Выводы из обзора отдельных моих положений.

Читателям, ознакомившимся с содержанием этой части моей книги, вероятно интересным будет тот вывод, который можно было бы сделать их обзора отдельных моих положений. Прежде всего, каковы могут быть ответы на те вопросы, которые я поставил себе в своем введении к этой книге (имеют ли животные свой психический мир и т. д.??).

Конечно, суждения мои по этому поводу будут критиковаться объективистами, но я, опираюсь на некоторые субъективные мои аналогичные переживания и сопереживания с животными и, тем более, переживания животных, зависящие от моей воли (при помощи моего метода внушения и установления эмоциональных рефлексов). Вызывая их в любое время и любое количество раз, я наглядно, путем опыта, а значит уже также более или менее объективно могу судить о природе этих явлений.

Все вышеизложенное дает мне право с уверенностью сказать: да животные имеют свой внутренний психический мир! Самая постановка этого вопроса свидетельствует лишний раз о том, что человечество до сих пор шло мимо признания за животными права на их собственный душевный мир. Таким образом, декартовское воззрение должно быть отброшено раз навсегда.

Мой способ изучения внутреннего мира животных я описал, надеюсь, подробно. Из этого вытекает, что с одним общепринятым механическим способом (как-то: цирковой дрессуры и станками) мы не сумеем проникнуть в глубину психики животного, и только широкое применение предложенного мною метода внушенных эмоциональных рефлексов даст эту возможность. Ибо эмоциональная дрессура помогает выявлению наружу разнообразных выражений ощущений у животных, между тем как механическая подавляет, как бы выпирает и тормозит эти желания и явления страхом, болью и т. д. Эмоциональная дрессура, наоборот, достаточно убедительно говорит за себя, и техника моего метода может варьировать как угодно чувствами, а с ними и ощущениями у животных, вплоть до подавления инстинктов и проявления творчества у них.

Что бы сказал известный Гаше-Супле, если бы он был в то время, когда он писал свою книгу, знаком с моим методом – установлением эмоциональных рефлексов. Он своим чутьем подметил бы еще большую связь, или аналогию, между дрессировкой и образованием новых инстинктов.

Наконец, как пишет В. Бехтерев[81], развитие современной психологии обязано в известной мере и опытам над животными с разрушением у них тех или других областей мозговой коры. Правда, психическая сфера животных представляется относительно слабо развитою, но элементарные психические явления и процессы, как-то: выработка ощущений, представлений, обнаруживание чувствований и побуждений у высших животных, как и у человека, одно и то же.

Я не вполне соглашаюсь с многоуважаемым акад. В. М. Бехтеревым относительно сравнения степеней развития психической сферы у животных и у человека, можно ли ее назвать относительно слабо развитой сферой. Я попутно могу указать назначение метода моих эмоциональных рефлексов (ассоциации идей) для опытов над моими подопытными животными, в особенности, приобретающего большую ценность при условии удаления областей мозговой коры у них. Это, несомненно, будет служить еще большим успехом в современной психологии и в ее быстротой прогрессивной эволюции, что же касается сравнения степеней развития психической сферы животных и человека, то я позволю себе по этому вопросу высказать следующее.

Таков ли психический мир животных, как наш, или особый, другой?

Изучая поведение животных и анализируя видимые действия их, я составил об этом особое понятие, которым и поделюсь с вами.

Поведение животных, применение символических призывных знаков, мимика попугая, собак, кошек, крыс, обезьян и др. животных, разговор животных с человеком (см. психический контакт), – во всем этом я нахожу сходство в поведении дрессированных животных и людей. А так как каждое физическое движение одновременно проявляется с психическим подобающим переживанием, то, бес сомнения, мир внутренних переживаний животного во многом может казаться аналогичным с переживаниями человека. Но так как все переживания суть физиологические явления с химическими изменениями, то они (переживания) должны быть родственны постольку, поскольку совпадают качественно и количественно друг с другом, а потому я думаю, можно ли делать сравнение степеней развития психики.

