Взгляд со стороны: описание и истолкование
Как следует подходить к описанию человека? В 1984 и 1987 годах Миллер (J. G. Miller, 1984,1987) изучала описания негативно и позитивно оцениваемого поведения знакомых, сделанные североамериканцами и индийцами-индуистами, представлявшими четыре возрастные группы (8-, 11- и 15-летние дети и взрослые). Исследование показало, что в целом, по сравнению с индийцами, испытуемые из Северной Америки составляли более диспозициональные описания и реже прибегали к контекстуальной интерпретации. Однако склонность к диспозициональной интерпретации у жителей Северной Америки становилась более выраженной с возрастом, чего не наблюдалось у индийцев. У них с возрастом становилось более явным стремление к контекстуальной интерпретации, чего не отмечалось у испытуемых североамериканского происхождения. Кроме того, Миллер сообщает и о том, что из четырех групп испытуемых-индийцев, которые участвовали в исследовании, большая склонность к диспозициональной интерпретации наблюдалась у англоиндийской группы по сравнению с тремя группами индийцев-индуистов, хотя некоторые представители индуистских групп получили образование западного типа и вели соответствующий образ жизни. Миллер также предъявляла нескольким группам испытуемых из Северной Америки перевод описаний поведения, данных индийскими испытуемыми. И в этом случае интерпретация североамериканцев отличалась ориентацией в первую очередь на внутреннюю предрасположенность, а не на контекст, хотя описания поведения были взяты из рассказов индийцев-индуистов. Последний факт явно свидетельствует о том, что культурные различия в подходах к интерпретации определяются не характером изложения материала. В целом исследование Миллер показало, что интерпретация североамериканцев отличается от интерпретации индийцев-индуистов. Сделанный ею вывод о том,
что стиль интерпретации, свойственный культуре, становится более явно выраженным с возрастом, является веским аргументом в пользу значимости культурного фактора для подхода к истолкованию поведения.
Исследование 2, которое провели Моррис и Пенг (Morris & Peng, 1994), также говорит о культурных различиях в подходах к истолкованию поведения индивида. Они провели кодировку текста газетных статей о преступниках, совершавших массовые убийства в США (один из них был американцем, а другой — китайцем); статьи были опубликованы в англоязычной газете «Нью-Йорк Тайме» и в газете на китайском языке «Уорлд Джорнал», которые издаются в Нью-Йорке и читаются во всем мире. Для каждой из статей было подсчитано количество фрагментов, содержащих диспозициональные и контекстуальные объяснения. Было установлено, что в обоих случаях англоязычные статьи чаще интерпретировали поведение убийц с точки зрения внутренних склонностей по сравнению со статьями на китайском языке (сходная тенденция была выявлена другой группой исследователей, см. работу F. Lee, Hallahan & Herzog, 1996). На уровне 0,05 в обоих случаях не было выявлено достоверных сведений о различиях в контекстуальных объяснениях.
В исследовании 3 Моррис и Пенг (Morris & Peng, 1994), используя иной метод, просили американских и китайских аспирантов-физиков из Гонконга, КНР и Тайваня определить уровень относительной значимости нескольких диспозициональ-ных и контекстуальных объяснений, касающихся двух случаев убийства (испытуемым не нужно было предлагать собственные объяснения). В среднем американские участники считали несколько более важными диспозициональные причины, чем китайские участники, когда речь шла об убийце-китайце. Однако такого различия не наблюдалось в случае с убийцей-американцем. Напротив, контекстуальные причины участники-американцы считали менее важными в обоих случаях. Моррис и Пенг обнаружили свидетельства того, что американцы более активно .предлагают диспозициональные объяснения, хотя по части приведения объяснений контекстуального характера между испытуемыми нет-существенных различий. Китайские испытуемые, по сравнению с американцами, придавали большее значение контекстуальным факторам, хотя, оценивая диспозициопальные причины, они практически не отличались от американцев (Моррис и Пенг подчеркнули сходство).
Интересно отметить, что Моррис и Пенг (Morris & Peng, 1994) пришли к подобным выводам и в ходе проведенного ими исследования 1. Они демонстрировали американским и китайским школьникам и выпускникам два мультфильма, в одном фильме взаимодействовали неодушевленные объекты (перемещения черного круга как реакция на движения квадрата), а в другом — одушевленные (рыбка реагировала на перемещения стайки рыб). Испытуемым предлагалось оценить, в какой степени движения объекта связаны с диспозициональными и контекстуальными факторами. Как и ожидалось, в оценке причинной обусловленности перемещения неодушевленных объектов не было выявлено культурных различий. Что касается одушевленных объектов, то ответы школьников соответствовали ожидаемой модели, а ответы выпускников не показали никаких культурных различий. Китайские школьники придавали большее значение, чем американцы, контекстуальным факторам для всех перемещений рыбки. Однако, оценивая
значение диспозициональных факторов, китайские школьники лишь в одном случае из трех дали им более низкую оценку, чем американцы.
