А. Платонова

Всем известно «странноязычие» Платонова, это выражается в необычности построения словосочетаний, предложений («неуровновешен-ный» синтаксис).

Обратимся к одной только фразе Платонова.

Вечернее электричество было уже зажжено на построечных лесах, но полевой свет тишины и вянущий запах сна приблизились сюда из общего пространства и стояли нетронутыми в воздухе.

Если попытаться прочитать это предложение на языке привычных понятий, то неверно построенным окажется едва ли не каждое словосочетание. В русской классической литературе есть выражение «вечерний свет», превратившееся у Платонова в инженерно-техническое и не совсем правильное «вечернее электричество».

«Свет тишины» - это единство зрительных и слуховых ощущений. Но это только внешний, «посторонний» взгляд на логику платоновского языка. В целом смысловой объём этого предложения увеличивается за счет скрытых значений каждого слова.

В прозе А.Платонова каждое слово не только имеет самостоятельный смысл, но связано с контекстом всего произведения.

Ещё одна ярко выраженная «платоновская» особенность – превращение невещественного в «вещество существования». «Свет тишины» и «запах сна» из абстрактных понятий делаются конкретными – в процитированном предложении они локализуются и опредмечиваются. Более того, эта «приобретенная» предметность специально подчеркивается – свет и запах «стояли нетронутыми». Следовательно, они доступны осязательному восприятию. Летний вечер в буквальном смысле становится все более ощутимым – его восприятие складывается из зрительных, слуховых, обонятельных, осязательных ощущений.

Сформулируем вывод: в прозе Платонова слово является не только самостоятельной смысловой единицей и должно пониматься не только в его общеязыковом (словарном) значении, но и в значении контекстуальном – причем контекстом нужно признать все произведение.

Сложность восприятия языка Платонова состоит еще и в том, что его фраза практически непредсказуема – точнее сказать, она почти никогда не соответствует ожиданиям читателя. Воспитанному на образцовом литературном языке читателю сложно представить, что у сознательности бывает «сухое напряжение», что жалобной бывает не только песня или ( не будем пренебрегать канцеляризмами) книга - жалобной становится девочка Настя. Если фраза начинается со слов: «На выкошенном пустыре пахло…» - то читатель прежде всего подумает, что недостающим словом должно быть «сеном». И ошибется, потому что по-платоновски – «пахло умершей травой» (обратим внимание на то, как в проходной на первый взгляд, фразе проводится одна из важнейших тем «Котлована» - смерти и жизни).

Однако определенные закономерности платоновской стилистики все же найти можно. Остановимся на тех языковых явлениях, которые встречаются в тексте «Котлована» регулярно и основываются на сходных закономерностях.

Уже первое предложение повести останавливает внимание читателя излишними уточнениями и подробностями: «В день тридцатилетия личной жизни Вощеву дали расчет с небольшого механического завода, где он добывал средства для своего личного существования». Первое предложение «Котлована» - яркий пример того, как слово из единицы предложения становится единицей всего текста: слово «личный» задает тот вектор значений, который будет затем организовывать движение смысла во всей повести, - это поиск смысла личного и общего существования. Избыточное уточнение – «личной жизни», казалось бы, без потерь для общего смысла фразы можно исключить. Однако такого рода избыточные подробности будут, есть на каждой странице: «он любил… следить за прохожими мимо», «по стеклу поползла жидкость слёз», «Елисей не имел аппетита к питанию», «свалился вниз», «лёг… между покойными и лично умер» и.т.д. С точки зрения нормативной стилистики такие словосочетания следует отнести к плеоназмам – «избыточным» выражениям, в которых используются лишние слова, уже не являющиеся необходимыми для понимания смысла. Платонов, тем не менее, почти никогда не избегает плеоназма там, где без него можно было бы обойтись. Можно предположить, что в поэтике Платонова плеоназм призван заполнить смысловые пустоты «само собой разумеющегося», наполнить отвлеченные понятия предметным значением.

Еще одна особенность языка Платонова – нарушение лексической сочетаемости слов. Самый простой случай – соединение в одной фразе стилистически разнородных слов. Например, в предложении «С телег пропагандировалось молоко» явно не стыкуются идеологически маркированное слово «пропагандировать» и аполитичные «телеги» и «молоко». Сферы употребления этих слов столь разнятся, что, столкнувшись в одной фразе, слова начинают тянуть в противоположные стороны. Отсюда – комический эффект, но эффект незапланированный: в этом предложении выразились вполне серьёзные ностальгические размышления платоновского героя, в создании которого причудливо слились официальная пропаганда и воспоминания детства.

Многочисленные формулировки типа «безжалостно родился», «выпуклая бдительность актива», «текла неприютная вода», «тоскливая глина», «трудное пространство» интуитивно безошибочно понимаются читателем – но дать им рациональное объяснение крайне сложно. В словосочетании «тоскливая глина» прилагательное указывает не на качество глины, а на психологическое состояние землекопа.

Язык произведения Платонова рассчитан не на понимание, а на запоминание. Официальная идеология провозгласила «построенный в боях социализм» идеальным обществом. Для утверждения фикции в качестве реальности понадобился «новояз» - язык утопии. В нем уже все есть, все вопросы и ответы. Усвоение «новояза» не требует никаких усилий – достаточно лишь заучить правильные формулировки. Процесс освоения языка представлен в «Котловане» на примере Козлова: «Каждый день, просыпаясь, он вообще читал в постели книги, и, запомнив формулировки, лозунги, стихи, заветы, всякие слова мудрости, тезисы различных актов, резолюций, строфы песен и прочее, он шел в обход органов и организаций, где его знали и уважали как активную общественную силу…» Внутренняя речь Козлова передается в авторском повествовании в соответствующей терминологии: «Сегодня утром Козлов ликвидировал как чувство свою любовь к одной средней даме».

