Лекция 6. Поздний антикварианизм.

1. Перелом века. Ранний антикварианизм охватил полтора века (XVI и первую половину XVII) и полторы исторические эпохи – Реформацию и часть Века Разума (периода научной революции). Начало позднего антикварианизма, то есть заметный, хотя и вторичный, рубеж падает на самую середину века Разума. Есть ли для этого содержательные основания? С точки зрения историографа археологии они есть, но это можно будет показать только после того, как мы рассмотрим историографический материал – факты истории археологии, ход развития археологии (или продвижения к археологии) за это время.

Но какие факторы могли бы вызвать такое деление, начало чего-то нового в науке? Мы еще не знаем, есть ли они в истории самой дисциплины (какие-нибудь важнейшие случайные открытия) или смежных дисциплин, но относительно внешних факторов, это сказать можно. Хотя речь и идет о середине исторической эпохи, однако можно в ней обнаружить события, которые, не порождая новую эпоху в социально-историческом плане, тем не менее, могли иметь существенное рубежное значение для некоторых частных отраслей.

В середине XVII века в Европе произошли крупнейшие события, вызвавшие перелом в мироощущении людей: в 1648 г. закончилась Тридцатилетняя война, в которую были втянуты почти все европейские государства, а в Англии пленением короля завершились Гражданские войны.

Тридцатилетняя война началась как пересмотр результатов Реформации, как кровавые столкновения между протестантами и католиками, а закончилась как передел сфер влияния между виднейшими монархиями Европы. В результате этой затяжной войны сильно ослабели Габсбурги и их государства – Испания и Священная Римская империя немецкой нации, оплот католицизма. Германия лежала в развалинах (военные действия шли в основном на ее территории), население ее уменьшилось на 20 – 50 % (в разных местах по-разному). Могущественными державами стали Франция (в ней началось царствование "Короля-Солнца" Людовика XIV) и протестантская Швеция. Протестантская Дания, хотя и утратила ряд земель, оставалась большим государством и соперницей Швеции – датский король владел также Норвегией и частью северной Германии (Шлезвиг-Гольштейн). Появились новые самостоятельные протестантские государства: Швейцария и Нидерланды.

В Англии же в 1649 г. был казнен король Карл I Стюарт и установлен протекторат Кромвеля, а затем через несколько десятилетий восстановлена королевская власть, но в значительно смягченной форме, и резко возросла роль парламента.

В этой обстановке у людей усилилось ощущение переживаемых радикальных перемен, чувство хода истории. Это, естественно, проецировалось на всю историю. Антикварии невольно стали смотреть на древности как на разновременные остатки. Усилилось также осознание взаимосвязи и взаимозависимости событий в разных странах, в разных частях Европы. Общеевропейская политика привела к представлению об общеевропейской истории, об истории в европейском масштабе. Это породило стремление взглянуть на прежние века в том же широком охвате, а у антиквариев - сопоставить, сравнить древности разных стран. В обнищавшей и раздробленной Германии запросы были скромнее – в письме к коллеге 1691 г. Г. Вильгельм Лейбниц выразил пожелание, чтобы немцы всматривались в землю с целью выявить местные древности, способные осветить историю Германии (Schnapp 1996: 206).

Поскольку всё это происходило в Век Разума, в век научного подхода, обращения к фактам и методам, эти новые тенденции должны были найти выражение в новых способах изучения древностей.

Ослабление оплота католицизма – Испании и Священной Римской империи, усиление протестантской Швеции, влиятельность Дании и появление новых самостоятельных протестантских государств – Нидерландов и Швейцарии ослабили силу католической церкви во всей Европе и придали больше веса библейской критике. Еще на шаг продвинулось ограничение библейской истории, и была поставлена под вопрос библейская хронология.

В середине века в Нидерландах гипотезу Парацельса и Джордано Бруно о расах людей, возникших помимо Адама, развернул в целую концепцию кальвинист Исаак Ла Пейрер или Лапейрер (La Peyrère, 1594 - 1676). Сын королевского советника из Бордо, Исаак Ла Пейрер был врачом принца Конде и советником королевы Кристины Шведской. В 40-е годы он был лично знаком со знаменитым датским антикварием Вормом и тот в письме к Лапейреру признавал его рассуждения о людях, не происходящих от Адама, убедительными!

В 1655 г. появилась книга Лапейрера "Преадамиты", а затем вторая книга "Теологическая система из предположения, что люди были и до Адама". Для Лапейрера Моисей не мог быть автором Пятикнижия, коль скоро там описана его смерть. У Лапейрера Адам был предком только евреев, а египтяне и китайцы происходили от преадамитов. Финикийцы, вавилоняне, египтяне ведь древнее евреев и Библии. Потоп не был всемирным (он охватывал только Палестину). Где Каин нашел жену, если у Адама не было дочерей, а других людей кроме потомков Адама не существовало? Значит, Адам был не первым человеком. От одного Адама Лапейрер производил евреев и другие народы традиционных религий, от другого Адама - язычников. Это идея полигенеза человечества, противопоставленная библейскому моногенезу.

По приказу парижского парламента книга Пейрера была сожжена. В Брюсселе Лапейреру пришлось скрываться, на поиски его были посланы 30 человек, в 1656 г. его разыскали и, арестовав, заключили в башню Трёремберг. 11 марта 1657 г. в присутствии кардиналов Барберини и Альбицци Лапейрер торжественно отрекся от своих еретических взглядов – через четверть века после Галилея. Кстати, кардинал Франческо Барберини – завзятый антикварий, а его секретарь – друг Галилея…

2. Антикварии Франции и Швеции в апогей Века Разума: Спон, Верелиус и Рудбек.В середине XVII века примечательное событие произошло во Франции, где вся вторая половина XVII века и начало XVIII проходили под знаком Людовика XIV. В абсолютной монархии "короля-солнца" историки были озабочены только одним – как бы побольше возвеличить короля и его династию.

В 1653 г. под Турнэ была открыта богатейшая могила, полная великолепных вещей: золотые бляшки в виде пчел, золотые монеты, меч с золотой обкладкой рукояти, инкрустированной эмалью, и кольцо с надписью Childerici Regis. Умерший под Турнэ в 481 г. н. э. Хильдерик был сыном Меровея, зачинателя династии Меровингов! Находка вызвала сенсацию. Находчик Жан-Жакоб Шиффле (Jean-Jacob Chifflet), сын личного врача эрцгерцога Леопольда, правителя Бельгии, опубликовал находку в 1655 г. Описание находки было очень скудным: французская наука о древностях того времени не была на уровне скандинавской. Не было дано плана, не было описания археологического контекста открытия. Только монетный состав (рис. 1). Но Шиффле проделал одну очень интересную вещь: золотых пчелок, видимо украшавших одежду варварского короля, Шиффле принял за эмблемы его власти наподобие королевских лилий Бурбонов и вывел королевские лилии из этих пчелок, предположив промежуточные звенья (рис. 2).

Это был первый проблеск типологического ряда, впоследствии столь развитого Питтом Риверсом и Монтелиусом. Что прорыв в этом направлении произошел на базе геральдики – ничего удивительного. Генеалогические и геральдические изыскания велись, естественно, весьма интенсивно в государстве с засилием кичливой аристократической знати, а в геральдике издавна прослеживалось постепенное изменение гербов.

Другое любопытное событие во Франции связано с деятельностью врача, антиквария и нумизмата Жака Спона (Jacque Spon, 1647 – 1685). Происходя из немецкой протестантской семьи, эмигрировавшей во Францию (в Лион), Спон увлекался не только монетами, но и надписями (он один из основателей эпиграфики). Он приравнивал надписи на камне к книгам как источникам сведений. Тех, "кто не доверяет никакой другой науке, кроме науки их книг", он наставительно поучал, "что можно узнать чудесные вещи из надписей так же, как из книг. Или, если уж им надо иметь книги, давайте скажем, что наши древности есть ничто иное, как книги, страницы которых из камня и мрамора исписаны железом и долотом" (1773, цит. по Schnapp 1996: 182). Отсюда бып уже только шаг к осмыслению и других материальных древностей – тех, что без надписей (а такие он тоже изучал), - как источников сведений. Но этот шаг он не сделал.

