Психологические объяснения наркоманий

Изучая личность наркомана, мы обращаем внимание на отдельные черты, делающие его уязвимым, неустойчивым к действию опьяняющих средств, черты, толкающие к активно­му поиску опьянения. Кроме того, исследуются временные состояния, когда появляется склонность к одурманиванию, ситуационные. К этим временным состояниям в узком смыс­ле относят прежде всего аффективные расстройства, потреб­ность выровнять фон настроения, используя эмоциотропное положительное действие наркотиков.

Предуготованность к психической нестабильности возни­кает в раннем детстве. Сторонники крайних взглядов полага­ют даже, что это происходит в момент рождения: смена ком-Форта, укачивающего ритма сердечных сокращений матери на холодный чуждый мир. Другими словами, все человечество из

431 поколения в поколение психотравмировано. Бесспорно, одна­ко, что резкий отрыв от материнского тепла травматичен для младенца. И многие гигиенические рекомендации — уклады­вание новорожденного на клеенку в постель, прикладывание к груди спустя некоторое время, кормление по часам, ранний прикорм и т. д. — отвлеченно-разумные, но по существу хо­лодно-формальные. В некоторых случаях они продиктованы не заботой о ребенке, а об ускоренном возвращении матери к работе, т. е. эти рекомендации не медицинские, а социальные.

Социальными же условиями диктуется и раннее расстава­ние с матерью — ясли, детские сады. Не прошедший эту трав­матическую выучку ребенок и в 1—2-м классе школы с тру­дом адаптируется к окружающим его сверстникам. Однако у такого так называемого домашнего ребенка не нарушено ран­нее эмоциональное развитие.

Наиболее естественным путем является развитие в полной семье, с братьями и сестрами, дедушками и бабушками, где ребенок овладевает чувствами к широкому кругу объектов любви, нюансировкой любви, самоутверждением, сострадани­ем, заботой о ближних, когда эмоциональность и нравствен­ные представления неразделимы на первых этапах жизни. Как установлено этнографами, на протяжении тысячелетий у на­ших предков (а у первобытных племен и сейчас) дети обоего пола до 6—8 лет находились с матерью, потом с матерью оста­вались девочки, а мальчики переходили для воспитания к от­цам и мужскому сообществу племени.

Вид эмоционально-патогенной семьи — семья, где присут­ствует неприязнь и даже ненависть между старшими — же­на — муж, свекровь — невестка, теща — зять, родители — их братья и сестры. Даже скрываемые, эти чувства без слов и взглядов создают тяжелую атмосферу. Дети понимают мень­ше, чем взрослые, но более точно улавливают тон; их способ­ность к индукции очень высока. У маленьких детей следстви­ем оказываются плаксивость, капризность, плохой сон, эну­рез; в дальнейшем возможны психосоматические заболевания (часто — астма), негативизм, злобность, амбивалентная поляр­ность чувствований (любовь — ненависть), дублирование эмо­циональных отношений, обычно материнских. Нормальное эмоциональное развитие нарушается, и результаты прогнози­ровать трудно. Спасением психического здоровья всех членов такой внутренне разрушающей семьи иногда является даже развод.

Сходные характеристики взаимоотношений мы видим в семьях алкоголиков: обстановка напряженности, тревоги, на­силия и скандалов, горя, отсутствия необходимых ребенку любви, заботы и разумного воспитания. Приступы любви, как и приступы раскаяния в трезвые промежутки, чаще не успо­каивают, а пугают ребенка своей несообразностью, неожидан -

ностью и грубостью, характерными для эмоциональности больных алкоголизмом. Нужно сказать, что здесь не исключен и собственно токсический фактор. В семьях деградированных пьяниц принято угощать спиртным маленьких детей, а иногда и принуждать их к этому.

Другая патологическая эмоциональность семьи проявляет­ся в особом виде защиты ребенка от внешнего мира, по суще­ству в виде изоляции — гиперопеки. Этот характер внутрисе­мейных отношений достаточно полно описан в литературе. Гиперопека проистекает также из крайностей эмоций стар­ших — чрезмерности, утраты связи между чувством и разумом. Причиной гиперопеки может служить также и высокий уро­вень тревожности родителей. И это последнее, и гиперопеку следует оценивать как наследственность, отягощенную эмо­циональным неблагополучием, и как показатель эмоциональ­ной неустойчивости самого пациента, его невыносливости к житейским эмоциональным нагрузкам. Вместе с тем мы не стали бы переоценивать названные выше психотравмирующие факторы, придавать им роковое значение, как это модно в среде некоторых психоаналитиков («Он убил потому, что его детство было несчастным»).

Способность детей и подростков радоваться даже при не­благоприятных условиях жизни общеизвестна. Как оценить частоту и силу положительных эмоций подростков, например, на концерте поп-исполнителей? При жевании жвачки, чупа-чупса? Большинство взрослых (даже не интеллектуалов) эту радость не разделяют. Дети способны переживать удовольст­вия, соответствующие детским вкусам и уровню духовного развития. То, что несчастные, на наш взгляд, дети не всегда несчастны субъективно, что вернуть таких детей в здоровую жизнь иногда невозможно даже насильно, отмечает и Б. И. Ширгалин (1999). Однако все это, разумеется, не снима­ет проблемы эмоциональной искаженности этих детей в ре­зультате постоянного отрицательного действия семейной об­становки.

