Произвольность эмоции

возможность опосредованного управления выражением, переживанием и порождением эмоции.

Диапазон осуждаемых эмоций определяется не только социальными нормами, но и жизненным опытом человека. Например, мать обходилась с ребенком сурово, он часто оказывался в ситуации, когда его положительные чувства – чуткость, привязанность, доброжелательность – не только не одобрялись, но осуждались. Став взрослым, этот человек будет подавлять положительные чувства, поскольку они ассоциируются у него с наказанием.

Наряду с речью важнейшим инструментом осознания и управления переживаниями является выявление и овладение их предметной областью.

В процессе научения ребенка сначала просто приближают к объектам положительным и удаляют от объектов отрицательных (вызывающих соответствующие эмоции). Со временем эти объекты приобретают более или менее постоянный эмоциональный знак. В результате предмет (или даже просто размышления о нем) начинает вызывать связанные с ним переживания. Так, уже предвосхищение и обещание лакомства, игрушки, приближение праздника вызывают у ребенка радость, а просьба об игрушке, лакомстве или развлечении по сути есть требование удовольствия.

Чувство и предмет этого чувства представляют собой явления разного порядка, не связанные отношениями равенства или подобия. Отношения между эмоцией и ее предметом приобретают знаковый характер. Эмоция как знак несет информацию о том, что этот объект обладает определенным значением для субъекта, а модальность чувства раскрывает как именно он значим: приятен, необходим, опасен, безразличен, неприятен. В свою очередь предмет, отношение к которому известно, становится мощным инструментом управления эмоциями. Невозможно приказать себе «не чувствовать» или «не переживать» определенные эмоции, но возможно так перестроить деятельность, расширив или изменив контекст данного события, что это приведет к разрядке эмоции или ее изменению. Эффективным инструментом при этом выступает интерпретация, в ходе которой и реконструируется контекст. Невозможно вызвать определенное чувство произвольно, путем самокоманд или самоубеждений, но манипуляция с предметом эмоций дает возможность так организовать ситуацию, что это приведет к появлению желаемых чувств.

Пример подобных манипуляций можно найти в фильме Я. Фрида «Собака на сене», когда один из его героев – слуга Тристан (в исполнении А. Джигарханяна) предлагает другому герою – Теодоро (в исполнении М. Боярского) способ справиться с любовным чувством (текст песни – М. Донской):

«...Если вы на женщин слишком падки,

В прелестях ищите недостатки,

Станет сразу все намного проще.

Девушка стройна – мы скажем: «мощи»,

Умницу мы наречем «уродкой»,

Добрую объявим «сумасбродкой»,

Ласковая – стало быть, «липучка»,

Держит себя строго – значит, «злючка»,

Назовем кокетливую «шлюхой»,

Скажем про веселую – «под мухой»,

Пухленькая – «скоро лопнет с жиру»,

Щедрую перекрестим в «транжиру»,

Бережлива – окрестим «сквалыгой»,

Если маленькая – «ростом с фигу»,

Если рослая – тогда «верзила».

Через день глядишь – любовь остыла.

ИЗ ОПЫТА РАБОТЫ ЗАРУБЕЖНЫХ ПСИХОЛОГОВ

Американский психотерапевт, автор концепции ненасильственной коммуникации М. Розенберг выделяет три стадии развития эмоций (Розенберг, 1996). «В процессе развития ответственности за наши чувства я выделяю три этапа. Первый я определяю как эмоциональное рабство. Находясь на этом этапе, мы считаем, что мы ответственны за чувства других. Если мы в это верим, мы становимся обязанными постоянно обеспечивать счастье для всех, иначе мы будем чувствовать вину. Так, когда наши близкие будут чем-нибудь недовольны, мы будем склонны считать, что нам надо отказаться от наших собственных потребностей и делать все, чтобы им угодить. Когда мы находимся на этой стадии, мы все делаем для других по обязанности или из чувства долга, боясь того, как они будут реагировать, если мы не будем этого делать. Мы чувствуем вину, когда наши потребности вступают в конфликт с потребностями наших близких, потому что мы считаем, что, если бы мы не были столь эгоистичными людьми, мы бы хотели делать то, что другие хотят от нас. Когда мы прячем или отклоняем наши потребности по этой причине, мы быстро начинаем ощущать наших близких как какие-то границы, а не как источник удовольствия.

Вторую стадию я называю стадией несносности. На этой стадии мы начинаем понимать цену постоянного присваивания ответственности за чувства других и желания ублажать их за свой счет. На этой стадии для нас ясно, что представляет собой эта ловушка – ответственность за чувства других. Мы злы на себя за то, как много в нашей жизни мы упустили, и мы попросту отказываемся делать что-либо только для того, чтобы не огорчать людей. На этой стадии мы можем говорить несносные вещи в ответ на чувства других, типа: „Это – твоя проблема" или „Я не отвечаю за твои переживания". Проблема здесь в том, что для нас уже ясно, за что мы не отвечаем, но по-прежнему мы не осознаем, каким образом мы можем быть ответственными в отношении других, не становясь эмоционально порабощенными. На этой стадии, когда мы выражаем наши потребности, мы делаем это таким образом, который выглядит жестоким и бездушным для других. Это – результат страха и вины, которые до сих пор существуют в нас в отношении самого факта наличия у нас каких бы то ни было потребностей, это – пережиток стадии эмоционального рабства.