Он предпринял путешествие по Италии, а также в 1675 – 76 гг. в Грецию и страны Леванта, находившиеся под властью Турции, и опубликовал книгу об этом путешествии, которая вышла в Лионе в 1676, а в Амстердаме в 1678. Потом в Лионе в 1679 – 83 вышел сборник его работ "Разное знатока древностей" ("Miscellanea eruditae antiquitatis"). Вместо обычного тогда термина "антиквария" Спон восстановил древнеримский термин "археология" (или как вариант – "археография") для обозначения новой науки о древних памятниках религии, истории и искусства (архитектуры, скульптуры и проч.). В книге 1683 г. "Любопытные исследования древности" Спон отмечал, что чем экзотичнее и уникальнее находки, тем они интереснее (это один из принципов антикварианизма). Как протестанту Спону пришлось бежать из Франции, и он умер в Швейцарии в возрасте 38 лет.

Его термин "археология" постепенно начал употребляться у исследователей древностей сначала как название намечающейся отрасли широкого знания о древних памятниках, потом как особой науки, хотя он вызывал возражения. Позже, в 1834 г., знаменитый исследователь классической Греции Г. Ф. Велькер писал по поводу этого терминологического нововведения: "Спон явно хотел быть никем иным как антикварием, и хотел собрать всё, что поддается зарисовыванию, не отличая того, что имеет в себе особенное, самостоятельное значение, от того, что служит только средством для целей общего исторического знания" (Welcker 18??, III: 337). Велькер здесь упрекает Спона в том, чтó впоследствии в Советской России шельмовалось как "голое вещеведение".

Но лидировала в антикварных занятиях всё еще Скандинавия.

Во второй половине XVII века организация науки о древностях в Швеции приобрела еще более устойчивые организационные формы, чем раньше. В 1662 г. канцлер Швеции Магнус Габриэль де Ла Гарди основал "кафедру отечественных древностей" в университете Упсалы для антиквария Олофа Верелиуса (1618 – 1682; см. Svenska, 8, 1955: 269 - 270), человека книжного, интересующегося мифами и сагами (рис. 3). По сути, это была первая в мире кафедра древностей. А через четыре года он организовал Коллегию Древностей (Antiquitetscollegium) под председательством секретаря Университета Йохана Хадорфа (1630 – 1697) (рис. 4); к 1675 г. она состояла из 13 человек: администратора, секретаря, двух ассистентов, специалиста по исландским сагам, двух иллюстраторов, двух граверов, печатника, корректора, курьера и слуги. Такого учреждения не было нигде в мире – это был первый институт той же науки о древностях вообще, включая фольклор. Хадорф, хороший организатор и путешественник, начал раскопки древней шведской столицы Бирки, а профессор Верелиус, получивший и пост Королевского Антиквария, изредка раскапывал курганы. Его отчеты приобрели форму, приближающуюся к современной. Он высказывал гипотезу, затем приводил результаты раскопок для ее проверки. Так, он высказал гипотезу, что во время викингов не все кремировались так, как это описывают Снорри и сага о св. Олафе. Напротив, с королями и героями сжигали еще и рабов, а над костями и прахом возводили курган.

"Дабы проверить эту гипотезу, прошлой осенью я решил вскрыть соответствующими работами огромный курган близ земель Броби на территории Уллеракер. Поелику снести весь курган заняло бы зело много времени, и не имея желания потревожить тени ушедших, я открыл путь в середину кургана, расширяя его вперед от основания одного из земляных склонов. В ходе работы очень скоро я нашел каменные структуры; они протягивались с севера на юг, и, видимо, на них были положены дубовые брусья, угли которых не все были использованы. А там, среди углей, было сожженное тело покойника, обращенное, полагаю, к югу. Как скоро костер и тело были сожжены, устроена была могила, защищенная еще одной каменной выкладкой и почвой так, чтобы ничто не могло повредить им. К северу, думаю, в головах покойника, были помещены несколько утлых урн, из коих можно учесть только фрагменты. Внутри я не нашел ничего, кроме земли. Не было ни костей, ни праха, единственно остатки погребальной трапезы и жертвоприношений богам и покойным, предназначенных теням. В этом кургане я нашел пять структур одна поверх другой, и, чему я более всего поражался, было то, что внизу и в середине, посередь пепла и костей, сожженных вместе, я нашел другие кости и черепа в том же самом месте, которые были не тронуты каким-либо огнем, но которые были, однако же, рыхлыми – верное доказательство, что в одной и той же семье одни были кремированы, а другие погребены" (Verelius 1664: 81 – 82).

Здесь налицо зародыш стратиграфии, рассмотрение контекста погребений, а ведущей идеей оказывается выдвижение гипотезы и ее проверка, причем иллюзии, сформированной сагами, противопоставляются археологические факты – вполне в духе века науки. Со смертью Верелиуса исчезла и его кафедра (восстановлена была значительно позже).

Идею стратиграфии еще более разрабатывал современник Верелиуса Олоф Рудбек или Рюдбек (Olof Rudbeck или Rydbeck, 1630 – 1702) (рис. 5). В возрасте 23 лет он стал профессором Университета в Упсале, а через некоторое время ректором Университета. Медик по своей основной специальности, он построил в университете анатомический театр и разбил ботанический сад. Но потом перенес все свои интересы на древности и по примеру Верелиуса обратил внимание на археологические памятники и местные имена (топонимы). В сходстве шведских имен с классическими он усмотрел возможность проследить генетическое родство и построил увлекательную концепцию происхождения шведов из платоновой Атлантиды, потонувшей в Океане. Эту идею он отстаивал с пылом и горячностью и наделал себе немало врагов. Но раскопки, которые он затевал ради этой сумасбродной идеи, он проводил с аккуратностью профессионального ученого и опытом анатома. Он именно анатомировал памятники – не просто извлекал находки из земли, но рассекал памятник, различая слои. Он зачерчивал разрезы (профили) курганов, описывая характеристику каждого слоя (рис. 6 и 7).

Он изобрел также измерительный брусок, которым полагал возможным определять по толщине слоя почвы (отложения над погребальными сооружениями) возраст находок (рис. 8):

"Поскольку около четырех тысяч лет прошло со времени Ноева потопа до современности, а за это время общее покрытие почвой, накапливающейся на поверхности земли, … не выросло более чем восемь или девять дюймов, я соответственно придумал меру, разделенную на десятые доли, и эту меру я использовал постоянно; она так разделена, что пятая часть соответствует тысяче лет, а десятая – пятистам" (цит. по: Klindt-Jensen 1975: 31).

Ноев потоп сейчас представляется неважным пунктом отсчета, равномерность накопления тоже под сомнением, и Клиндт-Йенсен посмеивается над этой "фантастикой" Рудбека, но принцип-то в общем верный и при более надежных опорах может служить. А измерительный брусок стал впоследствии непременным инструментом при раскопках – это наша рейка.

Рудбек нанес и некоторый ущерб организации изучения древностей в стране: рассердившись на Коллегию Древностей, он добился переименования ее в Архив Древностей (статус пониже) и перевода ее из Упсалы (научного центра тодашней Швеции) в Стокгольм, где он в 1780 г. был распущен.

В Дании после смерти Ворма его музей отошел королю и был включен в Кунсткамеру, размещенную в специально построенном здании в столице. Там были картинная галерея и залы: Героев, Древностей, Индийский, Кабинет Искусственных Предметов и Кабинет Естественных Предметов, где хранились и кераунии. Но ученые уже воспринимали кераунии не как "громовые камни", а как человеческие орудия (Jensen 1999; 2000).