Важно еще раз подчеркнуть, что неблагополучная семья может порождать потомство с неспецифическим предрасполо­жением к девиантности, которое (по обстоятельствам и по со­стоянию) может проявиться наркотизацией, алкоголизмом, агрессийностью, самоубийствами и пр., а может и не про­явиться.

Следует также оценить семьи, которые можно назвать бес­порядочными. Беспорядочная семья — это не только семья, где царят хаос и грязь, где пьянствуют, где конфликт постоя­нен и взрослые бесконечно выясняют отношения.

Многие вполне психически благополучные семьи, но заня­тые своими интересами, загруженные работой, не в состоянии обеспечить последовательность воспитания, контроль и по-

28 - И. Н. Пятницкая

433 мощь ребенку в становлении необходимых качеств. Общим для беспорядочных (и благополучных, и неблагополучных) се­мей является разрыв традиций. Эти семьи или не передают жизненного, нравственного, понятийного опыта потомству, или способны передать только отрицательный опыт. Но, кро­ме того, беспорядочные и конфликтные семьи оказываются постоянным психотравмирующим фоном для растущих детей.

Особенности детского возраста — отвлекаемость, неспособ­ность к длительному сосредоточению на занятиях, последова­тельности, активному освоению интересного (а в этом возрас­те так много интересного!) — требуют участия старших. Ино­гда положительным моментом является пребывание ребенка в яслях и садах, где воспитатели прививают начала упорядочен­ности в занятиях и интересах, если примеров этому ребенок не видит в собственной семье.

Нужно признать, что обрисованные выше в общих чертах семьи соотносятся лишь с частью случаев наркотизации под­ростков. Это те подростки, которых госпитализируют в нарко­логические стационары. Часть принимающих наркотики гос­питализируют в частные наркологические клиники, в психи­атрические больницы. При общности личностных характери­стик тех и других поведение расценивается по-разному. Так называемые благополучные родители, более высокого образо­вательного и культурного уровня, быстрее замечают откло­няющееся поведение подростка. Неорганизованность, пустое времяпрепровождение, отсутствие интереса к учебе, следова­ние крайностям молодежной моды, уклонение от контроля, нарушение межличностных отношений в семье — все это слу­жит поводом для обращения за психиатрической помощью. Употребление наркотических средств здесь справедливо рас­сматривается в ряду прочих отклонений, а иногда и скрывает­ся как более позорное в сравнении с душевным расстрой­ством. Сокрытие облегчается тем, что дети из благополучных семей реже выявляются работниками милиции (их жизнь не столь открыта, они меньше времени проводят на улице).

Таким образом, некоторая (какая?) часть подростков, упот­ребляющих наркотики, оказываются недоступными для стати­стического учета.

Поиск доказательств этиологической роли эмоциональных расстройств ведется настойчиво ввиду сходства нейромедиа-торной патологии при депрессиях и наркоманиях. Клиниче­ские наблюдения — способность седативных и психоделиче­ских наркотиков снимать тревогу, подавленность, дисфорию, казалось, подтверждают обоснованность такого предположе­ния. В продолжение этих рассуждений указывается даже, что стимуляторы — средства апробированного лечения депрессии, гипомании и гиперактивности — применяются наркоманами, хотя даже начальные дозы чересчур велики для антидепрес-

сивного эффекта. Как доказательства приводят распростра­ненность наркотизма в пенитенциарных учреждениях (реак­тивная депрессия, стеснение), употребление наркоманами не наркотических, но смертельно опасных средств (грязной во­ды, скипидара, масляных растворов) как выражение стремле­ния к смерти. Стремление к самоуничтожению — тяжелейшая депрессия, мазохизм — в самом факте наркомании, «растяну­том самоубийстве».

Вместе с тем отводить исключительное этиологическое значение аффективным расстройствам не следует. Выделяют­ся и другие состояния, ведущие к злоупотреблению.

Большое значение мы придаем такой форме психопатоло­гии, как низкий уровень психического развития, хотя, строго говоря, низкий уровень психического развития болезнью не является. Это, как учили классики психиатрии, — форма пси­хического бытия и лишь условие вероятных расстройств пове­дения, неспособности противостоять внешним вредоносным факторам, порочным моделям поведения. Уровни психиче­ского развития в популяции, как и другие характеристики, распределяются по гауссовой кривой. На одном конце этой кривой мы видим людей, украшающих наше общество, со­ставляющих его славу, на другой — тех, которые являются предметом обеспокоенности психиатров и социальной заботы.

Мы уже говорили выше о стресс-реакциях на социальные факторы. Разумеется, и эти реакции сопровождаются рас­стройствами настроения, не всегда, впрочем, негативными; возможны и подъем настроения, гипоманиакальное состояние в ситуации стресса. Но сущностными являются состояние на­пряжения, изменение схемы психических переживаний, их кататимность, иная направленность, а иногда и психическая дезорганизация. В расширенное понятие стресса вкладывают и накопление вредностей, протрагированные отрицательные воздействия, в частности семейные, школьные. Дети с грузом неблагоприятных жизненных событий отличаются колебания­ми настроения, сниженной самооценкой, затруднением в контактах, недоверчивостью, готовностью к агрессии, склон­ностью к злоупотреблению, другим девиациям.