Человеку, не жалеющему добровольно осваивать «новояз» утопии, всё равно не скрыться от его всепроникающей навязчивости. На котлован для политического обучения масс, например, привозят радио, которое беспрерывно выдавало «смысл классовой жизни из трубы». «Товарищи, мы должны мобилизовать крапиву на фронт социалистического строительства!» (Обратим внимание на то, что сугубо мирный процесс – строительство – представлен в военной терминологии: «мобилизовать», «фронт»; идеология тем самым утверждала пафос героического дерзания – в противовес рефлексии и «вечерним размышлениям».)

От него невозможно спрятаться: даже когда рупор сломался, не выдержав «силы науки» (последним был призыв «помочь скоплению снега на коллективных полях»), вместо него начал работать Сафронов. Слушателю не надо мучительно подыскивать слова, чтобы выразить свое чувство – в языке заранее есть готовые формулировки, под которые остается подогнать свои ощущения. Реальность, таким образом, замещается фантомом – «правильны-ми» в своей бессмысленности формулировками.

В языке последовательно выдерживается принцип активиста: «будь там истина, будь кулацкая награбленная кофта – все пойдут в организованный котел». Бессмысленное сочетание разнородных понятий, не стыкующихся друг с другом, попытка придать наукообразность «порожним» формулировкам – один из главных принципов высказывания. Показателен в этом отношении урок обучения грамоте в колхозе имени Генеральной Линии:

«Пишите далее понятия на «б». Говори, Макаровна!

Макаровна приподнялась и с доверчивостью перед наукой заговорила:

- Большевик, буржуй, бугор, бессменный председатель, колхоз есть благо бедняка, браво-браво-ленинцы! Твердые знаки ставить на бугре, большевике и еще на конце колхоза, а там везде мягкие места!»

Этот язык – деформированная, отраженная в кривом зеркале идеологии картина мира, которая должна заместить собственное представление человека о том, что его окружает.

Речь своих героев Платонов строит по «стандартам» эпохи: они, усваивая язык директив и лозунгов, пытаются изъясняться так же: «Вопрос встал принципиально, и надо его класть обратно по всей теории чувств и массового психоза». Формулировка Сафронова ничуть не хуже тех, которые он мог слышать по радио, или тех, которыми пользуется активист, заполняя ведомость «бедняцко-середняцкого благоустройства»: одна графа называлась «перечень ликвидированного насмерть кулака как класса пролетариатом, согласно имущественно-выморочного остатка». Разница лишь в том, что в официальной речи слова выпотрошены, лишены живого значения и призваны удостоверять принадлежность говорящего к правящему классу, а Сафронов видит все слова в их «предметном», осязаемом облике.

Таким образом, смысловые смещения в рамках предложения, эпизода, сюжета – наиболее точное отражение сдвинутого миропонимания и мироустройства. Платоновский язык включает в себя обычные слова, но законы сочетаемости слов делают его структуру сюрреалистической. Иными словами, сам язык и есть модель той фантастической реальности, в которой обитают персонажи и которую мы называем художественным миром Платонова. В конце столетия А. Платонов был признан одним из великих мастеров русской литературы ХХ в.

Вопросы и задания к теме

1. Как датировка повести (декабрь 1929 – апрель 1930 г.) связана с изображенными в ней событиями? Как соотносятся в повести историческое и сюжетное время?

2. Во имя чего трудятся герои («землекопы») повести «Котлован»?

3. В экспозиции повести Вощев представлен читателю как герой-странник: «Котлован» начинается с того, что Вощев отправляется в дорогу. В чем сходство и в чем различие платоновского героя-странника с его литературными предшественниками (вспомните, в каких произведениях русской литературы центральными или второстепенными персонажами произведения были странники и странницы)? Что заставляет Вощева отправиться в дорогу? В чем герой Платонова видит жизненную необходимость своего странничества?

4. В системе персонажей повести важное место занимают животные: медведь-молотобоец, обладающий классовым чутьем и отправляющийся вместе с рабочими раскулачивать зажиточных крестьян; лошади, научившиеся ходить строем и добровольно участвующие в обобществлении имущества; одинокая «контрреволюционная» собака, которая в «год великого перелома» брешет «по-старинному». Чем животные в «Котловане» отличаются от своих сказочных и басенных «собратьев»? В чем различие их художественных функций в произведениях Платонова и, например, Салтыкова-Щедрина?

5. Важнейшее место в философской проблематике «Котлована» занимает проблема смерти и воскрешения мертвых. Сюжет «Котлована» перенасыщен эпизодами умирания, убийств, приготовлений к смерти – причем не вызывающих у героев никаких эмоций. В деревне убивают Козлова и Сафронова, Чиклин «нечаянно» убивает деревенского мужика, жившего с землекопами, а потом активиста, и даже заканчивается повесть угрозой Жачева: «Пойду сейчас на прощанье товарища Пашкина убью». Однако смерть Насти потрясает героев. Прокомментируйте значение имени Настя в контексте сюжета. Почему ее смерть получает в «Котловане» символическое значение?

6. Что, на ваш взгляд, дает право говорить о затрудненности формы произведений А.Платонова?

7. Напишите сочинение-рассуждение о прозе А.Платонова на тему «А.Платонов ищет рассвета человечности в человеке».