3. Антикварии Англии в апогей Века Разума: Обри. Ко второй половине XVII века относится деятельность английского антиквария Джона Обри (John Aubrey, 1626 – 1697) (Collier 1931; Powell 1963; Hunter 1975; Schnapp 1996: 188 – 196) (рис. 9). Это был обедневший дворянин, скиталец, поклонник учений Декарта и Бэкона и активный член Королевского общества Лондона, одноклассник и друг философа Гоббса, приятель и Харви (Гарвея, открывшего кровообращение), общавшийся с Ньютоном и Локком. Обучение его в Оксфорде было прервано в 1642 г. Гражданской войной и возобновлено только в 1646 (на два года). После окончания Оксфорда жизнь его не миловала: любовные истории, разорение, судебные тяжбы, банкротство, имение было пущено с молотка, начались скитания бездомного. Десятилетиями он менял съемные квартиры, существуя и ведя исследования на благотворительные средства друзей. Интересы его были разнообразны: он был путешественник, фольклорист и антикварий, врач и натуралист, писатель и отличный рисовальщик. Наибольшую известность он получил своими живыми биографиями многих знаменитых современников, основанными на воспоминаниях и сплетнях.

Он считал, что земля может рассказать больше, чем книги. Его родная местность, графство Уилтшир, изобиловала древними каменными сооружениями, курганами и городищами, и начал он с краеведческого сбора материалов, задумав книгу по примеру выпущенных о соседних графствах. Его привлекал Стоунхендж, но, будучи на охоте, неподалеку он открыл еще более крупное круглое каменное сооружение – Эйвбери. Уже Кэмден знал его центральную часть, охарактеризовав ее как "старый лагерь со рвом" и четырьмя входами с каменными косяками. Обри обнаружил, что в Эйвбери не один, а несколько концентрических кругов, а от входа отходит длинная аллея редко размещенных камней. Он сообразил, что это не лагерь, а место каких-то ритуалов. Аналогичные концентрические круги он увидел и в Стоунхендже, только от внутреннего остались лишь ямки на месте больших каменных столбов (теперь они называются "ямками Обри").

В 1663 г. Обри был избран в Королевское Общество и сделал там доклад об Эйвбери. Это было первое обсуждение в Королевском обществе антикварного сюжета и первый научный доклад о древностях в Англии. Рассказы Обри, что "Эйвбери столь же превосходит Стоунхендж, как собор приходскую церковь", дошли до ушей короля Карла II, и король попросил составить описание этого места. Так началось формирование главного труда Обри. Работая над ним, Обри понял, что многие памятники Британии неправильно атрибутированы. Одни его предшественники и современники считали Стоунхендж римским храмом, другие - сооружением данов (датских норманнов) для их собраний, а более всего отводили их саксам. В целом все относили их к римскому или более позднему времени. Обри заметил, что древние каменные сооружения, курганы и городища (земляные форты) занимают территорию, выходящую за пределы римской оккупации, как и нашествий саксов и данов. Из этого он сделал вывод, что вся эта совокупность памятников существовала до римлян и, стало быть, оставлена древними британцами. Он сравнивал этих предков с американскими индейцами и приходил к выводу, что "они, полагаю, были на две или три степени менее дикими, чем американцы" (из очерка о Северной части Уилтшира, цит. по: Powell 1963: 257). Таким образом, у него было какое-то представление о процессе развития.

Его главный антикварный труд "Британские памятники" (Monumenta Britannica) остался неопубликованным, но циркулировал в ученой среде и весьма почитался.

В последнем своем варианте он состоял из четырех частей. Первая была посвящена "религии и обрядам друидов", вторая - архитектуре, а третья – древним сооружениям на местности: курганам, урновым погребениям, земляным валам (городищам) и т. п. В четвертой части для понимания книги были предложены четыре хронологически выстроенных типологии: "архитектоническая" (архитектурные стили), графическая (системы письменности), "аспидологическая" (классификация щитов, изображенных на могильных камнях) и одежная (классификация последовательно сменяемых одежд, так сказать история моды). Для установления этой хронологической типологии Обри устанавливал типичную анатомию памятников и сравнивал памятники между собой и с письменной и устной традицией. "Эти древности столь чрезвычайно древние, - писал он, - что их не достигает ни одна книга, так что нет пути восстановить их, кроме как "сравнительной наукой древностей" ("comparative antiquitie"), которую, оказавшись в затруднительном положении, я написал с самих памятников" (цит. по: Hunter 1975: 181).

Подобно основателю сравнительной анатомии и сравнительной палеонтологии Кювье, но за полтораста лет до него, Обри тоже брался восстановить, так сказать, по кости весь скелет и весь организм:

"Как Пифагор догадывался об огромности фигуры Геракла по длине его ноги …, так среди этих руин покоится остатков довольно для человека, чтобы предложить догадку, какие благородные здания и т. д. были сделаны набожностью, благотворительностью и величием наших праотцов …" (Aubrey 1980 – 82: 178).

Хронологическая классификация шрифтов стихийно открывалась издавна – у палеографов вырабатывался навык узнавать по очертаниям букв древние рукописи. Но привел это в систему только французский монах Жан Мабийон в 1681 г. Джон Обри применил эту идею в 1670 г. не только к шрифтам, но и к архитектурным признакам (рис. 10), щитам с гербами, одеждам. Введение хронологической типологии – это был решительный шаг к созданию археологической науки. Того, кто не увидит в этом прорыва, прошу вспомнить, что у нас, в России, в это время еще не было Петра I.

Сам Обри сравнивал свой метод изучения памятников с алгеброй. Типологические аналогии он характеризовал как "открытие, которое я (нуждаясь в письменном источнике) делаю здесь попытку выработать по роду алгебраического метода, сравнивая те [памятники], которые я видел друг с другом, и сводя их к роду уравнения, чтобы заставить камни говорить за себя" (цит. по: Aubrey 1980 – 82: 32). Так, он выявил круглые земляные сооружения со стоящими камнями, кроме Стоунхенджа и Эйвбери в Сомерсете (Стэнтон Дру), близ Оксфорда (Роллрайт Стоунз), в Йоркшире (Девилз Эрроуз), и другие. Он мог оперировать не индивидуальными памятниками, а их обобщениями, классами.

Шнапп видит в этом алгебраические выражения фактов и зародыш теоретической археологии (Schnapp 1996: 193 – 194). Это, конечно, не так. Обобщение, даже гораздо более сложное, остается эмпирической операцией. Не стоит осовременивать этого антиквария XVII века, он был не во всем в ногу даже со своим временем. Обри был чужд принципам измерения, квантификации и проверки, принятым в Королевском Обществе, и склонен полагаться на сказания и прозрения. Каменные сооружения он первый связал с кельтскими жрецами друидами, хотя по письменам источникам известно, что культовая практика друидов была связана с деревьями, а не гигантскими камнями. Он собирал сведения о паранормальных явлениях, совпадениях, сбывшихся снах и прочей мистике – это единственное из его сочинений, которое было опубликовано при жизни ("Смесь", в 1695 г.). Но и то, что он сделал, было важным вкладом в науку. Отметив, что Литтон Стрейчи назвал Обри "первым английским археологом", Даниел поправил эту оценку: "его можно с полным основанием назвать первым значительным полевым археологом Англии" (Daniel 1975: 19).