Так, переживания мести, ненависти, чувств одиночества, стыда и вины в попытке объяснить дурное к себе отношение можно установить у подростков, злоупотребляющих алкого­лем, наркотиками, и у подростков, совершивших суицидаль­ную попытку.

Эти состояния, обусловленные социальным влиянием, в равной степени неспецифичны, их связь с той или иной де­виацией случайна. Кроме того, не всегда эти состояния, точ­нее — их генез, столь субъективно значимы, как это представ­ляется исследователю, о чем мы уже говорили. Люди могут ужасаться и сострадать объективной реальности, но прости-

28*

435 тутки жизнерадостны, а беспризорники предпочитают вокзал и теплотрассу приюту; те и другие обычно довольны своей жизнью и не стремятся ее менять. Наша оценка многих пато­логических характерологических черт и патогенных ситуаций субъективна. Та личность, которую мы определяем, иначе воспринимает и себя, и свое окружение, ибо он «человек есть мера всех вещей». Измерение возможно лишь со стороны в сравнении. Так, педагог, наблюдающий многих детей, судит, если ему ничто не мешает, точнее, чем родители. Субъект, не имеющий возможности сравнивать (окружающая среда — час­то, а скудный жизненный опыт — всегда этой возможности подростку не дают), оценивает свою ситуацию иначе, чем ис­следователь. Это касается и не столь глубинных явлений, как психические. Наши пациенты считают себя любителями чте­ния и знатоками музыки, хотя круг их чтения ограничен при­ключенческой литературой, а музыкой они считают произве­дения ВИА. И наконец, существует феномен адаптации к не­благоприятным чувствованиям (как соматические больные могут не замечать своих симптомов, например кашля) и к травмирующим раздражителям внешней среды.

Более надежны не реактивно возникающие состояния, а стабильные характеристики личности — они менее субъектив­ны, основаны не на суждениях наблюдателя о чужих внутрен­них переживаниях, а на результатах стандартных психологиче­ских тестов. Литература по этому вопросу обширна. По лите­ратурным данным, суммарно личностные особенности нарко­манов выглядят следующим образом. Наркоманы преморбид-но представляют собой лиц, далеких от больших социальных интересов, а также лишенных устойчивых и сформированных индивидуальных интересов, какой-либо увлеченности. Они непоследовательны и лабильны во всех своих психических проявлениях, гиперсенситивны, неспособны переносить на­пряжения, с низкой эмоциональной толерантностью (эмотив-ная конституция, по Кляйсту). Часто они не справляются с требованиями жизни, стремятся к немедленному удовлетворе­нию своих желаний. Отмечаются отсутствие интереса к дру­гим людям, иногда агрессивность, склонность к непризнанию авторитетов. В некоторых же случаях выражены застенчивость и сознание своей недостаточности, неспособность бороться с трудностями, склонность к уединению и разрешению своих проблем химическим путем. Эти личностные черты соответст­вуют всем известным формам психопатий, поэтому наркомана в преморбиде многие считают психопатом.

Личность наркомана преморбидно отличают черты незре­лости (неустойчивость и невыраженность высоких, в частно­сти интеллектуальных, интересов, целей, внушаемость, чувст­во стадности) и несовершенная адаптация или адаптация к банальной повседневности адекватная, но недостаточная для

сложных условий. Следствием этих качеств является наряду с отклонениями в поведении и социальной неустойчивостью подверженность наркотизму. Отмечаются и другие черты не­зрелости: неадекватная самооценка, несоразмерность притяза­ний, слабый самоконтроль, неспособность преодолевать труд­ности, противостоять стрессам, недостаточные прогноз и реф­лексия, незрелые механизмы защиты, непрочность, несфор-мированность нравственных понятий, что проявляется в том числе «в недоразвитии совести и в завистливости».

Считается, что преморбидная личностная недостаточность создает необходимость в коррекции самоощущения и само­оценки подсобными средствами, наиболее простым и быстро­действующим из которых является наркотик. Часть перечис­ленных особенностей совпадает с тем, что диагностируется как пограничные состояния: аффективная неустойчивость, импульсивность, нестабильность отношений, преобладающие чувства одиночества, непонятости, пустоты, неспособность себя контролировать и пр. Однако частота пограничных рас­стройств в популяции превышает распространенность нарко­мании, и в отличие от распределения наркомании по полу по­граничные расстройства более часты у женщин. Возможно также выделение в обширном перечне особенностей премор-бидной личности структур менее патологического, более при­ближенного к норме смысла (стеничные, астеничные, истеро-возбудимые и т. д.).

