пастух не станет исполнять свою работу, если человек не сумеет подлинно быть и видеть, то стадо разбредется, мира не будет, останется только простой набор сущего.

Итак, мир, бытие и истина, по Хайдеггеру, - это то, что может иметь место в процессе человеческой деятельности (причем, эта деятельность может быть подлинной и неподлинной). «Деятельность» - слово гегелевское, Хайдеггер говорит о «жительствовании человека». Но суть, по большому счету одна: человека и его мир можно понять, рассматривая их не статически, а динамически.

Можно сказать, что у Хайдеггера проявляется в полной мере то, что впервые дает о себе знать у Гегеля. Если у Гегеля мы найдем мысль о том, что суть дела, это не голый результат, а результат вместе с его осуществлением[5], то Хайдеггер сравнивает мышление с прогулкой по проселочной дороге[6] (смысл этого действия – в самом процессе).

У Гегеля динамическое понимание мира и истины уравновешивается (блокируется) полагаемой им абсолютной точкой зрения, с которой Абсолютный дух смотрит на мир. Хайдеггер же прошел школу гуссерлевой феноменологии, он эту точку зрения действительно заключил в скобки. А если заключить абсолютную точку зрения в скобки, то останутся только человеческие точки зрения. И, следовательно, не удивительно, если истина в своем совершении будет зависеть от того, нашел или не нашел человек свое место по отношению к бытию.

[1] «Мир не простое скопление наличествующих счетных и несчетных, знакомых и незнакомых вещей. Но мир — это и не воображаемая рамка, добавляемая к сумме всего наличествующего. Мир бытийствует, и в своем бытийствовании он бытийнее всего того осязае­мого и внятного, что мы принимаем за родное себе… Для камня нет мира. И для растения, и для животного тоже нет мира — они принадлежат неявному напору своего окружения, которому послушествуют, будучи ввергнуты в не­го. А у крестьянки, напротив, есть свой мир, поскольку она находит­ся в разверстых просторах сущего…» Хайдеггер, «Исток художественного творения», «Творение и истина».

[2] «…что такое бытие? Оно есть Оно само. Испытать и выска­зать это должно научиться будущее мышление. “Бытие” — это не Бог и не основа мира. Бытие шире, чем все сущее, и все равно оно ближе человеку, чем любое сущее, будь то скала, зверь, художественное произ­ведение, машина, будь то ангел или Бог. Бытие — это ближайшее. Однако ближайшее остается для человека самым далеким. Человек всегда заранее уже держится прежде всего за сущее и только за него. Пред-ставляя сущее как сущее, мысль, конечно, вступает в отношение к бытию, но мыслит по-настоящему всегда только сущее как таковое и как раз никогда — бытие как таковое». Хайдеггер, «»Письмо о гуманизме».

[3] Ориентироваться в качестве образца на раннюю греческую мысль – вполне в духе Хайдеггера. Он полагает, что мысль наиболее чувствительна, наиболее открыта в начале. Изначально философская мысль была выражена (состоялась) на греческом языке. Поэтому именно в греческом языке Хайдеггер ищет глубины. С Хайдеггера пошла философская «мода» на этимологии (не то, чтобы искать истину первоначальном («истинном») значении слова).

[4] Один из немногих способов, какими совершается истина, пишет Хайдеггер - это художественное творение. Так он говорит о сущности истины не примере картины Ван Гога «Крестьянские башмаки»: «Картина Ван Гога есть раскрытие, растворение того, что поистине есть это изделие, крестьянские башмаки. Сущее вступает в несокрытость своего бытия. Несокрытость бытия греки именовали словом άληθεια /алетейя/. Мы же говорим «истина» и не задумываемся над этим словом. В творении, если в нем совершается раскрытие, растворение сущего для бытия его тем-то и таким-то сущим, творится совер­шение истины. В художественном творении истина сущего полагает себя в творе­ние» «Исток художественного творения», «Творение и истина».

[5] «Ибо суть дела исчерпывается не своей целью, а своим осуществлением, и не результат есть действительное целое, а результат вместе со своим становлением; цель сама по себе есть безжизненное всеобщее, подобно тому, как тенденция есть простое влечение, которое не претворилось еще в действительность; а голый результат есть труп, оставивший позади себя тенденцию». Гегель. «Феноменология духа». Предисловие.

[6] М. Хайдеггер, «Из разговора на проселочной дороге о мышлении».

____________________________________________________________________________

Dasein

При всем при этом Хайдеггер во многих случаях (в частности, в «Бытии и времени») избегает употреблять слово «человек».

Потому, что слово «человек» в первую очередь указывает на некое конкретное сущее (с руками и ногами), вещь среди вещей, которое может стать объектом описания той или иной частной науки (биологии, психологии, социологии), в то время как мы прекрасно знаем, что то, что отличает нас от всего прочего сущего (собственно «человеческое в человеке»), может очень легко исчезнуть, вернуться и вновь исчезнуть.

И поэтому Хайдеггер для этого «человеческого в человеке» изобретает новый термин – Dasein /дазайн/ («вот-бытие», «присутствие»). То, что меня, человека, отличает от всего прочего сущего, - это способность присутствовать, свидетельствовать при бытии (не в качестве пассивного созерцателя, просто наблюдателя, а в качестве того, посредством чего бытие совершается), и этим своим присутствием восставлять мир (делать его миром), и делать так, чтобы истина была возможна.

Человек есть такое сущее, которое не просто существует, а способно свидетельствовать, удостоверять: «да», «вот» «тут» «есть»; вот тут есть я, вот тут есть мир, та или иная вещь, на которую устремлен мой взгляд. Хайдеггеровское «Dasein», безусловно, близко по значению слову «сознание» (как оно понимается в классической философии). Он знак равенства ставить не стоит. Я, человек (Dasein) есть то, что способно свидетельствовать о существовании того или иного сущего, но я есть так же то, что способно спрашивать о его смысле (и о смысле своего собственного бытия).