Например, во время перерыва на одном моем семинаре молодая женщина сказала мне о том, как она рада, что поняла, насколько она была эмоционально порабощена, и как она не хочет больше продолжать так жить. После перерыва я предложил группе определенную деятельность. Однако эта женщина сказала (очень твердо): „Я лучше займусь чем-нибудь другим". Я почувствовал, что она тренируется реализовывать свое вновь обретенное право выражать свои потребности даже тогда, когда они могут прийти в столкновение с тем, что хотят делать другие. Для того чтобы помочь ей прояснить для себя суть вопроса, я сказал: „Хотите ли вы делать что-то другое, даже если это входит в конфликт с моими потребностями?" Она подумала чуточку, затем неуверенно сказала: „Да, то есть, думаю, нет". Было очевидно, что ее мысли по этому поводу еще весьма беспорядочны.

Я помог ей увидеть, что эмоциональная свобода – это не просто настаивание на своих потребностях. Настаивая, надо осознавать полную невозможность удовлетворения своих потребностей за счет других. Это означает ясное высказывание того, чего мы хотим, но так, чтобы другие могли понимать наше стремление в равной степени уважать и их потребности.

У меня была возможность наблюдать мою дочь на переходе от стадии рабства к стадии несносности. Пока она была на стадии рабства, она отклоняла свои потребности и соглашалась делать то, что хотели другие. Она делала это, так как не хотела их разочаровывать. Мы разговаривали с ней об этом. Я показал ей ценность осознания и выражения своих потребностей. Несколько недель спустя я увидел признаки того, что Марла начала выражать свои потребности более открыто. Меня вызвал директор школы, который был очень огорчен одним случаем с Марлой, Заметив, что девушка одета в комбинезон, он сказал: „Марла, молодые леди так не одеваются", на что она ответила: „А мне начхать!"

Услышать такое было поводом для празднования: Марла успешно закончила стадию рабства и перешла к несносности. Она больше не хотела подавлять себя ради того, чтобы другие были счастливы. Это означало, что она готова уйти от эмоционального рабства. Она еще не научилась так выражать свои потребности, чтобы проявлять уважение к потребностям других. Это указывало, что она проходит через стадию несносности. Вечером, когда мы с Марлой говорили об этом происшествии, я дал ей понять, как я был рад, что она нашла в себе силы выразить свои потребности. Я хотел отпраздновать ее вхождение в несносность. Я также дал ей понять, что, если она заинтересована, я был бы рад поискать с ней пути выражения ее нужд таким образом, чтобы другие воспринимали их как подарок. Это показывало бы, что она доросла до эмоциональной свободы.

На третьей стадии, которую я называю эмоциональной свободой, мы заботимся о благополучии других, но уверены, что наши реакции на потребности других вызваны не страхом, виной или стыдом. Наоборот, мы поступаем так из сострадания к другому человеку. Таким образом, наши действия удовлетворяют нас в такой же мере, как и другого человека. На этой стадии нам ясно, что мы не отвечаем за чувства других, но мы принимаем на себя ответственность за собственные намерения и действия. Мы отстаиваем свои собственные потребности, проявляя равную заинтересованность в реализации потребностей других».

Нарушение ориентации в эмоциональных явлениях может проявляться в следующих формах:

• неосознавание самого факта возникновения эмоций (например, человек не замечает своего беспокойства, зарождающегося чувства и т. п.);
• неправильная категоризация эмоций (человек трактует обиду как моральное возмущение, а боязнь неуспеха – как отсутствие заинтересованности);
• неверная интерпретация причины возникшей эмоции (например, человек считает, что его гнев вызван чьим-то недостойным поведением, тогда как в действительности причиной гнева стал тот факт, что человеку было оказано недостаточно внимания);
• неправильная интерпретация связи между эмоцией и вызвавшим ее поступком (так, человек считает, что наказывает ребенка «для его же пользы», тогда как в действительности делает это для того, чтобы показать свое превосходство).

Таким образом, осознание эмоционального процесса предполагает как способность дать вербальную характеристику самой эмоции, так и понимание связей между эмоцией и вызвавшими ее факторами, с одной стороны, и действиями, к которым она побуждает, с другой. В психологии эмоций используется понятие «эмоциональный интеллект», которое охватывает следующие способности: 1) распознавание собственных эмоций; 2) владение эмоциями; 3) самомотивация; 4) понимание эмоций других людей. С понятием «эмоциональный интеллект» тесно связано представление об эмоциональной грамотности, то есть целенаправленном повышении социальной и эмоциональной компетентности детей.

Как уже говорилось, проявление эмоций и чувств подвергается строгому социальному контролю. Таким образом, управление переживаниями реализуется не столько на уровне порождения, сколько на уровне проявления эмоций, а собственно проблема управления эмоциями в общении заключается в поиске той меры, которая позволяла бы человеку соблюдать принятые культурные нормы, диктующие способ и степень проявления эмоций, и в то же время использовать эмоции как важнейший регулятор межличностных отношений.