Изучая чувства у животных, мы видим качественную разницу с нашими чувствами, напр., слух собак отличается своей остротой и т. д.

Мы с трудом различаем четверть тона музыкальной ноты, а собака различает одну седьмую (опыты Протопопова). Между прочим, моя собака «Марс» под звуки рояля исполняет заранее ассоциированные различные движения, согласуя движения с каждой нотой. Мои опыты показали, что «Марс» обладает звуковыми ощущениями тембра, различает высоту тона. (См. протоколы 36, 63,66,61,34). Соответствующие, рефлексы я устанавливаю в несколько минут; тоже и зрение у некоторых пород птиц, например, у соколиных, остротой далеко оставляет позади зрение людей. Понятно, что от качества чувства зависит и его качественное переживание, а потому мы можем сделать заключение такого рода: поскольку отличаются чувства животных, постольку отличаются и их переживания, т. е. психический мир животных и людей должны быть очень часто не сходны. Но так как отклонения чувств животного в ту или иную сторону дают нам смутное представление о переживании животного, а иное поведение совершенно нам непонятно, то мы и делаем заключение, что у животных есть еще и особые чувства, которых у человека совсем нет, а потому это нам неизвестное и составляет совершенно иной мир животных, неподдающийся сравнению с человеческим.

Не помню, где читал я одно удачное сопоставление, фантазию. Вообразите такой остров или долину, изолированную от всего мира, где живут люди только слепорожденные. Случайно является к ним нормальный человек. Какое было бы удивление и суждение слепорожденных о нем. Они слышали бы от чудо-человека описание находящихся на далеком расстоянии предметов, они поражались бы, так как чудо-человек обходил бы встречающиеся на пути предметы без помощи осязания. Понятно, прежде всего, слепорожденные объяснили бы поведение зрячего, как человека, обладающего высшей чувствительностью слуха, обоняния, осязания, наконец, вкуса, но никак не зрения, ибо они о нем не имели никакого представления.

И навряд ли сразу додумались бы до такого объяснения, что чудо-человек обладает каким-то особенным неизвестным чувством. Так и мы стоим перед миром животных, стараясь разгадать нам непонятное. Достижением науки нам удалось многое объяснить, но остается, по-видимому, еще многое неизвестное. Мы еще не изучили вполне самого себя, свои некоторые чувства, как напр., чувство веса, чувство времени, пространства и т. д. Но, изучая путем опытов неведомое в животном, мы тем ближе подходим к пониманию самих себя. Чувство времени мы, между прочим, встречаем и у животных.

И вот те непонятные явления, встречающиеся в поведении животного, вызванные опытами наружу, как-то: актами внушения на расстоянии за экранами и др., наводят на мысль, что, не играет ли здесь роль неизвестное нам особое чувство животного. Предугадка, о которой я уже писал, родственная предчувствию, она должна иметь какую-то связь с поведением животного при некоторых внушениях. Мои внушенно-эмоциональные рефлексы дают нам возможность, вызывая у животных, как уже известные нам чувства, вызывать также еще и неизвестные. Все неизвестное нам, я предполагаю, и есть тот иной психический мир животных.

Если у животных, кроме схожего с нашим, есть и еще свой иной духовный мир, то каков он?

На этот вопрос, ответ мы, люди, дадим, мне кажется, только тогда, когда изучим досконально причину нарождения всех особых чувств и раздражителей, вызывающих их, т.-е. узнаем работу мозга и его энергетическую силу у животных и те отличительные особенности, которые мы уже отчасти видели у моих дрессированных животных.

Уже ранее мы сделали попытку осветить работу мозга и всей нервной системы с точки срения физики слабых токов и натолкнулись на возможность сделать это более или менее удовлетворительно, основываясь на природе электромагнитных герцевских волн. При этом невольно пришлось привести аналогию с деталями радиотелеграфных аппаратов, каковое сравнение мы используем и здесь, независимо от результатов опытов, ведущихся сейчас и еще незаконченных в этом направлении. Первые опыты (см. прот. № 73), конечно, не учитываются, как решающие этот вопрос, и результаты могут быть достигнуты лишь после большого количества этих опытов, но эта работа у нас впереди.