Среди друзей Обри был Томас Браун (Thomas Browne, 1605 – 1682), один из лучших прозаиков Века Разума. Тоже медик, учившийся в Оксфорде, Монпелье и Падуе и получивший свой медицинский диплом в Лейдене, он, практикуя как врач, распространил среди друзей рукописное рассуждение "Religio Medici" ("Религия врача") – о чудесах природы и Бога, смесь научного скептицизма с верой. Без его ведома это было напечатано и приобрело популярность во всей Европе. Вторая книга, "Pseudodoxia Epidemica" ("Эпидемия ложных учений"), известная как "Vulgar errors" ("Простонародные ошибки"), разоблачает простонародные суеверия. Когда убеждения не помогали, Браун считал допустимым применять иные меры: как-то выступал свидетелем на судебном процессе, приведшем к сожжению двух ведьм. Это показывает, что от некоторых суеверий не был свободен сам Браун. В третьей книге, вышедшей в 1658 г., Браун выступал как антикварий. Она содержала трактат "Hydriotaphia" ("Гидриотафия, Урновое погребение, или Рассуждение о погребальных урнах, недавно найденных в Норфолке"). Обработка найденного материала - типичная для антиквария: сами урны описаны бегло; нет их сравнения с другими подобными, найденными в этом районе; подробнее описаны топографические условия находки и история района; урны приписаны римлянам (на деле они сакские), а на этой основе развернуты рассуждения о погребальных обычаях во всем мире и об отношении к смерти. В 1671 г. король отметил заслуги Брауна как антиквария и медика возведением в рыцарское звание.

Интересны мысли Брауна о нарушении покоя мертвых и законов об охране могил:

«Многие из этих урн были разбиты грубым открывателем в надежде на заключенный в них клад… Где руководит выгода, ни один возраст не хотел бы таких рудокопов, для которых самые варварские экспиляторы нашли самую цивилизованную риторику: "Золото, раз выкопанное из земли, уже в нее не годится", "Пусть памятники и богатые ткани, а не богатства украшают прах людей", "Не надо переносить торговлю живых на мертвых", "Нет дурного взять то, что никто не обижается потерять", "Нет обворованного, где не было обладателя"» (Browne 1966: 24, цит. по: Schnapp 1996: 197).

Здесь тонкий и двусмысленный текст. Примеров "цивилизованной риторики" многовато – она перевешивает сожаление, а в сочетании с констатацией множества разграблений лишь оправдывает раскопки, проводимые антиквариями. Всё-таки спасут вещи от грабителей. Это мысли, не утратившие злободневности.

С точки зрения археолога, существенно, что урны использованы Брауном не для каких-либо исторических выводов (те построены на письменных источниках), а для написания философского эссе.

Младшим современником Обри, его другом и корреспондентом был Эдвард Лойд (Edward Lhwyd или Lhuyd, 1660 – 1709) (рис. 11) (Gunter 1945; Emery 1971; Parry 1995; 1999c). Происходящий из Уэльса, этот кельтский антикварий по окончании Оксфордского университета поступил помощником к Р. Плоту, хранителю Эшмолеанского музея в Оксфорде, а потом сам стал хранителем. От Плота он заразился увлечением окаменелостями, потом от них стал отличать каменные орудия, распознав их искусственное происхождение. В "Философских трудах Королевского общества" за 1699 г. он поместил такое разъяснение:

"Что касается мнения об "ударах эльфов", что фери (не имея достаточно сил сами, чтобы ранить тела животных) иногда уносят людей в воздух и, снабдив их луками и стрелами, употребляют их для стрельбы по людям, скоту и т. д., то я не сомневаюсь, что вы часто видели эти наконечники стрел, которые приписывают эльфам или фери: они те же самые оббитые кремни, каковыми туземцы Новой Англии до сего дня оканчивают свои стрелы; также в этом королевстве находимы каменные топоры, не отличимые от топоров американцев… Самые любопытные и пошлые во всей стране удовлетворены идеей, что сии вещи часто падают из воздуха, брошенные этими фери…Что до меня, то я отсрочу мою веру до того, пока не увижу, как один из них падает" (Lhwyd, цит. по: Daniel 1967: 39).

Затем интерес его распространился на древности в целом. Он принял участие в подготовке расширенного издания "Британии" Кэмдена и сильно пополнил ее раздел об Уэльсе не только собственными наблюдениями, но и с помощью опросников, которые он рассылал. Но он пополнил не только этот раздел. Полевой археолог, он занимался преимущественно кругами камней и больше всего известен тем, что будучи превосходным художником, он оставил планы и зарисовки Стоунхенджа и Эйвбери перед их разрушением. Хорошо зная кельтские языки, он восстанавливал кельтскую культуру Британии, отстаивая значительную независимость кельтского общества от римских влияний и способность его на большую концентрацияю сил (возведение мегалитических сооружений) и на сложную культуру. Бóльшую часть своих материалов он не успел опубликовать: еще в молодом возрасте Лойд много болел, умер сорока девяти лет, а после его смерти его рукописи, хранившиеся в беспорядке, погибли при пожаре.

Некоторые мысли Лойда очень напоминают позднейшую аргументацию археологов. Так, он писал: "Ибо если одна нация после утверждения христианства могла подражать другой в своих церквях, капеллах, погребальных памятниках, то также и во времена язычества обряды и обычаи религии должны были развиваться от одной страны к другой" (цит. по: Piggott 1981). Чем не аргументация диффузионистов?.

4. Новации века Просвещения и древности.Век Просвещения, собственно, не совпадает с XVIII веком: начался он в Англии со Славной революции (свержение Якова II Стюарта) в 1688 г., а закончился во Франции с началом Великой Французской буржуазной революции в 1789. Во многих отношениях Век Просвещения является продолжением Века Разума, и, по сути, они составляют одну эпоху. Успехи науки, наслоившись на победы буржуазии, привели к росту исторического оптимизма, авторитеты философии, как Локк и Кант, и властители дум – Руссо и Вольтер – учили, что разум есть тот инструмент, которым можно продолжить успешное восхождение к лучшему будущему, нужно только правильно его использовать и распространить владение им, распространить обладание знаниями как можно шире среди высших слоев общества. Просветители решительно перешли с латыни на родные языки.

Религию просветители не отвергали, но четко разделяли сферу разума и сферу религии. Библейская критика шагнула далеко – было показано, что сама Библия была произведением людей, причем не одного автора. Жан Астрюк подметил, что в Пятикнижии Моисея некоторые рассказы повторяются в двух вариантах, при чем в одних бог именуется Яхве, а в других – Элогим (а это даже не "бог", а "боги": -им – окончание множественного числа). Астрюк сделал резонный вывод, что в Пятикнижии сведены воедино два варианта текста. Автора одного стали называть "яхвистом", автора второго – "элогистом". Откровение господа, водившее пером единого автора Пятикнижия, ядра Библии, оказалось под сомнением.

Если в век Век Разума природу стали изучать, не исходя из теологии, то теперь было вырвано из-под господства теологии изучение человека, и оно было приравнено к изучению природы. Эти новые веяния не могли не сказаться на изучении древностей. Свободнее стало и отношение к языческим культам, которые, кстати, выявляли из-под спуда национальные истоки европейских государств. В богатейшей коллекции Чарлза Таунли (рис. 12), начавшего собирать ее после визита в Неаполь в 1768 г., были представлены статуи греческих богов и рельефные "трофеи, скомпонованные из инструментов, применявшихся в оргиях". После смерти Таунли коллекция перешла в Британский музей.

5. Антикварии века Просвещения в Англии. Стъюкли.В Англии это нашло выражение у Уильяма Стъюкли (William Stukely, 1687 – 1765) (Рис. 13) (Piggott 1985; Schnapp 1993a; 1996: 212 – 218; Parry 1999d). Происходя из английского захолустья и родившись в семье среднего достатка (отец был юристом), Стъюкли поступил в Кембриджский университет, а затем в Лондон, где получил медицинское образование. В Кембридже и затем, работая в лондонской больнице, он познакомился с выдающимися учеными – был в приятельских отношениях с Ньютоном, Хэлли (Галлеем) и другими. В этом кругу вкус к древностям сочетался с интересом к медицине, ботанике, астрономии и математике. С 1710 по 1725 г. он отправлялся на археологические изыскания ежегодно, начав серию археологических разведок и раскопок, которые стали основой его научных занятий. В 1717 г. Стъюкли вернулся в родной Линкольншир, в Бостон, вести там медицинскую практику. Там он стал секретарем восстановленного после более чем столетнего перерыва Общества антиквариев, а в 1718 г. – членом Королевского общества. Его другом и покровителем был Томас Герберт граф Пембрук, имение которого находилось близ Стоунхенджа. Вместе они не раз посещали это место, измеряли памятник и обсуждали его происхождение. От одного друга Стъюкли получил копию рукописи давно умершего Обри "Памятники Британии", и она произвела на Стъюкли огромное впечатление.