Подобные работы многочисленны. Некоторые авторы по­лагают далее, что преморбидный тип личности в развитии уже состоявшегося заболевания определяет и тип течения нарко­мании, и характер ремиссии, и причины, мотив рецидива (тем самым недооценивая разрушительную, нивелирующую силу интоксикации). Однако, не говоря о том, что систематики та­кого рода всегда условны, использование их в группе как нар­команов, так и алкоголиков не показывает преобладания ка­кого-либо типа. Не случайно в результате многолетних иссле­дований Г. В. Морозов (1986) пришел к выводу о невозмож­ности выделить «алкогольную», «наркоманическую» личность, личность, обреченную на злоупотребление. Это утверждение сообразуется не только с клинической практикой, его можно представить и как решение математической задачи о числе возможных сочетаний нескольких величин. Число возможных сочетаний К(К-1) велико: только 3 личностные черты могут дать 6 типов личности.

Попытка установить тип личности, некую постоянную со­вокупность черт, который вовлекается в злоупотребление с большей частотой, чем другие, трудно осуществима и потому, что потребление начинается в возрасте, когда личность оказы­вается в неравновесном, достаточно аморфном состоянии пу­бертата.

437 Исследователи, исходя из распространенности юношеской наркотизации, предполагают особую уязвимость подростково­го возраста по отношению к наркоманиям и ищут специфиче­ские предрасполагающие факторы именно в этом жизненном периоде. В наркологических работах обособление от взрос­лых, агрессивность к обществу, воспринимаемому как враж­дебное, солидарность с возрастной группой, поиск чувствен­ных впечатлений, сексуального опыта, даже познавательные интеллектуальные побуждения подростков считаются доста­точными объяснениями наркотизации. Разлные авторы при­дают некоторым особенностям большее значение, нежели другим. Л. Е. Личко (1970) выделяет реакцию имитации, А. А. Коломеец (1989) считает, что высокий риск создается незавершенным формированием мотиваций и нравственных ценностей, повышенной чувствительностью к средовым воз­действиям, опасность угрожает тем подросткам, которым свойственны зависимость от ситуации, пассивное в ней пове­дение. Не во всех исследованиях подтверждается использова­ние опьяняющих средств с целью избегания трудностей и преодоления проблем.

Полисистемная, а не только психическая, эмоциональная перестройка, «пограничность» функций, необходимость орга­низации новых отношений и с миром взрослых, и со сверст­никами, освоение новых ролей, в том числе социальных, оп­ределяют неустойчивость, легкость дизадаптации. Как посту­лировал Н. В. Тимофеев-Ресовский, в неравновесной биоло­гической системе малая подвижка может вызвать непропор­ционально большое изменение, явление с низкой энергией вызывает колоссальные силы — мутация создает измененный организм. Этот «принцип усилителя», один из составляющих синергетики — принцип общенаучный, подтверждается и при оценке как нормы, так и патологии подростков. Именно в этом возрасте возникают многие нежелательные качества, расстройства, социальные отклонения, в том числе и алкого­лизация. Наркомании лишь скорее, чем иная патология, об­наруживают себя, демаскируют, поэтому искать в личности подростка некую специфическую предрасположенность к нар­команиям — ошибочно. Более того, в ряде случаев пробова-ние наркотиков — проявление не отклоняющегося, а нор­мального поведения. В своей работе [Пятницкая И. Н., 1988] мы показали это у алкоголизирующихся подростков как при­мер исследовательской реакции, свойственной возрасту и главным образом — полу. Проблема заключается не в особен­ностях возраста, но в том, почему наркотизация не ограничи­вается первыми пробами, а продолжается.

Меньше ошибок мы совершим, если будем судить о веду­щих мотивах, проявляющихся в действиях. Мотивы могут быть временными, ситуационными, не связанными тесно с

личностью, и постоянными, проистекающими из личностной структуры.

Временным мотивом является мотив прагматический, ко­гда наркотик принимается для облегчения психического со­стояния. Временный мотив обнажается исследовательским поисковым поведением мальчиков; после реализации он утра­чивает силу. Временным ситуационным можно считать «про-бование» в группе сверстников. Последние мотивы поглоща­ются обозначением «познавательный». Выделяется интеллек­туальный, когнитивный смысл действий: от поисков изменен­ного супрематического сознания до познания иного чувствен­ного опыта. На весомость такого мотива наводят частые объ­яснения самих больных: причиной наркотизации было «любо­пытство». Но, как мы постарались показать в части II, подав­ляющее большинство пациентов не отличаются любознатель­ностью и познавательными устремлениями, «любопытство» в рассматриваемых случаях обозначает нечто иное. Это скорее инстинкт, рефлекс «что такое?» на неизвестное, проявляю­щийся, как показал И. П. Павлов, и у других млекопитающих. С большей уверенностью познавательный мотив устанавлива­ется в среде художников, естествоиспытателей и др.

В этом случае уже наглядны и чувственные устремления — мотив постоянный для конкретной личности. Желание испы­тать особые ощущения невозможно отделить при любом ис­пользовании наркотических средств даже там, где первонача­лен иной мотив. Именно стремление к удовольствию создает проблему наркомании. Поскольку стремление к удовольст­вию — свойство всего живого, его следует считать постоян­ным. Активен поиск опьянения животными в свободных при­родных условиях. Описан случай [Гернет Н. Н., 1926] привы­кания к курению мальчика 2,5 лет, который тянулся на руки любому человеку с папиросой. Присущая всем, а не только патологической личности, эта черта у некоторых людей (стремление к удовольствию) доминирует и проявляется не только в склонности к опьянению.