Что, если предположить, что организация нервной системы у животных, на подобие слуха и зрения, построена так, что они легче, чем человек, могут воспринимать проникающие к ним из других источников электромагнитные колебания и, таким образом, предположить, что их телепатографические способности выше, чем у человека. Не есть ли это также одна из сторон психического мира животных, отличающаяся от такового же у человека? А может быть психические организации у человека и у животных одинаковы. Тогда не обуславливается ли разница в воспринимании электромагнитных излучений тем, что воля человека более сильна, более сконцентрирована и более сложна и развита, чем у животных, и следовательно, более способна вмешиваться в психическую жизнь человека, чем воля у животного.

Вывод этот мною делается только потому, что я уверился, на основании многих примеров и опытов, в более легкой податливости внушению животного, чем человека, который часто и непроизвольно противодействует внушению, торгуясь и сомневаясь про себя: «поддаться ли внушению, или нет», и т. д.

Однако, хочется сказать, что каковое бы ни было различие между психикой человека и психикой животного, она существует и у того и другого. Повторю -что человек умен, как и глуп по-своему а животное по-своему.

Изучению многогранных проявлений психической жизни мы будем обязаны пониманием всяких неясностей, остающихся еще неразгаданными.

Ссылаясь на Гаше-Супле[82], я тоже сказал бы его словами: «можно было бы придти к решению целого ряда психологических проблем, если бы была основана своего рода школа научной дрессировки».

В свою очередь уже тогда, четверть века тому назад, Гаше-Супле между прочим указывающий в своем сочинении и на мои работы в области дрессировки животных, первый дал эту идею школы научной дрессировки. Ныне идея французского зоопсихолога начинает осуществляться.

Путем исследования явлений психической жизни животных в научном и культурно-просветительном уголке Наркомпроса моего имени в Москве, который существует благодаря поддержке Наркома по просвещению А. В. Луначарского и Московского Совета Р. К. и К. Д. Такое изучение в тоже время есть косвенное изучение функций нервной системы, функций центров мозговой коры, и надо полагать работа эта при содействии Наркомпроса и Моссовета получит свое дальнейшее развитие и «Уголок» преобразуется в будущем в Институт Научной Дрессировки.

Практическое применение результатов научной дрессировки будет направлено и на другую пользу человека. Я беру на себя смелость утверждать, что только с помощью моих сложных эмоциональных рефлексов можно установить у различных животных такие действия, которые принесут пользу промышленным, культурным, и военно-техническим заданиям. Подробнее об этом я излагаю во второй части моей книги, не вышедшей еще в печать. Из целой группы различных животных, могущих исполнять вышеупомянутые задания, беру мак один пример из семейства ластоногих – морских львов, с которыми я уже делал пробные удачные опыты, описанные раньше (см. рис. 44, 45, относящийся к стр. 185). Для характеристики прилагаю нижеследующий документ, выданный мне в августе 1917 года:

м. м.

Морской Генеральный ШТАБ.

Орг. Так. Отдел. 20 августа 1917 э.

№ 375.

Морской Генеральный Штаб рассмотрел предложение г-на Дурова о дрессировке им морских животных: морских львов и тюленей, для целей морской войны, и находит это предложение весьма интересным, осуществимым и полезным, вследствие чего в случае осуществления г-ном Дуровым его проекта Штаб мог бы оказать всевозможное содействие при организации дела.

Начальник Штаба,

Контр адмирал (подпись).

Начальник Тактического Отделения, Капитан 2-го ранга (подпись).

Мой метод дрессировки, т.-е. искусственное установление эмоциональных рефлексов, я думаю, впоследствии будет иметь большое значение и в социальной жизни человека.