Он исходил и изъездил верхом на коне многие районы Англии, издав серию путеводителей по археологическим памятникам Британии. Будучи отличным рисовальщиком, он снабжал свои описания (рис. 14) профессиональными зарисовками (рис. 15). Памятники он изображал включенными в ландшафт местности, которую представлял как бы с высоты птичьего полета (как рисовальщики Кэмдена). Его описание Стоунхенджа и расположенного неподалеку Эйвбери (рис. 16) стало первым полным описанием, и он развил наблюдение Обри в Эйвбери, заметив, что от Стоунхенджа тоже отходила длиннющая аллея земляных валов к реке (он назвал ее "Сursus" – тракт, полагая, что она служила для бегов). Подобно Кэмдену, он выявлял давние земляные конструкции (рвы, дороги, снесенные курганы) по проходящим через поле геометрически правильным полосам и кругам с другой густотой растительности (травы, злаков) на местах заплывших ровиков и утоптанных дорог.

Вот как он описал курган близ Стоунхенджа:

"Насыпь кургана состояла из хорошей земли, сплошь, за исключением мелового покрытия толщиною в два фута, покрывающего ее полностью, под дерном. Отсюда выходит, что метод сооружения этих курганов был выкопать дерн вокруг на большом пространстве, пока курган не будет вознесен на задуманную высоту. Потом мелом, выкопанным из окружающего ровика, они посыпали его весь" (цит. по: Piggott 1985: 93).

То есть его интересовали стратиграфия кургана и реконструкция его возведения. Он заинтересовался также ориентировкой Стоунхенджа, предположив ее значение для астрономически нацеленных ритуалов.

При нем древнейшие памятники всё еще приписывались римлянам и их варварским соседям. Стъюкли следом за Обри сообразил, что многие памятники Британии имеют до-римское происхождение. Он это вывел из того, что проведенная римлянами дорога круто огибала самый крупный курган Британии Силбери Хилл (значит, он уже стоял, когда ее проводили), а в других местах дорога прорезала курганы. Он выдвинул предположение о длительном заселении Британии до прихода римлян. Население это он счел кельтами, а почти все археологические памятники объявил культовыми и связал с деятельностью кельтских жрецов – друидов. Друидов он считал финикийскими колонистами. В религии друидов он видел первоначальный монотеизм, сохранивший в чистоте первичную религию патриархов (потому и древнюю мудрость), а свои писания он воинственно нацеливал на деистов, которые в духе Века Просвещения считали, что религию надо согласовать с разумом и выступали против чудес, откровения и всякой мистики. Друидомания делала его легкой жертвой изготовителей фальшивых рукописей.

Таким образом, Стъюкли с одной стороны воспринимал язычество как родное и влекущее, в чем сказывалась эпоха Просвещения, а с другой – оставался в тенетах прежней эпохи, мыслил в рамках короткой библейской хронологии и не принимал согласования религии с разумом. В 1728 г. он стал викарием церкви Всех Святых в Стэмфорде (это решило его финансовые проблемы) и сменил полевую археологию на писание книг "Стоунхендж" (1740) и "Эйвбери" (1743). С этих пор все силы и всё время он отдал на восстановление мира друидов и на истолкование всех археологических памятников как друидских храмов, святынь и могил. Его мистический настрой не противоречил его дружбе с величайшими натуралистами: и Ньютон ведь, столь трезвый в физике, увлекался алхимией, а в своих гуманитарных занятиях уйму времени уделял теологическим штудиям да мистическим выкладкам в библейской хронологии.

Наблюдательный Ален Шнапп метко ухватил сходство двух крупнейших антиквариев – шведа Рудбека и англичанина Стъюкли: оба врачи, оба завзятые полевые работники, оба перенесли на археологические памятники навык анатомирования, и оба подчинили свою деятельность фантастическому и романтическому видению прошлого: один – идентификации шведов с мифическим народом Атлантиды, другой – возвеличению таинственных друидов в истории Англии и всей Европы. Видимо, сказывалось приближение романтизма.

Пэрри называет Стъюкли "пионером полевой археологии" и пишет о нем: "Уильям Стъюкли может рассматриваться как последний из великих английских антиквариев и первый из заслуживающих доверия археологов" (Parry 1999d: 39, 49). Однако во многом Стъюкли повторял Обри, а для археолога ему многого не хватало – того, что мелькало у других антиквариев: типологии, методов интерпретации.

Стъюкли был первым секретарем образовавшейся заново организации британских антиквариев, только теперь оно называлась не "коллегией", а Обществом антиквариев Лондона. Оно возникло в 1707 г., получило свое новое название в 1718 и статут от короля в 1754. С 1754 оно стало выпускать журнал "Археология". Десятью годами позже возникло Общество антиквариев Шотландии. А в 1732 г. сформировалось Общество Дилетантов, чтобы способствовать продолжению путешествий в Италию и другие страны Средиземноморья.

В 1759 г. был открыт Британский музей. Сначала в нем не было преобладания древностей. В музее изначально было учреждено три отделения: печатных книг, рукописей и естественных и искусственных достопримечательностей, в числе которых была одна египетская мумия. В 1772 г. музей закупил коллекцию греческих ваз сэра Гамильтона, а в 1802 король Георг III пожаловал музею уйму древностей, отнятых у армии Наполеона в Египте, в том числе знаменитый Росетский камень – билингву (подробнее об этом еще будет речь). С этого времени музей, не теряя функций библиотеки, стал главным хранилищем древностей Британии, ее археологическим центром.

6. Антикварии века Просвещения в Скандинавии. В Скандинавии промышленный переворот, наступивший несколько позже, чем в Англии, привел к спросу на сельскохозяйственное сырье и резкому повышению цен на землю. Крестьяне начали осваивать нетронутые земли, и это привело к распашке курганов и разрушению каменных погребальных сооружений.

В Швеции старые законы о нахождении "кладов" были модифицированы так, чтобы стимулировать оповещение властей о находках. Две трети найденного требовалось сдать короне, а одну треть находчик имел право оставить себе. Если же находка была сделана на частной земле, то половина принадлежала собственнику земли, а половину получал находчик. Любые древние монеты, золото и серебро, произведения искусства отходили королю, а предъявить властям находчик обязан был всё, что нашел, но при этом казна должна была компенсировать деньгами полную стоимость сданных вещей плюс одну восьмую этой стоимости в награду.

В Дании также найденные металлические изделия принадлежали королю, но возмещение находчику не было предусмотрено законом, хотя на практике оно и делалось. В 1752 г. и в Дании это было введено в закон. При этом в "клад" включались монеты "или другие предметы, которые в силу возраста или особого характера представляют редкость". То есть древность предмета приобретала значение не меньшее, чем ценность металла или обработки. Но те предметы, которые не были опознаны как древние вещи, не подпадали под эту статью. Например, кремневые изделия – они ведь помещались среди естественных курьёзов.

Ученые коллекционеры, однако, продолжали собирать коллекции древностей, и никто их за это не наказывал и коллекции не отбирал в казну. Большие коллекции были в Дании у директора школы Томаса Бирхерода и придворного капеллана Эрика Понтопидана (1698 – 1764). Бирхерод оправдывал это чувством патриотизма.

