Образ мира с точки зрения даосизма

В даосизме в это время возродились древние божества, заново выстроилась их иерархия. Не замедлили появиться и новые учители, которые в очередной раз по-своему истолковали древние предания и открыли новых богов. Характер происходивших изменений, отражённый в философской и жизнеописательной литературе той поры, можно обобщить приблизительно следующим образом.

Мир Неба начинает стремительно приближаться и обживаться. Там появляются дворцы и сады; между Небом и Землёй снуют гонцы; ладья-дракон пересекает границу между Небом и Землёй — Небесный океан; боги и духи заселяют небесное пространство.

Это уже не абстрактное Небо, а девятислойный полуводяной-полувоздушный оазис, в котором есть свой ландшафт — горы, реки, озёра, дома, улицы и переулки, а в них — хозяева и управители. Боги проявляют вполне человеческие чувства: они испытывают любовь и ненависть, им знакомы радость и печаль, усталость и гнев, их обуревают страсти и желания.

Боги отличаются от людей тем, что живут долго, по нескольку тысяч лет, и не стареют, парят в небесах, пьют нектар, едят персики, дающие долголетие, ведают судьбами людей, хранят тайны искусства бессмертия в недоступных простому смертному книгах. Они светозарны, облачены в прекрасные лёгкие одежды и обладают чарующей внешностью. Однако они могут карать нарушителей традиций не менее грозно, чем древние боги.

Открыв, что Небо не есть нечто бесконечно далёкое и что существуют проводники туда, человек обращается к богам за помощью в житейских делах.

На первый план в средневековом даосизме выходят некоторые персонажи древнекитайской мифологии. Прежде всего, это Хуанди, которого стали почитать как первого бессмертного, основателя даосизма, а также богиня Сиванму, обладательница плодов бессмертия. Особенно почитались и восемь бессмертных, творивших чудеса и покровительствовавших различным искусствам и ремёслам. Популярностью пользовалось также древнекитайское предание о трёх мифических островах-горах, плавающих в океане: Пэнлай, Фанчжан и Инчжоу, где обитали бессмертные.

Древние мифы рассказывали, что первый человек Паньгу умер, и только тогда из его тела родилась Вселенная. Теперь космос представляется человеком, новым Паньгу, а человек — космосом с бушующими стихиями, с особым внутренним ландшафтом. Ещё Чжуан-цзы полагал, что Небесное царство зеркально отображается на земле. Во II в. до н. э. эта мысль развивается в «Хуайнань-цзы».

Автор древнего трактата рассуждал следующим образом: «Во мне, как в капле воды, — весь мир, я — микрокосм, Паньгу — макрокосм. Если я буду шириться, я познаю ширь Паньгу; если я буду сокращаться, я растворюсь в Паньгу. Я подобен Дао, которое может быть широким и узким, великим и малым, сильным и слабым, объединять в себе все противоположности и при этом оставаться самим собой. Если оно Бог, я тоже искра Божья, если оно мать всех вещей, то все мы его дети. Надо искать его внутри себя и вовне — ведь частица его живёт в каждом его творении. Природа озарена Божественным светом, а я — часть её».

Наряду с этим наблюдался противоположный ход мысли. Небо слишком высоко и далеко, оно правит свою волю независимо от людей. Счастлив ты, если попадёшь в унисон с ней, а нет — погибнешь со всеми своими талантами. Ведь человеческий век — лишь миг в сравнении с вечностью, составляющей миг Дао.

Помимо всех этих перемен важно и то, что в первые века новой эры в Китай пришёл буддизм.

История его проникновения в страну окутана легендами. Одна из них повествует о «золотом сне». Некий император во сне видел золотого человека высокого роста с лучистым сиянием над головой. Толкователи снов объявили, что это Будда. Тогда император якобы отправил в Индию посольство, и оно привезло оттуда статую Будды и буддийские тексты. По этой версии, начало буддизма в Китае относится к I в. н. э. Однако бесспорным историческим свидетельством является постройка в Китае первых буддийских храмов в конце II — начале III в.

Ранние переводы буддийских текстов были выполнены индийскими и среднеазиатскими миссионерами. Переводчики хорошо изучили собственно китайские учения, в первую очередь даосизм. При переводе терминов они широко использовали словарь даосов, примешивая к нему слова из буддийского лексикона, порой просто добавляя их к китайскому термину. Буддисты проявляли большую гибкость, вводя в свой пантеон китайские божества, а свои «перекодируя» в китайские. Так, культ бодхисаттвы Авалокитешвары слился с народным культом китайской Великой (или Нерождённой) Матери, и Авалокитешвара превратился в женское божество — богиню милосердия Гуаньинь, спасительницу и заступницу, ныне очень популярную в китайском буддийском пантеоне.

Даосизм первых веков новой эры проявил не меньшую гибкость и приспособляемость, впитав в себя элементы буддизма. Не без влияния буддизма даосы начали размышлять о новых условиях жизни, задачах и целях человека. Новое богостроительство было обращено к простым людям. В результате, конечно, снизились его высокий пафос и требования (они остались прежними для избранных и приобщённых к закрытым школам даосизма).