Гедонистические устремления прибегающих к наркотикам с начала века отмечаются в европейской психиатрической ли­тературе. Находит гедонизм подтверждение и на современном отечественном материале. Есть данные, что гедония, как и возбудимость, — унаследованные черты, передающиеся по мужской линии [Радченко А. В., 1989]. Последним обстоя­тельством желательно оценить так называемую наркологиче­скую (алкогольную) семейную отягощенность, неустойчивость семейной жизни и ряд других особенностей поведения боль­ного и его кровных родственников.

Начало злоупотребления, клиническая картина заболева­ния предоставляют многочисленные доказательства значения мотива поиска удовольствия. К ним относятся, как мы уже

439 писали (1965—1975), использование эйфоризирующих ве­ществ, возрастание доз с целью усиления гаснущей эйфории, предпочтение неэкономного способа введения (интравенозно-го), но дающего более интенсивную эйфорию, «ударное» вве­дение, применение дополнительных средств не столько для удлинения, сколько для усиления эйфории, прием наркотика не в тех дозах, которые препятствуют абстинентному синдро­му, а в тех, которые дают максимально возможный эйфориче-ский эффект. Все это свидетельствует, что и в течение болез­ни, а не только в ее начале, даже при угрозе абстинентного синдрома, нехватке наркотика ведущим мотивом остается стремление к эйфории.

Однако лишь одного свойства, стремления к удовольствию, именно из-за его всеобщности недостаточно для объяснения наркотизма. Социологическое объяснение [Рыбакова Л. Н., 1988], подразумевая стремление к удовольствию, дополняется следующим: «Образ жизни наркомана — заостренное, утриро­ванное воплощение потребительства, целенаправленное вы­ключение себя из традиционной деятельности человека, эго­центрическое потребление результатов заботы и труда окру­жающих; социальные связи разрываются из-за эгоистических устремлений». Психопатологи и психологи это суждение до­полняют. А. И. Дурандина и соавт. (1985) пишут о многоуров­невых факторах, и социальных, и психологических, подводя­щих личность к наркотизации.

Конкретизируя эти данные, можно сделать определенные выводы. В отличие от животных и детей взрослеющий и взрослый человек владеет в той или иной степени своими же­ланиями. Самоконтроль — не только волевая функция, но и навык, приобретаемый усвоением нравственных и социаль­ных норм, воспитанием. Способствуют самоконтролю знание последствий злоупотребления, ценностные ориентиры, лич­ные, социальные цели, перспектива достижения которых ве­сомее (и соизмерение для индивидуума доступно), чем сию­минутное удовольствие. Соотношение стремления к удоволь­ствию и самоконтроля у подростков таково, что подросток оказывается уязвимым. В этом опасность наркотизма, и тем большая, чем моложе подросток.

Наглядно эта закономерность проступает в случаях так на­зываемой девиантной личности.

С обращающей внимание частотой среди поступающих по поводу наркотизации в стационар мы видим молодых людей определенного типа поведения, облика и личностных характе­ристик.

Поведение в целом отклоняющееся: пренебрежение рабо­той и учебой, эпизоды воровства, вандализма, мелкого хули­ганства; употребление одурманивающих средств —лишь со­ставляющая этого ряда. Обязательно следование молодежной

моде, увлечение поп-музыкой, нередко групповая езда на мо­тоциклах. Групповое времяпрепровождение обязательно. Су­ществование в «системе» — наиболее яркая черта. Следует иметь в виду, что групповое существование — нормальный этап в развитии ребенка, приходящийся на возраст 8—12 лет. В дальнейшем усложнение психической деятельности, форми­рование собственных интересов приводят к индивидуализиро­ванным отношениям со сверстниками, появляются личные друзья, приятели. Групповую жизнь в возрасте старше 14— 15 лет можно рассматривать как показатель задержки психи­ческого развития, низкого уровня развития. Действительно, в группах, состоящих из юношей 16—20 лет, обнаруживаются черты детских групп: направленность на игровую развлека­тельную деятельность, нецелевая активность, легкость аффек­тивной индукции. Отношения по существу обезличены, со­став группы случаен (проживание в одном доме, например). На низкий уровень психического развития указывают также примитивный характер аффектов и склонность к разруши­тельным действиям. В группе выражено отчужденное, нередко враждебное отношение к взрослым. Сохранение этого отно­шения в индивидуальных контактах, быть может, объясняется не только групповой установкой, но и собственным опытом каждого.

На первый взгляд, молодые люди очень похожи. Такое впечатление, конечно, производят однотипные прически, оде­жда и манера держаться Однако главное — недостаточность индивидуального выражения лица и стереотипная усвоенная форма общения со взрослыми. Последнее в свою очередь — отражение группового рисунка поведения.

В беседе выясняется недостаточность личной мотивации поведения — оно диктуется группой. В рассказе употребляют практически только местоимения множественного числа. Они часто лживы, даже если речь идет о ситуациях нейтральных, не связанных с проступками (вне попытки уйти от ответст­венности).