В 1744 г. Понтопидан (рис. 17) вместе с кронпринцем, впоследствии королем Фредериком V, провели очень тщательные раскопки "могилы гиганта" - мегалитической коридорной гробницы в Егерсприс близ королевского дворца в Зеландии. Они открыли там сверху урны с прахом, а ниже четыре скелета и погребальный инвентарь, а знание анатомии позволило им сделать вывод, что это никакая не "могила гиганта" – похороненные были обычными людьми, хотя у одного был очень уж покатый лоб. Поскольку период кремации ученые века Просвещения по традиции исландских саг датировали веком богов-асов (Одина и других), а предшествующий период ингумации относили к кельтам или кимврам, Понтопидан предположил, что каменное сооружение должно быть еще древнее, но не мог определить точнее, чем "по крайней мере, 1800 лет тому назад". Он опубликовал для ученых полный отчет об этом на датском языке в первом выпуске трудов Датского Королевского Общества, а кронпринц для оповещения местного населения повелел воздвигнуть на месте раскопок табличку с резюме этого отчета … на латыни. В своем позднейшем (1763) труде об истории Дании "Датский атлас" Понтопидан предположил, что веку Одина предшествовал каменный период с ингумацией, а появление Одина начало период ряда миграций – англов, саксов, готов, норманнов.

В 1776 г. кронпринц Фредерик, сын Фредерика V, раскопал еще три кургана в Егерсприс. В могиле обнаружили скелет взрослого, при нем бронзовый "жертвенный нож", четыре кремневых топора и молота, наконечник стрелы, янтарь, а вне могилы – урны с прахом. Такие же находки в других двух курганах. Премьер-министр Хёг-Гульдберг велел восстановить курганы и могилы, снабдить их общим торжественным порталом, посвященным королеве Юлиане, склоны оформить террасами, на террасах поставить стелы в честь основателей датского государства, на вершине водрузить норвежский рунический камень, а вокруг посадить деревья в стиле английского упорядоченного классического парка. Получился древний памятник славному прошлому, он получил название "курган Юлианы" (рис. 18).

В Швеции после смерти Хадорфа наступило некоторое ослабление активности антиквариев, по крайне мере в центре. Но в Лунде просветительскую сторону антикварианизма развил профессор Килиан Стобэус (Kilian Stobaeus). В 1738 г. он опубликовал на латыни книгу "Камни кераунии и бетулии", в которой разобрал все теории о "громовых камнях". "Без вопросов, - писал он, - древнейшие повседневные орудия, вплоть до времени, когда выработка и применение железа стало известно, формировались из кремня". Он цитировал Лукреция и других классических авторов и сравнивал "громовые камни" типа лежащих в Кунсткамере Копенгагена с орудиями индейцев Луизианы. Опубликовал он и два кремневых кинжала из своей коллекции, реалистично зарисованных, а каменный ящик, в котором один из них был найден, передан явно неточно, видимо, по рассказам находчика (рис. 19). В 1735 г. Стобэус передал свою коллекцию Лундскому университету.

7. Антикварии века Просвещения в Германии. В Германии, раздробленной на мелкие государства и далекой от классического мира, интерес к местной истории и отечественным древностям был естественным. Это обращало антиквариев к раскопкам. Призыв Лейбница к соотечественникам выявлять местные памятники ради истории Германии был в начале XVIII в. буквально выполнен его учеником и другом Йоганном Г. Эккартом (Johann G. Eccart), который изучая древних тевтонов, раскопал несколько курганов. Курганы эти не содержали железа, а в одних были только бронзовые предметы, а в других – лишь каменные и костяные изделия. Эккарт (в книге, опубликованной в 1750 г.) порешил, что подтверждается старая идея о том, что железному веку предшествовал бронзовый, а тому каменный, хотя его находки нельзя считать подтверждением: это был лишь намек на такую возможность.

В 1656 г. М. Лиленталь из Гданьска, который тогда поляки отстаивали против шведов, вскрыл каменный ящик с лицевыми урнами и зарисовал всё in situ. Рисунок опубликован в следующем веке – в 1724 г. Кажется, это первое дошедшее до нас изображение археологического комплекса in situ (рис. 20).

Кильский анатом и ботаник Йоган Даниель Майор (Johann Daniel Major, 1635 - 1693), сосед Олеария, в книге 1692 г. "Заселенная Кимбрия" рассуждал о лучшем способе раскопок курганов – траншеей или сегментом (рис. 21). Леонгард Давид Херман раскопал в начале XVIII века поле погребальных урн в Маслове, то самое, куда император Фердинанд I посылал в середине XVI века рыцаря засвидетельствовать горшки, растущие в земле. Херман выкопал там больше 10 000 урн и в книге 1711 г. "Маслография" изображал находки могильных вещей в комплексах и нередко in situ (рис. 22). Гольштинские пасторы отец и сын Роде – Кристиан Детлев и Андреас Альберт (Christian Dethlev Rhode, 1653 – 1717; Andreas Albert Rhode, 1682 – 1724) собственными руками вели раскопки. Роде старший опубликовал отчет о раскопках на рубеже веков, Роде младший основал с 1717 г. еженедельник, восьмистраничный листок, "Cimbrisch-Holsteinosche Antiquitäten Remarques" ("Кимбрийско-Гольштейнские заметки о древностях" – это прообраз археологической периодики!), где публиковал свои находки для публики, иногда с юмором. Раскопки он описывал так:

"Наконец, когда мы докопали до глубины в восемь-девять футов, появилась зеленая земля, что, видимо, предполагало, что нечто вскоре будет найдено; поэтому я остановил работников и остаток работы стал проделывать сам с помощью ножа и маленького совка, принесенного для этой цели" (цит. по: Schnapp 1996: 211).

Мы уже узнаем знакомую технику работы и инструментарий современного археолога. А. А. Роде даже проделывал опыты по изготовлению кремневых орудий, доказав, что это человеческие изделия.

Северно-немецкий пастор Мартин Мусгард (Martin Mushard, 1669 – 1770) на основании своего опыта раскопок могильников поместил в популярном журнале "Ганноверские очерки для пользы и удовольствия" за 1760 – 1761 год статью о методике раскопок – нечто вроде первого руководства по раскопкам. Он указывал, что места поселений и жертвоприношений копать невыгодно: трудно, опасно и разочаровывающе – "pro thesauro carbones (вместо сокровищ угли). Что может быть найдено, однако, на слое угля и покрытое пеплом и землей. это кремневые лезвия, так называемые жертвенные ножи, фрагменты жертвенных котлов и горшков. Ну, можно ли вывести из этого какую-нибудь теорию?".

Насыпи, большие и круглые, получше, но, бывает, тоже обещают только пустую трату времени. Кроме камней там ничего нет, и если углубились намного, то "лучше прекратить раскопки, так как на такой глубине вряд ли можно найти урны". А вот могильники без внешних признаков – это другое дело. В таких могильниках "урны и утварь оказываются наилучшими. Что же до места, где их можно найти, пастух или пахарь может дать ценную информацию". А на месте можно воспользоваться щупом. Далее сами раскопки:

"перекрытие можно вскрыть, как везде, но нельзя сильно ударять лопатой и ни в коем случае не прыгать на нем. Урну надо обкопать с боков, затем тщательно очистить и поднять обеими руками. После этого ее надо оставить на часок просушиться на свежем воздухе. Если горшок сломан и вам хочется восстановить его, то фрагменты надо склеить, а трещины заполнить размятыми в порошок остатками другой урны. Остатки … могут быть просто покрыты опять землей. Фрагменты, если их прогреть, очень полезны для очистки жирных пятен с одежды" (Mushard 1760-61, цит. по: Schnapp 1996: 366).

Здесь сформулировано предпочтение могильникам по отношению к поселениям при невнимании к обстоятельствам находки и не очень бережном отношении к фрагментам "других урн".

