Мирской приговор

Мы, нижеподписав­шиеся, Енисейской губернии Ачинского уезда Ужурской волости деревни Соксинской крестьяне, не бывалые под судом, будучи на мирской сходке, учинили сей приговор 1876 года марта 28 дня, о приеме Захара Васильева Власова 24 лет с женою Анной Филипповой 21 года и рожденными… Авдотьей 4 лет, Марией 1 ½ года и матерью Феедосьею Матвеевой Власовой 70 лет в среду нашего общества. Казенный крестьянин Захар Васильев Власов, проживая в нашей деревне, ведет себя прилично, под судом не был, завел себе домообзаводство… Приговорили: принять … в среду нашего общества на всегдашнее жительство».

За причисление в «общество» крестьянин-переселенец платил:

1. За приемный договор 30 руб.

2. Угощение общества 7 руб.

3. Почтовые и гербовые расходы 3 руб.

4. Общественникам и старосте 3 руб.

5. Сельскому писарю за прошение 3 руб.

6. Волостному писарю 4 руб.

Всего: 50 руб.

В данном случае так обходилось причисление к «обществу» в деревне Иджа Шушенской волости Минусинского уезда Енисейской губернии. Община принимала новых переселенцев, прежде всего, в случае достаточного количества свободных земель. Но на рубеже XIX – XX вв. государство стало обязы­вать принимать в общину переселенцев принудительно, особенно если об­наруживались излишки земель сверх 15-десятинного надела на душу мужс­кого пола.

9.5. ОТНОШЕНИЯ В «ОБЩЕСТВЕ»

Сибирская деревня жила в условиях устойчивой гармонии отношений, сосуществования личных и общих инте­ресов. При вынесении решений по конкретным вопросам сход руководство­вался более традиционными правилами, «неписаными законами» дедов, нормами совести, морали. Государственные законы и распоряжения вос­принимались с недоверием, как попытка вторжения в права их мира. Очень красноречиво об этом свидетельствует документ — Приказ Минусинского зе­мельного исправника Жербатскому сельскому старшине № 1447 от 11 апре­ля 1860 года. «Мерзавец ты старшина! Если ты через сутки не доставишь ко мне предписанием моим от 8 числа генваря сего года за N 115 требуемой ведо­мости о постройке домов и прочем, то за истребованием ведомости послан будет нарочный за прогон на твой счет».

Общество сурово осуждало и наказывало тех, кто допускал правона­рушения, ему разрешалось осуществлять определенные судебные функции. Это касалось разбирательств о мелких хищениях, потравах посевов, о раз­деле имущества, хулиганских выходках. При проведении расследования ста­роста и понятые обращали особое внимание на доказательства: «Полично­му нет отвода», — говорили в Сибири (поличное — свидетель, вещь и про­чее). Родственники обвиняемого не могли выступать свидетелями.

В системе наказаний особое место занимали штрафы. Наказывали так­же «мирским начетом», заключением в «кутузку» («чижовку») на хлеб и воду, а в каче­стве крайней меры отлучали от «общества». В решениях конкретных дел находим «предрассудительные поступки»: предерзость в миру, непристойность, поношения, пьянство, буянство, рас­путное поведение, похабство, тяжбы, а также отрицательные характерис­тики — «недельный человек», «кляузник на суседа», «не уважает обще­ство».

Современники отмечали, что преступления в сибирских селениях были крайне редки. Чаще встречаются различные «тяжбы», однако сход старался примирить крестьян. Было принято примирение «запить совмест­но вином».

Общественное мнение сурово осуждало тех, кто дебоширил в семье, слыл лентяем, неуважительно относился к старшим. Сход наказывал и за порубки леса, за нарушение противопожарных мер, за унижение достоинства личности и оскорбление сообщинника.

Особо осуждалось нарушение общепринятых правил ведения хозяйства, затягивание сроков сельскохозяйственных работ и прежде всего затягивание жатвы хлебов. По­рицали тех, чьи поля зарастали сорняками, тех, кто нерадиво относился к скоту, к порядку и чистоте в доме. Таких общинников ждали и порицание, и насмешки, и едкое прозвище. Традиционно не «в чести» были высокомерие, заносчи­вость, сквернословие, грубость и несдержанность, неряшливость в одежде.

За постоян­ное, циничное нарушение общепринятых норм и правил поведения «обще­ство» вынуждало человека покинуть деревню. Впрочем, люди, стремящиеся к вседозволенности и «поиску шальных денег», оторвавшиеся от семьи и дома («вы-род-ки»), сами с легкостью уходили на прииски мыть золото, на тракт или в город. Но подобное происходило крайне редко: крестьянский мир был достаточно мудр и терпелив в воспитании традиционных устоев в человеке с раннего детства. Мир коллективно учил уважать стариков, почитать их мудрость, воспринимать нормы поведения как осознанную необходимость, учил уважать другого человека и принимать его таким, каков он есть. «Об­щество» снисходительно относилось к «чудакам и чудачествам». Община сообща выступала на защиту «своего», если угроза или обида шли извне — от чиновника, от переселенца-лапотошника.

