Нания. Этот процесс рядом своих черт напоминает первые стадии всякого творчества с тем отличием, что при сновидениях отсутствует контролирующая функция бодрствующего сознания.

Уже само коммуникативное происхождение сознания делает его неизбежно социальным. Интериоризованный «другой» (точнее: «другие»), субъективно воспринимаемый как мое внутреннее «Я», порождает не только способность мысленного диалога с самим собой, но и принципиальную возможность лжи, т. е. возможность думать одно, а говорить другое. Как остроумно заметила психоаналитик Франсуаза Дольто, — нельзя лгать подсознанию. Оно всегда знает правду.

Подсознанию принадлежит все то, что было осознаваемым или может стать осознаваемым в определенных условиях, а именно, хорошо автоматизированные и потому переставшие осознаваться навыки, вытесненные из сферы сознания мотивацион-ные конфликты, глубоко усвоенные субъектом социальные нормы (Фрейд обозначил их термином «Сверх-Я»), регулирующая функция которых переживается как «зов сердца», «веление долга» и т. п. Имеется и прямой канал воздействия на подсознание в виде подражательного поведения. Так, ребенок путем имитации неосознанно фиксирует эталоны поведения, находимые в своем ближайшем окружении, которые со временем становятся внутренними регуляторами его поступков. Процесс приобретения «личностного знания» рассмотрен М. Полани на примере освоения искусных действий. «Наблюдая учителя и стремясь превзойти его, ученик бессознательно осваивает нормы искусства, включая и те, которые неизвестны самому учителю» (Полани. 1985. С. 87).

Подсознание тяготеет к витальным потребностям, к инстинктивному поведению. Это особенно ярко проявляется в экстремальных ситуациях угрозы индивидуальному и видовому (родительский инстинкт) существованию, когда нет времени для рационального анализа обстановки, но необходимо действовать, опираясь на врожденный и ранее накопленный опыт, мгновенно используя автоматизированные навыки.

Что касается сверхсознания (творческой интуиции), то оно, по-видимому, монопольно принадлежит идеальным потребностям познания и преобразования окружающего мира. Нейрофизиологическую основу деятельности сверхсознания представляет трансформация и рекомбинация следов (энграмм), хранящихся в памяти субъекта, первичное замыкание новых нервных временных

Связей, чье соответствие или несоответствие действительности выясняется лишь в дальнейшем. В сущности, именно деятельность сверхсознания есть движитель прогресса. Подобно тому как в эволюционирующей биологической популяции новое возникает через отбор отдельных особей, эволюция культуры наследует в ряду сменяющихся поколений идеи, открытия и социальные нормы, первоначально возникшие в голове отдельных первооткрывателей и творцов. Сверхсознание участвует в поиске средств удовлетворения витальных и социальных потребностей только в том случае, если там присутствуют элементы идеального. Осознанное идеальное становится все более социальным, ярким примером чему может служить судьба идеологий.

Если сознание вооружено речью, символикой математических формул и образным строем художественных произведений, то неосознаваемое психическое сообщает сознанию о результатах своей деятельности переживанием чувств, т. е. эмоцией. Я имею в виду три основных «языка» сверхсознания: чувство красоты, чувство юмора и т. н. «голос совести». В каждом из этих трех случаев необходимо ответить на два вопроса: 1) в чем заключается информационный компонент данной эмоции, будь то возрастание вероятности достижения цели при положительной эмоциональной реакции или падение вероятности при отрицательном эмоциональном переживании; 2) с удовлетворением каких потребностей мы имеем дело в данном случае.

Красота есть всегда сюрприз, открытие, радостная неожиданность. Ощущение красоты возникает всякий раз, когда полученное превышает неосознанно прогнозируемую усредненную норму. Эстетическое наслаждение есть положительная эмоция, связанная с удовлетворением трех потребностей: познания, экономии сил и вооруженности теми знаниями, навыками и умениями, которые наиболее коротким и верным путем ведут к достижению цели. Не случайно И. Кант определял прекрасное как игру познавательных способностей. Способность к восприятию красоты необходима для любого творчества. По мнению физика В. Гейзенбер-га, проблеск прекрасного в точном естествознании позволяет распознать великую взаимосвязь еще до ее детального понимания, до того как она может быть рационально доказана. Человек обнаруживает красоту в явлениях природы, воспринимая их как творения Природы, т. е. перенося на явления природы критерии своих собственных творческих способностей, своей творческой деятельности.

