Ошибки, связанные с длительным вмешательством контрпереноса

Наиболее серьезными отклонениями при работе с реакциями переноса являются неявные, хронические, неосознанные аналитиком ошибки, которые могут иметь место годами. Они могут происходить из двух основных источников: а) реакции контрпереноса и б) неправиль­ное понимание пациента (не на основе контрпереноса).

Ошибки, связанные с контрпереносом, возникают тогда, когда аналитик реагирует на своего пациента так, будто данный пациент был значимой личностью в ранней истории аналитика. Контрперенос является ре­акцией аналитика на пациента, это как бы параллель по отношению к переносу, нечто, хорошо дополняющее его — его двойник. Контр — в контрпереносе означает аналогичный, дубликат, а не противоположность как в контрдействии. Контрперенос может привести к устой­чивому неуместному поведению аналитика по отношению к пациенту в форме стойкого непонимания, или к пове­дению вознаграждения, успокаивания и разрешения. И снова я должен сказать, что более детальная дискус­сия по этому вопросу будет представлена во втором то­ме. Однако я бы хотел проиллюстрировать этот момент клиническим примером.

В течение многих лет я наблюдал за работой гото­вящегося к выпуску кандидата в практикующие анали­тики. Он был человеком незаурядных способностей и таланта, психоаналитическое лечение заметно прогрес­сировало, и у меня было такое впечатление, что мы оба получаем удовольствие от наших сеансов. Вместе с тем пациент рассказывал мне о своих затруднениях с паци­енткой, которую он лечил уже несколько лет. Она раз­вила устойчивый, неподатливый враждебный перенос. Мы провели несколько сеансов, обсуждая лечение дан­ной пациентки. Пациентка была молодой, привлека­тельной женщиной, выказывающей расстройство обсес­сивного характера с явной тенденцией и интеллектуализацией, [415] множеством реактивных и анальных черт ха­рактера и компульсивно-импульсивной псевдосексуаль­ной неразборчивостью. Мое общее первое впечатление было такое, что кандидат понимает пациентку и, по-ви­димому, адекватно передает основные технические про­блемы случая.

Постепенно я стал осознавать то, насколько чаще при рассказе об этом случае он ссылается на свои за­метки, особенно (при сравнении) по сравнению с други­ми случаями, за которыми я также наблюдал. Он при­знал, что испытывает значительные затруднения при за­поминании материала, касающегося этой пациентки, чего не было в других случаях. Затем я заметил, что тактику, которую он использовал в данном случае, я ранее не видел у него. После того, как пациентка на­чинала говорить, нарушив молчание, он, бывало, пре­рывал ее и спрашивал: «Вы уверены, что рассказываете мне то, что действительно думаете?». Я ответил ему, что такое замечание подразумевает обвинение: каза­лось бы, он предполагал, что она может сознательно искажать материал. Кроме того, он постоянно преры­вал ее и не позволял ей свободно перескакивать с одной мысли на другую. Возможно, если бы он подождал подольше, он мог бы лучше узнать, сознательно или нет она воздерживается от чего-либо. Студент реагировал на это, покраснев, а затем стал защищать себя, утверж­дая, что не знает, говорил ли именно это своей паци­ентке, либо же это искажения при пересказе. Я осознал, что мое наблюдение за этим случаем не приносит удо­вольствия, как это было в предыдущих случаях — ни для кого из нас.

По мере того, как пациент описывал мне детали сво­ей работы с этой пациенткой, я определил, что у него есть тенденция реагировать контрмолчанием на ее мол­чание, тенденция быть очень кратким в своих вмеша­тельствах, которые очень редки, тенденция быть без не­обходимости строгим, отмечая малейшее опоздание при оплате, кроме того, он никогда не отвечал на вопросы. Короче говоря, я почувствовал, что атмосфера этого анализа была строгой и суровой, возможно, даже жесто­кой и мрачной. Я почувствовал, что моя оценка была правильной, когда осознал, что враждебные, подозри­тельные и недоброжелательные реакции пациентки на [416] своего аналитика подходили и были как бы ответом на отношение к ней самого кандидата. Я спросил себя, поддавался, уступал бы я лечению, если бы меня лечил аналитик так, как кандидат лечил эту пациентку. Это не было ситуацией лечения, ситуацией, когда доктор пытается помочь пациенту; это была очень искусно за­маскированная изнурительная борьба между двумя зам­кнутыми, сердящимися людьми, которые стараются со­крушить один другого.

Так тактично, как только мог, я рассказал кандида­ту, что, я чувствую, ему не нравится пациентка и что он, пожалуй, скорее сражается с ней, чем лечит ее. Я не ждал и не хотел, чтобы он объяснял свои реакции или свое поведение; я надеялся, что он привнесет этот ма­териал в анализ со своим собственным аналитиком. Но студент не мог сдержаться, он побледнел и, после минутной паузы, со слезами начал говорить, что послед­нее время он сам стал думать об этом. Он осознал, что если она аннулировала сеанс, он получал удовольствие, а также что имел тенденцию сокращать ее сеанс, да­вая ей меньше, чем 50 минут. Более того, у него часто бывали сновидения, в которых она была его старшей сестрой, делавшей в детстве его жизнь ужасной и т. д.

Важным моментом здесь является то, что этот чув­ствительный и талантливый человек, не зная того, не­правильно лечил пациентку несколько лет, бессозна­тельно мстя ей за то, что ему пришлось вынести в дет­стве. Его реакции переноса к этой пациентке преврати­ли его из сочувствующего терапевта в требовательного и карающего оппонента. Вследствие этого она развила реакцию на него, которая была частично реакцией пе­реноса, а частично — реалистической реакцией на по­тенциально вредную личность. Результатом стала труд­но поддающаяся воздействию реакция переноса. Канди­дат предпринял регулярные обзоры этого случая и по­сле тщательной проработки своих проблем в своем ана­лизе провел делающую ему честь работу с данным слу­чаем. Мы рассматривали возможность смены аналити­ка для этой пациентки, но множество факторов исклю­чило эту возможность. В секции 3.10.4 этот вопрос бу­дет рассмотрен несколько глубже. [417]