Сущностной чертой присутствия, - пишет Хайдеггер,- является способность спрашивать о смысле бытия (себя самого, мира). Хайдеггер не отвечает на вопрос, «в чем смысл жизни?», он лишь утверждает, что этот вопрос должен оставаться. Присутствие должно сохранять способность вопрошать бытие, находиться в открытом отношении к бытию.

На вопрос о смысле жизни, о смысле всего сущего, на какой-нибудь из «последних вопросов» не может быть окончательного ответа, потому, что то, о чем спрашивают, не похоже на вещь (это различие и стремится подчеркнуть Хайдеггер). И истину, которую таким образом ищут, нельзя схватить и положить в ящик. Истина динамична, это не сущее, а процесс (событие). «Вопрошать бытие» - это как плавать: руками нужно двигать все время (сравнение не хайдеггеровское, но, думаю, подойдет).

Хайдеггер о языке.

Хорошим примером человека, стоящего в правильном (в истинном) отношении к бытию, для Хайдеггера является поэт.

Поэт – это не тот, кто лучше владеет языком, не тот, у кого особенно богатый внутренний мир и ему есть, чем поделиться. Поэт – это тот, кто владеет умением в нужный момент заставить замолчать свою собственную субъективность и позволить говорить самому языку, прислушаться к зову языка. Поэт – это тот, кто умеет слушать.

Согласно Хайдеггеру, говорит всегда уже сам язык, а дело человека – слушать. Для человека говорить означает со-ответствовать говору языка[1]. Человеческая речь это ответ на призыв, который еще нужно услышать.

У Хайдеггера много общего с Ницше. Ницше, говорит об истине, как о творении человека, об индивиде, посредством которого осуществляет себя Мировая воля. Но если у Ницше самую глубокую истину о мире несет музыка, то у Хайдеггера – поэзия.

Потому, что поэзия – это язык в его собственной стихии[2]. Согласно Хайдеггеру, язык глубже индивида с его опытом, с его жизненным миром.

И здесь – наиболее глубокое расхождение Хайдеггера с его учителем Гуссерлем. Для Гуссерля истина – в индивиде, он обращается с языком как ученый, стараясь сделать его однозначным, так, чтобы он максимально точно описывал опыт субъекта.

Для Хайдеггера истина – в языке. Эту особенность мышления и стиля Хайдеггера Гуссерль в свое время окрестил «глубокомыслием»: если язык, разговорный язык в каком-то месте неоднозначен, Хайдеггер не стремится его выправлять (разглаживать), полагая, что, следовательно, такова истина (истина в данном случае многозначна).

Если слово имеет два, три значения, - значит такова истина.

Греки, - пишет Хайдеггер, - называли язык «Логосом». И это слово «Логос» вмещало в себе и то, что мы понимаем под «логикой» (рациональное) и то, что мы стремимся изгнать из научного (точного) языка, но что есть в языке поэтическом и разговорном. Греки называли все это единым словом, потому, что понимали, что у всего этого один корень. Язык есть Логос и он не рационален и не иррационален. Он и то и другое.

Если согласно Ницше и Шопенгауэру глубь бытия – это слепая воля, не причастная ни к чему рациональному, то по Хайдеггеру глубь бытия говорит. И эта «речь бытия» не рациональна и не иррациональна: она предшествует этому различию и порождает его.

Глубь бытия говорит, а дело человека – слушать.

Самый верный ответ на вопрос «что такое язык?», - пишет Хайдеггер, - свелся бы к тавтологии. Язык есть язык, вернее не скажешь, нельзя дать определение языку, объяснить, что это такое[3].

Язык есть язык. Язык существует не для выражения мыслей, чувств или для чего–либо другого. Потому, что не язык для человека, а человек для языка (при языке). Нельзя сказать, что такое язык, потому, что «язык» – понятие такой же степени общности, что и «бытие» (поэтому его нельзя определить через что-либо другое).

А об отношении этих двух предельно общих понятий Хайдеггер говорит следующее: «язык есть дом бытия»[4]. Бытие совершается в языке (посредством человека).

[1] «Речь смертных должна прежде всего услышать призыв, каким тишь различия мира и вещи взывает в просвете своей простоты». И далее: «Язык говорит. Человек говорит постольку, поскольку он соответствует языку». Хайдеггер, «Язык».

[2] Хайдеггер не противопоставляет обыденную речь и поэтическую, скорее сближает: «Язык говорит. Как обстоит дело с его говором? Где мы его находим? Наиболее близко в самом разговоре. Именно в нем полностью осуществляется язык.… Но преимущественно и чаще всего противостоит нам разговор только как прошлое языка. Если мы с самого начала станем искать говор языка в разговоре, то поступим лучше, ориентируясь на чистый говор, чем подхватывая любой разговор. Чистый говор есть нечто такое, в чем происходит завершение языка, который подобает разговору. Чистый говор - это поэзия». Хайдеггер, «Язык».

Скорее уж он будет противопоставлять поэтическую и обыденную речь – научной (ситуации, когда человек стремится овладеть языком, заставить его себе служить).

[3] То есть, конечно можно, есть много определений языка и они работают. Но они не раскрывают его истины.

[4] «Человек не только живое существо, обладающее среди прочих своих способностей также и языком. Язык есть дом бытия, живя в котором человек эк-зистирует, поскольку, оберегая истину бытия, принадлежит ей». Хайдеггер, «Письмо о гуманизме».

_____________________________________________________________________________