Почему люди описывают окружающих так, а не иначе. Почему жители Восточной Азии или Северной Америки подходят к описанию другого человека определенным образом? Обычно на этот вопрос отвечают, что это происходит из-за культурных различий, связанных с индивидуализмом и коллективизмом или же из-за независимого или взаимозависимого Я-конструирования. Тем не менее данных, которые подтверждали бы такое объяснение, на удивление мало. Если роль причины мы отводим независимому или взаимозависимому Я-конструированию, то есть полагаем, что распространенность и активность определенного типа личности в восточной или западной культуре должны объяснить существование культурных различий в описаниях личности и интерпретации ее поведения, "нам следует выявить критерии, которые позволят оценить Я-конструкции и доказать, что культурные различия исчезают при условии статистического контроля Я-кон-струкций (гипотеза Я-конструкции как опосредующего фактора). Однако, как отмечает Мацумото (Matsumoto, 1999), исследования, которые приняли этот подход, не обнаружили эмпирических доказательств опосредующей роли Я-конструкций. Очевидно, гипотеза Я-конструкции как опосредующего фактора нуждается в более основательной проверке с использованием более совершенных критериев оценки. Альтернативой ей может быть гипотеза существования культурных представлений, которые влияют на психологические процессы, связанные как с самопознанием, так и с восприятием окружающих (гипотеза культурной «теории»).
Разграничить эмпирически два эти подхода нелегко, но в прошлом подходу с точки зрения культурной теории уделялось определенное внимание. В 1992 году в Австралии и Японии И. Кашима, Сигал, Танака и Кашима (Y. Kashima, Siegal, Tanaka & Kashima, 1992) изучали роль имплицитных народных представлений о взаимосвязи установок и поведения. Они доказали, что в англоязычных странах, где ценится искренность и прямота (Thrilling, 1972), люди стремятся к тому, чтобы подлинные чувства и их проявления соответствовали друг другу, тогда как существующее у японцев представление об ornate и ига (передний план и задний план, соответственно) предполагает, что людям следует выражать свои чувства соответственно ситуации (Doi, 1986). Поэтому австралийцы больше японцев убеждены в том, что поведение и внутренние установки соответствуют друг другу. Атрибуции установки у японских и австралийских студентов были проверены с помощью парадигмы Джонса и Харриса (Jones & Harris, 1967). Испытуемым было предложено прочитать эссе гипотетического субъекта деятельности, касающееся проблем окружающей среды. Кашима с коллегами обнаружили, что в целом австралийцы придают большее значение внутренним установкам, чем японцы. Тем не менее культурные различия в этой связи определяются степенью, в которой японцы и австралийцы различаются в своей убежденности во взаимосвязи между внутренними установками и поведением. Если уровень влияния убежденности во взаимосвязи между внутренними установками и поведением контролируется статистически, воздействие культуры на атрибуцию установки становится несущественным. Интересно отметить, что в ходе более поздних исследований по атрибуции установки, при сравнении американцев с корейцами (Choi & Nisbett, 1998) и жи-
телями Тайваня (Krull et al., 1999) не было обнаружено культурных различий в том, в какой мере испытуемые объясняют поведение субъекта деятельности его установками.
В недавно проведенном исследовании Чиу, Хонг и Двек (Chiu, Hong & Dweck, 1997) показывают, что на склонность к диспозициональным атрибуциям оказывают влияние имплицитные народные «теории* личности. Согласно утверждению Двека (Dweck, 1999), люди придерживаются имплицитных «теорий» о природе личности. Кто-то полагает, что характеристики личности устойчивы и неизменны («теория сущности»), тогда как другие считают, что личность динамична, она может развиваться и изменяться. В ходе четырех исследований Чиу и коллеги показали, что по сравнению со сторонниками «теории динамичности» приверженцы «теории сущности» в большей степени склонны обобщать, полагая, что индивид, ведущий себя определенным образом в конкретной ситуации, поведет себя подобным образом и в другой (исследование 1), что можно прогнозировать поведение индивида, исходя из его личностных характеристик (исследование 2) и делать выводы о наличии определенных внутренних склонностей и установок на основании однократных наблюдений за поведением в определенной ситуации (исследование 3). Манипуляция бытующими в народе имплицитными «теориями» в ходе исследования 5 дала подобные результаты. В ходе исследования 4 изучалась связь между имплицитной «теорией» и склонностью к вынесению суждений на основании присущих личности особенностей и склонностей у жителей Гонконга и США. . В обеих культурах имплицитная «теория» прогнозировала диспозициональные атрибуции. При этом американцы продемонстрировали более устойчивую склонность к дисгюзициональной атрибуции, чем китайцы из Гонконга. Однако данные культурные различия не были связаны с имплицитными «теориями» личности. Обе выборки продемонстрировали одинаковый уровень приверженности «теории сущности».