Общину сплачивали совместные праздники — «съезжие», «храмовые», «кануны». Все религиозные и мирские праздники отмечались сообща, обиль­ными угощениями, совместными «гулеваниями». Многолюдными и весе­лыми были сельские свадьбы, масленичные катания на горках-«катушках» и ката­ния на «тройках». «Общество» всем коллективом провожало в последний путь умершего человека, поддерживало родственников в трудный час. Посещение «моги­лок» в Родительский день выливалось в Сибири в единение одной большой семьи...

Таким образом, сибирская община являлась величайшей ценностью культуры и общественной жизни.

* * *

Соотношение городского и сельского населения в Сибири: (1847 г.)

Тобольская губерния 1 : 14,3

Томская губерния 1 : 14,2

Енисейская губерния 1 : 12,6

Иркутская губерния 1 : 10,6

* * *

Положения Закона от 23 мая 1896 года:

— земля отводится в пользование обществам, а не отдельным домо­хозяевам;

— за отводимую землю крестьянин обязан вносить ежегодный платеж под названием государственной подати;

— за крестьянином закрепляются те земли, которыми он пользовался. Надел определяется в 15 десятин. Свободными землями наделяются по воз­можности;

— крестьянину отводится лесной надел в 3 десятины. Данный надел на душу мужского пола. За него вносится особый лесной налог.

* * *

Один исправник жаловался в письме к губернатору на «пагубный разврат» крестьян-общинников в селениях Минусинского уезда. Его поражало то, что здесь крестьянки носят «драповые кофточки последней парижской моды в 35 – 40 руб., башмаки рублей в 8, лакированные калоши, и просил принять меры...»

* * *

Земельные права и отношения в общине (Казачинская волость Енисейской губернии, 70-гг. XIX в.). «В данной местности пользуется землею и лугами каждое селение отдельно от другого; сельское общество состоит от 3 до 7 селений... Усадебная земля никогда не переделяется, всегда остается в потомственном владении. Раздела пахотной земли почти не происходит..., но при этом община занимается наделением пахотной землей новых «душ», достигших 17-летнего возраста. При выходе крестьянина из общины он теряет право на свою пашню... Каждый хозяин менять землю с однообщинником может... отдать в аренду на один год доз­воляется, но если более, то нужно на это согласие общества... Названий собственности владений в народе нет, кроме расчищенной под покос или пашню земли, которая называется заимкою... Заимка для пашен в Восточной Сибири считается собственностью... Новые члены, при­писанные к обществу по приемному договору, наделяются равномерно с прочими членами..., пользуются правом в лесе на постройку зданий... При выходе крестьян из общества земля остается в пользовании общества, кото­рое и наделяет таковой вновь поступившие души...».

* * *

«1876 года я, крестьянин из поселенческих детей Енисейской губернии Балахтинской волости д. Игрышенской Павел Васильев Вивчеренко, даю сию подписку в том, что я, будучи принят на воспитание крестьянской вдовой Лукерьей Даниловой Потылициной, желаю быть причислен к ея семейству, т.к. я, будучи в малолетстве после смерти родителей воспитан ею вместо родного сына, в том подписуюсь…».

* * *

Из жалобы: «Мы, Василий Прилепов, 20 лет, и Григорий Аржанов, 17 лет, в пьяном виде и по глупости обрезали хвосты у 14 лошадей крестьян нашей деревни Мойсеевой… Крестьяне… собрали народ до 150 домохозяев, повешали нам на шеи отрезанный конский волос и повели нас с барабанным боем по всей деревне… два раза туда и обратно, барабаня в ведра, останавливаясь у каждого дома и издеваясь над нами, а вся громадная толпа гоготала… Наше посрамление и насмешки… слишком обидны и оскорбительны… вместо отправления к приставу…».

* * *

1895 года августа 15 дня мы, Енисейской губернии Заледеевской волости д. Емельяновой, государственные крестьяне-домо­хо­зяева, быв сего числа на сходе…по суду приговорили крестьянина из ссыльных Петра Федорова Кунгурова 31 года… принимая во внимание: в деревне не имеет никакого домообзаводства, никаких определенных занятий, замеченный во множестве худых поступков, занимался исключительно кражами и мошенничествами, вел жизнь развратную, а потому не может быть терпим в среде Емельяновского общества, решили выслать из нашего общества…».