Коронация в Шартре

Генрих IV понимал, что ему не удастся убедить всех французов в искренности своего отречения, если он не получит от папы отпущения грехов. Он понимал также, что станет на самом деле королем только после того, как получит коронационное миропомазание. Что касается папы, то усилия короля пока оставались тщетными. Клемент VIII отказался официально принять посланников Генриха IV, Пизани и Гонди. Причина заключалась в том, что папа трепетал перед испанцами. Пришлось сформировать другое посольство, но во главе с человеком, которого папа не сможет не принять. Король остановил свой выбор на католике и итальянце герцоге Неверском, которого он и отправил в Рим вместе с епископом Мантским и настоятелем Собора Парижской Богоматери. Казалось, Клемент VIII склоняется к примирению, он рассмеялся на шутку одного из французов: «Но ведь даже если сам дьявол попросил бы {405} окрестить себя, Ваше Святейшество не смогло бы ему отказать». Однако испанский посол был другого мнения. Он пригрозил уморить голодом Вечный город и начать в Испании движение за раскол с Римом. В результате испуганный папа не осмелится принять посольство герцога Неверского. Дело застопорится на два года.

Что касается коронации, то Генрих уже давно о ней размышлял. Однако в первые годы исход борьбы за трон был слишком неясным, чтобы можно было о ней задумываться всерьез. Но как только король принял окончательное решение об отречении, он решил короноваться в Сен-Дени сразу же после окончания первой церемонии. При здравом размышлении план ему уже не казался преждевременным. В начале 1594 г. король располагал самым крупным козырем: почти все французское духовенство, и особенно высшее, стало на его сторону. Теперь можно было не опасаться оппозиции со стороны прелатов.

Для высшего дворянства Генрих IV сделал эффектный жест: он положил конец затянувшейся вакансии должности коннетабля, каковую ни один король, начиная с 1567 г., не осмелился никому пожаловать. Меч коннетабля Франции получил один из самых первых его католических союзников, старый боевой товарищ, глава именитого дома, герцог Монморанси.

Радостное известие еще больше укрепило решение короля короноваться: капитуляция Лиона. Тирания лионского губернатора, герцога Немурского, вывела из терпения лионцев. 7 февраля они закричали «Да здравствует король!» и начали сжигать красные и черные перевязи Лиги, гербы Испании и Савойи. Все надели белые перевязи, «которые стали теперь отличительным {406} признаком настоящих французов», и открыли ворота наместнику короля Альфонсу д'Обрнано. После капитуляции второго по величине города королевства капитуляция Парижа казалась близкой.

Однако Реймс, город, где издавна короновались французские короли, все еще находился в руках Лиги. Королевские историографы обратили внимание, что реймская традиция не была исключительной, многие другие храмы раньше служили для коронации великих королей. Выбор остановился на Шартре, городе, близком сердцу Бурбонов-Вандомских, расположенном по соседству с их владениями. Об этом напоминала большая семейная часовня, стоящая рядом с собором. На больших королевских витражах все еще жили воспоминания о Людовике Святом. Ни один истинный католик не отнесется с презрением к церемонии, совершенной в Шартрском соборе. Но коронация — это также и миро, которое смешивали для помазания с литургическим елеем. Миро бережно хранилось в сосуде, где оно чудесным образом восполнялось со времен Хлодвига как знак особого расположения Господа к французской монархии. Но этот драгоценный сосуд, который использовали для помазания короля, хранился в Реймсе и находился в руках лигистов, как и Реймский собор. Историки начали поиски и нашли в аббатстве Мармутье чудотворный сосуд, еще более древний, чем сосуд Хлодвига. Небо покровительствовало новому королю в главном; что до остального, то это всего лишь формальности.

В бурях гражданских войн исчезли все сакральные атрибуты, и пришлось срочно заказывать у золотых и серебряных дел мастеров закрытую и обычную {407} короны, скипетр, жезл правосудия, шпоры, меч, а вышивальщикам и обойщикам — мантию, декоративные украшения для клироса, ковры, гобелены и балдахин.

