Реклама траурного салона «Джейс» в «Иллюстрированных лондонских новостях», 1888

В пассаж Лоутер на Стрэнде шли за ювелирными изделиями и не менее дорогими игрушками со всего света, вызывавшими у родителей ничуть не меньший восторг, чем у их отпрысков. Другой знаменитый игрушечный магазин, «Морелс», находился в Берлингтонском пассаже: помимо стандартного набора лупоглазых кукол и солдатиков, здесь продавалась мебель для кукольных домиков, отличавшаяся от настоящей только размерами. Уже в XX веке постоянной покупательницей «Морелс» была королева Мария, чей кукольный домик ныне выставлен в Виндзорском замке.

Однако респектабельной публике приходилось потесниться. В пассажах рыскали проститутки, которые уводили клиентов в номера прямо над магазинчиками. Честные покупательницы приходили в замешательство, когда им начинали подмигивать мужчины. Дабы предотвратить непотребство или хотя бы создать видимость порядка, у входа в пассаж несли караул приходские надзиратели. Но как уследить за соблюдением все правил, если их так много? В пассаже запрещалось петь, играть на музыкальных инструментах и громко насвистывать, нести громоздкие свертки или раскрытые зонты, бегать и заходить сюда с детской коляской. В 20.00 по звону колокольчика ворота в пассаж запирались.

Любимой кондитерской знати была «Гюнтерс» на восточной стороне Беркли‑сквер. В середине XVIII века итальянец Доменико Негри и его английский партнер Джеймс Гюнтер открыли в Лондоне кондитерскую, тогда еще называвшуюся «Горшочек и Ананас». Заморский фрукт на вывеске как раз и указывал на ее эксклюзивность – в XVIII веке ананасы были страшно дороги. Ассортимент кондитерской внушал уважение даже гурманам: были тут разноцветные драже, пирожные и торты, печенье, зефир, цукаты и экзотические фрукты, французские и итальянские сладости и, конечно же, мороженое всех сортов, не только фруктовое и сливочное, но со вкусом жасмина, бузины, фисташек и даже сыра пармезан. Кондитеры «Гюнтерс» обслуживали балы, а в летнюю жару дамы приезжали на Беркли‑сквер за мороженым, но не выходили из экипажа – зачем утомляться? – а посылали за прохладным лакомством своих лакеев.

Во второй половине XIX века началась эра универсальных магазинов, где можно было купить все – от булавки до трюмо, от перчаток до фунта баранины. Первопроходцем на этой стезе стал предприниматель Уильям Уайтли, открывший в 1863 году первый универсам в районе Бейсуотер. По словам Уайтли, вдохновение он почерпнул на Всемирной выставке 1851 года: под сводами Хрустального дворца в Гайд‑парке были собраны достижения из всех отраслей промышленности, но рядом со станками находилось место для тканей, мебели, украшений, включая знаменитый алмаз Кохинор и кельтские броши, а также для безделиц разной степени ненужности. Уайтли решил повторить эксперимент на улице Уэстборн‑гроув, тем более что вскоре в Лондоне должно было открыться метро, а станция на Бишоп‑гроув располагалась в нескольких минутах ходьбы от его магазина.

Первое детище мистера Уайтли было скромным: к ассортименту из тканей, кружев и лент прилагались всего‑навсего две продавщицы. На одной из них мистер Уайтли вскоре женился – девица была хотя и без приданого, зато вместо положенных 14 часов стала работать на него круглые сутки. В течение года Уайтли нанял еще 15 продавщиц, кассира, несколько мальчишек‑курьеров и значительно расширил выбор товаров – шелка и льняные ткани, шляпки и меха, зонтики и шали, искусственные цветы и нижнее белье. Тут бы ему и остановиться, но нет! За несколько лет в универсаме Уайтли появилась мебель и книги, прачечная и парикмахерская, но когда Уайтли посягнул на мясо и рыбу, соседи забили тревогу. Опасаясь конкуренции, мясники выразили свой гнев старомодным способом: 5 ноября 1876 года устроили «кошачий концерт» под окнами магазина и сожгли на костре пугало, изображавшее хозяина. «Живи сам и давай жить другим!» – скандировали мясники. Но мистер Уайтли не внял народному гневу, и его магазин продолжал расти. Впрочем, его попытка открыть в здании универсама ресторан, где продавались бы спиртные напитки, не увенчалась успехом. Городские власти отказали ему, опасаясь, что в ресторане начнут собираться женщины с сомнительной репутацией.

Провинциалки страшно завидовали столичным жительницам, в распоряжении которых были и свежайшие выпуски модных журналов, и магазины, в которых так просто было подыскать шелк нужной расцветки. Зато сельским барышням приходилось дожидаться, пока местная портниха не съездит в столицу за новинками. Хотя к тому моменту они, конечно, уже успеют выйти из моды. Любое путешествие в Лондон, что до эпохи поездов было делом весьма хлопотным, превращалось в набег на магазины.

