Грамотей.

В 1919 году Советское государство находилось еще в кольце интервенции. То здесь, то там возникали новые фронты гражданской войны. Еще повсюду лилась кровь, еще целых три года предстояло бороться до окончательной победы, но в декабре 1919 года В.И. Ленин подписал декрет Совета Народных Комиссаров о полной ликвидации неграмотности. И сразу же на западе и на востоке, на севере, за Полярным кругом, и в жарких пустынях юга сели за парты люди, которым никогда раньше учиться не приходилось. Даже глубокие старики и старухи брали в руки букварь. За короткий срок неграмотность была ликвидирована. Умное и трудолюбивое левое полушарие у десятков тысяч людей прошло курс начального обучения и овладело премудростью письма и чтения.

Блестящий социальный и педагогический эксперимент Советского правительства дал богатый материал для медиков. Он показал, что в отличие от устной речи, овладение которой возможно лишь в первые шесть лет жизни, обучиться письму левое полушарие способно в любом возрасте. Именно левое, так как оно не только заведует устной речью, но и руководит чтением и письмом.

Чтобы иметь возможность записать услышанное слово, человек должен сначала вникнуть в звуки, составляющие слово.

Разобравшись в них на слух и, так сказать, на ощупь («проиграв» их двигательную организацию), наш мозг мысленно перешифровывает их в зрительные образы букв. Только теперь имеет смысл браться за перо. В этот момент мозг выполняет еще одну операцию по перешифровке зрительных схем букв в двигательные команды мышцам руки для формирования плавных последовательных движений, необходимых при выполнении самого акта письма.

Таким образом, в организации письма участвует несколько специализированных мозговых центров главным образом левого полушария, и при повреждении любого из них умение писать будет утеряно.

Как уже говорилось, при повреждении слухоречевого центра нарушается фонематический слух, человек теряет возможность анализировать звуковой поток и перестает понимать обращенную к нему речь. Поэтому писать под диктовку больные не могут. И не в состоянии сосчитать, из скольких букв состоит самое простое слово, какая буква стоит на первом, а какая на третьем месте. Принимаясь за диктант, они пропускают отдельные фонемы, путают и близкие звуки, и даже достаточно далекие, меняют их порядок. Поэтому вместо гусь получается кусь, вместо лебедь – лепеть, вместо кошка – гошга, вместо листья шуршат – лизда шолсад. Десятиклассник, получивший ранение мозга, девять раз зачеркнул написанное, пытаясь воспроизвести летит птица, но и в десятый раз получилось не слишком складно: ридид пцида. Однако переписать текст для них не представляет никакого труда.

Изредка встречаются случаи нарушения более простых, низших механизмов слуха, при которых человек полностью перестает понимать устную речь, но при этом сохраняет способность говорить, писать и читать.

Сходные нарушения письма возникают при выключении двигательно-чувствительных областей мозга, зоны Брока. Не имея возможности с помощью проговаривания уточнить звуковой состав слова, больной путает звуки, это приводит к нарушению устной и письменной речи. Иногда он не может писать под диктовку даже отдельные буквы.

Локализация болезненного очага вблизи двигательного центра нарушает организацию тонких движений. Больной не испытывает особых трудностей в анализе отдельных звуков и в написании отдельных букв, но ему трудно произнести целое слово. Закончив один звук, трудно перейти к другому. Нарушение артикуляции вызывает и нарушение письма. Записывая слово, больной быстро теряет порядок букв, по нескольку раз подряд пишет одну и ту же букву, в результате понять, что он хотел написать, становится невозможным.

Письмо может быть нарушено и при расстройстве работы зрительных центров. Анализ звуков речи при этом не нарушен. Больной отлично говорит и прекрасно понимает речь. Но, точно зная каждый из звуков, который необходимо записать, совершенно не может вспомнить, какие буквы соответствуют этим звукам. И вообще больной забывает, как выглядят буквы. Если при остальных расстройствах письма подчас бывает совершенно непонятно, какое слово пытался написать больной, то в данном случае не удается разобрать даже букв. Самые распространенные с детства знакомые буквы становятся больше всего похожи на замысловатые египетские иероглифы.