Рассогласование между ожидаемым и полученным мы находим и в чувстве юмора: не случайно все анекдоты непременно состоят из двух частей. В чувстве юмора мы, как правило, имеем дело с интеллектуальным превосходством, с превосходством в понимании, в оценке событий, лиц, положений. Юмор связан с удовлетворением идеальной потребности познания (понимания) и социальной потребностью самоутверждения. Юмор способствует преодолению устаревших норм, отказу от тривиальных решений. Э. Фромм рассматривал неспособность смеяться в качестве одной из черт деструктивного, не-творческого характера.

Наконец, совесть есть способность эмоциональной реакции на результат своих предполагаемых или реализуемых действий в той мере, в какой они затрагивают удовлетворение двух фундаментальных потребностей: в объективной истине и альтруистическом желании добра. Совесть есть способность к самооценке своих собственных действий, не зависящей от норм, принятых в окружающей субъекта социальной среде. Вот почему совесть принципиально отлична от чувства долга. Норм и порожденных ими представлений о долге может быть много, но невозможно себе представить несколько «совестей». Голос совести — это голос истины в той мере, в какой она оказалась доступна данному человеку, голос сочувствия в той мере, в какой эта способность присуща данной личности.

Что касается души и духовности, то в современном не-рели-гиозном употреблении этих понятий они обозначают индивидуальную выраженность в структуре данной личности двух фундаментальных потребностей человека: идеальной потребности познания и социальной альтруистической потребности «для других». Под духовностью преимущественно подразумевается первая из этих потребностей, под душевностью — преимущественно вторая. Именно подобное сочетание истины и добра ценил Л. Н. Толстой, по мнению которого, самый лучший из людей живет преимущественно своими мыслями и чужими чувствами, а самый худший — чужими мыслями и своими чувствами. Из различных сочетаний этих четырех основ, мотивов деятельности — все различие людей.

Органическая связь изучения высших функций мозга с психологией представляет характерную традицию отечественной науки, ассоциирующуюся с именами И. М. Сеченова, И. П. Павлова, А. А. Ухтомского, В. М. Бехтерева, Л. С. Выготского, их учеников и последователей. Плодотворность союза психологии с физио-

логией мозга блестяще сформулировал Л. С. Выготский. «Неразрешимость психической проблемы для старой психологии, — писал Выготский, — и заключалась в значительной мере в том, что из-за идеалистического подхода к ней психическое вырывалось из того целостного процесса, часть которого оно составляет, и ему приписывалась роль самостоятельного процесса, существующего наряду и помимо процессов физиологических... мы должны изучать, — призывал Выготский, — не отдельные, вырванные из единства психические и физиологические процессы, которые при этом становятся совершенно непонятными для нас; мы должны брать целый процесс, который характеризуется со стороны субъективной и объективной одновременно» (1982. С. 137).

В самом деле, невозможно себе представить психическое, которое вместе с тем и в то же самое время не было бы физиологическим, не имело бы своего нейрофизиологического эквивалента. Применение новейших технологий изучения высших функций головного мозга человека (позитронно-эмиссионная томография, функциональный ядерномагнитный резонанс, электрофизиологическое картирование и т. п.) убедительно показало, что внесение любых изменений в решаемую субъектом мыслительную задачу неизменно ведет к изменению состава и степени активации мозговых структур, вовлеченных в данную деятельность.

А. М. Иваницкий сопоставил физиологические проявления обработки внешнего стимула в виде вызванных электрических потенциалов мозга (ВП) с субъективными психофизиологическими показателями восприятия, описываемыми в рамках теории обнаружения сигнала. В результате этих исследований были выделены три этапа формирования субъективного образа и рассмотрены их механизмы. На первом этапе осуществляется анализ физических характеристик световых, звуковых и т. п. сигналов, объективным проявлением которых являются ранние компоненты ВП со скрытым периодом до 100 мс. Процессы, составляющие содержание первого этапа восприятия, представляют собой как бы подготовительную фазу восприятия: на психическом уровне они еще не сопровождаются какими-либо феноменами.