Исследования личности открывают, что подражательность, внушаемость и подчиняемость в поведении основанием имеют низкий интеллектуальный уровень, неразвитость волевой сфе­ры, нравственных, этических представлений. Это сочетание лишает возможности критически оценивать поведение других, определить линию, принципы поведения собственного.

Низкий уровень интеллекта проявляется не только в не­способности решать предъявленные задачи на осмысление. Наглядны незаинтересованность в умственных упражнениях, отсутствие любопытства, познавательных интересов. Некото­рые испытывают к учебе отвращение, даже когда материал им доступен. Сведения об окружающем ограничены. Речь скуд­ная, с преобладанием жаргона. Интересы подчинены моде,

441 нестойки. Нет занятий, которые отличались бы от занятий приятелей, занятия и дела общие.

Слабость волевой сферы проявляется и нестойкостью ин­тересов, и неспособностью к целеполаганию, организованной, последовательной деятельности. Праздность не тяготит, с тру­дом переносится одиночество. Они не могут себя занять, им «скучно».

Нравственные представления формируются группой, осно­ваны на противопоставлении «мы — они», нестойки. Иногда безнравственные поступки объяснимы слабостью осмысления ситуации, тем, что поступок оказался вне круга, где действия подлежат нравственной оценке. Нередко ложь затруднительно оценивать этически, когда она — привычный способ ухода от сложной ситуации, способ отношения с «чужим» миром. Та­кие нравственные чувствования, как сострадание, благодар­ность, связаны с ограниченным числом лиц — ближайшими кровными родственниками, не охватывают даже членов своей группы. Следует отметить, что состав группы нестоек, взаим­ная симпатия слаба. Нравственные чувства в отношении ши­рокого круга лиц абстрактные; чувство долга, достоинство, соподчинение общим интересам не развиты.

Эмоции обедненной гаммы, легко возникают архаические аффекты (гнев, злоба) с двигательным выражением, агрессией или (при невозможности последней) аутоагрессией. Очень часты следы самопорезов на руках и груди — множественные, поверхностные. Иногда аффекты выражаются истерическими защитными реакциями. Такие глубинные архаические аффек­ты, как страх, тревога, возникают не как проявление рас­стройства эмоциональной сферы, а реактивно, ситуационно и, разумеется, не сопряжены с депрессией. Примечательна незначительность поводов для провокации этих аффектов. Привязанности, как и нравственные чувствования, распро­страняются на ближайших кровных родственников, эмоцио­нального сосредоточения на сверстниках не происходит. Об этом же свидетельствуют непостоянные, без выбора сексуаль­ные связи. Раннее начало половой жизни говорит о слабом чувственном контроле. Неразвитости эмоциональной сферы соответствует недостаточная дифференциация сексуальных влечений (гомосексуализм нередок). Нельзя исключить, как мы уже говорили, биологически определяемый высокий порог чувственного восприятия, объясняющий склонность и спо­собность переносить в больших количествах шумовые, свето­вые раздражители, любовь к ярким расцветкам, высоким ско­ростям. В связи с этим может быть не случайной потребность в искусственной стимуляции одурманивающими средствами.

В целом такую личность характеризуют слабая, пользуясь выражением А. Н. Леонтьева, «чувственная ткань сознания», а также недостаточное чувство реальности, сознания «я».

Слабость контроля за поведением и своими влечениями, подражательность действий объясняют употребление одурма­нивающих средств — способ без усилий получить удовольст­вие опьянения, полнее слиться с группой. Эти же качества в сочетании с особенностями аффективной сферы и с уровнем развития нравственности объясняют другие (наряду с нарко­тизацией) формы девиантного поведения.

Низкому уровню психического развития может быть дано несколько объяснений. Существует точка зрения, согласно которой некая часть любой популяции представлена умствен­но отсталыми, тогда как другая — выдающимися умами. Слишком большое, по мнению некоторых специалистов, ко­личество девиантных лиц может быть ошибкой наблюдения и результатом возросшей регистрации. Нельзя исключить, что еще недавно девиантное поведение не проявлялось под прес­сом нужды и заботы о первоочередных жизненных потребно­стях. Но оценки требуют предположения и о том, что рост числа девиантных лиц — результат биологического ухудшения вследствие ухудшения экологической обстановки. Аналогию, хотя и не строгую, можно увидеть в снижении физических, психических, в том числе нравственно-этических, характери­стик мигрантов из деревни в города. Эта миграция, кроме то­го, сопровождается ростом пьянства и преступности. Некото­рые наследственные, а не только средовые факторы обращают на себя внимание, например, пьянство не в одном, а двух-трех поколениях, хотя на первый взгляд наследственно обу­словленные черты заслонены тем, что традиционно считается нажитым, воспитанным, ситуационным (социальным).

Достаточно часто эти дети происходят из семей дезоргани­зованных, низкого уровня культуры. Для таких семей харак­терны трудовая нестабильность, трудовая миграция, малый образовательный ценз, случайные и незаконные источники материального обеспечения, материальная недостаточность, многодетность, непостоянство брачных отношений, правопре-ступное поведение, алкоголизм, венерические заболевания, частое обращение за медицинской помощью. Последнее в форме госпитализации может служить показателем социаль­ной неустроенности. Поскольку дети здесь безнадзорны, а воздействие семьи отрицательно, нельзя исключить, что ука­занный тип личности злоупотребляющего подростка форми­руется средовыми влияниями, социальными (см. раздел 1.2.1).

