Битва у Иври

Пока Генрих давал передышку своему войску на Луаре, Майенн делал то же самое на Сене. На 15 января был назначен сбор всего лигистского дворянства, и в феврале взятые королем города снова перешли в руки противника: Венсенн, Понтуаз и Пуасси. После осады Мелана Майенн двинулся навстречу королевским войскам, сражение произойдет у Иври. Это был второй акт. {341}

Озабоченный лигистским продвижением, которого он одновременно опасался и хотел, Генрих IV прервал нормандскую кампанию, как только узнал, что Майенн осадил Мелан, то есть готовился перейти на правый берег Сены. Король поручил Монпансье с частью армии продвигаться дальше, а сам повернул назад. Он вернулся на Сену и вернул захваченное лигистами. Чтобы помешать контрнаступлению, он решил оставаться на месте. Подступы к Нормандии были заблокированы войсками, рассредоточенными в долине рек Эр и Вегр. Сам король осадил стратегически важный город Дре. Этот момент Майенн счел подходящим для наступления и форсированным маршем направился к городу.

Узнав об этом, Генрих IV немедленно снял осаду и отошел к Понанкуру со всей армией. Он понимал, что столкновение произойдет в скором времени, и ему нужно самому выбрать место битвы, пока противник не оттеснит его на невыгодную позицию. 12 марта Майенн вошел в долину Эра, думая, что преследует беглеца. Так как он увидел перед собой лишенную защитников местность, то решил, что сможет расчистить подступы к Парижу и вернуться в Южную Нормандию. В Нонанкуре же готовились к сражению.

13 марта король дислоцировал армию между деревнями Фуркренвилль, где была его штаб-квартира и Бастиньи. Деревня Иври, по названию которой будет названа победа, находилась напротив, на берегу Эра. Появился Майенн, все еще считая, что преследует отступающего противника, и натолкнулся на вражескую армию.

Сражение началось на следующий день, 14 марта. Королевская армия, как всегда, выстроилась в сомкнутом {342} боевом порядке, каждый кавалерийский эскадрон был подкреплен пехотными полками. Король провел часть ночи, проверяя сторожевые посты, уточняя особенности местности, выполняя, по словам д'Обинье, «функции унтер-офицера». Потом он два часа поспал на соломенном тюфяке. Чувство личной ответственности возрастало у него с каждым сражением. «Вы поставили на карту свое королевство», — скажет ему на следующий день Морней. Конечно, он был игроком, но все более и более внимательно подсчитывающим свои козыри.

Когда рассвело, он существенно изменил боевой порядок, сообразуясь с погодными условиями. Армия немного переместилась, чтобы стать спиной к солнцу и ветру, гнавшему пушечный дым. После молитвы Беарнец обратился к своим солдатам: «Друзья мои, Бог за нас, там наш враг, здесь ваш король, высматривайте мой белый султан, вы его обнаружите там, где дело идет к победе и славе!»

Майенн начал сражение, бросив вперед легкую кавалерию, которую тут же потеснил маршал д'Омон. Но вслед за этим немецкие рейтары по недоразумению смешались с пехотой герцога Монпансье, что вызвало смятение в королевском войске. Как и в предыдущих сражениях, первая схватка складывалась не в пользу короля. Казалось, поражение неминуемо. Получивший четыре раны Рони выбрался из свалки и укрылся под грушевым деревом, уже ни на что не надеясь. Но король взял себя в руки и бросился в гущу сражения, увлекая за собой свою кавалерию. Королевский султан сыграл тогда свою историческую роль. Его белые перья послужили сигналом к новой атаке. Король стрелой промчался сквозь ряды {343} вражеской армии и остановился далеко позади, там, где сейчас стоит памятная стела. Эффект внезапности сыграл свою решающую роль. Вражеская кавалерия обратилась в бегство, и Майенн трижды безуспешно пытался остановить бегущих. Одни утонули, переплывая через Эр, а те, кто добрался до противоположного берега, в панике продолжали бежать. Вся пехота Майенна оставалась на поле боя, но солдаты, лишившиеся командиров, не были способны к сопротивлению. Победа была еще более впечатляющей, чем при Арке. Враг потерял 6000 убитыми — огромная цифра по тем временам, — тысячи попали в плен, было захвачено сорок знамен и вся артиллерия. Успех был полным. Еще один раз, и теперь уже в открытом поле, королевская армия победила врага, несмотря на его численное превосходство. Тогда как в лагере противника царило уныние, Генрих IV торжествовал победу. Во все дружественные страны полетели депеши, но в суматохе забыли о королеве Англии, которая, естественно, обиделась. Было распространено официальное коммюнике: «Господь по своей милости дал мне то, чего я больше всего желал: победу над врагами». Помощь Всевышнего была лучшим оправданием действий Генриха. «Его Величество был во главе своего эскадрона, в первых рядах которого находились принцы, графы, кавалеры ордена Святого Духа и дворяне первых семей Франции». Родилась новая песня:

Авторство одного благодарственного гимна Господу приписывалось самому Генриху: {344}

Многочисленные сочинители прославляли короля, потомка Людовика Святого, признанного своими подданными благодаря его подвигам во имя родины. Генрих стал олицетворением Франции. Есть ли лучшее доказательство правоты его дела, чем видеть его среди древней знати в сопровождении «двух тысяч дворян, с ног до головы закованных в латы, горящих желанием послужить своему королю и отечеству»? И неизвестный автор заканчивает: «Воюют не стенами, а мужами». Намек ясен. Париж надеется на свои стены, но долго ему не продержаться.

В ознаменование победы было выпущено большое количество медалей. На лицевой стороне король изображен как император, в лавровом венке, поверх доспехов наброшена львиная шкура. Такое же изображение было воспроизведено позже, но на оборотной стороне воинские символы уступают место буколикам Вергилия: пахарь идет за плугом, влекомым двумя быками. Латинская надпись гласит: «Мир разгоняет тучи на земле, подобно солнцу — на небе».

В тот же день, когда закончилась битва у Иври, роялисты в ста километрах оттуда одержали еще одну викторию. Затем последовала целая серия новых побед. В Либурне жители встретили роялистов возгласами «Да здравствует король!» Парламент Бордо наконец принял решение признать короля. {345} Генрих приблизился к Парижу. Заставит ли призадуматься столицу его триумф?