О целесообразной мере этатизации

Государство на Западе и на Востоке исторически имело различное функциональное назначение. В западных сообществах оно было предназначено сдерживать деловую энергию граждан. Напротив на Востоке ей вменялось в задачу заставить население работать. В поледнем случае особая хозяйственно-мобилизационная миссия определила и преимущественно авторитарный формат государственной власти. Цивилизационная специфика политической власти выступила таким образом одним из наиболее весомых факторов экономического развития.

С точки зрения исторических традиций особенно необоснованным представляются проекты отказа от государственного регулирования сельского хозяйства в России, где изобилие исключено в силу природных условий, и даже для крестьянина всегда актуальной являлась проблема физического выживания. При традиционной урожайности сам-3 – сам-4 русское крестьянское хозяйство не могло быть товарным.[565] Поэтому для развития промышленной сферы, науки и культуры, а по большому счету для выживания России требовался особый государствнный распределительный механизм.

В свете определяющей роли государственного фактора в экономическом развитии России характерно, что первые частные банки в ней были учреждены в ней лишь в 1860 г. Банковский кредит долгое время существовал лишь как кредит государственный.[566]

Бюджет предреволюционной России на 60% определялся прибылями государственного сектора экономики.[567] Не частные инвестиции, а именно государственные заказы и дотации составляли основу экономического роста страны. Да и роль казенного хозяйства в российской экономике на всем протяжении имперского периода оставалась доминирующей. Достаточно указать на государственные заводы гиганты – Тульский, Александровский, Луганский, Пермские (Мотовилихинские), Обуховский (переведен в казну с 1886 г.), Сестрорецкий, Ижевский, Ижорский, Воткинский, Златоустовский (переведен в казну в 1799 г.), Адмиралтейский судостроительный, Путиловский (секвестрирован государством во время первой мировой войны) и др. О доле казны в аграрном секторе свидетельствует принадлежность 45,2% всего земледельческого населения России к сословию государственных крестьян (в XVIII в. – только 19%). Факт монополизации Александром III железнодорожного транспорта завершает картину этатистской модели экономики.[568] В этой связи современная политика безудержного приватизационного разгосударствления находится в явном диссонансе с российской исторической традицией.

Российская экономическая модернизация осуществлялась как известно по преимуществу в государственно-монополистической форме. Яркий пример угроз даже частичной демонополизации экономики России дает первая мировая война, когда находящиеся вне ведения казны оборонные заводы не обеспечили армию в установленные сроки необходимым вооружением. Следствием такого сбоя явился «снарядный голод» 1915 г., стоивший России огромных территориальных потерь. Но уже в 1916 г. стремительно осуществленная монополизация вывела оборонную промышленность России из состояния кризиса. [569]

В общественном сознании последних лет прочно утвердился неолиберальный стереотип об однозначно негативной роли монополий в экономической жизни. Сам термин монополизация используется исключительно в отрицательном смысле. Даже в Конституции РФ декларируется запрет любой экономической деятельности, направленной на монополизацию. Введенное в обиход понятие естественная монополия есть некая оговорка, осторожная попытка выхода за рамки стереотипа.

Тотальная монополизация, как и абсолютная свободная конкуренция, представляют собой две абстрактно-идеальные, полюсные модели. В чистом виде они не существуют и никогда не существовали.

Исторический опыт экономической модернизации России конца XIX – начала XX вв. яркая иллюстрация в пользу монополистической модели. Этот период дает возможность для прямого сравнения эффективности развития различных отраслей, одни из которых были монополизированы, а другие – полисубъектны. Наиболее монополизированными являлись сферы металлургии, машиностроения, транспорта, нефтедобычи, сахарной промышленности. В результате – развитие этих отраслей осуществлялось с интенсивностью, в разы превосходящей средний уровень. Фактически не имелось монополий в сфере легкой промышленности. Как следствие – отрасль сильно отставала в ходе российской модернизации.

Вероятно монополии не для всех стран и условий приемлемы в равной степени. Но в отношении России их развитие представляется объективной закономерностью. Одно дело, когда монополии исторически складываются на основе мелкой промышленности, а монополист подменяет собой множественность мелких собственников. Именно таким был монополизационный путь развития на Западе. Совсем другой сценарий представляет модернизация в России. Создание новых отраслей шло в ней не снизу, путем объединения мелких производителей, а сверху, посредством ее государственной институционализации. Учрежденное в вакуумной среде предприятие естественно оказывалось монополистом. Первое место в мире, которое Россия занимала по концентрации производства, являлось следствием именно такого сценария развития. Можно говорить об историко-страновой и даже цивилизационной вариативности путей монополизации. Логика формирования монополий в России связана также с характером экономики «догоняющего типа». Монополизация являлась одним из важнейших механизмов форсированного развития.

Экономически прорывными для России являлись отрасли, связанные с функционированием сверхкрупных промышленных предприятий- монополистов. Соотношение крупной и мелкой промышленности в городской инфраструктуре России начала ХХ в. прослеживается на рис. 2.5.20). Из сопоставления параметров - производство и число рабочих следует любопытный вывод о гораздо более высокой производительности труда в крупной промышленности. Констатация данного факта противоречит сложившемуся стереотипу о превосходстве мелких компаний.[570]

Рис. 2.5.20. Сопоставление крупной и мелкой промышленности в России в начале XX в.

Вопреки цивилизационной предрасположенности к этатизации представительство государственного сектора в экономике современной России существенно ниже, чем на «либеральном» Западе. Если, например, во Франции доля госсобственности составляет 55 %, то в Российской Федерации – только 23% (а с учетом теневого сектора – и того ниже – 15%) [571].

Доля государственных расходов в ВВП/ВНП за период с 1913 по 1990 г. возросла в США с 6,5% до 36%, в Великобритании – с 10% до 44%, во Франции – с 12% до 51,4%, в Германии – с 10% до 43,7%, в Италии с 9,5% до 49,3%. Вопреки мировой тенденции в России за 1990-е гг. этот показатель сократился с 46-49% до 27,5%.[572]