Сейчас выделяется так называемая элитарная группа1золо­той молодежи, начинающая употреблять наркотики в своих компаниях, в «элитарных» ночных клубах. По своим личност-

1Понятие «элита» в нашем обществе неадекватно. Здесь имеется в виду лишь избыток материальных средств.

443 ным характеристикам они не отличаются от тех молодых лю­дей, о которых шла речь выше. Даже поверхностное отли­чие — пристойная манера поведения — легко отбрасывается, обнажая эмоциональную недостаточность, например холод­ность, в том числе к родителям, высокий порог чувственного восприятия, отсутствие эмпатии, сверхценное и некритичное отношение в своему поведению, недостаточные осмысление ситуации и способность к прогнозу. И здесь мы видим узкий круг интересов, ограниченные знания и понимание окружаю­щего мира. Мотив приобщения к наркотикам — также груп­повой и нескрываемо гедонистический. Развитие привыкания не отклоняется от обычных закономерностей. Такие больные крайне трудны для лечения, ибо у них извращено понимание взаимоотношений «врач — больной». То же можно сказать еще об одной самозванной «элите» — представителях богемы, шоу-бизнеса и тех, чьи материальные возможности превыша­ют вложение труда и ответственность. Этот новый слой в на­шем обществе требует специального психологического, психо­патологического и социологического изучения.

Вместе с тем во многих случаях нельзя не обратить внима­ние на определенную психическую недостаточность родите­лей. В доказательство можно привести характер эмоциональ­ных отношений. Родители (мать) ничего не могут рассказать о своем ребенке (склонности, привязанности, вкусы, времяпре­провождение); обычные ответы на вопросы врача — «как все», «хороший». Эмоциональная глухота взаимна; дети не знают зачастую характера работы родителей и даже их возраста. Вы­ражено архаическое по своей сути чувство защиты младших, агрессивное, без попытки понять вину, без рассуждения, что бывает наглядным при расследовании многих уголовных дел подростков. Эта родительская защита в свою очередь форми­рует у детей агрессивное отношение к внешнему миру. Обра­щает на себя внимание быстрое угасание привязанностей. Как известно, у разных видов млекопитающих длительность связи «мать — дитя» имеет большой разброс; наиболее длительна она у человека. В таких же семьях детей легко отдают на пя­тидневное содержание в детских садах, оставляют на продлен­ный день в школе, даже если в доме есть старшие. В после­дующем — интернаты, общежития, ПТУ. Охлаждение родите­лей обычно опережает привязанность ребенка. Этот времен­ной разрыв содержит психотравмирующий ребенка фактор. В позднем подростковом периоде отчуждение взаимно, часто отношения неприязненные, скандальные, агрессивные, с бы­стрым уходом из дома.

Наиболее значимыми в структуре описанной выше деви-антной личности нам кажутся не интеллектуальные, а эмо­ционально-волевые особенности. Эти качества встречаются также у индивидуумов достаточного интеллекта, без види-

мых криминальных тенденций, с хорошей социальной адап­тацией.

Сочетание эмоциональной уплощенности (холодность, сла­бость и узость круга привязанностей, поверхностность, недли­тельность чувств), измененных инстинктивных побуждений, сопряженных с эмоциональностью (гомосексуализм, недоста­точное чадолюбие), высокого порога психофизической реак­тивности (комфортное восприятие сильных, длительных раз­дражителей) представляет некий особый, не столько психиче­ский, сколько биологический тип.

Не менее убедительными должны быть и измененные пси­хофизиологические параметры. Разумеется, высказанное предположение нуждается в более весомых доводах: изменен­ные биохимические, иммунологические характеристики, про­чие биологические, антропологические критерии.

В заключение нельзя не сказать о некоторых социальных факторах, которые формируют или способствуют формирова­нию психологических и психопатологических черт личности. Мы привыкли рассматривать те социальные факторы, кото­рые способствуют развитию, воспитанию положительных ка­честв. Наблюдения последних лет, к сожалению, вызывают тревогу, поскольку особенности нашей социальной жизни мо­гут оказывать пагубное действие на молодежь. Для начала здесь необходимо остановиться не на тех факторах, которые способствуют интеллектуальному развитию, а на тех, которые ему препятствуют.

Простейшим примером являются счетные машинки, пред­назначенные для обработки массива цифрового материала, которые сейчас используются с первых классов школы. Ре­зультатом оказывается неспособность детей к устному счету, удерживанию цифр и оперированию «в уме». Ослаблению, не­развитости памяти служит и практическое исключение из учебных материалов заучивания стихов, правил и т. п., что сейчас принято презрительно называть «зазубриванием». Ме­ханическое расширение школьных программ с последующим вынужденным сокращением ввело в педагогический обиход критерий «нужное» (для жизни и профессии) и «ненужное». Педагогика отходит от принципа «учить учиться», от учения как тренировки ума, выработки интеллектуальных навыков, аналогичных мышечным тренировкам и моторным навыкам у спортсменов. Интеллектуальные возможности при нетрениро­ванности ослабевают так же, как мышцы у лежачих больных. Разумеется, есть школы учителей-энтузиастов, но здесь мы имеем в виду школы массовые, где ребенок должен обладать высокими интеллектуальными качествами от природы, чтобы преодолеть оглупляющее влияние школьного обучения.

