Биополитическая парадигма

Биополитика как самостоятельная методология изучения политики сло­жилась в основном в 70-х гг.XX в. в американской науке. Ее сторонники рассматривают в качестве веду­щего источника политического поведения человека чувственные, физиологические, инстинктивные факторы, или так называемые уль­тимативные (первичные) причины, отражающие видовое своеобра­зие человека как живого существа и играющие решающую роль в его адаптации к условиям существования. Эта первичная причинность создает у человека различного рода «склонности», «влечения», «пред­расположенности», которые впоследствии опосредуются разнообраз­ными вторичными (проксиматичными) причинами – культурными обычаями, традициями, моральными нормами и др., но при этом они ничуть не теряют своей ведущей роли.

Такого рода теоретические установки опираются на ряд естествен­но-научных положений, в частности, на теорию естественного отбо­ра Ч. Дарвина, теорию «смешанного поведения» Н. Тинбергена, на исследования агрессивности животных К. Лоренца, доктрину италь­янских ученых Ц. Ламброзо и М. Нордау о биологической природе господствующего класса, на биологизаторские тенденции в позити­вистской философии, натурализм и некоторые другие идеи.

В современном виде биологическая парадигма представляет со­бой сознательно сконструированную теорию, базирующуюся на син­тезе физиологии, генетики, биологии поведения, экологии и эволю­ционистской философии. Если, к примеру, Э. Дюркгейм считал, что биологизация культурных норм, связывающих субъектов политики, приводит к аномии (распаду ценностных основ), а впоследствии и к разрушению самой политической жизни, то сторонники биологи­ческой парадигмы придерживаются прямо противоположных подхо­дов. С их точки зрения, примат инстинктивных, генетически врож­денных свойств и качеств людей только и может служить достаточ­ным основанием для существования политической сферы.

В принципе вся биометодология в политической науке строится на признании наличия общих для человека и животного начал и по­нятий. Для доказательства этого широко используется принципантропоморфоза, приписывающий животным «человеческие» свойства (которыми они не обладают или обладают частично), а затем снова транслирующий их на человеческое поведение. Считается, например, что людей и животных роднит генетическая приспособляемость к внешней среде, альтруизм (способность уменьшать индивидуальную приспособляемость в пользу другой особи), агрессивность, способ­ность к взаимодействию и др. Таким образом, признается, что суще­ствует единая для живых существ основа их поведения. И хотя сто­ронники биополитических подходов далеки от признания схожести всех физиологических признаков животного и человека, все же орга­ническую предопределенность политического поведения людей и политики в целом они под сомнение не ставят.

Основным объектом изучения биополитиков является человечес­кое поведение, а исследовательской задачей – обоснование условий сохранения его биологической первоосновы. При этом универсаль­ной, объясняющей загадки социальной и политической активности людей является формула-триада австрийского этолога К. Лоренца «сти­мул-организм-реакция», которая задает жесткую связь человеческих поступков с особенностями его генетической реакции. Логично, что при таком подходе акцент делается на изучении политических чувств человека (например, «политического здоровья», которое испытыва­ет подчиненный вблизи своего вождя, или чувство «обреченности» лидера, лишенного ожидаемой им массовой поддержки, и т.д.). В силу этого главный источник политических изменений (конфликтов, ре­волюций) видится в механизмах «передачи настроений» от одного политического субъекта к другому.

Надо признать, что не все приверженцы биологического подхода категоричны в признании односторонней зависимости политичес­кой жизни от физиологически врожденных свойств человека. Так, немецкий ученый П. Майер выдвинула концепцию двухуровневой модели человеческого поведения. По ее мнению, аффекты и генети­ческие качества человека регулируют его поведение только на низ­шем уровне. На высшем же его активность направляется разумом, символами и культурными нормами. Ведущим является высший уровень регуляции. В то же время стремление упорядочить социальную и политическую деятельность человека на низшем уровне за счет норм высшего уровня не может привести к успеху.

На Западе модели и установки биополитики широко использу­ются при изучении особенностей женского (В. Рудал, Е. Михан, А. Руш) или возрастного стилей политического поведения, описания расовых и этнических архетипов политического мышления и т.д. Для отечественного обществоведения восприятие подобных теоретичес­ких установок, уяснение их рациональных начал крайне затрудни­тельны. Марксизм, долгие десятилетия царивший в духовной жизни страны и задававший направленность не только теоретическому, но и обыденному мышлению, по существу отрицал непосредственное влияние биологических свойств и качеств людей на их политическое поведение. Маркс и его последователи полагали, что биологическое начало может оказывать какое-либо влияние на политические про­цессы только в «снятом», преобразованном на социальном уровне, виде. Роль таких биологических факторов, как пол, возраст, темпера­мент человека, не только не изучалась, но и не осознавалась в каче­стве политически значимой. Не удивительно поэтому, что в стране, где лидеры-геронтократы (Л. Брежнев, К. Черненко) нанесли обще­ству немалый ущерб, сама проблема влияния возраста и других по­добных качеств людей на исполнение политических ролей до недав­него времени попросту не существовала.

Оценивая значение биополитического подхода в целом, можно сказать, что эвристически он не вправе претендовать более чем на статус частной методики изучения политической жизни, поскольку всю гамму мотивов и стимулов человеческого поведения в полити­ческой сфере невозможно редуцировать к его биологическим осно­ваниям. Тем не менее, хотя теоретическая дискуссия, ведущаяся в науке относительно роли биополитики, еще далека от завершения, многие ее положения можно с успехом использовать в прикладных исследованиях уже сегодня.