В воскресенье 27 февраля 1594 г. в три часа утра у ворот собора собралась толпа. Церемониймейстер По де Род и дворецкий короля де Сюренн расставили на паперти французских и шотландских гвардейцев, чтобы они пропускали приглашенных и сдерживали толпу. Генрих IV уже десять дней находился в Шартре, накануне он исповедался приходскому священнику. В шесть часов утра четыре дворянина пошли за Священным сосудом, доставленном из Мармутье. После того как в храме появился церковный Нобилитет, туда хлынул народ и заполнил все пространство вплоть до аналоев. Затем прибыла процессия мирской знати. Она была одета в короткие туники из серебряной парчи с узором из красных листьев. Поверх туник ниспадали алые плащи, подбитые горностаем, на головах сияли золотые короны. Наконец, епископы Лаонский и Бовезский пошли за королем. Он ждал, лежа на парадном ложе, в сорочке, разрезанной в тех местах, где он будет помазан елеем; поверх нее была надета длинная, до пят, рубаха из темно-красного шелка. Он встал и последовал за прелатами со своей личной охраной и рыцарями ордена Святого Духа. Непосредственно за ним шли маршал Матиньон, несущий королевский меч, канцлер в золотой шапочке и обер-шталмейстер. Генрих вошел в неф, в полумрак огромного свода, где разноцветной мозаикой рассыпались отблески витражей. Епископ Шартрский ожидал его на клиросе, сооруженном наподобие сцены с {408} деревянными подмостками, устланными гобеленами. Над главным алтарем с медными колоннами по сторонам высилась статуя Девы Марии из позолоченного серебра.

Церемония началась в ограде клироса с представления короля и коронационной клятвы на Евангелии. Клятва заканчивалась грозными словами: «Отныне я всеми силами буду стараться изгнать из подвластной мне страны всех еретиков, изобличенных церковью». Затем приступили к ритуалу аккламации, в котором историки видят последний реликт выборов короля. Потом последовало возложение регалий, прерываемое миропомазанием тела короля — сначала шпор и меча, перчаток, кольца, скипетра, жезла правосудия и под конец короны.

Король, одетый в тунику, далматику и королевскую мантию, вышел из пространства главного алтаря и поднялся по ступенькам к амвону, на котором высился трон. Наконец его увидела толпа, стоящая в нефе, и разразилась приветственными возгласами. Началась торжественная месса. Герольды бросали с амвона золотые и серебряные монеты с изображением Геракла. В качестве надписи король выбрал один из девизов, заученных в детстве на латыни: «Для добродетели нет непроходимых дорог». Античный Геракл, дойдя до перекрестка дорог, выбрал дорогу добродетели, а не порока. Новый галльский Геракл тоже был поставлен перед выбором: идти опасной дорогой гражданской войны или извилистым путем отречений и обращений.

Генрих стал королем по крови, по признанию большинства и по священному миропомазанию. Церемониал символически очертил вокруг него {409} концентрический круг монархического общества: сначала духовенство, которое его короновало, потом дворянство, которое дало ему боевое снаряжение и пообещало свою помощь, и, наконец, народ, который его приветствовал и этим увенчал его апофеоз.

28 февраля, на следующий день после коронации, король был торжественно принят в соборе как гроссмейстер королевского ордена Святого Духа, основанного Генрихом III. После окончания церемониала королевских торжеств Генрих IV подошел к Парижу. Столица была кораблем, давшим течь, и крысы покидали утлое судно. Майенн, который отказался вести переговоры с королем и не хотел слепо действовать в интересах Испании, плыл в полном одиночестве не только среди парижан, но также и в кругу своей семьи.

Все старшины кварталов были теперь за короля, как и Парламент и крупная буржуазия. И кто же остался, кроме Майенна, легата, герцога Фериа и его полков? Горстка экстремистов, готовых к жертве, ибо они знали, что их не пощадят. Король издалека подготавливал почву. «Доведите до сведения моих добрых друзей в Париже, — поручил он парижской горожанке, пришедшей к нему в маске, сохраняя инкогнито, — что я стою здесь с большим войском и не собираюсь отступать, пока не войду в город. Только пусть не верят герцогу Майенну, так как он их обманет». Отныне все его поступки были рассчитаны на то, что о них скажут в столице. Заблудившись ночью на охоте, он переночевал в замке Понкарре и наутро послал за священником, который жил в трех лье, чтобы не пропустить мессу, «сказав, что не будет завтракать, пока она не закончится». {410}