Любовь к шоппингу не обошла и Джейн Остен. Она могла сколько угодно иронизировать над транжирой Лидией Беннетт («Посмотрите, какую я себе купила шляпку. Конечно, так себе. Можно было даже не покупать. Но я подумала, что с тем же успехом могу и купить»), но при виде «хорошенького английского поплина» у писательницы разгорались глаза. Одной из ее любимых модных лавок был «Графтон‑хаус» на Нью Бонд‑стрит, 164, расположенный недалеко от дома на Слоэн‑стрит, 64, где она остановилась в апреле 1811 года вместе с братом Генри. В письме к сестре Кассандре Остен каялась, что живет на широкую ногу и тратит деньги направо и налево. Через несколько месяцев будет опубликован ее первый роман «Чувство и чувствительность», пока же она была всего‑навсего скромной старой девой, и приказчики с ней не церемонились: «мы вышли из дома сразу после завтрака и пришли в „Графтон‑хаус“ к половине одиннадцатого, но магазин был уже битком набит, и нам пришлось прождать целых полчаса, прежде чем нас обслужили». Захаживала Джейн Остен в «Лейтон и Шир» возле Генриетта‑стрит, «Кристианс» на Уигмор‑стрит и «Ньютонс» на Лейстер‑сквер. Даже среди богатого ассортимента тканей и кружев можно заскучать, если не с кем обсудить их достоинства. К счастью для Остен, ее племянница Фанни тоже была знатным шопоголиком, о чем свидетельствуют письма Джейн: «Фанни очень довольна чулками, купленными у Реммингтона: шелковые за 12 шиллингов, хлопковые за 4 шиллинга 3 пенса. Она думает, что заплатила за них недорогую цену, но я их еще не видела, потому что мне делали прическу, когда посыльный их принес». Вдвоем они надолго исчезали в недрах «Графтона», пока Эдвард, брат Джейн, терпеливо дожидался их у входа.

Развитие железных дорог стало благословением для провинциальных модниц, и жительницы пригородов, не обладавшие собственным выездом, получили наконец возможность приезжать в столицу исключительно ради беготни по магазинам. А каталоги мод, которые в конце XIX века регулярно рассылали универсальные магазины, позволяли женщинам заказывать понравившиеся безделушки, не выходя из дома – чем не покупки по интернету? Впрочем, ни один каталог не мог заменить веселую кутерьму магазина, льстивые улыбки продавщиц и соприкосновение с роскошью.

Спорт

Стоит признать, что со спортом викторианские женщины ассоциируются в последнюю очередь. Разве могли эти хрупкие, бледные создания, сидящие взаперти в своем доме, словно в сказочной башне, заниматься шейпингом и аэробикой? Не могли, скажете вы и будете правы. Помешательство на физической культуре и здоровом образе жизни начнется только через пару десятилетий после смерти королевы Виктории, однако изменения в отношении к спорту зародились именно в ее эпоху. К основным видам спорта, которыми могли заниматься женщины, относились крокет, теннис, хоккей на траве, гольф, охота на лис, стрельба из лука, верховая езда. К концу Викторианской эпохи женщины открыли для себя радости плавания и катания на велосипеде.

Спорт считался исконно мужским занятием, которое укрепляло силу духа, повышало выносливость и волю к борьбе. По общепринятому суждению, женщины были слабы физически, спорт просто не мог принести им пользу, если это нечто большее, чем легкие гимнастические упражнения. Им отводилась роль наблюдательниц, которую они исполняли с удовольствием, посещая регаты, конные скачки и футбольные матчи. Для женщин, сопровождавших своих мужей, братьев или отцов, вход часто бывал бесплатным, и они пользовались этой возможностью развлечься.

На рисунках того времени мы видим женщин, которые с почтением смотрят на спортсменов или, в крайнем случае, играют в «дамские» игры, такие как крокет. Их внешний вид дает понять, насколько смешно было бы этим существам, облаченным в тугой корсет и сложносочиненную юбку, поставленным на каблуки и обвешанным украшениями, заниматься чем‑то требующим большой нагрузки.

Рисунки намекают, что спорт для женщин едва ли является самоцелью, и если уж дамочка едет на охоту, то «охотится» на жениха, а не на лисицу.

Однако прогрессивные дамы, в свою очередь, полагали, что с «нервами» и «головной болью» им поможет справиться как физическая активность, так и образование. Постепенно спорт набирал популярность и среди женщин; разумеется, не в рабочем классе, где у них не было ни времени, ни денег, ни сил на такое трудоемкое «хобби», но в среднем и высшем. Пока одни мужчины подвергали остракизму женский спорт, другие с удовольствием принимали женщин в ряды болельщиц и участниц. Что могло быть более желанным для викторианского мужчины, чем увидеть женщину в открытом спортивном костюме (даже если тот и отличался от обычного лишь более простым кроем и отсутствием турнюра)?