Психическое ощущение возникает на втором этапе, когда происходит сравнение физических параметров стимула с информацией, хранящейся в памяти, благодаря чему определяется его значимость, отношение к потребностям человека. Этот момент совпадает с волнами ВП, появляющимися между 100—200 мс после начала действия стимула. На третьем, завершающем этапе

восприятия, происходит окончательное опознание стимула, его идентификация, что отражается в волне вызванного потенциала, обозначаемой как П-300 и наиболее отчетливо наблюдаемой в передних, лобных отделах мозга. В случае, если в зависимости от характера стимула субъект должен выбрать один из возможных вариантов ответа, в рисунке ВП регистрируется еще один комплекс, получивший название «потенциала выбора реакции» и, по-видимому, связанный с процессами решения об ответном действии. Поразительное совпадение во времени всех этапов субъективно переживаемого восприятия с объективно регистрируемыми событиями, разыгрывающимися в ткани мозга, позволяет говорить о них, именно как о различных проявлениях единого целостного процесса.

Принципиальная двойственность высшей нервной (психической) деятельности человека, наличие в ней объективно регистрируемого и субъективно переживаемого компонентов порождает сомнения в целостности психологии как единой науки. Психология — междисциплинарная область знания с несовместимыми ориентирами — утверждает Г. Кендлер из Калифорнийского университета в Санта-Барбаре. Результаты интроспективного наблюдения несовместимы с интерсубъективным анализом поведения. Дедуктивное объяснение и поведенческий контроль соответствуют критериям естественных наук. Непротиворечивые интерпретации и интуитивное знание — гуманитарным. Принятие одних критериев исключает принятие других. Развод двух областей психологии не только желателен, но и неизбежен. Более оптимистично настроен М. Йела, работающий в Мадридском университете. По мнению Йела, предмет психологии — поведение, т. е. биологически или личностно осмысленное действие, а ее метод — экспериментально верифицируемое знание. Поэтому единство психологии, в принципе, достижимо. С ним солидарен и П. Фрейсс (Университет Р. Декарта). Согласно Фрейссу, существует парадигма, единая для всех психологов, ибо все психологи исследуют поведение, учитывая ситуацию и личность субъекта. Уместно вспомнить, что взгляд на высшую нервную деятельность как на синоним поведения нашел отражение в названии основополагающего труда И. П. Павлова «Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных».

Психическое (высшее нервное) есть процесс, где объективное и субъективное сосуществует на основе принципа дополнительности (эту идею применительно к психологии в свое время высказал сам

Н. Бор). С точки зрения внешнего наблюдателя психическое есть объект, подлежащий естественнонаучному исследованию. С точки зрения субъекта психическое — это его личное восприятие внешнего мира и самого себя. Наблюдатель располагает двумя способами суждения о субъективном мире наблюдаемого им лица. Во-первых, по его поведению. Скажем, когда мы в эксперименте определяем порог восприятия какого-либо внешнего сигнала, мы просим исследуемое лицо сообщить о моменте восприятия с помощью речи или нажав на ключ регистрирующего прибора. Совершенно очевидно, что и первая, и вторая форма ответа являются частным примером поведения, которое в данном случае носит коммуникативный характер.

Второй путь проникновения в субъективный мир человека — это сопереживание, например, чувства красоты, переживаемого разными людьми при восприятии одного и того же объекта. Если основу сознания составляет процесс трансформации интерпсихического в интрапсихическое, то благодаря сопереживанию осуществляется прямо противоположный процесс трансформации сугубо личного интрапсихического впечатления в интерпсихическое лишь частично вербализуемое восприятие действительности. Дополнительность объективного и субъективного познания мира лежит в основе двух основных способов этого познания, двух основных ветвей культуры: науки и искусства. Закон природы может быть открыт (осознан) несколькими лицами, оставаясь одним и тем же. Произведение искусства уникально и неповторимо так же, как его творец.

Вопрос о том, на каком этапе эволюции мира живых существ произошло раздвоение единого нервнопсихического процесса с возникновением его субъективно переживаемого компонента, остается загадкой и для философа, и для биолога. Может быть, был прав Ф. Энгельс, полагавший, что мы никогда не узнаем, какими видят муравьи химические лучи, а кого это огорчает, тому ничем нельзя помочь.

Известным приближением к познанию природы субъективного служит попытка ответить на вопрос о том, что привносит, что добавляет субъективный компонент в организацию социального поведения человека? В качестве примера используем субъективно переживаемое чувство свободы выбора.