8. Антикварии Франции Монфокон и Кейлюс.Во Франции Век Просвещения был не только веком Вольтера и Руссо, но и веком энциклопедистов, стремившихся обобщить и систематизировать накопленные знания в удобной для всеобщего пользования форме. Среди антиквариев эту тенденцию отражают две фигуры – Монфокон и Кейлюс. Но у них она выразилась в сводах древностей со всей Европы и даже из внеевропейских стран (например, Египта). Правда, их опередили два голландца, но французские труды оказались масштабнее. То, что это стало целью антиквариев после Тридцатилетней войны, понятно: сказалось формирование общеевропейской истории. А то, что за это дело взялись именно голландцы и французы, тоже понять нетрудно: после этой войны Голландия стала независимым и сильным государством, а Франция - центром европейской политической жизни. Версаль стал, можно сказать, столицей Европы. Именно тогда вся знать Европы заговорила по-французски.

Голландские своды были изданы на латыни, выходили с 1694 г. и назывались "тезаурусами" (буквально – "сокровищницами", от греческого термина, заимствованного в латынь). "Тезаурус греческих древностей" в 13 томах был выпущен в 1694 – 1701 гг. Якобом Гроновиусом в Лейдене, "Тезаурус римских древностей" Г. Грэвиуса выходил в 12 томах с 1694 по 1699 гг. в Утрехте. Французские своды выходили на французском и оказались гораздо более влиятельными.

Бенедиктинский монах дом Бернар де Монфокон (Dom Bernard de Montfaucon, 1655 – 1741) занимался филологией и палеографией, готовил к изданию сочинения святых отцов. В бенедиктинскую конгрегацию св. Маврикия (Сент-Мор) он вступил двадцати одного года, в 1676 г. Мавристы были известны своими трудами по палеографии и отличались тягой к разысканию новых первоисточников. В 1687 г. прилежного и способного монаха послали в Париж редактировать труды древних отцов церкви. Он издал св. Афанасия (3 тома, 1698 г.), издавал св. Иоанна Богослова (13 томов, 1718 – 1738 гг.). В 1708 г. он опубликовал свою "Греческую палеографию", которая явилась основополагающим трудом в этой области – начиная с него, эта отрасль стала наукой.

Но интересовался трудолюбивый монах и другими вещами. Для строительства нового дворца и акведука в Версале королю-Солнцу Людовику XIV потребовались крупные блоки камня. В Северной Нормандии все каменоломни оказались заняты королевским заказом, и местный дворянин Робер Ле Прево (Robert Le Prévôt), нуждавшийся в камне для починки ворот, решил выкопать в своем поместье Кошерель два огромных камня, торчащих из земли. Когда в 1685 г. с командой землекопов он начал их выкапывать, показался третий, а затем на глубине 6 футов – человеческие кости. Надо отдать должное дворянину, он стал проводить раскопки с тщанием и аккуратностью, подробно описывая свои наблюдения. Всего там оказалось 20 скелетов с каменными топорами, керамикой и массой пепла. Так была впервые раскопана мегалитическая гробница с коллективным погребением (Bahn 1996: 38 – 40).

Робер Ле Прево приходился Монфокону родным братом, и в 1696 г. ученый монах опубликовал отчет о раскопках мегалитической могилы у Кошерель с полированными каменными топорами.

На рубеже веков он предпринял путешествие в Италию. Он пробыл там более трех лет (гг. 1698 – 1701) и, увлекшись, антикварными занятиями, стал собирать изображения древностей, чтобы представить их в одном корпусе, благо их в Италии было больше, чем где бы то ни было. Вернувшись во Францию, продолжил свои разыскания, не ограничившись греко-римскими древностями. Рыскал по кабинетам курьёзов и редкостей, разыскивал древности в городе и в сельской местности, по книгам и через друзей собирал информацию из других стран. В конце концов, в паузах между редактированием сочинений св. Иоанна Златоуста подготовил к печати свой грандиозный труд "Древность изъясненная и представленная в рисунках" (Antiquité expliquée et représentée en figures") и издал его в 10 томах в годы 1717 – 1719. В два месяца 1719 года разошлось 1800 экземпляров первого издания. Через три года вышло второе издание, а в 1724 г. автор добавил еще 5 томов. Всего было представлено 40 000 рисунков.

Труду своему Монфокон предпослал теоретическое введение, в котором разделил памятники древности (по сути исторические источники) на два класса: "Эти памятники разделены на два класса: класс книг и класс статуй, барельефов, надписей и медалей, два класса, как я сказал, которые взаимосвязаны" (цит. по: Schnapp 1996: 235). Общего названия для класса материальных древностей (археологических источников) Монфокон не нашел – оно еще не существовало. Надписи он отнес к одному классу со статуями и прочим – видимо, учитывая бóльшую надежность их содержания по сравнению с хрониками и другими сочинениями древних авторов.

Целью его труда было собрать со всей возможной полнотой изображения всех материальных древностей и дать их объяснения. Основой труда были именно изображения реальных памятников и предметов, но объяснения не вытекали из них или их организации, а извлекались из исторических текстов. То есть задача была по своей природе всё-таки филологическая: установить строгие соотношения между текстами и изображениями реалий. Монфокон стремился каждому изображению (многих вещей он сам и не видел) подобрать соответствующий исторический текст, который придавал этому изображению смысл и значение. Для Монфокона археология это были вещи и их изображения, а история – тексты. Главной техникой антиквария было иллюстрирование (Schnapp 1996: 236 – 237). Труд свой Монфокон предназначал не только для научных занятий, но гораздо больше для просвещения широкой публики и для обучения. На усвоение всех 15 томов он считал рациональным отвести года два.

Структуру труда Монфокон построил в соответствии с функциональным назначением древностей, а порядок изложения отвечал принадлежности автора к церкви: сначала шли изображения божеств, потом вещей, связанных с культовой деятельностью, затем следовали предметы частной и общественной жизни (из практики войн, транспорта, строительства дорог, мостов и акведуков и т. д.), за ними погребальные сооружения и вещи (остатки похорон, могилы и мавзолеи) и, наконец, всё завершали мемориальные памятники – стелы, колонны, кенотафы.

Впервые был предпринят опыт иллюстрированного объединения всего материала антикварных исследований (археологического материала) в одном своде, и при этом была разработана идея соответствия образа древнего предмета некоему текстовому значению. В Британской Энциклопедии сказано, что его можно было бы назвать "одним из основателей современной археологии" (еще один "отец"?). Но Монфокон далеко не все учтенные вещи видел сам и не всегда мог проверить свои источники.

В этом труде Монфокон использовал и свой опыт обработки материала из могилы Кошерель. Он отнес этот памятник и все подобные к народу, который еще не знал употребления железа, т. е. монах рассуждал как вполне просвещенный человек. Монфокон уже помещал "громовые камни" в разряд человеческих орудий.

Детальнее этим вопросом занялись Жюссье и Маюдель. Антуан де Жюсье (Antoine de Jussieu) в Академии Наук аргументировал в 1723 г. (через 4 года после публикации рукописи Меркати) не только ссылкой на Меркати, но и этнографической аналогией - указанием на такие же орудия индейцев Канады и Карибских островов, на сходство их в условиях, потребностях и возможностях с древнейшими европейцами, еще не знавшими металлов (знаменитое сочинение Лафито о сходстве тех и других вышло через год – в 1724 г.). По сути, это был принцип актуализма, на котором строится вся археологическая аргументация. В 1734 г. Никола Маюдель (Nicolas Mahudel) аргументировал в Академии надписей формально-функциональной аналогией - указанием на сходство по форме с металлическими орудиями, за которым должно было крыться функциональное сходство. Это был аргумент формального анализа, на котором впоследствии строилась типология.