Учет ограничений, которые налагает ситуация. Даже если культуры различаются в диспозициональной атрибуции, это не всегда означает, что они различаются в степени учета ограничений, налагаемых ситуацией. В исследовании 2, которое проводили Кашима с коллегами, в одном случае испытуемым было сказано, что автор написал эссе в условиях свободного выбора, а в другом — что он написал эссе, повинуясь указаниям своего учителя. Джонс и Харрис (Jones & Harris, 1967) утверждали, что если поведение автора эссе определялось указаниями вышестоящего лица, то не следует объяснять поведение автора его внутренними установками, и, следовательно, разумный наблюдатель не станет в этом случае искать соответствия между установками и поведением.
Тем не менее их исследование (а также и другие, см.: Jones, 1979) показало, что люди склонны объяснять поведение внутренними установками, невзирая на ограничения, налагаемые ситуацией. Склонность умалять значение ограничений, налагаемых обстоятельствами, получила название предрасположенности к аналогии (correspondence bias) (Gilbert & Malone, 1995). Воспроизводя исследование Джонса и Харриса (Jones & Harris, 1967), И. Кашима и соавторы (Y. Kashima et al., 1992) обнаружили, что и японцы, и австралийцы не учли ограничений, налагаемых
обстоятельствами на автора эссе. Подобным образом Чой и Нисбетт (Choi & Nisbett, 1998; исследование 1) обнаружили в США и Корее, а Крулл и с соавторами (Krull etal., 1999; исследование 1) в США и на Тайване незначительные различия в предрасположенности к аналогии, используя парадигму атрибуции установки; авторы последнего исследования не обнаружили культурных различий, воспроизведя исследование Росса, Амабайла и Штейнмеца (Ross, Amabile & Steinmetz, 1977) в США и Гонконге (исследование 2).
И все же Чой и Нисбетт (Choi & Nisbett, 1998) показали, что корейцы учитывают эту информацию в большей степени, чем американцы, когда ситуационные ограничения бросаются в глаза. В исследовании 2 авторы использовали парадигму атрибуции установки Джонса и Харриса (Jones & Harris, 1967). Испытуемым сказали, что в одном случае студент написал эссе в ситуации свободного выбора, а в другом — не имея возможности выбора, после чего со случаем явного наличия ситуационных ограничений работали на двух уровнях. В одном случае испытуемым давали возможность испытать давление обстоятельств, в которых находился автор эссе на собственном опыте (то есть они должны были написать эссе в ситуации отсутствия выбора), а в другом — испытуемые ставились в те же обстоятельства и получали при этом набор аргументов, которые они должны были использовать при написании эссе. Чой и Нисбетт объединили данные по ситуации отсутствия выбора в исследовании 1 и данные исследования 2 и обнаружили, что очевидность ситуационных ограничений снижает уровень предрасположенности к аналогии у корейцев, но не оказывает влияния на американцев. Возможно, это означает, что корейцы (а может быть, и жители Восточной Азии в целом) при определенных обстоятельствах более восприимчивы к ограничениям, налагаемым ситуацией, чем американцы. Или же корейцы более чуткие и им проще поставить себя на место другого человека, чем американцам. Заметьте, что в ходе эксперимента испытуемые должны были испытать давление обстоятельств на себе и учесть личный опыт при оценке автора эссе. Есть определенные данные, свидетельствующие в пользу такой интерпретации. В работе Чоя и Нисбетта, так же как и в работе Кашимы с соавторами (Y. Kashima et al., 1992), установки испытуемых из Кореи и Японии позволяют прогнозировать установки, приписываемые автору эссе, с большей вероятностью, чем установки испытуемых, принадлежащих к выборкам из США и Австралии.
Дата добавления: 2015-07-06; просмотров: 916;