Внешкольные впечатления также снижают интеллектуаль­ные качества детей.

445 Европейский ум воспитан на законах аристотелевой логи­ки: каждое явление имеет причину, начало, развитие и исход. Без специальных усилий, автоматически, опытом поколений человек отмечает этот порядок в окружающем мире. Но сей­час ребенок, подросток погружается в интеллектуальный хаос, глядя на так называемые клипы1— нечто, не имеющее нача­ла, конца и связей между составляющими его мелькающими картинками. Такое насильственное вмешательство в образова­ние интеллекта приводит к неспособности упорядочивать, систематизировать осмысление. Надо добавить, что в будущем эта неспособность проявится даже и в механическом труде, если принять справедливость утверждения, что «грамотный выроет канаву лучше, чем неграмотный».

Психическое обеднение усиливается олигофазией. Чтение, общение, расширяющие не только запас слов, но и представ­лений, обозначаемых словами, заменяются зрительными впе­чатлениями. Любые современные зрелища, адресованные мо­лодежи, удивляют лексической бедностью, вульгаризмами и даже заменой слов междометиями и не свойственными родно­му языку выкриками. Сопутствующие жизни детей ритмы, как большинство ритмов поп-музыки, создают монотонность электроактивности мозга, не способствующую индивидуаль­ной интеллектуальной деятельности.

Подростковый возраст — годы повышенного интереса к людям, межличностным отношениям. Но стремление понять другого человека, понять, как устанавливаются отношения, выражается симпатия или антипатия, развить в себе способ­ность эмпатии путем собственных проб и ошибок — все это заменяется таким клишированием, как гороскопы, астрологи­ческие упражнения, гадания и привороты со 100 % (чтобы не возникло сомнений и размышлений) гарантией.

Дабы не углубляться в критику современных социальных способов воспитания детей и подростков, упомянем еще лишь один уродующий психику фактор. «Бери от жизни все», «усту­пи соблазну разнообразия», «лови момент», «сейчас и больше никогда», «вся наша жизнь — прикол, давайте веселиться» многократно повторяется в повелительном наклонении на эк­ранах, по радио, на уличных стендах.

Психолингвистическое программирование аморальности противоречит общечеловеческим нравственным ценностям любого общества, любой религиозной конфессии. В России поговорка «однова живем» всегда несла ироничный смысл, а «жить одним днем» — смысл осуждения. Но, учитывая недос­таточное нравственное воспитание в семье, отсутствие обще-

1Clip (англ.) — стрижка, настриг шерсти (овец), глагол — отсекать, нарезать, обрывать, глотать слова.

ственно-политического и религиозного воспитания, внушае­мость в детстве и пубертате, не следует удивляться уровню психического развития и поведению подростков.

В том возрасте, когда начинается самовоспитание, когда ищут примеры-модели для себя самого, когда выбирают доро­гу, ребенок может преодолевать в некоторой степени отрица­тельное воздействие семьи, полученного неправильного вос­питания, но и тут он оказывается подавленным отрицатель­ным социальным воздействием. Какой образец для подража­ния предлагает ему современное общество? Какие поступки? Современному подростку навязывается выбор «героев» массо­вой культуры.

Формируется личность интеллектуально неразвитая, эгои­стичная, с упрощенными устремлениями и поведением, не­способная противостоять настойчиво предлагаемым соблаз­нам и непрерывным развлечениям.

Стремление к подражательным действиям (и суждениям), конформизм свойственны 70—80 % взрослых. Такая распро­страненная черта личности не может быть ни хорошей, ни плохой. Она просто есть, заложена в природу человека. Важ­но, в чем она проявляется и для какой цели. Благодаря кон­формизму нас охватывают не только мода на одежду, виды искусства, спорт, профессии, но становится возможным также общественное, социальное бытие человека. Конформизм, подражательность, внушаемость особенно выражены у психи­чески незрелых подростков. При этом авторитетными, как мы уже говорили, для них являются сверстники и существующий сейчас наркотический климат в молодежной субкультуре.

Таким образом, и стремление к удовольствию, и конфор­мизм в молодежной среде — нормальные человеческие свой­ства — в подростковом периоде с учетом внешнесредовых влияний оказываются патогенными. Они обрекают подрост­ков на приобщение к наркотизации, а общество не исполь­зует эти две важные характеристики личности в целях разум­ного воспитания, формирования здоровых жизненных целей и идеалов. Молодой человек сейчас воспитывается общест­вом без героя, а при самовоспитании юноши видят перед со­бой в качестве героя нечто... Здесь мы останавливаем себя, боясь, что необходимая психопатологическая оценка этих фигур — «героев» может перейти в публицистику и морализи­рование.