Аналогичным образом нарушается и процесс чтения. Разница лишь в том, что при чтении для понимания письменной речи нам не всегда необходим буквенно-звуковой анализ слов. Еще на самых ранних этапах обучения чтению у детей возникает тенденция обходиться без звукобуквенного анализа, угадывать написанные слова, узнавать их, так сказать, в лицо, что в этот период резко замедляет процесс обучения. Однако позже навык чтения превращается в акт зрительного опознания привычных слов без детального анализа последовательности составляющих их букв.

В первую очередь начинают узнаваться слова, простые по написанию, но значимые по смыслу и чаще других попадающиеся нам на глаза. Для советских людей это такие слова, как СССР, мир, КПСС, Москва, для итальянцев Рим, для индусов Дели. Встречаются случаи, когда больной без труда узнает слово мир, но показать составляющие его буквы не может. Способность узнавать буквы у него утрачена.

Кстати, процесс быстрого чтения определенным образом связан с умением «узнавать» слова и целые словосочетания без их детального анализа. Взрослый читатель схватывает значение начального комплекса букв, иногда целого слова или даже группы слов, и мозг тут же строит предположение о том, что должно последовать дальше. Поэтому чтение становится активным процессом, поиском ожидаемого продолжения, анализом совпадений и несовпадений с ожидаемой гипотезой. Процесс сличения протекает быстро, а гипотеза при ее несовпадении с реальным значением слова мгновенно отбрасывается.

Однако возможны и ошибки, когда начало слова или предложения вызывает слишком упроченный стереотип. В читальном зале одной из ленинградских библиотек целый год висела табличка с нелепой надписью: «Просят разговаривать» вместо «Просят не разговаривать». Опрос показал, что никто из читателей этого не заметил, воспринимая объявление как вполне уместный в этих условиях призыв к тишине.

Аналогичный случай произошел на одном из ленинградских вокзалов. В зале ожидания-местный шутник-художник, не очень уверенно владевший английским языком, вместо заказанной ему надписи с призывом не курить: «No smoking» – сделал табличку с текстом собственного сочинения «No smacking» – от «smack» – «звонкий поцелуй», что, по его представлению, должно было означать: «Громко не целоваться». Ни многочисленные иностранные туристы, ни прочие гости, да и сами ленинградцы ошибки не замечали и, входя в помещение, гасили сигареты.

Сходным образом затруднения с анализом звуков, составляющих слово, и утеря способности синтезировать из них слова мешают и чтению. Больной не в состоянии прочесть отдельные буквы, бессмысленные сочетания букв, незнакомые слова. Зато значение наиболее знакомых слов, таких, как мир. Москва, Париж, Волга, свою фамилию угадывает правильно, но не может произнести их вслух. При хорошей зрительной памяти такие больные способны просматривать заголовки газет и получают достаточно правильное представление об их содержании.

Чтение нарушается и при неполадках в моторном центре речи, но достаточно знакомые, хорошо упроченные слова, особенно при чтении про себя, больной продолжает понимать. Однако со сложными длинными словами разобраться ему не удается. Чтобы проанализировать их буквенно-звуковой состав, нужно прибегнуть к помощи артикуляции, а она нарушена и помощи оказать не может. Кстати, по этой же причине чтение вслух дается таким больным труднее, чем чтение про себя. Борьба с собственной непослушной артикуляцией отвлекает больного, мешая ему узнавать слова зрительно. Буквы по отдельности больной узнает, иногда может их произнести, но синтезировать из них слово не в состоянии.

Полное расстройство чтения может наступить при повреждении зрительных центров мозга. Больные не узнают буквы, не в состоянии отличить одну букву от другой. Ни о каком чтении и речи быть не может. В более легких случаях больной не может прочитать текст, написанный от руки даже вполне разборчивым почерком, но печатный шрифт продолжает понимать. Известны случаи, когда отрывок, небрежно напечатанный мелким шрифтом, больные не понимали, а с крупным, четко напечатанным текстом справлялись.

При другой форме зрительных нарушений способность узнавать буквы сохранена, но угадывать целые слова, в том числе и такие привычные, как СССР, Париж, Волга, больной не может. Их приходится прочитывать по буквам, как это делают первоклашки. Поэтому процесс чтения серьезно замедляется. На одну книжную страницу теперь требуется в полтора-два раза больше времени, чем до заболевания.