Граф де Кейлюс, чье имя полностью было Анн-Клод-Филипп де Тюбьер де Гримор де Пестель де Леви граф де Кейлюс (Anne Claude Philippe de Thubières de Grimoard de Pestels de Levy Comte de Caylus, 1692 – 1765), родовитый аристократ, начал свою карьеру в армии, отличился в Войне за испанское наследство (1704 – 1714), после войны ушел в отставку и стал путешествовать - побывал в Италии, Англии, Нидерландах, Греции. В поисках приключений сопровождал французского посла в Стамбул и путешествовал по побережью Малой Азии. По возвращении в 1718 он стал дилетантом и покровителем искусств и, будучи сам отличным гравером, занял место в Академии Живописи, а затем в Академии надписей и изящной словесности. Типичным коллекционером он не был. В древних произведениях искусства его не привлекали ни эстетические качества, ни высокий возраст, ни редкость. Что его интересовало в древностях, это искусство их изготовления, технология, и пути развития. "Я не создаю кабинета – тщеславие не мой побудительный стимул; я вовсе не забочусь о впечатляющих вещах, за исключением крох и кусков агата, камня, бронзы, керамики, стекла, которые могут служить каким-то образом для раскрытия практики руки изготовителя". И ему нравилось получать скорее фрагменты, чем сохранившиеся шедевры.

Он общался с виднейшими антиквариями Франции и Италии, а богатство позволяло ему получать образцы от преданных корреспондентов из самых разных мест – даже из Сирии и Египта. "Древности прибывают, я изучаю их и даю их зарисовывать энергичным молодым людям. Это позволяет им исследовать и дает им средства для жизни". Много его заметок о технике производства разного времени было опубликовано в записках Академии надписей, но его самый большой труд, снискавший ему славу, это семитомное произведение "Свод древностей египетских, этрусских, греческих, римских и галльских" ("Recueil d'antiquités etc."), выходивший в Париже с 1752 г. по 1768.

Помещал он в него только изображения и описания оригиналов. С гордостью граф писал:

"Я ограничил себя публикацией в сем своде только вещей, которые принадлежат или принадлежали мне. Я их зарисовал с наибольшею точностью, и я смею сказать, что описания не менее надежны. … Древности здесь для распространения знаний. Они объясняют различные употребления, проливая свет на их безвестных или малоизвестных изготовителей, они предлагают нашему взору прогресс искусств и служат образцами для тех, кто их изучает. Однако надлежит сказать, что антикварии вряд ли когда-либо видели их в таком освещении; они рассматривали их лишь как пособие в проверке истории, или как изолированные тексты, открытые длиннейшим комментариям".

Мало того, что Кейлюс провозгласил примат знаний над желанием обладать (это расхожая формула века Просвещения), но он обратил критический запал против филологического подхода к древностям, популярного у антиквариев, и сделал рисунок каждого объекта необходимым правилом антиквария. Объект у него показан с трех сторон, и рисунок близок к чертежу (рис. 23 и 24). Но такой была уже фиксация мегалитов у его предшественника Кристофа-Поля Робиена (1698 – 1756), местного антиквария из Бретани (рис. 25). Кроме того Кейлюс сформулировал некоторые законы интерпретации древних предметов – зависимости их облика от этнического происхождения и от времени. Методом выявления он считает сравнение:

"Если во время раскопок находят нечто чуждое стране, можно заключить, без боязни ошибиться, что оно вышло из руки художника, который и сам иностранец". И далее: "Коль скоро культурный характер народа установлен, остается просто следовать его прогрессу или изменениям. … Верно, что вторая операция труднее, чем первая. Вкусы одного народа отличаются от вкусов другого столь же ясно, как основные цвета отличаются один от другого, тогда как вариации в национальном вкусе разных веков могут рассматриваться как очень тонкие оттенки одного цвета" (Schnapp 1996: 238 – 242).

Здесь четко сказано, что народы различны по своей культуре, что она изменяется во времени и что те и другие различия отражаются в материальных вещах, изучаемых антиквариями. Таким образом, Кейлюс уловил культурный детерминизм и показал антиквариям выход за пределы изучения памятников и находок самих по себе, выход к их рассмотрению как компонентов культуры в ее территориальном и хронологическом многообразии. Надо признать, однако, что в своих конкретных анализах автор не дал убедительных примеров такого анализа и что его свод сумбурен и лишен строгого порядка. Объясняя, почему Кейлюс менее известен, чем Винкельман, французский археолог и историограф Жорж До (Daux 1966: 30 – 31) ссылается на то, что у Кейлюса было много врагов и велась кампания его замалчивания, но признает, что Кейлюс многими особенностями уступал Винкельману: не жил в Италии и не видел многих важных античных памятников собственными глазами, в археологии занимался частными темами, увлекался не только археологией, разбрасывался – "il manque de flamme" ("ему нехватало огня").

9. Первые раскопки Геркуланума и Помпей. Но и Монфокон и Кейлюс были систематизаторами или скорее собирателями сводов материала. Полевой археологией они в основном не занимались. Большой эффект на развитие раскопочной деятельности оказали сенсационные раскопки погребенных городов – Геркуланума и Помпей. Извержение Везувия, погубившее их и похоронившее под пеплом, произошло в 79 г. н. э. Через 16 с лишним веков, в 1706 г. в Портичи крестьянин копал колодец или погреб и наткнулся на мраморные блоки. Поблизости строил виллу полковник австрийской армии князь д'Эльбёф, который нуждался в строительном материале. Услышав о находке, Эльбёф купил участок и стал прокапывать галереи от колодца, в результате выкопал великолепные статуи и надписи. Ему это не было нужно, ведь его интересовал только строительный материал. После смерти князя три из выкопанных статуй приобрел Август II, король Саксонии и Польши, а его дочь вышла замуж за Карла III Бурбона, короля Испании и Неаполитанского королевства. Этот король в 1738 г. решил проводить раскопки, расширяя колодец и галереи Эльбёфа, в которых были найдены статуи. Колодец, оказывается, угодил в самый центр театра Геркуланума, и сразу пошли богатейшие находки: бронзовые и мраморные статуи, надписи, даже фрески. Через 10 лет король решил копать и возле деревни Ресина, где перед тем случайно было найдено несколько статуй. Только в 1763 г. узнали, что это Помпеи.

Раскопками в обоих местах руководил испанский инженер Рокко Хоакин Алькубиерре (Rocco Joachim Alcubierre), который проводил строительные работы во владениях короля в Портичи. Алькубиерре знал хорошо, как копать военные траншеи, но ничего не смыслил в древностях и не знал наиболее успешных примеров полевой деятельности самых продвинутых антиквариев Швеции, Дании, Англии и Германии. Он вел раскопки в традициях кладоискательства – его интересовали только драгоценные вещи, которыми можно украсить дворцы и музеи короля. На стратиграфию, взаиморасположение вещей, контекст обнаружения не обращалось внимания, вещи, казавшиеся малоценными, выбрасывались. Была открыта надпись медными буквами на фронтоне здания. Алькубиерре велел содрать эти буквы со стены и сложить в корзину, не позаботившись предварительно скопировать надпись. Так и представили буквы королю. Что за надпись была на стене, никто сказать уже не мог. В другом случае откопали бронзовую квадригу с возницей. Ее увезли в Неаполь, где сложили в угол двора цитадели. Там часть деталей украли, из сохранившихся выплавили бюсты короля и королевы, а из оставшихся фрагментов четырех коней сложили одного коня (рис. 26), да и то пришлось некоторые детали пополнить новыми частями.

Принимались меры только против кражи уникумов и против зарисовывания или описания раскопок посторонними – это право оставлялось за людьми короля. Приезжавшие взглянуть на сенсационные раскопки антикварии и образованные люди разных стран возмущались как недоступностью раскапываемого памятника, так и методами раскопок (самые просвещенные из них знали лучшие примеры и видели здесь недостатки). Эти раскопки, с одной стороны, вызвали волну раскопок в других местах, с другой – они отражали средний уровень антикварианизма.

В помощь Алькубиерре король нанял швейцарского архитектора Карла Вебера. Архитектор решил, что нужно делать планы каждого раскопанного дома и всего города. Алькубиерре заявил, что это лишняя трата времени. Между обоими руководителями начались трения, и Алькубиерре даже велел своим землекопам убрать бревенчатые подпорки из шахт Вебера - в надежде, что они обрушатся. Именно Вебер в 1750 г. обнаружил и зафиксировал величайшую ко